Помоги проекту - поделись книгой:
В ноябре 1568 года епископы-заговорщики собрали собор. Приговор собора, как и многие другие документы того времени, впоследствии был «утерян». Но известно, что особенно яростно «обличал» святого архиепископ Пимен, надеявшийся стать митрополитом. Надо особо отметить, что «царь не вмешивался в решения собора, и противникам Филиппа пришлось самим обращаться к царю».
Известный православный агиограф начала XX века Г.П. Федотов, несмотря на всю свою предубежденность против царя, отметил: «Святому исповеднику выпало испить всю чашу горечи: быть осужденным не произволом тирана, а собором русской церкви и оклеветанным своими духовными детьми». Из этого видно, что Иоанн добросовестно соблюдал подписанное соглашение о разграничении сфер деятельности церковной и светской власти. Царь пытался защитить святителя, но не мог нарушить соборного постановления. Свергнутый митрополит был арестован лично участником заговора А. Басмановым и заточен в Тверской Отрочь монастырь под надзор еще одного заговорщика, «пристава неблагодарна» Стефана Кобылина.
Изменник Курбский откликнулся на событие очередной клеветой. «Кто слыхал зде, епископа от мирских судима и испытуема?» – писал он, как будто и не заметив, что суд был церковный, а не царский. Авторы «Жития» вообще не упоминают об осудившем святого Освященном соборе, также перекладывая всю вину на царя. Но самое интересное, что и Скрынников, в своей книге «Крест и корона», пишет: «Как бы ни складывались взаимоотношения монарха с первосвященником, в истории России не было случая низложения митрополита по решению светских судей», поддерживая, таким образом, версию Курбского. Такое заявление вдвойне непростительно для историка-профессионала: во-первых, Скрынников прекрасно знает о том, что святителя Филиппа осудил именно церковный собор, а во-вторых, как историк Скрынников должен помнить, что в XV веке Великий князь Василий Васильевич Темный своею (светской) властью низложил и арестовал принявшего Унию с католиками митрополита Исидора. Так что «случай низложения митрополита по решению светских судей» в России имел-таки место.
Но вернемся в век XVI. Враги святителя просчитались. Пимен не стал митрополитом – Иоанн был не так прост и призвал на место св. Филиппа игумена Троице-Сергиева монастыря Кирилла. А в сентябре 1569 г. началось следствие о связях московских и новгородских изменников и их соучастии в устранении Филиппа. Святой стал очень опасным свидетелем и его решили убрать и когда Скуратов-Бельский, руководивший расследованием, достиг Твери, святитель был уже мертв. Можно предположить, что царь послал к узнику своего доверенного слугу с просьбой вернуться на митрополию, а вовсе не с приказом удушить святого. Но возвращение митрополита Филиппа в Москву вовсе не входило в планы заговорщиков. А тут, как на грех, один из них – пристав Кобылин – сторожил святого узника. И при этом стороже заключенный скончался – то ли от угара, то ли был задушен подушкой, то ли отравлен…
Григорию Лукьяновичу оставалось только доложить обо всем Иоанну. «Царь… положил свою грозную опалу на всех виновников и пособников его (св. Филиппа –
Кстати, интересно, что по этому поводу (80 лет спустя!) пишет царь Алексей Михайлович. Официально посылая покаянное письмо к мощам святителя Филиппа (инспирированное будущим патриархом Никоном с целью заставить царя покаяться в «убийстве» митрополита «светской властью» и утвердить, таким образом, превосходство святительской власти над царской), второй царь из рода Романовых неофициально придерживается совсем иной точки зрения.
В письме к князю Н.И. Одоевскому (от 3 сентября 1653 г.), Алексей Михайлович пишет по поводу перенесения мощей святителя Филиппа с Соловков в Москву: «А как принесли его (свт. Филиппа –
Из текста письма ясно, что Алексей Михайлович не только уверен в том, что святителя Филиппа погубили обманщики и взяточники, но и в том, что Иоанн Грозный (которого царь называет прадедом, так как приходился правнучатым племянником Грозного по линии его первой жены, Анастасии Романовой) справедливо покарал их. Что может быть лучшим свидетельством невиновности Иоанна IV?
Новгородский погром
Убийство святителя Филиппа заговорщиками показало царю, что его противники не остановятся ни перед чем. Это еще больше утвердило его в намерении покарать врагов государства. Иоанн двинулся к Новгороду.
Наверное, никакое другое событие того времени не вызвало такого количества гневных филиппик против царя, как так называемый «новгородский погром». Над возведением здания лжи поработали многие злые языки от Карамзина до К. Маркса. Но в основе их сочинений лежат вымыслы изменника Курбского, шпиона Штадена и ренегатов Таубе и Крузе. Из четверых на месте событий присутствовал один Штаден. О «погроме» писали и другие авторы, но они либо вообще не бывали в России, либо их «данные» настолько одиозны, что даже не все историки решились их повторить. Горсей, например, в своих «воспоминаниях» путает и время, и последовательность событий: Иоанн, якобы, отступая от Ревеля (в сентябре 1558 года –
Абсурдность данного сообщения понятна каждому, кто знаком с историей. Во всех 150 городах тогдашней России не набралось бы, пожалуй, и половины названного количества убитых: единственным большим городом была Москва – около 100000 жителей. Новгород был вторым по величине населения городом страны – примерно 26000 человек. Остальные населенные пункты в нашем понимании больше всего походили на села.
Истинные подробности событий января 1570 года можно было бы узнать из дела по новгородской измене. Оно хранилось в государственном архиве со времен Иоанна Грозного, пережило Смутное время, но все же не уцелело и исчезло в XIX в. точно так же, как другой важнейший документ той эпохи – Учредительная грамота опричнины. Эти странные исчезновения важнейших исторических документов из госархивов произошли как раз тогда, когда там работала парочка архивариусов-историков, а по совместительству – и масонов: Бантыш-Каменский и его верный ученик Карамзин. (Впрочем, были случаи, когда иностранные «специалисты», поработав в русских архивах, вывозили в Европу целые сундуки наших летописей.)
Известно, что 2 января 1570 года передовой отряд опричников выставил заставы вокруг Новгорода, а 6 или 8 января в город вошел царь и его личная охрана. Зимин пишет о «15 тысячах опричного войска», но из документов той эпохи известно, что число опричников никогда не превышало 5-6 тысяч, из которых 1200 человек были придворные и обслуживающий персонал и около полутысячи – царская гвардия. Костомаров неопределенно говорит о каком-то войске и отдельно о 1500 стрельцах. А Валишевский пишет, что Иоанн прибыл вслед за передовым отрядом всего с пятью сотнями людей.
Зная, как часто в описании событий того времени появляются и пропадают по воле авторов нули (например, Горсей пишет о 700000 убитых в Новгороде, а Валишевский исправляет эту цифру на 70000; Карамзин сообщает о 800000 сгоревших в Москве, а Костомаров – о 80000) и, учитывая, что опричников было намного меньше, чем 15000, вернее всего будет считать, что царь вышел в поход с 1500 опричниками. Из них тысячу составлял передовой отряд под командой Скуратова-Бельского и 500 человек личную царскую «гвардию».
Значение вопроса о численности опричного отряда в том, что количество участников похода прямо пропорционально числу казненных в Новгороде. Понятно, что если говорить о десятках или даже сотнях тысяч казненных, то тут и 15000 стрельцов Зимина и даже 30000 татар Горсея будет маловато. Но факты свидетельствуют об ином. Иоанн не собирался брать штурмом новгородские твердыни, он знал, что народ не позволит знатным заговорщикам закрыть перед ним ворота. Так и случилось. Передовой отряд арестовал знатных граждан, чьи подписи стояли под договором с Сигизмундом, и некоторых монахов, виновных в ереси жидовствующих, которая служила идеологической подпиткой сепаратизма новгородской верхушки. Часть историков пишет, что были схвачены все монахи и священники, но известно, что царя встретил многолюдный крестный ход – не один же Пимен в нем участвовал!
После прибытия государя состоялся суд. Сколько было приговоренных к смерти изменников? Отбросим 700000 Горсея и даже 70000 Валишевского, он и сам сомневался в достоверности этого числа. Псковская летопись пишет о 60000, но данные Новгородской, более близкой к событиям, в два раза меньше: примерно 30000 человек. Однако, и это количество, на 5000 превышающее население города, не вызывает доверия у исследователей. Таубе и Крузе сообщают о 15000 казненных, но находились они в то время на берегах Волги и не могли быть свидетелями событий!
Зато Курбский, как всегда, впереди всех – пишет о 15000 убитых в один день, тогда как даже такой недруг России, как Гуаньино ограничивается 2770 убитых. Р.Г. Скрынников, на основании изученных документов и личных записей царя, выводит цифру в 1505 человек. Примерно столько же, полторы тысячи имен, насчитывает список, посланный Иоанном для молитвенного поминовения в Кирилло-Белозерский монастырь. Много это или мало для искоренения сепаратизма на 1/3 территории страны? Пусть современники «восстановления конституционного порядка в Чечне» решают вопрос сами.
Но, может, все же правы те, кто сообщает о десятках тысяч «жертв царской тирании»? Ведь дыма без огня не бывает? Не зря же пишут о 5000 разоренных дворах из 6000 имевшихся в Новгороде, о 10000 трупов, поднятых в августе 1570 года из братской могилы близ Рождественского храма? О запустении Новгородских земель к концу XVI века?
Все приведенные факты объяснимы и без дополнительных натяжек. В 1569-1571 гг. на Россию обрушилась чума. Особенно пострадали западные и северо-западные районы, в том числе и Новгород. От заразы погибли около 300000 российских подданных. В самой Москве в 1569 г. умирали по 600 человек в день – столько же, сколько, якобы, ежедневно казнил в Новгороде Грозный. Жертвы чумы и легли в «скудельницу» у новгородского Рождественского храма. Это подтверждается и тем, что погибших свозили в братскую могилу все лето, но только в августе их отпели. Значит, сначала «жертв опричного режима» искали по окрестностям, свозили к могильнику, не отпевая, хоронили (в православной-то России!), а через семь месяцев решили исправить ошибку и отпеть? Нет, в то время так поступить не могли.
Зато, если это были жертвы чумы, все становится на свои места. Умерших от «черной смерти» в средневековых городах хоронили быстро, стараясь поскорее избавиться от зараженного тела. Да и отпеть умершего не всегда была возможность, потому что от чумы умирали и священнослужители. Именно такая ситуация сложилась в Новгороде весной и летом 1570 года. По словам Карамзина, «голод и болезни довершили казнь Иоаннову, так что иереи в течение шести или семи месяцев не успевали погребать мертвых: бросали их в яму без всяких обрядов». Показательно, что именно людей, погибших от чумы, советский историк Кобрин самым беспардонным образом записывает в жертвы царя-«тирана», не обращая внимания на то, что они погибли несколько месяцев спустя после отъезда Иоанна из Новгорода.
Дело печерских старцев
В феврале 1570 года царь направился к Пскову. Кобрин спешит сообщить, что хотя «погрома» в Пскове не было, «были, разумеется, казни (как же Ивану Грозному без казней-то обойтись! –
Как же, очевидно, хочется Кобрину, чтобы Грозный напоминал собой индийского демона Кали, увешанного черепами! Особенно красноречивы эти «возможно, несколько десятков человек»! Ну что они могут прибавить к славе тирана, только что уничтожившего 700000! Но так хочется добавить еще хоть немножко – и появляются «несколько десятков». Надо сказать, что многие другие историки, в том числе и Карамзин, все же не решились на столь откровенную ложь. Зимин пишет о двух казненных: св. Корнилии и Вассиане. Дальнейшие казни, якобы задуманные Иоанном, остановил юродивый Никола. Наверно, только в историографии царствования Грозного несовершенные преступления можно ставить в вину.
Показательно отношение историков к святому праведному Николаю Псковскому. Понятно, когда гнусности о русском святом пишет иностранец. Однако Горсей, по крайней мере, все же признает, что сам был свидетелем чудес, творимых юродивым. Но когда Костомаров кощунственно называет св. Николая «дурачком», то это далеко не с лучшей стороны характеризует историка, которого кто-то по ошибке назвал русским.
Что же касается смерти преподобного Корнилия и его ученика Вассиана, которых царь якобы приказал раздавить с помощью какого-то ужасного приспособления, то здесь историки опять повторяют байки Курбского.
По словам митрополита Иоанна (Снычева), на это «нет и намека ни в одном из дошедших до нас письменных свидетельств, а в «Повести о начале и основании Печерского монастыря» о смерти преподобного сказано: «От тленного сего жития земным царем предпослан к Небесному Царю в вечное жилище». «Надо обладать буйной фантазией, – продолжает митрополит Иоанн (Снычев), – чтобы на основании таких слов сделать выводы о «казни» преподобного Иоанном IV. Мало того, из слов Курбского вытекает, что Корнилий умерщвлен в 1577 году. Надпись же на гробнице о времени смерти преподобного указывает дату 20 февраля 1570 года. Известно, что в этот самый день святой Корнилий встречал царя во Пскове и был принят им ласково – потому-то и говорит «Повесть» о том, что подвижник был «предпослан» царем в «вечное жилище». Но для Курбского действительное положение дел не имеет значения. Ему важно было оправдать себя и унизить Иоанна».
Первоисточником сведений о кончине преподобного Корнилия является летопись, составленная иеродиаконом Питиримом в XVII веке, то есть, несколько десятилетий спустя после описываемых в ней событий: «…во времена же бывших потом на земли России мятежей много злая пострада и, наконец, от тленного сего жития земным царем предпослан к Небесному Царю в вечное жилище, в лето 1570 февраля в 20-й день на 69 году от рождения своего». Как уже говорилось выше, эта фраза никак не может служить доказательством того, что святой принял смерть от руки царя.
Еще одним источником, на который любят ссылаться обвинители Иоанна IV, является церковная служба преподобномученику. Первая служба была составлена в 1690 г., через 120 лет после кончины святого, во время правления царя Петра I. А современная служба святому, в которой Иоанн Грозный прямо обвиняется в смерти преподобного Корнилия («К безумию склонися царь грозный и смерти ты предаде; тем же и освятися твоею кровию обитель Псково-Печерская»), написана в XX веке в соответствии с неким «устным преданием», и совершается с 1954 г.
Игумен Алексий (Просвирин) считает, что «…не существует никаких достоверных свидетельств, подтверждающих, будто царь лично мучил игумена… не может рассматриваться в качестве серьезного церковно-канонического аргумента текст службы, составленный насельниками монастыря уже в наши дни, хотя бы и с самыми благими намерениями».
Не рассуждая о достоверности современного текста службы, как исторического источника, стоит все же рассмотреть несколько документов, дабы не совершить несправедливость.
Из первой Псковской летописи известно, что царь приехал в Псков на первой неделе Великого поста. После приезда царя в Пскове «…начаша утреннюю звонити по всему граду, и тогда, слышав князь велии звон, умилился душею и прииде в чювство, и повеле всем воем меча притупити о камень, и не единому бы дерзнути еже во граде убийство сотворити… И срете его игумен Печерский Корнилие со всем освященным собором на площади». Заметим, что святой Корнилий встретил царя на городской площади Пскова, а не у ворот Псково-Печерского монастыря (находящегося за городом), где он, якобы, был убит царем, как рассказывает нам сейчас монастырская «братия».
Царь «повеле у Святыя Троица колокол сняти, того же часа паде конь его лутчий по пророчествию святого (Николая Псковского –
Из летописи видно, что самое большое «преступление», которое царь совершил во Пскове, – снятие вечевого колокола. Затем царь, потрясенный смертью своего коня, быстро («вскоре») бежит из города, и «немного постояв» на посаде, отъезжает в Москву. Летопись ничего не сообщает о поездке в Псково-Печерский монастырь и об убийстве преподобного Корнилия.
Кроме летописей есть и иные исторические документы. «Независимо от того, был или не был преподобный Корнилий Псково-Печерский казнен лично Иваном Грозным, его имя было записано в царском Синодике опальным, а это значит, что царь брал на себя вину и ответственность за смерть преподобномученика» – утверждают царские враги.
Действительно, заслуживающим внимания документом служит синодик царя Иоанна, в котором записано для поминовения имя св. Корнилия. Известно, что государь записывал для поминовения имена тех, кто был казнен по его решению. Но царь, как и все прочие православные христиане, мог записывать для поминовения в синодик имена тех, кто ему дорог, а не только осужденных им на смерть. Занесение или незанесение чьего-либо имени в царский синодик не может служить доказательством казни этого человека по царскому приказу. Например, известно, что в синодик не было записано имя святителя Филиппа, чудотворца Московского. А ведь в его смерти также обвиняют царя.
Надо сказать, что синодику иногда придают чрезмерное значение. Необходимо иметь в виду, что синодик был фактически реконструирован Р.Г. Скрынниковым (о чем он сам неоднократно писал) из рукописных обрывков XVII–XVIII веков, предположительно соответствующих первоначальному синодику царя Иоанна, собранных Скрынниковым в различных монастырях и зачастую не содержавших никакой иной информации, кроме одних имен. Подлинника документа не существует, историки никогда не держали его в руках и никто не может достоверно знать, чьи имена в нем были записаны, а чьи – нет!
Большое значение для подтверждения либо опровержения обвинений в адрес царя имеет датировка смерти святого Корнилия. Архимандрит Алипий (Воронов), рассматривая данный вопрос («Преподобномученик Корнилий, игумен Печерский») указывает на то, что «в отношении даты кончины преподобного Корнилия мнения историков расходятся».
Академик С.Б. Веселовский согласен с датой 20 февраля 1570 г. Митрополит Евгений датирует кончину игумена Корнилия 1577 годом. Известный церковный историк М.В. Толстой считает: «Можно полагать, что Корнилий умерщвлен в 1577 году. Надпись на гробнице о времени смерти его 20-го февраля 1570 года совершенно ошибочна, так как в этот самый день Корнилий встречал царя во Пскове и был принят им ласково». Карамзин пишет: «Иоанн отсек голову Корнилию… в 1577 году», хотя в другом месте склоняется к 1570 году. Курбский относит это событие к 1575 году. Исследователь Н. Серебрянский усомнился даже в месте совершения события: «Следует думать, что мученическая кончина преподобного Корнилия, согласно преданию, произошла не в монастыре, а во Пскове, только не в 1577 году».
Можно ли говорить об убийстве царем святого как о доказанном факте, если даже дата и место смерти вызывает споры?
Не только дату смерти, но и способ его «убиения» каждый историк представляет по-своему. Ученые мужи имеют несколько вариантов того, как царь «убил святого»:
1. Убиение жезлом. Царь «у самых Святых Врат поразил своим жезлом св. Корнилия».
2. Убиение «орудием мучительским» через раздавливание. Князь А. Курбский рассказывает в своей «Истории о великом князе московском», что св. Корнилий и св. Вассиан Муромцев «во един день орудием мучительским некакими раздавленные: вкупе и телеса их преподобномученически погребены».
3. Усекновение главы мечом. В рукописи, хранящейся в библиотеке Троице-Сергиевой Лавры написано, что когда игумен Корнилий вышел за монастырские ворота навстречу государю с крестом, царь, заранее разгневанный на него, своей рукой отсек ему голову (но, как мы помним, встреча произошла не в монастыре, а в Пскове).
Есть еще вариант печерского предания (на которое так любят ссылаться цареборцы), повествующий о том, что убитый царем св. Корнилий идет за ним по пятам, держа в руках отрубленную голову, и умирает только тогда, когда Грозный раскаивается и начинает молиться. Тут, как говорится, без комментариев.
Таким образом, не только место, дата, но и способ убиения (если оно было) неизвестны.
Причины гнева царя на святого также вызывают большие сомнения.
Исследователь П.Н. Михельсон в своем историко-архитектурном очерке «Изборск» (Псков, 1958) говорит, что Грозный «казнил игумена Корнилия, обвиненного в сношениях с крестопреступниками» (с Курбским –
Из писем видно, что как только Курбский раскрыл старцам свои истинные намерения – привлечь их к антиправительственной оппозиции – они тут же прекратили поддерживать с ним всякую связь.
Есть также легенда о том, что царь заподозрил преподобного Корнилия в государственной измене из-за постройки вокруг монастыря крепостной стены (!). Не говоря о явной алогичности подобных измышлений, следует указать на то, что строительство монастырских стен проходило под полным контролем центральной власти. Стены строились при непосредственном участии царского военачальника Павла Петровича Заболоцкого, специалиста по военно-оборонительным сооружениям, впоследствии ставшего иноком Псково-Печерского монастыря Пафнутием.
Есть версия о том, что царь разгневался на св. Корнилия из-за составленного старцем критического описания его царствования. Но так как ни самого текста, ни даже его пересказа мы не имеем, то невозможно рассматривать чьи-то поздние домыслы как серьезное историческое свидетельство.
О существующей же Псковской третьей летописи историк Н.Н. Масленникова, занимавшаяся исследованием эпохи присоединения Пскова к Москве, осторожно выразилась, как о «созданной в Печерском монастыре при игумене Корнилии», и добавила, что «автор или редактор Псковской третьей летописи….неизменно враждебно относится к Великим князьям. Он не только сильно искажает, но и фальсифицирует историю».
Из всего вышесказанного следует, что ни приписываемое св. Корнилию политическое единомыслие с Курбским, которого на самом деле не было, ни «самовольная» постройка игуменом крепостной стены вокруг монастыря, ни появление в свет описания бедствий подданных не могли послужить причиною казни преподобного Корнилия.
Кроме того (на это обращает внимание современный историк А. Хвалин), «игумен Корнилий, имевший в дореволюционных изданиях чин преподобного, в нынешних святцах Русской Православной церкви обозначен как священномученик. Памятуя, как тщательно Синодальная Комиссия по канонизации святых еще совсем недавно подбирала чин святости для определения подвига мученичества Государя Императора Николая Второго Александровича, вряд ли подобное перемещение по святцам игумена Корнилия можно отнести к разряду случайностей».
Из всего вышесказанного можно сделать вывод (не отрицая ни в коей мере святости преподобного Корнилия), что факт его убийства именно Иоанном Грозным, тем более убийства собственноручного, не является доказанным.
Относительно же Вассиана Муромцева, якобы (если верить Курбскому) также убитого царем заодно с преподобным Корнилием, то о нем сообщается, что он «известный по истории Российского государства Карамзина как смиренный ученик преподобного Корнилия, по приказанию Иоанна Грознаго будто бы раздавленный вместе с преподобным в один день каким-то мучительным орудием; но в древних монастырских рукописях он нигде не упоминается, хотя фамилий Муромцевых встречается в древнем синодике немало».
После этого стоит ли удивляться, что, постоянно обвиняя царя в убийстве преподобного Корнилия, историки как-то стыдливо умалчивают о «его ученике» Вассиане Муромцеве.
По возвращении царя из Пскова в Москву, 25 июня 1570 года состоялся последний акт новгородской трагедии (названный К. Марксом «самой невероятной зверской сценой»). «Невероятное зверство» началось с милосердия: из трехсот изменников, покушавшихся на жизнь царя и целостность Российской державы, были помилованы и отпущены на свободу 184 человека – почти 2/3 приговоренных к смерти. Остальные, в том числе казначей Фуников и печатник Висковатый, поддерживавшие связь между заговорщиками и польским королем, Алексей и Федор Басмановы – вдохновители свержения митрополита Филиппа, Вяземский, предупредивший новгородских участников заговора о провале их планов, а так же привезенные из Новгорода изменники были казнены. С того времени силы внутренних врагов России были окончательно подорваны, и всем тем, кто ненавидел Иоанна и его великую державу, оставалось надеяться лишь на мощь враждебного Запада, на клевету и ядовитое зелье.
А был ли убит мальчик?
Есть одна «жертва» царя, о которой наслышаны все от мала до велика. Подробности «убийства Иваном Грозным своего сына» растиражированы в тысячах экземпляров произведений художников, писателей, поэтов и кинематографистов.
Вот как описал это событие «гордость русской историографии» Н.М. Карамзин: «В старшем сыне своем, Иоанне, царь готовил России второго себя: вместе с ним занимаясь делами важными, присутствуя в Думе, объезжая государство, вместе с ним и сластолюбствовал, и губил людей, как бы для того, чтобы сын не мог стыдить отца и Россия не могла ждать ничего лучшего от наследника… Но, изъявляя страшное в юноше ожесточение сердца и необузданность в любострастии, (царевич. –
Какая мрачная трагедия, какой апофеоз злодейства, какие яркие краски и какая ложь в каждом слове! Ложь, потому что «читающий по лицам» давно умерших бояр «историк» Карамзин не мог не знать иные версии, но сознательно их игнорировал. Единственный достоверный факт во всей этой истории – то, что царевич действительно умер в ноябре 1581 года.
Отцом мифа о «сыноубийстве» был высокопоставленный иезуит, папский легат Антоний Поссевин. Ему принадлежит и авторство политической интриги, в результате которой католический Рим надеялся с помощью польско-литовско-шведской интервенции поставить Россию на колени и, воспользовавшись ее тяжелым положением, вынудить Иоанна подчинить Русскую Православную Церковь папскому престолу. Однако, царь повел свою дипломатическую игру и сумел использовать Поссевино при заключении мира с Польшей, причем избежал уступок в религиозном споре с Римом.
Хотя историки и представляют Ям-Запольский мирный договор как серьезное поражение России, надо сказать, что стараниями папского легата фактически Польша получила обратно только свой же собственный город Полоцк, отнятый Грозным у Сигизмунда в 1563 году. После заключения мира Иоанн даже отказался обсуждать с Поссевино вопрос об объединении церквей – он ведь и не обещал этого. Рим сам, ослепленный своей извечной мечтой о господстве над миром, обманул себя и лишь напрасно, по словам поляка Валишевского, «принес в жертву интересы своей польской паствы». Провал католической авантюры сделал Поссевино личным врагом Иоанна. К тому же, иезуит прибыл в Москву через несколько месяцев после смерти царевича и «ни при каких обстоятельствах не мог быть свидетелем происшествия».
Что касается сути самого события, то, как замечает Кобрин, «смерть наследника престола вызвала недоуменную разноголосицу у современников и споры у историков». Версий смерти царевича было достаточно, но в каждой из них основным доказательством служили слова «быть может», «скорее всего», «вероятно» и «будто бы».
В комментариях к приведенной выше цитате из Карамзина М.В. Иванов пишет: «Иван Грозный убил сына при иных обстоятельствах. Однажды царь зашел в покои сына и увидел его беременную жену одетой не по уставу: было жарко и она вместо трех рубах надела только одну. Царь стал бить невестку, а сын – ее защищать. Тогда Грозный и нанес сыну смертельный удар по голове».
Подобной версии придерживался и Валишевский: «Иван будто бы встретил свою невестку во внутренних покоях дворца и заметил, что ее костюм не вполне соответствовал требованиям приличия. Возможно, что при своем положении она не надела пояса на сорочку. Оскорбленный этим царь-игумен ударил ее с такой силой, что в следующую ночь она прежде времени разрешилась от бремени. Естественно, что царевич не воздержался от упреков по адресу царя. Грозный вспылил и замахнулся посохом. Смертельный удар был нанесен царевичу в висок».
Кобрин признает настоящий рассказ самым правдоподобным: «Похожа на правду, но не может быть ни проверена, не доказана другая версия: царевич заступился перед отцом за свою беременную жену, которую свекор «поучил» палкой…».
Только один вопрос: с каких пор можно признавать человека виновным в убийстве на основании версии, которую нельзя «ни проверить, ни доказать», даже если она и «похожа на правду»?
Уже в данной, так сказать «бытовой» версии, можно увидеть ряд мелких, но характерных при даче ложных показаний несоответствий. «Свидетели» путаются. Первый говорит, что царевна одела лишь одно платье из трех полагающихся из-за жары. Это в ноябре-то? Тем более что женщина в то время имела полное право находиться у себя в покоях только в одной сорочке, служившей домашним платьем.
Другой автор указывает на отсутствие пояска, что, якобы, и привело в бешенство Иоанна, случайно встретившего невестку во «внутренних покоях дворца». Эта версия совершенно недостоверна хотя бы потому, что царю было бы очень сложно встретить царевну «одетой не по уставу», да еще во внутренних покоях. А по остальным дворцовым палатам даже полностью одетые дамы тогдашнего московского высшего света не расхаживали свободно.
Для каждого члена царской семьи строились отдельные хоромы, соединенные с другими частями дворца довольно прохладными в зимнее время переходами. В таком отдельном тереме и проживала семья царевича. Распорядок жизни царевны Елены был таким же, как и у других знатных дам того века: после утреннего богослужения она отправлялась в свои покои и садилась за рукоделье со своими прислужницами.
Знатные женщины жили взаперти, «как в мусульманских гаремах», а «царевны были самыми несчастными из них». Проводя дни в своих светелках, они не смели показаться на людях и, даже сделавшись женою, не могли никуда выйти без позволения мужа, даже в церковь, а за каждым их шагом следили неотступные слуги-стражи. Помещение знатной женщины находилось в глубине дома, куда вел особый вход, ключ от которого всегда лежал у мужа в кармане. На женскую половину терема не мог проникнуть никакой мужчина, «хотя бы он был самым близким родственником».
И, наконец, в дворцовых переходах зимой царили жуткие сквозняки и холод, которые никак не подходили для прогулок беременной женщины в одной сорочке.
Таким образом, царевна Елена находилась на женской половине отдельного терема, вход в которую всегда заперт, а ключ находится у мужа в кармане. Выйти оттуда она могла только с разрешения супруга и в сопровождении многочисленных слуг и служанок, которые наверняка позаботились бы о ее приличной одежде. К тому же, Елена была беременна и едва ли ее оставили бы без присмотра. Ввиду всего вышеперечисленного ясно, что единственной возможностью для царя встретить невестку в полуодетом виде – выломать запертую дверь в девичью и разогнать боярышень и сенных девушек. Но такого факта история в полной приключениями жизни Иоанна не зафиксировала. Поэтому можно полностью согласиться со словами митрополита Иоанна (Снычева) о том, что нелепость вышеприведенной версии уже с момента ее возникновения была так очевидна, что потребовалось облагородить рассказ и найти более достоверный повод и мотив убийства.
Так появилась другая сказка в изложении Карамзина – версия «политического сыноубийства». Но она оказалась еще более бездоказательной, чем предыдущая. «Порой находят разные политические причины этого убийства. Говорят, что царь боялся молодой энергии своего сына, завидовал ему, с подозрением относился к стремлению царевича самому возглавить войска в войне с Речью Посполитой за обладание Ливонией. Увы, все эти версии основаны только на темных и противоречивых слухах», – словно вторит владыке Иоанну Кобрин. Не согласен с политической версией и Валишевский.
И действительно, противоречий в ней не меньше, чем в «бытовой». Чего стоит только один факт: весь эпизод у Карамзина строится на недовольстве царевича, страдающего за Россию и читающего на лицах (!) бояр, а может быть слышащего всеобщий ропот «во время переговоров о мире». Если верить Карамзину, царевич выражает недовольство каких-то слоев общества ходом русско-польских переговоров, так сказать, возглавляет оппозицию точке зрения царя на условия заключения мирного договора. Но все источники свидетельствуют, что царевич умер в ноябре 1581 г., а переговоры с Польшей начались 13 декабря 1581 г., то есть, почти через месяц после смерти царевича. Как можно быть недовольным ходом переговоров, которые еще не начались, историки умалчивают.
Но есть еще одна версия «сыноубийства», назовем ее условно, «нравственного несоответствия». В 1580 году, а по другим данным – в 1578 году была проведена уже описанная выше акция по пресечению спекуляции алкоголем в Немецкой слободе. Она и послужила отправной точкой для третьей версии. Вот как передал ее Джером Горсей: «Царь разъярился на своего старшего сына, царевича Ивана, за то, что тот оказывал сострадание этим несчастным (т. е. наказанным ливонцам. –
Нелишне добавить, что в другом переводе с английского этого отрывка удар в ухо описан как… всего лишь пощечина!
Такая версия ссоры между Иоанном и его сыном не менее надуманна, чем все остальные. Прежде всего, острота ссоры в ноябре 1581 г. не соответствует давности события, послужившего его причиной: со времени переселения Немецкой слободы прошло от одного до трех лет. Валишевский указывает и на иное, внутреннее противоречие версии: «Другие источники говорят, что царевич заступился за ливонских пленников (хороши пленники, имеющие свои церкви, получающие от царской казны ссуды на строительство домов, содержащие кабаки и «разодетые как принцы» –
Но самое интересное в данной версии – противоречия в оценке характера царевича. Сначала все авторы утверждают, что Иван Иванович – полное подобие своего отца: «Иван, по-видимому, и физически, и нравственно напоминал отца, делившего с ним занятия и забавы», – писал Валишевский. По «свидетельству» Одерборна, отец с сыном менялись любовницами. Они вместе сластолюбствовали и губили людей – утверждал Карамзин. Как резюмировал Кобрин, царевич был достойным наследником своего отца.
Все лживые мерзости, которые говорились об отце, повторяются в адрес сына. И вдруг, после смерти наследника, все меняется как по мановению волшебной палочки. Карамзин рисует образ нежно любящего сына, который, умирая, «лобызает руки отца… все оплакивают судьбу державного юноши (27 лет? Трижды, по словам историков, женатого? Для пущего эффекта написали бы уж мальчика. –
Превращение «кровожадного чудовища» в «любимца нации» и «героя духа» говорит о том, что одно из двух – первое или второе – ложь. Пусть каждый решает сам для себя, где истина, автор же присоединяется к мнению митрополита Иоанна (Снычева) о голословности и бездоказательности всех версий об убийстве царем своего сына: «на их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени».
И это действительно так. В Московском летописце под 7090 (01.09.1581-01.09.1582) годом читаем (летописи цитируются по Полному собранию русских летописей): «Преставися царевич Иван Иванович»; в Пискаревском летописце: «В 12 час нощи лета 7090 [1581] ноября в 17 день… преставление царевича Ивана Ивановича»; в Новгородской четвертой летописи: «Того же [7090] году преставися царевич Иван Иванович на утрени в Слободе…»; в Морозовской летописи: «Не стало царевича Ивана Ивановича».
Во всех приведенных летописях нет ни слова об убийстве. Причем, нельзя сказать, что летописцы боялись писать правду при жизни царя или еще не знали ее – многие летописи были написаны десятки лет спустя после событий, в них описанных, во время правления Бориса Годунова, который, кстати, проводил политику дискредитации царя Иоанна.
В подтверждение более позднего создания летописных записей можно привести Пискаревский летописец, в котором под «летом 7090» содержится информация о месте захоронения царя Феодора Иоанновича, следовательно, она создана в самом конце 90-х годов XVI века.
На то, что ссора и смерть царевича разнесены во времени и не связаны друг с другом, указывает запись во Втором Архивском списке Псковской третьей летописи. Здесь под летом 7089-м (с 01.09.1580 по 01.09.1581) записано о ссоре (и то, как о слухе): «Глаголют нецыи, яко сына своего царевича Ивана того ради остием поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова». А под летом 7090-м (с 01.09.1581 по 01.09.1582) говорится о смерти царевича: «Того же году преставися царевич Иван Иванович в слободе декабря [ошибочно указан декабрь –
Только так называемый Мазуринский летописец связывает воедино смерть царевича и его ссору с отцом: «Лета 7089 государь царь и великий князь Иван Васильевич сына своего большаго, царевича князя Ивана Ивановича, мудрым смыслом и благодатью сияющаго, аки несозрелый грезн дебелым воздухом оттресе и от ветви жития отторгну осном своим, о нем же глаголаху, яко от отца ему болезнь, и от болезни же и смерть». И то оговаривается, что это слухи («о нем же глаголаху») и связывает ссору и смерть царевича опосредованно – через болезнь. Одного источника, к тому же антимосковски настроенного, недостаточно для того, чтобы обвинить государя в таком тяжком преступлении. Да и вычурность изложения вызывает сомнение в достоверности и древности записи.
По поводу данной записи в Мазуринском летописце можно указать на сообщение Жака Маржерета, который писал: «Ходит слух, что старшего (сына. –
Но если отец не убивал царевича, то от чего же он умер? Владыка Иоанн (Снычев) имел на сей счет свое мнение: «Предположение о естественной смерти царевича Ивана имеет под собой документальную основу. Еще в 1570 г. болезненный и благочестивый царевич… пожаловал в Кирилло-Белозерский монастырь… вклад 1000 рублей… он сопроводил вклад условием, что сможет, при желании, постричься в монастырь, а в случае смерти его будут поминать… Косвенно свидетельствует о смерти Ивана от болезни и то, что в «доработанной» версии о «сыноубийстве» его смерть последовала не мгновенно после «рокового удара», а через 4 дня, в Александровской слободе. Эти четыре дня – … время предсмертной болезни царевича» (продолжительность болезни, исходя из данных Кобрина, можно увеличить до 10 дней, с 9 по 19 ноября 1581 года. –
При всем своем огромном уважении к владыке, позволю себе частично не согласиться с его мнением и предложить свою версию. Конечно, царь Иоанн IV был грозен только для врагов России и не поднимал руку на своего сына. Царевич Иван умер от болезни, чему сохранились некоторые документальные подтверждения. Но что это была за болезнь?
В 1963 году в Архангельском соборе Московского Кремля были вскрыты четыре гробницы: Иоанна Грозного, царевича Ивана, царя Феодора Иоанновича и полководца Скопина-Шуйского. При исследовании останков была проверена версия об отравлении Грозного. Ученые обнаружили, что содержание мышьяка, наиболее популярного во все времена яда, примерно одинаково во всех четырех скелетах. Но в костях царя Иоанна и царевича Ивана Ивановича было обнаружено наличие ртути, намного превышающее допустимую норму.
Насколько случайно такое совпадение? К сожалению, о болезни царевича известно только то, что она длилась от 4 до 10 дней. Место смерти наследника – Александрова слобода, расположенная к северу от Москвы. Можно предположить, что, почувствовав себя плохо, царевич выехал в Кирилло-Белозерский монастырь, чтобы там, как видно из приведенного митрополитом Иоанном (Снычевым) документа, принять перед смертью монашеский постриг. Понятно, что если он решился отправиться в такой далекий путь, то не лежал без сознания с травмой черепа. В противном случае, царевича постригли бы на месте. Но в дороге наступило ухудшение состояния больного и, доехав до Александровской слободы, наследник окончательно слег и вскоре скончался от «горячки».
Гораздо больше данных о смерти Иоанна. Еще в августе 1582 года А. Поссевин в отчете Венецианской Синьории заявил, что «московскому государю жить не долго». Такое утверждение тем более странно, что, по словам Карамзина, до зимы 1584 года, то есть еще полтора года после «пророчества» Поссевино у царя не было заметно ухудшения здоровья. Чем можно объяснить уверенность иезуита в скорой смерти царя? Только одним – сам папский посол был причастен к кончине Иоанна. К тому же, хотя историки пишут, что царь заболел зимой 1584 г., если обратиться к датам, то неточность такого утверждения очевидна. В январе 1584 года царь лишь увидел на небе комету и пророчески сказал окружающим, что она – предвестница его смерти. Хронология его болезни такова: весь февраль и начало марта он еще занимается государственными делами. Первое упоминание о «болезни» относится к 10 марта 1584 г., когда был остановлен на пути к Москве литовский посол «в связи с государевым недугом». 16 марта наступило ухудшение, царь впал в беспамятство, однако, 17 и 18 марта ему стало легче от горячих ванн. 18 марта «в третьем часу дня» царь принял лечебную ванну, после которой почувствовал облегчение. Всю вторую половину этого дня царь в присутствии многочисленных официальных лиц занимался своим завещанием, а вовсе не игрой в шахматы. Но после полудня 18 марта наступила неожиданная развязка – царь умер. Тело государя распухло и дурно пахло «из-за разложения крови».
Поделиться книгой: