Мария-Эстелла, или Призраки из прошлого

— Именно.

— Я ответил на ваши вопросы? Если вам нужно знать что-то еще, спрашивайте.

— Кто это? Я их знаю?

— Марко определенно знаете, а насчет Пьетро не уверен, он у нас недавно. Ну и вы знаете, насколько я сейчас правдив.

— Знаю, — ответила она.

— Тогда скажите, можно ли что-то сделать для решения проблемы.

— Это просто, — усмехнулась Элоиза. — Вы покажете их мне. Ну, или поговорите с ними в моем присутствии. Если там есть какие-то… угрозы общему спокойствию и работе, я это увижу. Скорее всего. Может быть, подскажу вам, о чем их следует спросить. Только… для того, чтобы это сработало, вы должны доверять мне. Примерно как самому себе. От моего ответа будет зависеть слишком многое и для этих людей, и для вас, — она смотрела ему прямо в глаза очень сосредоточенно и серьезно.

Он ответил ей столь же серьезным взглядом.

— Госпожа де Шатийон, возможно, я делаю ошибку, но я доверяю вам. Примерно как самому себе. Иначе я не начал бы с вами этот разговор и не просил бы вас о помощи в таком тонком деле. И вообще не предлагал бы вам сотрудничество некоторое время назад.

Пару минут оба молчали.

— Хорошо, я услышала вас. Я попробую вам помочь. Абсолютного результата не обещаю, но какую-то информацию постараюсь получить.

— Завтра утром я придумаю, как нам организовать эту встречу. И… — он снова внимательно посмотрел на нее. — Спасибо вам.

— Пока не за что.

— Как же? Вы выслушали меня и согласились поучаствовать в решении проблемы.

— Посмотрим на результат, потом будете благодарить. Если будет, за что.

— Договорились. Кстати, какую форму благодарности вы предпочитаете?

— Это какой-то слишком сложный вопрос для сегодняшнего дня.

— Но вы обещаете подумать над ним? Не люблю оставаться в долгу.

— Понимаю вас… хорошо, обещаю подумать.

— И тогда к слову о сегодняшнем дне — может быть, расскажете, что с вами случилось?

— То есть? — переход был так внезапен, что она не поняла, о чем речь.

— Варфоломей рассказал, что вы пришли в приемную к Шарлю в превосходном расположении духа, а потом вдруг едва не потеряли сознание среди ясного неба и полного здоровья. И еще он сказал, что это совпало по времени с прохождением через приемную Винченцо Анджерри. Не расскажете, что это было?

— Право, это какой-то слишком сложный вопрос, — пробормотала она.

Вот не было печали! Оказывается, все заметили и всё поняли. Ну, может быть не все, но самые глазастые.

— Да мы сегодня только и делаем, что решаем сложные вопросы. Скажите, вы встречали Анджерри раньше?

— Нет. Сегодня я увидела его впервые. Да нас и не представляли друг другу, — она попыталась сказать это как можно незначительнее.

— Вы немного потеряли, — ответил он. — Еще мидий? Или кофе и сладости?

— Кофе и сладости, — быстро ответила она, надеясь, что это отвлечет Марни от намерения расспрашивать ее дальше.

Он и вправду на некоторое время отвлекся — ровно на то, чтобы попросить принести требуемое. А потом продолжил:

— Элоиза, а всё-таки — расскажите? Я знаю вас как человека хладнокровного и разумного, вас не очень-то удивишь и не очень-то испугаешь. Должно было случиться что-то серьезное, а мне хотелось бы знать обо всех серьезных вещах, происходящих во вверенном мне дворце.

Она хотела было сказать что-нибудь про внезапное недомогание, давление, или, в конце концов, сосуды в голове тоже у всех есть… но вдруг поняла, что очень хочет уже рассказать про все это кому-нибудь, а Марни на самом деле почти идеальная кандидатура. С кем еще обсуждать такое, как не со специалистом по интригам и безопасности? Разве что с исповедником, но на исповедь она не ходила с далекой юности.

— Хорошо, я вам расскажу, — она подняла на него глаза и быстро добавила: — Но вы должны пообещать мне, что не будете обсуждать сказанное ни с кем, кроме меня.

— Постойте, а если придется предпринимать какие-нибудь меры?

— Не придется.

— Предположим, что вы правы, но все равно постойте. Давайте договоримся так: я не буду обсуждать сказанное ни с кем, не получив предварительно вашего разрешения. Это все равно что ваш вариант, только оставляет нам обоим возможности для маневра.

— Хорошо, убедили, — она залпом выпила кофе и отставила чашку. — Слушайте. Вы, может быть, знаете о том, что у меня была сестра. Родная. Старше меня на шесть лет. Ее уже более двадцати лет нет в живых.

— Да, я что-то слышал об этом.

— Может быть, вас шокируют мои слова, но Леонора — мы звали её Норой — в моём понимании была человеком неумным и от того несчастным. Не в том плане, что сумасшедшей, но из тех, кто придумает себе какую-нибудь ерунду, никак с действительностью не связанную, и держится за нее изо всех сил, чего бы это не стоило. Мы были разными, очень разными, и никогда не были друг с другом особенно близки. Сначала она была старше… а потом я стала думать про все на свете по-другому, ни в чем с ней не соглашаться и никак на нее не оглядываться. Я попытаюсь объяснить, в чем дело… Она была по характеру не пойми в кого — снаружи тихая, вежливая и скромная девочка, а если вдруг что-то шло не так, как бы ей хотелось — все окружающие тонули в море слез и упреков. Она не хотела учиться, не хотела карьеры — она хотела выйти замуж, родить детей и заботиться о них и о муже. Преподаватели в Санта-Магдалена пытались заинтересовать ее разными вещами — и музыкой, и математикой, и медициной, и языками, и еще многим другим, но она не хотела знать ничего, кроме прикладных вещей, которые должны были помочь ей управиться с хозяйством. Она даже о моде и красоте не хотела знать ничего — мол, зачем это верной супруге и любящей матери. При этом внешность у нее была наша фамильная, то есть если бы она хотела, то не испытывала бы проблем с кавалерами. Когда погибли наши родители, ей было двенадцать лет, и я после не раз слышала, как разные старшие родственники фыркали — мол, никто ей не указ, никого она не слушает, и была б ее воля, она бы и школу бросила, потому что ей она была вроде как не нужна. Да, кстати, она наотрез отказалась жить в доме дядюшки Шатийона — не знаю, почему. Я-то проводила там все каникулы, а она всегда оставалась в Санта-Магдалена.

Ах да, еще она любила подслушивать, подглядывать и докладывать родственникам и преподавателям, кто и что не так сказал или сделал. Можно представить, как её за это любили. То есть, некоторые преподаватели очень даже любили, считали идеальным ребенком. А некоторые, все же, объясняли, что ябедничать и доносить нехорошо.

— Знаете, она мне напоминает в этом плане моего старшего брата Сальваторе, — заметил Марни. — Всё детство мы с младшим, Стефано, держали от него оборону, при этом иногда на нас было, за что доносить, а иногда он приписывал нам свои собственные достижения и представлял все так, что виноваты мы оба. Отцу обычно было недосуг разбираться, кто в самом деле прав, это бабушка всех нас насквозь видела и ей врать было бесполезно, ну прямо как вам, — он улыбнулся воспоминанию.

— Значит, вы понимаете некоторые причины нашей взаимной родственной нелюбви. Когда Нора окончила школу, то поселилась в Риме и пристроилась сиделкой в больницу, уж этому-то ее удалось научить. В принципе, она могла не работать, денег хватало, но она сказала, что никуда учиться не пойдет, светская жизнь ее тоже не интересует, она будет приносить пользу обществу. И ждать свою судьбу.

Ей очень хотелось, чтобы я таким же манером ждала свою судьбу где-нибудь поблизости от нее. Да только мне было уже двенадцать лет, и мы с ней не сходились решительно ни в чем. Она хотела, чтобы я ходила к мессе, вытирала пыль с мебели, стирала свои вещи руками и научилась готовить еду, и она никак не могла взять в голову, зачем я читаю фантастику, учу языки, занимаюсь классическим танцем и решаю уравнения. Она время от времени бралась меня воспитывать, но я всегда могла отправить ее с тем воспитанием куда подальше и не обращать на ее слова никакого внимания.

Честно, я не знаю, что там было с вариантами этой самой судьбы, и были ли они вообще, но в один не прекрасный день, летом, в каникулы, я была в Шатийоне, а она в Риме. Дядюшке позвонила тетушка Полина, мать известной вам Лианны. Она и рассказала о том, что Леонору нашли мертвой. Не знаю, может быть, вы сталкивались с этим ощущением — когда человека уже нет, а ты все еще продолжаешь с ним мысленно о чем-то спорить и что-то ему доказывать? Вот примерно в таком состоянии я и была. Я была абсолютно сама не своя, ни с кем не общалась, никого не хотела видеть. Впрочем, пережить эту историю мне помогли, да еще и не худшим образом, и речь сейчас не об этом. Где-то через полгода, зимой, ко мне в Санта-Магдалена, где я доучивалась последний год, приехала коллега Норы и привезла коробку. Оказалось, что эта коллега, Марианна, жила с Норой в одной квартире, и незадолго до нашей встречи взялась разбирать какую-то кладовку, в которой обнаружила эту самую коробку. В коробке были письма, фотографии и дневник. Марианна сказала, что не стала это разглядывать, чтобы не расстраиваться, и привезла мне.

А я решила, что раз уж эти вещи попали ко мне, то я должна знать, что там. Там оказалась любовная история — в письмах, фотографиях и дневниковых записях. Они познакомились в той самой больнице, Нора долго страдала и не знала, с какой стороны подойти, потом, видимо, нашла какую-то дорогу, потому что они объяснились, и некоторое время она была счастлива, готовилась к свадьбе и рождению детей. Но однажды она узнала, что свадьба невозможна. Ей нечасто в жизни встречалось слово «невозможно», оно плохо укладывалось в ее голове, она думала, что ничего невозможного не бывает. Далее она забеременела и полагала, что это событие заставит ее возлюбленного победить все препятствия. Но увы, препятствие было из непобедимых. Она узнала о его сути, собиралась угрожать отцу своего ребенка публичным скандалом… и через несколько дней ее нашли мертвой. Вскрытие подтвердило факт беременности и факт отравления. А вот сделала она это сама от отчаяния или же это сделал человек, не желавший скандала — мне неизвестно до сих пор.

Элоиза замолчала, взгляд ее упал на стакан с водой, она выпила его залпом.

— Вы ведь знаете имя этого человека, так? — тихо спросил Марни.

— Знаю. Его имя Винченцо Анджерри. И поскольку он уже был к тому моменту священником, то вы понимаете характер стоящего перед Леонорой препятствия.

— Ну ничего себе… То есть, он встречался с вашей сестрой и она ждала от него ребенка? — Марни смотрел на неё так, как будто увидел что-то несусветное.

— Именно. Там и фотографии были — он, она, они вместе. Я еще сегодня подумала, когда его увидела, что я его откуда-то знаю, только никак не могла понять, откуда именно. Пока не услышала имя. Конечно, он тогда был не такой толстый, но уже весьма объемный, понять не могу, что Норе в нем нравилось. Впрочем, про степень нашего взаимопонимания я вам уже рассказала.

— И как отреагировал на это генерал?

— А я ему ничего не говорила.

— Почему? — Марни только что рот не разинул от удивления.

— А что бы это изменило? Сестру-то не вернешь. И до конца неизвестно, отравилась ли она сама или ей помогли.

— А вы бы смогли в разговоре с ним узнать правду?

— Возможно. Но я его никогда не встречала, до сегодняшнего дня. Я вообще не была уверена в реальности происходившего тогда. Леонора… она была такая проблемная, я даже подумала, что она могла сделать это всё назло семье. И не хотела ворошить. И…

— И чувствовали себя неправой?

— Да. Как вы догадались?

— Сам не знаю, догадался. Но все же, почему вы скрыли эту историю? Вы хотели докопаться до сути и отомстить?

— Нет, я не уверена. Я хотела затаиться и забыть. Все так тяжело пережили эти похороны, все — это родня по линии матери, разные мои тетки и кузины. Хоть она и была не самым милым человеком на свете, она была наша, это была родная кровь, да еще плюс нерожденная девочка! И снова ворошить всю историю… К счастью, этот человек никогда и никаким образом не встречался мне в жизни, и я совсем не подумала, что если работаешь на Ватикан, то может встретиться и один конкретный священник. И я сама удивилась, что его имя так меня впечатлило. Я уже много лет не вспоминала эту историю и не предполагала, что все вспомнится так ярко. Честное слово — хочется задушить эту толстую гадину. Скажите, он вправду родственник Шарля?

— К сожалению, да. У нашего Шарля есть любимая сестра, а у нее — сын. Тоже из тех, кто не выносит, если что-то происходит не так, как ему нравится. Амбиций у него очень много, а, извините, ума — не особенно. Шарль, к счастью, это видит, а вот его другие родственники — не всегда. Поэтому он никакой карьеры не сделал, как ни пыжился. Шарль пару раз уже был готов его выгнать и никак ему не помогать, но потом сестра упрашивала его, и он снова подыскивал ему какое-нибудь место, где бы тот никому не навредил. Анджерри пару раз в год приезжает к Шарлю, тот пытается занять его чем-нибудь полезным, но обоих не хватает надолго и в итоге Анджерри отправляется в какую-нибудь далекую миссию, где можно помогать на службах и только, или в монастырь. Сейчас он как раз из монастыря, жил там более двух лет, весь извелся и упросил Шарля дать ему еще один шанс. Мы все не в восторге, но Шарль снова не смог отказать сестрице. Впрочем, он стращает ее, что когда-нибудь Винченцо допрыгается и поедет в Африку. Она не верит… но капля камень точит, и чует мое сердце, Винченцо когда-нибудь туда отправится. Я прослежу, чтобы он не досаждал вам. Но если вдруг — скажите сразу, хорошо?

— А он еще может досаждать мне? — нахмурилась она.

— Всякое бывает, — пожал плечами Марни. — В любом случае, если возникнут проблемы — сразу ко мне, вы услышали меня? Не нужно скрывать и не нужно пытаться решать их самостоятельно.

— Да. Услышала. Спасибо.

— И вам спасибо. За доверие и за откровенность. Не могу сказать, что я очень удивился по поводу Анджерри, а вот вы меня удивили, и сильно.

— Если вам что-то не нравится…

— Все хорошо, Элоиза. Я надеюсь, что все хорошо. Я бы рискнул попробовать вас утешить, но вы, полагаю, не позволите.

— Вы полагаете, я нуждаюсь в утешениях? — нахмурила брови Элоиза.

— Я полагаю, вы нуждаетесь в тепле и ласке, — улыбнулся в ответ Марни. — Даже если вам это и не очевидно.

Элоиза хотела было взвиться и ответить какую-нибудь резкость, но глубоко вдохнула, помолчала и передумала.

— Хорошо, я подумаю об этом, — кротко кивнула она.

Также она попыталась проявить интерес к сумме счёта, но Марни не дал ей даже заглянуть туда.

— Элоиза, если я приглашаю обсудить интересные мне вопросы — на мне и расходы. Не обсуждается.

— Тогда мне, наверное, тоже стоит пригласить вас куда-нибудь? — сощурилась она.

— Буду рад, — подмигнул он. — Но делить счёт не дам. Моя прихоть, если угодно. Может быть, поедем домой, а дома вы зайдете ко мне на бокал вина? И продолжим разговор.

— Давайте поедем. Там будет видно, — она взяла сумку и встала.

Он подал ей руку.

— Прошу в машину.

И они отправились в машину.

4.3 Победы и сны

* 4 *

В машине молчали. Элоиза зафиксировала взгляд на руках Себастьена, чтобы не начать безотрывно смотреть ему в лицо, да и вообще… Нет, она молодец, она пристойно выдержала целый ужин с ним, она была спокойна и собранна, даже когда говорила о таком, о чем не говорила никогда и ни с кем. И только в конце, когда он уже упомянул о тепле и ласке, она чуть не порвалась на две половины — одна хотела нагрубить, а вторая сказать что-нибудь вроде — спасибо, приму и тепло и ласку без ограничения. К счастью, удалось сохранить лицо, и не только его. Но сейчас-то они уже приедут, и нужно будет с ним как-то спокойно расстаться!

Все же, какие у него красивые руки! А вот шрам на левой кисти — откуда он, раньше же не было? Как будто не очень аккуратно зашили, она бы сделала лучше, даже своими нынешними силами. Хочется взять пальцы в свои, подержать, пощекотать ногтями ладонь, погладить кончики пальцев… и ведь он не станет возражать, нет, он будет только рад, он…

— Элоиза, приехали, — он смотрел на нее внимательно и как-то заботливо, что ли. — Вы опять вспомнили какую-то страшную тайну? Или увидели что-то, чего не видят другие?

— Нет, все страшные тайны уже рассказаны и, значит, перестали таковыми быть, — ничего себе, она не заметила, как не только доехали, но и оказались в гараже!

— Вы сомневаетесь во мне?

— Нет. Но понимаете, если что-то много лет знает кто-то один, а потом он вдруг находит в себе силы рассказать еще кому-то… мир от такого меняется.

— На самом деле не слишком.

— Ой, не скажите. Вот представьте, было что-то, о чем вы только читали и слышали, а потом, однажды, вы вдруг узнаете, что такой человек существует и, следовательно, все остальное тоже было на самом деле?

Марни усмехнулся.

— Я о таком аспекте вашей истории не думал, спасибо, что подсказали. Но смотрите — глобально что изменилось? Вы — та же самая, я — вероятно, тот же, Шарль — тот же, Анна, Лодовико и брат Франциск тоже не изменились. Просто вы стали знать чуточку больше. Бывает. Живем дальше, да и все.

— Да у вас прямо талант уговаривать, — вздохнула она.

— Спасибо. Если вы это признаете — идем наверх, я настоятельно рекомендую вам бокал вина и еще одну порцию уговоров, — он открыл дверь машины и подал ей руку.

Они поднялись на лифте на верхний этаж и вышли возле входа в крыло службы безопасности. И с удивлением обнаружили хлопающие двери, громкую музыку и снующий туда-сюда народ, из службы безопасности и не только.

— Черт, я совсем забыл, — скривился он.

— Что случилось?

— У Ланцо именины, он всегда широко празднует. А что, кстати, вина нам и там нальют. Пойдемте?

— Да как-то… я не торжественно одета, у меня нет подарка и вообще!

— Элоиза, смотрите на меня внимательно. На меня, я сказал, а не мимо. Вот, уже лучше. И слушайте. Вы, даже на мой пристрастный взгляд, безупречно одеты всегда. Лучшим подарком будет ваше присутствие, он будет гордиться до скончания дней, что вы к нему пришли, раньше же ни к кому не приходили. А насчет вообще… да чего тут думать, пойдемте, и всё тут. Вы же сказали, что других важных планов у вас сегодня нет.

Элоиза минуту поколебалась… и решилась.

— Ну хорошо. Пойдемте.