При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь

— Сыны — отрезанные ломти, чего с них возьмешь.

— Где ваш Захар?

— У тюрьме сидит.

— Он же, говорят, освобождался.

— Ослободился и опять сел.

— Кто вам об этом сообщил?

— Старик мой.

— А старику кто?..

— Вроде друг Захара какой-то объявлялся, переночевал у нас и тем же разом скрылся.

— Давно это было?

— Несколько дён назад. Точно, родимый, не помню, врать не хочу.

— Как он выглядит?

— Ростом будто высокий, а лицо не разглядела — по темноте пришел в дом.

— Один?

— С Гриней Репьевым.

— Они что, знакомы были?

— Не знаю, родимый, врать не хочу.

— О чем говорили?

— Не слухала я ихнию болтовню.

— Как Репьев у вас на квартире жил? — опять спросил Антон.

Старуха пожала плечами:

— Как усе квартиранты живут. Пятерку у месяц за ночлег платил, а питался отдельно. Нам-то кормить его нечем было.

— Говорят, он выпивал часто?

— А теперь многие мужики пьют.

— Не буянил пьяный?

— Не, не буянил, врать не стану. Лишь, как сильно перепьет, песни лагерные затягивал и плакал.

— Когда последний раз Репьев к вам заходил?

— Кажись, с Захаровым другом…

— Деньги в долг не занимал?

— Откуда у нас деньги, чтоб в долг раздавать…

— Хозяйство у вас приличное. Неужели не хватает денег?

— Старик ими правит. Не знаю, родимый, куда он их девает, врать не хочу.

Старуха устало склонила голову и, как показалось Антону, даже всхрапнула. Антон, задав еще несколько вопросов и не получив в ответ на них ничего вразумительного, попрощался. Над селом уже крепко завечерело. В окнах бригадной конторы светилась яркая электрическая лампа, и Антон решил, не откладывая до утра, обстоятельно побеседовать с бригадиром о механизаторе Барабанове.

Гвоздарев в неизменной своей флотской фуражке поминутно заглядывал в какую-то сводку, будто учился считать на счетах. Указав взглядом вошедшему в кабинет Антону на стул у окна, он стукнул костяшками туда-сюда, еще раз заглянул в сводку и, видимо, убедившись в правильности полученной суммы, с удовлетворением откинулся на спинку стула:

— Вот работнул сегодня Тропынин! Два суточных плана сделал, утром в его честь флаг трудовой славы поднимем. Придется простить парню раздавленную флягу с молоком. — Улыбнулся и без перехода спросил Антона: — Ваши дела как? Что бабка Екашиха рассказала?

— Измученная она какая-то, спит почти на ходу, — помолчав, ответил Антон.

— И сам Екашев, как присядет, так дремлет. Они хронически не высыпаются. Даже при обыске сегодня Степан подремывал. Не заметили, что у него глаза будто оловянные были?

— Мне подумалось, это от болезни.

Бригадир отрицательно повел головой:

— К болезни Степан привык, а вот со сном ничего сделать не может. Представляете, летом Екашевы не больше трех часов в сутки спят.

— Да что за нужда у них такая?

— Загадка. Я, например, ничего понять не могу. Степан пенсию хорошую получает, но дело даже не в пенсии. Прошлую осень наш бухгалтер из интереса подсчитал, сколько Екашев получил денег из колхозной кассы… — Гвоздарев придвинул к себе счеты и принялся отщелкивать костяшками. — Нетель на четыреста рублей сдал, двух бычков на восемьсот, кабана почти на двести пятьдесят да картошки на тысячу. Итого получается… Две тысячи четыреста с лишним рубликов, не считая того, что еще одного борова Степан продал мясом в райцентре на базаре да, наверное, полдесятка овец туда же свез. Живут Екашевы вдвоем. В месяц, по словам продавца, тратят через наш магазин не больше двадцати рублей. Где остальные деньги?..

— На сберкнижку, видимо, складывают, — высказал предположение Антон.

— В том-то и дело, что у Екашева нет сберкнижки. Одеваются, сами видели, как. Сегодня перед тем, как отправляться Степану, говорю: «Переоденься почище. В навозных ведь штанах едешь». А он самым серьезным образом отвечает: «Нету у меня, Гвоздарев, во что переодеться». Ну, мыслимо ли в наше время такое дело?..

— У них действительно в доме одни обноски.

— А в Серебровке издавна повелось: негодна одежонка стала, тащи Екашевым — доносят до последней нитки.

Антон хмуро усмехнулся:

— Вот уж в самом деле, как сказал бы Кротов, загадочные обстоятельства. Может, все-таки Екашевы на детей тянутся?

— Дети от них отреклись. Старший Иван — мой ровесник, даже когда-то дружками были. Не так давно разговорились с ним, спрашиваю: «На вас, что ли, отец жилы рвет?» Тот поморщился с болью: «По конфетке внукам ни разу не купил. Одна песня у старика — на беспросветную нужду жалуется».

Припоминая старшего сына Екашева, Антон спросил:

— Иван, кажется, танкистом служил?

Гвоздарев кивнул:

— Знаете?

— Я еще школьником был, когда он — то ли в отпуск, то ли демобилизовавшись — в танкистской форме к родителям приезжал. Помню, здоровый такой, спокойный парень.

— Точно. Иван Екашев за свою жизнь, наверное, мухи не обидел.

— Часто в Серебровке бывает?

— На прошлой неделе, говорят, был.

— А остальные сыновья?

— Носа не показывают. Самый младший, Захар, правда, после тюрьмы на недельку заглядывал лет пять тому назад. Прохиндей, видать, изрядный. Заграничным коньяком перед деревенскими парнями хвастался. Спустил деньжонки, сколько было, и опять скрылся.

— Бабка Екашиха сказала, будто друг Захара у них недавно ночевал. Не видели?

— Я днем почти не бываю в селе. К тому же вряд ли Захаровы дружки станут мне или участковому Кротову на глаза показываться. Захар, по-моему, крепко увяз в уголовщине.

— Давно в Серебровке бригадирствуете? — спросил Антон.

— Пятый год.

— Помнится, вы на флоте служили…

— В общей сложности пятнадцать лет флоту отдал. Боцманскую школу закончил. После демобилизации устроился в Черноморское пароходство, большей частью на судах загранплавания работал. Можно сказать, повидал белый свет.

— И что же в родной край потянуло?

Бригадир усмехнулся:

— Может, случайность, а может, судьба. Началось все в бананово-лимонном Сингапуре. Теплоход «Иван Франко», на котором я в ту пору работал, зафрахтовала одна британская принцесса для свадебного путешествия. Ну, значит, пришли в Сингапур. Стоянка двое суток, город экзотический. Капитан отпустил часть команды на берег — интересно поглазеть на заморские чудеса. Настоящих чудес, конечно, там кот наплакал — все показное. Ну, побродили мы полдня по улицам, а вечером зашли в бар посидеть. Перекусили немножко, рому по паре рюмашек пропустили, из интереса по сигаре взяли. Сидим, дымим. Подкатывается ко мне какой-то махровый антисоветчик. Прилип, как банный лист, чуть не в шпионы обрабатывать начал. Я не вытерпел и сигару об его фиолетовый нос затушил. Международный конфликт! Едва только в Одессу вернулись, мне визу зарубили. Поехал с женой к ее родственникам в Евпаторию. У меня диплом малотоннажника есть. Устроился на теплоходик «Герой Токарев» вдоль Евпаторийского пляжа отдыхающих прогуливать. Поначалу вроде ничего казалось, потом надоедать стало…

— Тогда и надумали в Серебровку?

— Отец ваш помог надумать. Принимаю однажды на борт своего «корвета» новую группу отдыхающих, пожелавших отправиться к памятнику героям Евпаторийского десанта, и вдруг слышу: «Гвоздарев! Ты ли это?»… Смотрю — Игнат Матвеевич! Обнялись, конечно, разговорились. А вечером, когда я с вахты сменился, зашли возле морвокзала в кафе «Маяк» и до закрытия там просидели. Сговорил Игнат Матвеевич меня к себе в бригадиры.

— Не жалеете, что согласились? Работа здесь — не на прогулочном теплоходике.

— Первый год сильно по морю тосковал, а теперь.. — бригадир потянул за козырек фуражку. — Вот только мичманка иной раз и напомнит о прошлом.

— Витольд Михайлович, я ведь по делу к вам зашел, — сказал вдруг Антон. — Мне надо знать как можно больше о Барабанове.

Гвоздарев, посмотрев на часы, словно смутился:

— Если не возражаете, дойдемте до моей квартиры. Поужинаем и, не торопясь, потолкуем. А то меня, наверное, жена уже заждалась.

— Не возражаю, — согласился Антон.

Жил бригадир недалеко от конторы в добротном кирпичном доме, принадлежащем колхозу, на два хозяина. Высокая, моложавая, улыбчивая, жена Гвоздарева, назвавшаяся при знакомстве Тамарой Викторовной, сразу стала собирать на стол ужин. Из холодильника мигом появилась тарелка красных помидоров, толсто нарезанные ломти отваренного мяса, а на газовой плите зашипела сковорода с жареными грибами.

— Как горожане живете, — глядя на плиту, сказал Антон. — Давно газ в Серебровке появился?

— Второй год нужды не знаем, — ответила Тамара Викторовна. — У нас и ванна, как в городских домах, есть. Горячая вода, правда, в титане греется, но все равно — охапку дров сожжешь и купайся на здоровье. Словом, все в доме есть, кроме водки, — скосила смеющиеся глаза на мужа. — Этот моряк сухой закон в Серебровке установил.

— Ты по этому поводу исстрадалась? — усмехнулся Гвоздарев.

— Мне-то что… Тебе гостя нечем потчевать. Не мог за бутылкой к продавщице зайти?

Усадив Антона к столу и садясь сам, Гвоздарев заговорил:

— Нельзя мне, мать, сейчас за таким продуктом к продавщице обращаться. Если требуешь ограничений от подчиненных, и сам, будь ласков, эти ограничения выполняй. Иначе так получится: сегодня — мне, завтра — участковому, а послезавтра и нашим, и вашим из-под прилавка водка пойдет.

— Выпивают колхозники? — спросил Антон.

— В страду — нет. За своих я спокоен. За помощников, приехавших из города, опасаюсь. Некоторые ведь руководители предприятий как рассуждают: надо выделить шофера на помощь сельскому хозяйству? Пожалуйста, с превеликим удовольствием! Бери, боже, что нам самим негоже… — Гвоздарев, заглянув в столовую тумбочку, достал вазу с нарезанным хлебом и вилки. — Жаловаться пока не стану. Нынче хорошие помощники приехали, работают на совесть. Однако Екашев не случайно подпольную торговлю сивухой открыл — видать, есть среди приезжих такие, которые того и гляди загуляют. Приходится в целях профилактики гайки подкручивать, «сухой закон» вводить…

Слушая Гвоздарева, Антон пытался уловить связь приезжих шоферов через Екашева с пасечником или Барабановым, но никаких зацепок как будто не было. Самые разные мысли крутились в голове Антона. Он с пристрастием анализировал поведение Екашева, цыган, сложившуюся ситуацию и никак не мог соединить разрозненные факты в логическую цепочку. Цыгане, не получив в колхозе расчета и бросив на произвол судьбы лошадь, внезапно снялись с облюбованного места. Левка оставил свой нож в трупе Барабанова. Репьев, по словам Екашева, застрелил из обреза собаку Хлудневского, а Тропынин, будто нарочно, отыскал, по всей вероятности, этот обрез в Крутихе. Екашев непонятно из каких соображений спрятал в амбаре сапоги и портянки убитого пасечника. У него же оказался золотой крест, который Репьев хотел продать верующему кузнецу. Чей это был крест? Если Репьева, то где он его взял? Кто телефонным звонком из райцентра спровоцировал Барабанова на покупку машины? Не Роза с Левкой?..

Тамара Викторовна, подогрев грибы, разложила их по тарелкам, поставила на стол вскипевший чайник и большую вазу клубничного варенья. Достав из буфета стаканы и чайную заварку, она пожелала приятного аппетита и удалилась к себе в комнату почитать.

Однако ни у Гвоздарева, ни у Антона на этот раз аппетита не было. Через силу управясь с грибами, Гвоздарев налил по стакану чая и повернулся к Антону:

— Что вас интересует в биографии Барабанова?

— Все, что вам известно, Витольд Михайлович.

Бригадир задумался.

— Сначала скажу об Андрее, как о работнике. Отличный был механизатор. Демобилизовался из армии три года назад. В технике разбирался великолепно. Хоть на трактор его сади, хоть на автомашину, хоть на комбайн. Норму пока не выполнит, с работы не уйдет. В прошлом году, помнится, снег рано припугивать начал, а у нас гектаров пятьдесят пшеницы в валках на полосе лежало. Будто на грех, задождило — комбайны на подборке валков худо пошли. Андрей почти трое суток сам штурвал не бросал и других механизаторов за собой увлек. До колоска все убрали, хотя в других колхозах немало зерна снег накрыл. Вот такой это был работник…

— А как человек? — отхлебывая из стакана чай, спросил Антон.

— И как человек хороший, но очень легкомысленный.

— В чем его легкомыслие заключалось?

— Женщины Андрею жить мешали. Внешностью парень был видный. Общительный, веселый и… врун порядочный. Правда, врал без корысти, ради забавы. Женщины липли к нему, словно мухи к меду. Куда бы ни поехал в командировку — обязательно новую ухажерку заведет.

— Холостяк был?

— Как сказать… — Гвоздарев тоже отхлебнул несколько глотков чая. — Женился он как-то смешно. Нынешней весной Тропынин в отпуск ушел. Самосвал пришлось на прикол поставить. А тут наряд на фуражное зерно дали, срочно надо вывозить с райцентровского элеватора. Пришлось Барабанова на самосвал садить. Вечером заявляется в контору: «Задание выполнил, Витольд Михалыч!» — «Невесту не нашел новую?» — «Нашел, — говорит, — в эту пятницу свадьбу будем гулять до понедельника. Официально вас приглашаю». Я посчитал это шуткой. Посмеялись. А он на самом деле в пятницу невесту привозит — лаборантку с элеватора. Верой ее звать…

Антон на полпути ко рту остановил стакан:

— Пухленькая такая хохотушка, невысокая?