Между жизнью и смертью. Свидетельства с порога вечности

Честно говоря, мне очень тяжело передать словами все виденное. Понимаю свое недостоинство и не могу судить, что именно было мне показано. Но почему-то пришли на ум слова: «Опиши словами нетленный Божий свет Фаворский». Не дерзаю говорить, что я видел хотя бы отблеск этого света, но нельзя найти слова в человеческом лексиконе, способные выразить мои ощущения… Глядя на пространство, наполненное миллиардами вроде незаметных, но реально ощутимых, чудных цветовых переливов, я невольно подумал, что перед моими недостойными глазами дышит, живет мир Божий (прости, Господи, если уместно здесь простое человеческое слово). Было ощущение, что этот цветовой мир действительно наполнен жизнью (ко всему прочему, я прямо оттуда получал ответы на все волнующие меня вопросы).

Размышляя над этим видом Вселенной Господней, я вдруг ясно понял, что все мы, земные люди, живем как-то не так, зачастую, по нашей греховности, не попадая в этот радостный ритм течения жизни, в это невидимое вселенское дыхание, созданное Богом. А вот великие христианские подвижники, на мой взгляд, своей неусыпной, длительной молитвой поднимали себя до этих высот ощущения ритма Божиего Света. Вспомним примеры из жизни преподобных отцов: Серафима Саровского, Сергия Радонежского, Оптинских старцев, великомученицы Параскевы, целителя Пантелеимона, современных страстотерпцев, мучеников за веру Христову… Этот список можно продолжать бесконечно… Многие люди свидетельствовали: в моменты усиленной молитвы, высокого духовного напряжения от лица этих людей исходил свет, от тел – сияние, в зимнем, снежном лесу открывались цветы и травы, в промерзшем карцере страшного лагеря согревала дивная молитвенная ночь… Исчезало восприятие боли, не обжигало кипящее в котле масло… Изменялась даже окружающая природа: трава, листья на деревьях, появлялись нежданные цветы в снегу, необычные свечения и прочее…

Люди ощущали эти необычные явления, потому что на их глазах в молитвенной силе подвижников наглядно проявлялась безграничная сила Божия, которую мы, грешные земные люди, просто никогда не видим…

Уже во время своего выздоровления в книге «Страшный Суд Божий» я прочитал о видениях Григория, ученика святого Василия Нового Царьградского: «И в тот час вся земля и весь воздух на ней воспалил снеговидным пламенем, и совершалось это чудо продолжительное время, и поднялось сие пламя, снеговидное в высоту небесную, и сошло с высоты небесной бесчисленное множество селений Божиих чудной красоты с храмами Божиими и палатами… И слышен был. несмолкаемый глас шума празднующих, глас непрестанного веселия духовного. Там, непрестанный покой, неиссякаемая радость, вечное торжество, вечный праздник – Вечная Пасха Нетленная!»

Как эти слова, сказанные много веков назад, были близки к моим чувствам! В который уже раз я убедился, что сочинить все это но своей воле человек просто не в силах. Ощущение счастья, которого я, недостойный, коснулся в свои тяжкие минуты, не оставляет меня до сих пор: радость, молитвенная легкость и безграничный покой… Слава Богу за все!

Кстати, врачи удивленно поглядывали на меня, когда слышали сказанные мною слова, столь странные в таких мучительных обстоятельствах:

– Радость какая!..

– Как возможна сейчас какая-то радость? – недоумевали они.

Реальные встречи в мире тонком, бесплотном

И вот начались мои встречи в этом чудном неземном пространстве. Особо хочу подчеркнуть, что эти встречи по реальности и информативной насыщенности отличались от бредового состояния больного, вызванного болью или действиями сильных медицинских препаратов. Как правило, в таких случаях больное сознание человека каким-то образом выбирает из памяти лики людей, живых и усопших, хаотично связывая их воедино в каких-либо фантастических действиях.

При переходе моей души в мир иной я встречался только с усопшими людьми, близкими и важными для меня. И никакого хаоса – встречи четкие, ясные, осмысленные, с важными для меня откровениями, нужными сведениями.

Здесь необходимо ответить на один важный, по мнению многих, вопрос: «Действительно ли в эти моменты тело мое было вне жизни?» Вот мнение преподобного подвижника V века Иоанна Кассиана: «Часто это (духовное видение) начинается у умирающего еще до смерти, и, все еще видя окружающих и даже беседуя с ними, они видят то, чего не видят другие».

Первым, кто появился на моем пути, был усопший духовный наставник, бывший секретарь Днепропетровской епархии, протоиерей Константин Огиенко. Лицо его, как всегда, жизнерадостное, с улыбкой:

– Вот и «старец» наш появился. Рановато…

Многие мне задают вопросы – какой он имел вид, но что был одет? Мне во всех потусторонних встречах очень четко запоминались только ясные лица усопших, на которых особенно выразительными были глаза. Очевидно, это самое характерное в человеке.

Именно глядя друг другу в глаза, мы безмолвно общались, через глаза текла нить нашего разговора. Теперь знаю, что наше земное выражение «Глаза – зеркало души» – не случайно, оно находит объяснение в Священном Писании: «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло. Если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно» (Мф. 6, 22-23).

«Августин (епископ Иппонский (354-430). – Авт.) разумеет под глазом намерения человека, – если они будут чисты и правильны, то и все наши дела, исходящие из наших намерений, хороши» (Толковая Библия. С. 132).

Когда человек ощущает свою греховность, в такие моменты ему бывает неловко поднять на собеседника глаза. Это происходит потому, что он невольно осознает: его вина видна в глазах.

Евангелист Матфей говорит об оке человека: «Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучек из глаза брата твоего» (Мф. 7, 5), – указывая путь личного совершенствования.

Дай нам, Господи, сил, чтобы глаза наши наполнялись светом чистоты, любви и правды, чтобы не стыдно нам было перед людьми поднять свои очи…

Во время этих встреч одежду я видел очень смутно: какие-то серебристо-переливающиеся накидки, покрова. Не разглядел ни рук, ни ног: В этой связи весьма интересно мнение иеромонаха Серафима (Роуза): «Если кто-то склонен к излишнему буквализму в отношении этих видений, то следует, наверное, сказать, что, конечно, формы, которые принимают эти видения – не обязательно “фотографии” того, в каком положении находится душа в ином мире, но скорее образы, передающие духовную правду о… состоянии души».

Общение с отцом Константином шло весьма активно, но не через нашу обычную речь. Мы общались, обмениваясь информацией мысленно, глядя друг другу в глаза. Никаких затруднений этот необычный способ общения у меня не вызывал, очевидно, наши души прекрасно это умеют делать.

Это было не легкое, безболезненное общение, или, как это часто бывает в миру, как бы светская беседа обо всем и ни о чем. В этой встрече я держал строгий ответ за все свои духовные шаги. Ясно, четко, прямо обсуждался порядок моей жизни. Не было никаких возможностей умолчать о чем-либо неприятном для тебя: ведь общение идет, как естественное дыхание организма. А человеку невозможно дышать слегка, немного. Так же полно, как вдох и выдох здесь, на земле, мы будем «выдыхать» из себя все допущенные нами ошибки там, на Небесах.

Часто во время нашего разговора я чувствовал огорчение своего наставника, а иногда – радость. Но не было ни упреков или выговоров, ни восторженных похвал – все ровно, спокойно, мне же было все предельно ясно: что я сделал так, а что не совсем правильно. Верно заметил один близкий мне священник, слушая мой рассказ: то была встреча ученика, написавшего работу на экзамене, со своим преподавателем. Мои ответы как ученика очень часто мне самому не нравились, ужас охватил меня, когда я понял, что с этими же вопросами ко мне сейчас нагрянет черное бесовское племя и предъявит свитки с записями всех моих прегрешений.

С трепетом я поведал об этом своему любимому отцу Константину и услышал в ответ серьезные и радостные слова:

– Вот и прекрасно, что все это понял, самое главное, что вовремя. А теперь возвращайся назад – тебя ждут дела, люди. Помни до конца дней своих все, что видел здесь, и расскажи людям.

Развернул он меня в ту сторону, откуда я прибыл, – и я почувствовал его увесистый дружеский хлопок по спине (хотя и понимал, что ни спины, в нашем понимании, ни рук там не было). Вот так – с улыбкой и пониманием, с добрым отеческим наставлением – встретил и вернул меня назад протоиерей Константин Огиенко.

Как происходило духовное общение? У епископа Феофана Затворника я нашел интересное мнение: «…душа по выходе из тела вступает в область духов, где как она, так и духи являются действующими по тем же формам, какие видны на земле между людьми: видят друг друга, говорят, ходят, спорят, действуют. Разница только в том, что там область утонченного вещества, эфирная, и в них все потому утонченно-вещественно и эфирно».

При последующих переходах моей души в мир бестелесный произошла нежная встреча с моей усопшей мамочкой. Измученная тяжелой смертельной болезнью на земле, она твердо шла к Богу. И теперь я увидел ее в сиянии, которое не выразить земными словами! Нам обоим так хотелось остаться вместе… Но, упреждая мой вопрос, она сказала уверенно:

– Благословения Господня на это нет. Возвращайся назад. Крепись, трудись – тебе там сейчас будет трудно и больно.

Ее глаза, глаза любящей матери, излучали немую скорбь за те часы в болезненных корчах, которые мне еще предстояло выдержать. Но не услышал я от мамы ни слова мирских страданий и охов, к которым мы так привычны здесь, на земле, и которые, как правило, ни к чему доброму не ведут.

Были и другие встречи с духовными людьми, со знакомыми и родными, но они не представляют большого интереса для читателя.

Сейчас меня поражает последовательность духовных встреч в Божием мире: первым появился усопший духовный наставник, и только потом – мама.

Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче!

В переводе с греческого слово «покаяние» означает изменение сознания, возвращение его на путь истины, то есть покаяние – это подвиг благочестивой жизни, умоляющей Бога о прощении всех прежних грехов.

Или, как говорит святой Иоанн Лествичник: «Покаяние есть возвращение крещения», то есть очищение совести. К этому можно добавить фразу Исаака Сирина: «Покаяние есть корабль, а страх – его кормчий, любовь же – Божественная пристань… И когда достигнем любви, тогда достигнем мы Бога, и путь наш совершен, и пришли мы к острову тамошнего мира, где Отец и Сын и Дух Святый».

Как раз покаяния – этого дивного, чистого явления – нам всем так не хватает. В один из моментов на грани жизни и смерти я наблюдал весьма впечатляющую картину.

Душа моя, поднимаясь над землей, вдруг увидела внизу большую группу людей, которые старательно, даже как-то упоенно перебирали груды мерзкого вида бумаг, документов, папок и т. д. Они в них что-то вычитывали, потом скорбели или, наоборот, неистово радовались, обсуждая друг с другом прочитанное.

Поднимаясь еще выше по какой-то немыслимой спиральной линии, я вдруг обратил внимание на необъятные просторы земли, на которых тысячи, миллионы людей были заняты этой ужасающей, непонятной работой. На мои недоумения я получил заботливый ответ, исходивший откуда-то из дивных переливов света.

– Да, это все мирские, земные дела, суета… Перебирают они все, как им кажется, важное, – услышал я.

Но в этой громадной грязно-серой массе выделялись отдельные люди, у которых возле груди, рук, головы вдруг зажигался примерно тот же несказанно красивый свет, которым меня поразил мир иной в самом начале. Я увидел, что они прилагают для этого немалые усилия.

Представьте себе: движутся с земли души усопших людей. Большая часть блекло-тусклые, их очертания как бы искажены, размыты. А какая-то, довольно малая, часть душ переливается негасимым, неземным светом, в сиянии пересекая необозримые пространства.

– Смотри внимательно, – помогает мне невидимый голос, – люди, копаясь в ужасающей пыли земных грехов, покрыли свои души грязной коркой. На них же смотреть страшно. А где-то человек, пытаясь уйти от этой грязи, принимает искреннее покаяние. Вот этот его шаг и ломает невидимую мерзкую корку, и человек начинает светиться, радоваться. Свет от этих душ – это то, к чему всех вас призывает Господь Вседержитель: любовь! Любовь к Богу и ближнему своему.

Так просто и легко мне стало. Да ведь мы все наполнены этой дивной любовью еще с момента духовного рождения – Крещения. Посмотрите внимательно в глаза маленькому несмышленому ребенку: какая чистая детская любовь в его душеньке! А мы, взрослые, разумные вроде люди, в земной суете, в немыслимом мирском раздражении, как почувствуем эту любовь? Тут уместно вспомнить слова Иоанна Лествичника, что покаяние – возвращение Крещения.

Вот ведь в чем простота и вместе с тем такая тайна для человека: покаявшись со слезами, от всего сердца в своих прегрешениях, злодеяниях, преступлениях – обретает человек крещенскую любовь Господню и начинает светить людям. Дай Бог нам всем ощущать этот свет и научиться открывать его для своей удивительной души, которую мы сами еще толком не знаем.

Возвращение души в покинутое тело

Воспоминания о неоднократном возвращении души в разбитое, искалеченное тело – весьма невеселые.

Душа до мелочей помнит состояние тела, в котором только что пребывала, прекрасно сознает жесткий дискомфорт этого тела, находящегося, мягко выражаясь, не в полном порядке. Однако без всякого ропота, с послушанием двигаюсь обратно.

Прежде всего, поражает тот ужасающий мрак, который застаешь на месте разлучения с телом. Пусть не обидятся работники больницы – у них там все освещено, прибрано, в полном порядке. Просто представьте себе резкий переход от сияния Божиего света на Небесах к нашим земным условиям, как бы старательно о них не пеклись!

Увидел я весьма неэстетичный стол, на котором лежал ужасный бесформенный мешок. Это я таким образом воспринял свое разломанное тело. Его содержимое, образно говоря, напомнило мне какой-то склад важных деталей (это уже было впечатление автомобилиста), причем эти детали были совершенно не связаны друг с другом, не работали в едином ритме. Когда я, придя в себя, рассказал врачу о таком восприятии своего организма, он даже развеселился, но потом серьезно добавил:

– Это вполне очевидно, но мы с вами постепенно все это поправим (жалко только, что Бога тут он не вспомнил – ведь без него-то мы уж точно ничего бы не поправили. – Авт.), и все ваши расстроенные органы постепенно включатся в общую работу организма.

Далее пошла рядовая, тяжелая работа по включению, оживлению организма, но не очень хочется и самому вспоминать об этих подробностях, да и читателей ими волновать.

Много людей навещали меня, волнуясь обо мне.

– Все нормально, – улыбаясь, отвечал я на их вопросы.

В это тяжкое время я убеждался, что с улыбкой жить легче, точнее – легче остаться жить.

Хочу отметить, что здесь, на земле, в периоды моего полуобморочного, сонного состояния меня действительно мучили всякие невероятные эффекты. Я видел какие-то боевые действия, ночные десантные бои, взрывающиеся гранаты, вертолеты. Говорят же, что в таком состоянии без различных видений, галлюцинаций не обходится. В самом деле, и они были, нужно только стараться различить болевую, лекарственную реакцию изувеченного тела, пораженного мозга, от той реальной благодати Божией, о которой идет речь в этой работе.

О семи горячностях духа

Сейчас, когда более четырех лет жизни отделяют меня от той Божественной радости – лицезрения света Любви – радости, дарованной мне, недостойному, я натолкнулся на удивительные строки в сочинениях архиепископа Сан-Францисского Иоанна (Шаховского). Работая в своей крымской келье, я открыл его книгу в том месте, где он беседует о семи горячностях духа.

Слова этого великого молитвенника настолько переплелись со слабо написанными ранее мною строками, точнее, обогатили, подтвердили их, что мне хочется поделиться ими с читателями, которые, быть может, еще не знают о них:

«Горе человека в том, что он постоянно торопится, но торопится суетно, бесплодно <…> Диавол сошел в великой ярости, зная, что немного ему остается времени. Вот откуда <…> – все более безудержный бег людей и народов <…> Бедный человек! Все закованы в цепи малых, ничего не дающих дел, которые надо выполнить возможно скорее, <…> чтобы <…> начать ряд других, столь же ничтожных дел…»

Где же взять время на добро, пока ты живешь в теле? Ходи в свете, пока есть свет (См.: Ин. 12, 35).

• «Оттого торопись делать добро, – продолжает архиепископ Иоанн (Шаховской), – <…> быстрота, раскаяния – вот первая горячность, которую принесем к богу;

• Быстрота прощения согрешившего брата <…>;

• Быстрота отдачи ближним всего, что может их вывести из беды;

• Умение быстро <…> послужить хоть малым каждому человеку, умение молиться за каждого;

• Умение противопоставить всякому выражению зла – добро, всякой тьме – свет Христов, всякой лжи – истину;

• И седьмая горячность веры, любви и надежды нашей – умение мгновенно вознести сердце и все естество свое к Богу, предаваясь в Его волю, благодаря и славословя Его за все».

Как можно еще более ярко и емко описать возможность появления тех светящихся благодатных душ, возносящихся ко Господу, которые было позволено увидеть мне, немощному, недостойному человеку. Как благодарен я Всевышнему, что нашлись такие слова у великого молитвенника владыки Иоанна о тех явлениях, которые я не смог описать так убедительно!

ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ

В те тяжелые минуты я мог видеть не все, да и не обо всем могу писать. Поэтому появилась необходимость дополнить эту работу мыслями других людей, так как описание всего происшедшего и увиденного только моими глазами не отразило полноты событий.

Дверь в неземную реальность

Из воспоминаний прихожанки Галины БЕЛИКОВОЙ, педагога:

С семьей Овчинниковых меня связывает давняя, прочная дружба. Мы встретились задолго до принятия отцом Михаилом сана и на протяжении этих лет никогда не теряли друг друга из вида. Связывает нас редкая в наше время способность говорить на одном языке, слушать и слышать.

Отец Михаил поражает своей неуспокоенностью. Имея за плечами богатый жизненный опыт, он постоянно находится в поиске основного стержня, отправной точки в жизни. Матушка Людмила, опытный и известный социолог, притягивает неординарностью видения каждой жизненной ситуации, своим живым участием в любых событиях. Главной чертой этой семьи были и остаются стремление помочь кому-то в сложных обстоятельствах. Я вспоминаю все нелегкие периоды моей жизни – и всегда Овчинниковы были рядом.

Беда, постигшая отца Михаила, произошла тоже после того, как он, откликнувшись на чужую боль, стремился исправить ошибки других, отправившись после тяжелого дня за десятки километров. Случившееся на рассвете не просто потрясло меня, а ввело в какое-то особое состояние, когда все происшедшее с отцом Михаилом казалось ирреальным. Жизнь его продолжалась, по как бы за толстыми стеклами: все видно, но ничего не слышно.

Я увидела батюшку на третий день после аварии, когда он был переведен из реанимации в отделение. Сегодня можно говорить, что это был один из тех дней, которые врачи называют критическими. Мы с матушкой Людмилой были около него, он был очень плох, метался. Создавалось впечатление, что с нами было только его тело, а душа где-то в другом месте, где с ним что-то происходило, шла какая-то страшная, тяжелая борьба. Чувствовалось его огромное напряжение, мобилизация всех сил.

Анализируя сейчас эти моменты, я могу с уверенностью сказать, что во время этой борьбы дверь между земной реальностью, где находились мы с матушкой, и тем пространством, где находился отец Михаил, была как бы неплотно прикрыта. Поэтому все метания, нравственные усилия отца Михаила, его борьба, споры с кем-то – ощущались как наяву, и в то же время было совершенно понятно, что он сейчас не с нами. Это продолжалось довольно долго, потом наступила минута затишья, после чего отец Михаил совершенно спокойно и четко произнес:

– Все, пора уходить.

– Куда? – спросила матушка Людмила.

– Туда, вверх, по вертикали, – ответил он.

Спокойно и уверенно матушка стала говорить ему:

– Нет, родной, ты нужен здесь, ты не имеешь на это права.

Все это время она держала его руки. Когда смотрела я на их руки, то видела, что это последнее, что удерживает его в этом мире. Он задал встречный вопрос:

– Кому?

Матушка шептала ему, что он нужен ей, его детям, внукам, его духовным чадам, что нужно достраивать храм. Потекли страшные минуты молчания. Мы встали на колени и начали молиться. Отец Михаил стал спокоен и, казалось, уснул.

Мне несколько раз довелось дежурить в больнице в течение всей его болезни. Я видела, что он проходит через какие-то глубокие нравственные переживания, потрясения, живет какой-то недоступной для нас жизнью. Трудно было понять многое из того, что приходилось видеть и слышать. Только на более поздней стадии выздоровления он, я бы сказала так, вернулся в реальный мир, многое из увиденного и услышанного рядом с ним стало понятным.

Видя тяжкие физические страдания, которые пришлось пережить отцу Михаилу, мы поражались его смирению. Ни тени сетования или какого-то укора – он превозмогал нестерпимую боль с присущим ему юмором и оптимизмом. Постоянно рвался что-то делать, стремился как можно быстрее начать свою службу.

Сейчас, когда я вспоминаю это, как наяву проходят перед глазами те страшные дни, после которых укрепилась убежденность, что все на земле в воле Господа. И только вера, великое смирение, упование на помощь Его – единственный путь преодоления испытаний.

Путь, который, на мой взгляд, достойно проходят отец Михаил с матушкой Людмилой.

Вера явила чудо

Из рассказа прихожанина Анатолия ПИЦЫКА, предпринимателя:

Хочу сразу отметить, что к вере нашей православной я пришел благодаря отцу Михаилу. Раньше ходил в церковь только по большим праздникам: на Пасху, на Рождество. Как и другие люди, стоял в ожидании освящения пасхальных яиц и куличей. В разных приходах освящение проходит по-разному. Но наш отец Михаил и эту знаменательную для меня Пасхальную ночь весь сиял, светился радостью, его переполняющей, и щедро делился ею с людьми. Я увидел, что многих он хорошо знает, каждому умеет сказать доброе слово, и люди в ответ как бы зажигаются тем же сиянием…

Я все чаще стал ходить в храм – нравились мне проповеди отца Михаила: всегда доходчивые, они трогают сокровенные струны души. Меня привлекали открытость, искренность и доброта отца Михаила. И я всеми силами души потянулся к Церкви…

На следующий после аварии день я пришел в храм узнать, какая от меня нужна помощь, беседовал со священниками, с дочкой отца Михаила. Поразила их твердость, уверенность в силе молитвы – не было паники, они были полны надежды и оптимизма. И это была не поза. Я видел, как обычно беспомощно, истерически суетятся люди, не имеющие веры. Здесь же серьезно отнеслись к беде: обсуждали, что уже сделано, что еще предстоит. Поразило, как его восемнадцатилетняя дочь Мария твердо произнесла:

– Мы молимся и надеемся на милость Божию.

Я понял, что впервые вижу настоящую христианскую позицию – молитва и полная собранность. А ведь все. понимали, насколько реальна смерть отца Михаила!

На третий день после аварии я был в больнице, разговаривал с врачами, их ответы были весьма уклончивы. В глазах же у них я читал другой ответ: надежда на жизнь отца Михаила крайне слаба.

Посетив батюшку в палате, я убедился, что состояние его тяжелейшее, голова и тело изуродованы, глаза закрыты черными гематомами – но он все-таки говорил, правда, голос был еле слышен.

Рядом с ним – его верная матушка Людмила, в глазах ее боль, но и огромная вера, и надежда, а в руках все время – молитвослов. Меня снова и снова поражало это твердое спокойствие и смирение перед волей Господней. Я четко понимал, что именно глубокая любовь, внутренняя вера и смирение дают слабой женщине такую силу духа в невероятно трудной ситуации. Понятно, что это ни сыграть, ни изобразить невозможно…

Каждый мой приезд к батюшке в больницу являл мне новое чудо. Разбитый, израненный, он постоянно улыбался, даже находил в себе силы для радостных шуток, с любовью благословлял всех приходящих к нему, хотя я ясно видел, что любое движение для него – мука! На моих глазах смерть явственно отступала, хотя по всем земным законам должна была победить его. Когда через четыре недели я увидел его с палочкой в руках на церковном дворе, на службе – радости моей не было предела.