Дочь нечестивца

Ожидание затягивалось. Сотни голосов создавали нестройный гомон, действующий на нервы. От шума разболелась голова. Нейт прикладывала пальцы к пульсирующим вискам, молясь, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

Последним своё место занял номарх. Специально для него четверо рабочих доставили из колонного зала роскошный трон, инкрустированный золотом и слоновой костью. У ног правителя лежала его любимая борзая. Время от времени она вскакивала и начинала пронзительно выть, внося свою лепту в ужасную какофонию.

Неожиданно толпа оживилась. Мужчины и женщины вытягивали шеи, а некоторые даже вскочили со своих мест, пытаясь лучше рассмотреть, что творится внизу. Стражники ввели Тахенвет, полностью обнажённую, со связанными спереди руками. За чужими спинами Нейт не сразу смогла её разглядеть. Тело бывшей фаворитки номарха — гладкое и безволосое — осталось таким же прекрасным, лицо же изменилось до неузнаваемости, как если бы к туловищу молодой девушки приделали голову старухи. Седые волосы сбились в неопрятные колтуны. Красные от рыданий глаза запали глубоко в череп и смотрели затравленно, обрамлённые сетью разбегающихся морщин. Бровей не было. Кожа по цвету напоминала пожелтевшие от времени льняные ленты, которыми обматывают тело и лицо мумии, прежде чем погрузить в саркофаг. Ко всему прочему, щёки Тахенвет шелушились, словно покрытые маленькими чешуйками. Глубокие носогубные складки сделали выражение лица угрюмым, огрубили черты, полностью уничтожив их былую мягкость и нежность. Только тот, кто видел Тахенвет до заточения, мог поверить, что когда-то она была изумительно хороша.

Девушка шла медленно, тяжело переставляя ноги. Словно безумная, лихорадочно озиралась по сторонам, видимо, пытаясь понять, что её ждёт. На мгновение их с Нейт взгляды встретились, но соперница будто её не узнала. Ушли злость и ненависть — остался животный ужас перед неизбежной и мучительной смертью, страх боли, естественный для каждого живого существа.

Из всех присутствующих один номарх знал, какое наказание ждёт преступницу, и это только подогревало возбуждение толпы. Люди оживлённо шептались, делясь предположениями. Раздался нарастающий грохот. Снова все, как по команде, вскочили со своих мест, пытаясь понять, что происходит. Две сверкающие золотом колесницы мчались навстречу друг другу между трибунами, поднимая столпы жёлтой пыли. Нейт показалось, что они раздавят стоящую у них на пути Тахенвет. Судя по всему, наложница подумала так же и вся сжалась, закрывая руками лицо. Под рёв толпы колесницы пронеслись мимо перепуганной девушки, скрыв её песчаной завесой. Какое-то время ничего нельзя было разглядеть. Послышался дикий вопль, затем пыль улеглась, и Нейт увидела, что бывшая фаворитка, распластанная, лежит на земле, яростно отбиваясь от солдат, которые пытаются привязать её руки и ноги к остановившимся колесницам. Каждый в толпе понял, что должно произойти, и над трибунами пронёсся нарастающий гул. Тахенвет кричала, мотая головой. Собака номарха оглушительно лаяла. Трибуны ревели. Нейт казалось, что все вокруг обезумели. Словно сумасшедшие, они топали ногами, орали, вопили, предвкушая кровавое зрелище.

Лицо Тахенвет перекосилось от ужаса. Солдаты уже закончили свою работу: запястья её были привязаны к одной колеснице, щиколотки — к другой. Рыдая, несчастная извивалась в пыли, дёргая руками и ногами в тщетной попытке освободиться. Один из возничих равнодушно смотрел на неё через плечо, пока начальник стражи не подал знак начинать казнь. Оба мужчины одновременно тронули вожжи. Крик Тахинвет перешёл в пронзительный вопль и перекрыл рёв скандирующей толпы. Казалось, горло человека не способно издавать таких звуков. Нейт хотела отвернуться, но не могла отвести глаз от жуткого, но завораживающего зрелища. Кони сделали несколько осторожных шагов и резко перешли на галоп. Крик Тахенвет достиг запредельной, немыслимой высоты. Тело какое-то время сопротивлялось: Нейт видела (или ей так казалось), как растягиваются, удлиняясь, обнажённые руки и ноги. Затем раздался омерзительный хруст — и Нейт закрыла глаза. Люди на трибунах взревели. Она слышала шорох песка под колёсами колесниц, ржание лошадей, лай собаки номарха. Тахенвет кричала. Всё ещё была жива.

А потом крик оборвался.

Пыль, поднятая копытами, улеглась, и Нейт увидела глаза, живые, но безумные, и распахнутый рот, забитый песком. Отвернувшись, она поискала взглядом Гианта. Положение обязывало его присутствовать на казни, хотя насилие и смерть не будили в нём жадного интереса. Без сомнений, он предпочел бы провести эти часы в тишине и спокойствии, но был где-то здесь, среди беснующейся толпы. Нейт необходимо было его увидеть. Как и любая женщина, в трудную минуту она искала у своего любовника ободрения и поддержки. Увиденное шокировало. Её мутило. Никто бы не назвал Нейт милосердной, но и жестокость её всегда была вынужденной. Как и Гиант, она не испытывала тёмного возбуждения при виде того, как льётся чужая кровь.

Нубиец сидел на самой верхней скамье в окружении евнухов и наложниц и пытался не расстаться со своим завтраком. Не отдавая себе в этом отчета, девушка надеялась черпать силы в его мужестве, но, похоже, он сам нуждался в поддержке. Нейт отвернулась. Конечно, не вид изуродованного тела так взволновал и потряс Гианта: как и Нейт, пусть и в меньшей степени, нубиец приложил к происходящему руку, и теперь его терзало чувство вины.

«Неужели он не понимает, — раздражённо подумала девушка, — на её месте могли оказаться мы. Уверена, Тахенвет с удовольствием полюбовалась бы на мою казнь».

Сделав несколько кругов, колесница остановилась — преступница была мертва. Веселье закончилось. Люди начали расходиться. Нейт тоже поднялась на ноги. То, что было её соперницей, превратилось в бесформенный кусок мяса, грязный и окровавленный, лежащий на песке между пустыми трибунами. В синем небе кружили вороны: скоро начнётся пир.

Глава 30

Нейт умирала от скуки и с нетерпением ждала момента, когда сможет наконец отправиться в город. Не было ничего тяжелого в том, чтобы исполнять роль фаворитки при старом номархе, более не способном на любовные подвиги, но скука и безделье сводили рабыню с ума. Глупо и недостойно жаловаться на судьбу, сидя на мягких подушках и поедая финики, в то время как сотни земледельцев умирают от голода из-за того, что паводок в этом году был очень низким. Нейт понимала: многие с радостью поменялись бы с ней местами. Она и сама не скучала по своей тяжёлой неблагодарной работе прачки, но не могла смириться с неволей. Свобода для неё была превыше благополучия.

Сегодня Гиант казался обеспокоенным и вел себя неосторожно, бросая в её сторону слишком откровенные взгляды. Нейт нахмурилась: в гаремах такие мелочи замечались мгновенно и тут же доносились хозяину. Нужно было срочно привести забывшегося евнуха в чувства. Но всё, что могла позволить себе невольница, — один короткий, задержавшийся на секунду взгляд. Девушка попыталась вложить в него всё своё беспокойство, мысленно умоляя Гианта вести себя сдержаннее. Нубиец же, хоть и смотрел на неё в упор, был поглощен своими переживаниями и ничего не заметил. Нейт еле дождалась ночи, страстно желая высказать евнуху всё, что думает о нём и его поведении.

Девушка сидела на кровати, гипнотизируя дверь. Неожиданно та распахнулась, и в спальню влетел Гиант, падая на колени у ног рабыни. Широкие плечи нубийца дрожали.

— В чём дело? — мягко спросила Нейт, гладя его склонённую голову, которую тот опустил девушке на колени. — Кто-то, дорогой тебе, умер?

Евнух судорожно вздохнул. Большие ладони до боли сжали тонкие икры невольницы. Слова прозвучали глухо из-за того, что Гиант говорил, уткнувшись лицом в складки её одежды.

— Сегодня Кархедон вызывал к себе Рахенема, верховного жреца бога Амона, чтобы отдать последние распоряжения. Он сказал, — евнух запнулся, — сказал, что не желает довольствоваться ушебти и хочет взять с собой в царство мёртвых настоящих рабочих, которые будут вместо него вспахивать землю и выращивать ячмень на божественных полях Иалу. Ещё он приказал мумифицировать несколько слуг, наложниц и лошадей, но…

— Что ж, это обычная практика…

— Нейт, — Гиант поднял на девушку больные глаза, — среди прочих в списке было и твое имя. Тебя Кархедон выделил особенно. Даже после смерти он не желает расставаться со своей любимой наложницей. Он приказал мне проследить за всеми приготовлениями лично. Я, — Гиант разрыдался, — я не смогу тебе помочь, потому что Рахенем был там и всё слышал. Этот религиозный фанатик никому не позволит нарушить последнюю волю номарха.

Нейт нахмурилась. Несколько секунд она сидела молча, задумчиво уставившись куда-то поверх его плеча, затем сказала:

— Кархедону только пятьдесят. Он вполне может пережить нас всех или со временем передумать. Все знают, что внутренние органы фараонов из чистого золота…

— Кархедон всего лишь номарх, — возразил Гиант, снова утыкаясь лицом ей в колени. — На него покушались уже дважды, и каждый раз ему удавалось избежать смерти чудом. Что если уже завтра кому-нибудь из заговорщиков удастся его отравить?

— Не будем думать о плохом. Пусть Кархедон всего лишь человек, а не наместник Бога, но он хорошо питается, не загружает себя работой, к его услугам лучшие лекари и всё золото нома. При таких условиях он может прожить ещё лет десять, а то и все двадцать. И довольно на этом. — Девушка поднялась с кровати, оттолкнув евнуха. — Зачем думать о том, чего нельзя изменить?

Гианту показалось, что Нейт пытается его успокоить, в то время как сама взволнована не меньше. Обычно невозмутимая и сдержанная, сейчас она мерила шагами комнату и о чём-то лихорадочно размышляла. Гиант давно заметил: в моменты крайнего эмоционального напряжения Нейт неосознанно покусывала губы. Это всегда её выдавало.

— Мне нужно побыть одной, — сказала наложница. Гианта огорчили её слова, но он встал и послушно вышел из комнаты.

* * *

Теперь они виделись чаще, почти каждый день, но Диктис по-прежнему ничего не знал об этой загадочной девушке, кроме имени и нескольких поверхностных выводов, сделанных из собственных наблюдений. Главарь разбойников прекрасно отдавал себе отчёт в том, что именно эта неприступность, непредсказуемость, а вовсе не внешность, делают Нейт в его глазах такой привлекательной. Ляг под него девушка в тот, первый день, по собственной инициативе или по принуждению, утром грабитель бы о ней и не вспомнил. Теперь же его мучило не только неутолённое любопытство, но и болезненное физическое желание.

Как правило, они встречались в Долине мёртвых, среди засыпанных мастаба — этих усечённых пирамид, обителей вечности. Но иногда Нейт заставляла его проделывать огромный путь до разрушенной крепостной стены в пустыне или плыть по течению Нила в хлипкой лодке, рискуя нарваться на стадо гиппопотамов. Она была безумна, эта рыжеволосая бестия, и Диктис сам чувствовал себя с ней мальчишкой, сбросившим с плеч груз непримиримых обид и многолетней, разъедающей душу ненависти.

Каждая их встреча напоминала ходьбу по тонкому канату, натянутому над пропастью. Даже целуясь, они боялись расслабиться и следили друг за другом, словно хищники, готовые сцепиться. Диктис не оставлял надежды, а значит, и попыток овладеть девушкой, и чем больше Нейт сопротивлялась, тем сильнее и навязчивее делалось это желание. Рыжеволосая красавица редко проявляла инициативу, зато была мастером провокации: её улыбки и взгляды могли возбудить даже мумию.

Диктис чувствовал себя охотником, и это полностью отвечало его представлению об идеальном распределении ролей. Пока девушка о чём-то рассказывала, грабитель напряжённо следил за её движениями, пытаясь подловить момент, когда она потеряет бдительность и расслабится. Стоило Нейт отвлечься — и она оказывалась распластанной на песке, придавленная чужим настойчивым телом. Двумя руками Диктис фиксировал её голову и грубо впивался поцелуем в упрямо закрытый рот. Иногда он до крови кусал эти поджатые губы, пока они не размыкались навстречу и не впускали его язык. Со стороны Нейт это было самой большой уступкой. Девушка ни на секунду не переставала вырываться. Пока они целовались — жадно, стараясь причинить друг другу как можно больше боли, — Нейт змеёй извивалась под навалившимся на неё мужчиной, чем доводила последнего до исступления. Мысль о том, чтобы ограничиться такими невинными ласками, сводила главаря бандитов с ума. Его буквально трясло от желания получить все и сразу.

Диктис не церемонился, раздвигая девушке ноги, которые та упорно пыталась скрестить. Его пальцы с силой впивались в золотистые бёдра, оставляя синяки и царапины. Нейт лягалась, словно норовистая лошадь. Пока они боролись, песок облеплял тела, забиваясь под повязки. Иногда при поцелуе на зубах чувствовался его скрип. Победителем из этой безумной схватки обычно выходил Диктис. С трудом, но ему удавалось сломить сопротивление девушки и прижаться к ней напряжённым пахом. В этот момент он испытывал такое ликование и триумф, словно одержал самую великую в своей жизни победу. Мысль, что эта дерзкая рыжеволосая красотка лежит под ним с раздвинутыми ногами, доставляла почти физическое удовольствие. Было безумно приятно ощущать над ней свою власть. Но вскоре Диктис понимал, насколько эта власть иллюзорна.

В жизни разбойника акт соития никогда не был чем-то запоминающимся. Своих партнерш Диктис не любил и не уважал. Их лица стирались из памяти с рассветом, а может, и раньше. Удивительно, но при всём внушительном разнообразии сексуального опыта самым ярким и единственно запомнившимся стал в его жизни эпизод, ничем особо не примечательный. Стоило опустить веки, и Диктис снова видел перед собой искажённое болью лицо Нейт в тот единственный раз, когда грабителю удалось в неё войти. Всего долю секунды, но мужчина был в ней, и за последние годы это стало самым ярким переживанием. Диктис замирал в сладкой судороге, вспоминая, как дёрнулась под ним девушка, как закусила губу, пытаясь подавить всхлип, какое удивлённое и злое у неё было выражение.

Они не были ни друзьями, ни любовниками, ни — тем более — возлюбленными. И вряд ли когда-нибудь им удастся примерить на себя хотя бы одну из этих ролей. Свои чувства к Нейт Диктис определил как похоть и интерес, но, даже если бы они и переросли в нечто большее, он бы никогда в этом не признался. Любовь была слабостью, а слабость он не мог себе позволить ни в каком проявлении.

Развалившись на циновке в своей палатке, Диктис думал о том, что сказала Нейт в их последнюю встречу.

— Красивый амулет, и дорогой, — заметил главарь разбойников, поддев пальцем золотого скарабея на её шее.

— Подарок номарха, — ответила девушка, и все части мозаики сложились в голове грабителя воедино.

Он вспомнил высоченного негра, сопровождавшего Нейт повсюду. Часто, оборачиваясь во время их с девушкой эротических игр-схваток, он замечал его, притаившегося за кирпичной стеной мастаба или в тростниковых зарослях Нила.

Первым порывом Диктиса было убить девушку и таким способом отомстить ненавистному номарху, отняв у него наложницу. Он уже потянулся к поясу за ножом, когда Нейт, словно прочитав его мысли, понимающе усмехнулась.

— Думаешь, это его расстроит? — спросила она одновременно насмешливо и печально. И расхититель гробниц понял: смерть рыжеволосой красавицы больше огорчит его самого, нежели пресыщенного удовольствиями правителя. Он спрятал нож.

Все эти годы ненависть росла в его душе, пуская метастазы, подобно неизлечимой болезни. Иногда, как сейчас, она просто ослепляла.

— Я не собирался тебя убивать, — соврал Диктис.

— Да, — усмехнулась Нейт. — Ты просто хотел подстричь ногти.

Мысли резко изменили своё направление, и прекрасные черты рыжеволосой наложницы трансформировались в морщинистое лицо номарха. Шёл второй день четвёртого месяца Шему, ипет — хемет, и вчера Диктису исполнилось двадцать три. Некоторые в таком возрасте уже чувствовали себя стариками. Возможно, если бы жизнь главаря бандитов протекала в том же русле, что и жизни его родителей, он бы тоже относился к числу несчастных, чьи молодость и силы, подорванные тяжёлой работой, закончились слишком рано. Но благодаря постоянному чувству опасности Диктис держал себя в прекрасной физической форме и выглядел моложе своих лет. И всё-таки двадцать три — возраст солидный. В последнее время мужчину всё чаще мучило беспокойство: он отчаянно боялся, что окружённый роскошью и комфортом номарх может его пережить. Диктис в ярости ударил кулаком по циновке. Неужели он не достигнет цели?! Неужели его отец так и останется неотомщённым?! Целый год Диктис пытался завербовать кого-нибудь из окружения Кархедона — слугу или наложницу, — желавшего хозяину смерти. Кандидатов оказалось много, но ни одному не удалось подобраться к правителю достаточно близко. Диктис снова подумал о Нейт. Ненавидит ли она своего хозяина так же сильно, как другие наложницы, хотя бы раз прочувствовавшие на себе его ярость? Станет ли помогать, рискуя жизнью и теми благами, которые приобрела, сделавшись любовницей богатого покровителя? И хочет ли сам Диктис, чтобы девушке угрожала опасность?

При следующей встрече грабитель попытался осторожно прощупать почву и сразу понял, что Нейт не станет помогать. Что ж, на примете у него была ещё одна молодая рабыня, в этот момент пользовавшаяся у правителя благосклонностью. Половое бессилие не мешало Кархедону быть собственником и ревнивцем. Он не доверял женщинам и боялся, что неверное сердце однажды может победить голос разума. Чтобы навсегда избавить себя от волнений, номарх приказал зашить фаворитке лоно (раз уж сам им не пользуется), оставив лишь крохотную дырочку для выхода крови. Видимо, девушка надеялась, что новый правитель, преемник жестокого Кархедона, оценит по достоинству и её красоту, и те удовольствия, которые она может дать.

Через три дня Диктис ждал Нейт в условленном месте — за столом той самой пивной, где они увидели друг друга впервые. Девушка опаздывала, и грабитель с недовольством отметил, что, скорее всего, она уже не придёт. Вдруг странное предчувствие заставило его оторвать взгляд от грязной столешницы и посмотреть поверх голов других посетителей в сторону распахнувшейся с шумом двери. На пороге стоял высокий негр, которого он несколько раз видел с Нейт, и беспокойно выискивал кого-то в толпе. Чёрная кожа казалась необычно бледной, словно вылинявшей на солнце. Лоб пересекала глубокая вертикальная складка. Диктис почувствовал, как его охватывает тревога, и так сжал в руке кружку пива, что глиняная посудина едва не треснула. Он собрался окликнуть негра — ни секунды не сомневался, кого тот ищет, — но чёрный уже его заметил и спешно протискивался сквозь толпу. Когда между ними оставалось каких-нибудь два локтя, грабитель поднялся на ноги. Сердце громко и часто билось.

— Нейт, — только и смог выдавить из себя негр, затем его лицо искривилось, и Диктис с тревогой и отвращением понял, что тот сдерживает слёзы. На стол между ними лёг испещрённый знаками лист папируса.

Глава 31

О смерти номарха Гиант узнал слишком поздно. В панике он бежал по безлюдным коридорам спящего, ничего не подозревающего дворца, отчаянно пытаясь опередить стражу и Рахенема. Когда он сорвался с места, верховный жрец бога Амона и по совместительству главный врач склонялся над неподвижным телом, и это внушало призрачную, но всё же надежду. Может быть, он успеет? Сандалии из папируса гулко стучали по каменным плитам, и эхо разносило этот звук далеко-далеко, наполняя коридоры фантомным шумом погони. Гиант оглядывался, пытаясь удостовериться, что его никто не преследует, но стоило отвернуться, как вновь начинало чудиться чужое присутствие за спиной. Казалось, сам разгневанный Анубис выскочит из клубящейся темноты и заставит нубийца ответить за то, что он собирается нарушить волю умершего. Гиант боялся увидеть на стене его тень — человеческий силуэт с удлинённой мордой шакала.

Евнух свернул в примыкающий коридор, в конце которого ждала нужная дверь, ещё невидимая во мраке. Скорее всего, Рахенем придёт за Нейт утром, но до рассвета оставалось не так много времени. В этом крыле окон не было, но горизонт уже, наверное, порозовел — Ра в очередной раз одолел гигантского змея Апопа, и его лодка снова возвращалась на небосвод. Впервые в жизни Гиант пожалел о том, что эта битва, повторявшаяся каждую ночь, сегодня закончилась слишком рано. Привыкшие к темноте глаза уже различали во мраке очертания заветной двери. Гиант открывал её так часто, что знал, как и в какой тональности скрипнет старое полотно, когда мужчина его на себя потянет. Вдруг он почувствовал, что задыхается. От быстрого бега сердце готово было взорваться. Гиант коснулся двери, и масляной светильник в руке мигнул и погас, наполнив евнуха суеверным ужасом. Нубиец застыл.

«Вот сейчас Анубис на меня и набросится, — подумал он, — а может, это будет сам убитый номарх, его разгневанный ка, пытающийся мне помешать? Злить мертвецов опасно».

Гиант в панике рванул дверь на себя, и пронзительный скрип разрезал тишину коридоров, подобно громовому раскату. От неприятного звука евнух поморщился. Не передать словами, какое облегчение он испытал, подперев спиной закрытую дверь.

— В чём дело? — раздавшийся в тишине голос заставил вздрогнуть. Из полумрака на Гианта смотрела обнажённая девушка, сидящая на кровати в полосе лунного света. Гиант её разбудил.

— Быстрее. Собирайся. Надо уходить, — собственный отрывистый шепот показался чужим и опасно громким. Нейт не сдвинулась с места, только скрестила руки на груди.

— В чём дело? — повторила она, тратя драгоценное время, которого и так не осталось. Гиант едва не взвыл от отчаяния.

— Пожалуйста, — взмолился он, вслушиваясь в тишину коридоров и боясь уловить в ней приближающиеся шаги. — Я потом всё объясню. Номарха отравили.

Нейт остолбенела, просто впала в ступор, по крайней мере, так показалось Гианту. Не выдержав, он бросился девушке в ноги, чтобы привычно опустить голову ей на колени, ища утешения.

— Нам надо уходить. Не ровен час, Рахенем о тебе вспомнит и прикажет убить. Или приставит к тебе стражу, пока Кархедон будет отмокать в натроне, чтобы потом похоронить вместе с ним заживо.

Нейт кивнула, продолжая машинально поглаживать его голову. Казалось, её охватил тот самый парализующий страх, который заставляет человека при виде опасности столбенеть вместо того, чтобы сражаться или пытаться спастись бегством. Гиант отругал себя за малодушие и эгоизм, не позволившие ему отпустить Нейт раньше, когда они только узнали о посмертной воле номарха. Но тогда девушке удалось убедить их обоих в том, что до трагедии много лет, и та превратилась в нечто необязательное, в подобие ночного кошмара, сильные впечатления от которого со временем блекнут, а потом исчезают совсем.

— Ты уверен, что сможешь нас вывести? Если попадемся, тебя убьют.

— Мы рискнём, — ответил Гиант. На короткий восхитительный миг он поднялся над страхом и паникой и ощутил себя необыкновенно счастливым: Нейт за него волновалась! Слова любви готовы были сорваться с губ, но потом он понял, насколько неуместны они в такой ситуации. — Пойдем.

Гиант поднялся с колен и потянул любимую за руку. И тут дверь спальни с грохотом распахнулась, и внутрь ворвалась вооружённая стража. В комнате сразу стало тесно — крепкие люди с мечами наизготовку заполнили собой всё пространство. Воины расступились, и вперед с торжественным видом вышел верховный жрец.

— Последней волей номарха, сила и слава его ка, — начал он, и голос дрожал от пафоса, словно потревоженная струна лиры, — тебе, прекрасная Нейт, выпала огромная честь сопровождать своего господина в его загробном странствии. Служи ему и всячески угождай, ибо тебя, любимейшую из любимых, он выделил и пожелал сделать своей вечной спутницей. Возрадуйся. Волей номарха тебя похоронят, как принцессу крови. Твою плоть пропитают драгоценными смолами и укутают в самый прочный и долговечный лен. Семьдесят дней ты будешь отмокать в натроновой ванне, после того как заботливые руки бальзамировщиков извлекут твои внутренние органы и поместят их в канопы, все, кроме сердца, ибо оно обитель души и вместилище мысли, и почек, так как они связаны с водой священного Нила.

Нейт незаметно отодвинулась от Гианта, пока никто не заметил, что они держатся за руки. Шагнула вперед с видом не менее решительным и торжественным, чем у верховного жреца бога Амона.

— Я сама мечтаю разделить вечность со своим господином, — сказала девушка, и ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице, — но прошу похоронить меня с ним живую, дабы я могла достойно его оплакать.

Просьба наложницы удивила жреца. Он содрогнулся, представив, каково это — медленно умирать от жажды, голода и удушья в темноте запечатанной пирамиды, в одиночестве, среди сокровищ и мумий. Но возражать не стал. Изредка такое случалось. Да и кто он, чтобы стоять на пути столь самоотверженной преданности.

— Да будет так, — кивнул Рахенем, и по его команде стражники окружили девушку. Прежде чем наложницу увели, она успела шепотом попросить Гианта принести ей калам и папирус.

Нейт держали в маленькой комнатке, словно заставляя привыкать к своему будущему жилищу — тесному саркофагу в погребальной камере. К девушке никого не пускали, но благодаря положению главного евнуха Гианту удалось передать ей то, что она просила, и получить обратно исписанный свиток со словестными указаниями, адресованными нубийцу лично.

Тело Кархедона на семьдесят дней поместили в натроновую ванну, рассасывающую жир, и ровно столько времени было у Диктиса, чтобы подготовить и спланировать одно из величайших ограблений в Египте. Зная о его многолетней ненависти к номарху, Нейт ни секунды не сомневалась: разбойник поможет ей, путь даже сделает это не из романтических побуждений, а из корыстолюбия и желания отомстить. Действительно, почему бы не спасти соблазнительную красавицу, раз уж всё равно собираешься проникнуть в гробницу? Как знать, быть может, даже удастся извлечь из этого двойную выгоду, и рыжеволосая бестия сполна отблагодарит за услугу? Нейт горько усмехнулась. Она не питала иллюзий и молилась только о том, чтобы главарю бандитов захотелось вытащить её из пирамиды живой: медлить было нельзя — разряженного воздуха в замкнутом пространстве гробницы хватит несколько дней, и то, если не зажигать факелы. К тому же несчастная могла умереть раньше: от жажды и голода.

Два с лишним месяца пролетели как миг и в то же время тянулись невыносимо долго. К концу срока Нейт чувствовала себя обессиленной и была счастлива покинуть тесную безликую комнату, ставшую для неё гробницей при жизни. Тело Кархедона III, жестокого правителя двадцать второго нома, подготовили по всем правилам бальзамирования. Специальными крючками вытянули через ноздри мозг, а опустевшую черепную коробку заполнили жидким битумом. Выковыряли глаза, чтобы заменить их на более долговечные из цветного стекла и эмали, которые будут ему служить в верхнем мире. Внутренние органы (все, кроме сердца и почек) извлекли и поместили в канопы — погребальные урны, заполненные бальзамом. Семьдесят дней пролежало тело в натроновой ванне, растворяющей жир и мышцы, а потом его заботливо обмотали льняными бинтами, создав прочный каркас.

Погребальный багаж Кархедона тоже был собран. Верховный жрец бога Амона лично пересчитал все сундуки с золотом и теперь наблюдал, как это богатство медленно погружается на похоронные барки на глазах голодной толпы. Замыкавшая траурную процессию Нейт с горечью смотрела на бесконечную вереницу раскрашенных саркофагов, ящиков с драгоценностями и деревянными куклами, призванными облегчить номарху загробную жизнь. Она думала о жадности мертвецов, о том, сколько голодающих детей накормило бы это золото — золото, которое сейчас погружалось на плавучие караваны, чтобы быть запечатанным в каменном чреве гробницы, там, где оно никому не поможет и никого не спасёт. Глядела на ряды длинных, в человеческий рост саркофагов, где лежали настоящие мумии — лучшие слуги, прекраснейшие из наложниц, павшие жертвами чрезмерного эгоизма их господина. В день, когда яд остановил сердце правителя, их жизни тоже оборвались.

Всё это создавало тягостное впечатление, которое лишь усиливали фальшивые причитания плакальщиц, в знак скорби обмазавших лица илом. Эти охающие и рыдающие старухи шли за Нейт и своими монотонными завываниями сводили её, полумёртвую от страха, с ума. Чернь, выстроившаяся по обоим берегам Нила, наблюдала за процессией молча. Женщины, дети, старики жадными взглядами провожали подносы с едой. Едой, которая была предназначена мертвецу, в то время как они, живые, умирали от голода. Нейт ощущала их злость, пока ещё сдерживаемую вбитой с детства покорностью и привычкой повиноваться, но уже готовую вырваться наружу от малейшего толчка. Нейт подумала, что солдаты тоже это чувствуют: на их лицах застыло одинаковое выражение тревоги и настороженности.

В толпе Нейт заметила высокую фигуру Гианта. За те два с лишним месяца, что номарх отмокал в натроне, им не довелось увидеться. Широкоплечий нубиец не сводил с любимой покрасневших глаз. Нейт отвернулась, забираясь на барку. Уже на борту она неосознанно попыталась отыскать на берегу Диктиса, но потом резко себя одёрнула: главарю разбойников незачем здесь светиться. В который раз она задалась вопросом, придёт ли за ней грабитель или бросит в каменной усыпальнице среди сокровищ и мумий? Все семьдесят дней эта мысль не давала покоя, мучая и сводя с ума. Придёт или нет? Спасет или оставит умирать? Любит или просто игрался? Нейт закрыла глаза, на мгновение полностью растворяясь в страхе и панике.

«Он придёт, — сказала сама себе, — придёт за золотом Кархедона и за его мумией. Чтобы разбогатеть и чтобы отомстить. И раз уж он всё равно проникнет в пирамиду, то выведет и меня».

Барка покачивалась на волнах. Жрецы вновь завели свои заунывные песнопения, молитвы из «Книги мёртвых». Чёрная фигура Гианта на берегу удалялась, становилась меньше и меньше — ещё одна неразличимая точка в смазанной мешанине лиц. Нейт почувствовала, как к страху и панике примешивается тоска, словно от её сердца к берегу над водой протянулась тонкая нить, и вместе с расстоянием растет и напряжение в её волокнах, готовых порваться.

Лёгкая парусная лодка причалила к пристани. Гладко отполированная пирамида сверкала на солнце так, что при взгляде на неё начинали болеть глаза. После ритуала «открытия рта», когда жрец приподнял крышку саркофага и дотронулся до подбородка мумии теслом, символически возвратив покойному способность есть, видеть и разговаривать, похоронная процессия во главе с Рахенемом двинулась ко входу в гробницу. Теперь Нейт шла впереди, и стражники подталкивали её в спину. Девушка попыталась запомнить дорогу на случай, если придётся выбираться из пирамиды самостоятельно, но быстро поняла: человеческая память несовершенна, не способна вместить такое количество нужных поворотов и направлений. Чем дальше углублялись они в лабиринт, тем стремительнее росла паника и тяжелее становилось дышать. Разреженный воздух камнем оседал в лёгких. Процессия двигалась медленно. Отчасти — из-за того объёма вещей, которые были необходимы номарху в загробной жизни: мебель, еда, одежда, сундуки с золотом и ушебти, саркофаги с мумиями людей и животных. Отчасти — потому что все до ужаса боялись угодить в расставленные ловушки и не сводили глаз с Рахенема — единственного, кто знал безопасный путь. Нейт снова спросила себя, придёт Диктис за ней или нет.

Минула вечность, прежде чем они достигли входа в погребальную камеру. Саркофаг номарха торжественно поместили в базальтовую нишу и накрыли плитой, а затем уже более небрежно сгрузили и остальные вещи, свалив вдоль стен в беспорядочном и шатком нагромождении. Рахенем подвёл Нейт к её собственному приглашающе распахнутому саркофагу. На него девушка и уселась, наблюдая, как один за другим тонут во тьме факелы удаляющейся процессии и слушая затихающие шаги. Спустя время до неё донесся оглушительный звук удара: рухнула каменная глыба, окончательно замуровавшая коридор. Нейт осталась одна в темноте, похороненная заживо под сотнями тонн гранита. От свободы её отделяли полный опасностей лабиринт и неподъёмный каменный блок, перекрывший вход. Девушка глубоко вздохнула, пытаясь побороть приступ паники. Оставалось только надеяться и ждать.

Глава 32

Ра вступил в свою еженощную схватку с чудовищным змеем Апопом, когда нубиец прижался щекой к холодному камню, замуровавшему вход в гробницу. Гиант до боли напрягал слух в безнадежной попытке что-то услышать, и временами ему казалось, что тишину лабиринта прерывает то горестный всхлип, то плач. Там, в глубине пирамиды, была заживо похоронена его любимая, одинокая и сходящая с ума от страха. Каково это — сидеть в непроглядном мраке, всеми покинутой и забытой, судорожно глотая тяжёлый воздух, которого с каждым часом становится меньше и меньше? В темноте оживают самые страшные ночные кошмары. Тут и там чудятся странные звуки и шорохи. Кто угодно может внезапно наброситься, выпрыгнув из чернильного мрака, — любое воображаемое чудовище.

Что сейчас делает Нейт? Как долго продержится, если помощь не придёт или опоздает? Сколько растянувшихся на вечность минут истечёт, прежде чем её рассудок окончательно помутится? Решит ли она попытать удачу, от безысходности вступив в лабиринт, полный смертоносных ловушек?

Гиант в отчаянии ударил кулаком по каменной глыбе. Проклятый разбойник, этот паршивый скорпион, не сказал ему ничего, а ведь он, отбросив ревность и гордость, на коленях умолял о помощи! Красивое лицо бандита оставалось бесстрастным, и только в глазах вспыхнул и погас странный огонь.

Гиант царапал ногтями массивный блок, словно надеясь его раскрошить или отодвинуть. Казалось, если бы путь в лабиринт был открыт, он бы сам отправился навстречу опасностям, только бы избавиться от сводящего с ума ощущения собственного бессилия. Рассуждать так было лёгко, пока огромный кусок гранита загораживал вход, исключая возможность выбора.

Гиант не знал, почему в эти страшные часы вспоминал последнюю проведённую вместе ночь. Нубиец привычно пытался прикрыться. (Все эти шрамы, убогое отверстие мочеточника в том месте, где у мужчины должен находиться гордо стоящий член. Такая беспощадная нагота была выше его сил). Но Нейт ничего не хотела слышать, ничего не хотела понимать, и в конце концов ласками и словами заставила Гианта забыть о своём увечье. Она подарила ему несколько бесценных минут, в течение которых жалкий скопец ощущал себя нормальным, полноценным мужчиной. Она ласкала чувствительную кожу вокруг уродливого отверстия сначала пальцами, затем языком, и на её лице — Гиант специально приподнялся, чтобы проверить — не отражалось брезгливого отвращения. Гиант не понимал, как можно спокойно выносить это уродство, но был благодарен любимой за то, что она не пошла на поводу у его стыда. В ту ночь Нейт его исцелила. Пусть ненадолго, пусть временно. Но Гиант навсегда запомнил охватившее его в тот момент чувство безмятежного счастья: счастья, не омрачённого ни стыдом, ни мыслями о собственной ущербности. Вот за что он любил Нейт. За что вообще можно кого-то любить. В чужих глазах ты отражаешься, как в полированной бронзе, но только от смотрящего зависит, каким ты себя увидишь: ничтожным и жалким или прекрасным и полноценным. Да, Нейт не любила Гианта, но обладала удивительной способностью не замечать его недостатков и делать так, чтобы и сам он о них забывал.

Евнух сполз на колени, утыкаясь лицом в гранит. Он никогда не увидит Нейт, даже если той удастся спастись. Девушка либо умрёт, присоединившись к похоронному кортежу номарха, либо навсегда покинет Египет с человеком, которого действительно любит. Гиант останется один. Нет — уже остался.

Глава 33

Каждый уважающий себя кладбищенский вор первым делом задаётся вопросом, как проникнуть в запечатанную гробницу. При других обстоятельствах Диктис не один день ломал бы над этим голову, но в своём письме Нейт рассказала о тайном проходе, скрытым под облицовкой, которую с лёгкостью можно пробить киркой. Неизвестно, как в одной из граней пирамиды образовалась эта узкая щель шириной в локоть. Была ли то ошибка строителей, или виной всему разнородность грунта, на котором возводилась гробница, из-за чего её стороны осели неравномерно? Рабочие не стали заделывать трещину и уж тем более не сообщили о ней номарху, рискуя поплатиться жизнями за такую оплошность, — просто спрятали образовавшийся вход под облицовочным слоем так, чтобы со стороны его не было видно. Действительно, стоя перед гигантской каменной глыбой, Диктис наблюдал лишь идеально гладкие грани, отполированные сотнями рук рабов до такой степени, что они отражали скупой свет луны. Если бы не письмо Нейт, он бы никогда не догадался, что под тонким слоем известняка прячется тайный вход.

Девушка не написала, где именно находится трещина, поэтому шестнадцать сообщников Диктиса, разделившись на четыре равные группы, простукивали сейчас каждую грань пирамиды, пытаясь определить, которая из плит скрывает под собой пустоту. Сердце главаря разбойников колотилось в груди, как бешеное. Мужчину охватил привычный азарт, не дававший ему спокойно наблюдать за работой своих людей. Подгоняя их, он нервно мерил шагами землю вокруг гробницы, бросая тревожные взгляды в сторону города, видневшегося вдали. В десяти локтях от него мирно паслись привязанные к палке верблюды, дожидаясь, когда на них погрузят тюки с украденными из пирамиды сокровищами. Ночная пустыня дышала холодом, но Диктис не замечал, что дрожит. Сам он считал, что его колотит от предвкушения, от желания отомстить. О Нейт он почти не думал.

Наконец скрытый под облицовкой проход был найден, и Диктис сам взял в руку кирку, не в состоянии доверить это дело кому-то другому. Звуки ударов далеко разносились в ночной тишине, заставляя верблюдов нервничать. Казалось, этот оглушительный грохот способен разбудить не только спящий город, но и недавно почившего номарха. Наконец облицовка рухнула, обнажив зияющую чернотой дыру, узкую настолько, что протиснуться в неё мог лишь человек худощавый и только боком. Диктис лез первым, предварительно сняв и бросив на песок шерстяной плащ, защищавший от холода. Острые выступы царапали обнажённую спину. Зажав в руках масляные светильники, мужчины с трудом протискивались в щель между блоками, оставляя на стене кровавый след с ошметками содранной кожи. Проход не становился шире, и в какой-то момент Диктис испугался, что они здесь застрянут, не в силах двинуться ни вперед, ни назад. Ему даже пришлось задержать дыхание, так крепко стиснули рёбра каменные стены гробницы. На этом особенно опасном участке дороги тишину разрезали испуганные вопли и плач — шлюхи, которых бандиты украли, чтобы пустить впереди себя, задергались в панике, рискуя задохнуться и погубить их всех. Если хотя бы один из них застрянет, остальные будут обречены. Идущим позади разбойникам с трудом удалось утихомирить кричащих женщин и заставить их двигаться дальше.

Трещина выплюнула их в один из коридоров огромного лабиринта, и почти сразу же они угодили в первую из расставленных на каждом шагу ловушек. То ли кто-то из грабителей задел невидимый в темноте выступ, то ли наступил не на ту плиту, приведя в действие скрытую под полом пружину, но не успели они вздохнуть с облегчением, как двое мужчин с громкими криками рухнули вниз, увлекая за собой ещё двоих в яму, разверзшуюся под ногами. Диктис инстинктивно попятился к стене, под прикрытие узкой трещины. Бандиты застыли, боясь пошевелиться. Женщины истерически заорали, пряча лица в ладонях и сотрясаясь в рыданиях. Крики падающих мужчин оборвались. Раздался хруст ломающихся костей и тошнотворный чавкающий звук, знакомый каждому разбойнику и убийце.

Первым пришёл в себя Диктис. Он осторожно приблизился к краю ямы и заглянул вниз. Четверо его людей в неестественных позах валялись на дне колодца, насквозь пронзённые острыми кольями. Лежащий сверху и пришпиленный за плечо к своему менее удачливому товарищу, был ещё жив, но на губах уже пузырилась красная пена. Собравшись с духом, бандиты залили масло в светильники, зажгли фитили и двинулись дальше, угнетённые тем, что их с самого начала постигла неудача.

Женщин они пустили вперед, подталкивая в спины бронзовыми мечами. Сначала для этих целей Диктис собирался использовать детей бедняков или животных, но решил, что из-за небольшого веса скрытый под плитами механизм может не сработать, беспрепятственно пропустив ребёнка или козу, но не взрослого мужчину с тяжелыми инструментами. Разбойники шли точно вслед за рыдающими шлюхами, помечая безопасные плиты мелом. Чтобы не потеряться в лабиринте, замыкающий процессию вор осторожно разматывал тянущуюся от входа верёвку, привязав её за другой конец к своему поясу.

Коридор был шириной в четыре локтя или в две плиты, под каждой из которых могла затаиться смерть. Дорога шла под уклон. Темнота и спёртый воздух гробницы действовали на людей угнетающе, но Диктис не решался зажечь все светильники разом. По этой же причине он не взял с собой факелы. Огонь поглощал кислород, а его в замкнутых туннелях пирамид катастрофически не хватало.

Голые гранитные стены подсказали Диктису, что они находятся в одном из боковых коридоров, примыкающих к главному. Когда бандиты его найдут, дальше ориентироваться станет легче. В который раз главарь разбойников поразился глупости номархов и работающих на них строителей. Архитекторы раз за разом допускали одну и ту же ошибку, покрывая рисунками стены только основной галереи, ведущей в погребальную камеру. Не важно, каким сложным и запутанным был лабиринт, — те, кто об этом знал, без труда достигали цели.

До первого поворота бандиты добрались без особых потерь, но продвигались вперед очень медленно: сначала человек Диктиса простукивал плиты бронзовым стержнем, а уже потом окончательно проверял их безопасность на шлюхах. Пока они потеряли только женщину, свалившуюся в неожиданно открывшийся люк. Вторая только и делала, что рыдала, раздражая бандитов бесконечными воплями. Дойдя до развилки, Диктис осветил стены сначала одного, затем другого тёмного коридора, но, к огромному своему огорчению, не заметил никаких надписей. Похоже, трещина выбросила их далеко от главного входа, в незначительный боковой туннель в системе обширного подземного лабиринта. Если это действительно так, они могут несколько часов блуждать в его недрах, пока нехватка кислорода и топлива не заставит их повернуть назад. Представив, каково это — оказаться в кромешном мраке без единой возможности найти дорогу обратно, Диктис с сомнением посмотрел на обуглившийся фитиль и подлил масла в светильник.

«Надо решать», — подумал он и с уверенностью, которой не испытывал, повернул направо. Мужчина не знал, приближаются они к нужному коридору или, наоборот, от него удаляются, но отчетливо понимал, что своим решением, возможно, подписал им всем смертный приговор. Успокаивало одно: в дальних галереях ловушки встречались реже. Их количество возрастало с приближением к погребальной камере.

Диктис поймал себя на том, что пытается вдохнуть глубже. Тяжёлый воздух приходилось с силой проталкивать в лёгкие, словно застрявший в горле огромный камень. Плач идущей впереди шлюхи раздражал. Темнота и замкнутое пространство нервировали ещё больше. Гладкие, идеально подогнанные плиты начинали расплываться перед глазами из-за того, как напряжённо он на них смотрел. Стук бронзового стержня о пол эхом отдавался в висках. Диктис не мог отделаться от ощущения, что каждый шаг приводит в действие скрытую пружину, запускающую механизм смерти.

Пока они простукивали очередную плиту, последняя оставшаяся в живых шлюха сорвалась с места и, охваченная паникой, бросилась вперед, в непроглядный мрак. Диктис инстинктивно выставил руку, пытаясь её задержать, но схватил воздух. Бандиты застыли в оцепенении, с ужасом вслушиваясь в эхо и ожидая, что оно оборвётся криком и уже привычным треском ломающихся костей. Через несколько секунд до них донесся глухой звук удара и стон — женщина со всего размаха впечаталась в стену.

«Тупик», — понял Диктис. Он и другие разбойники подняли светильники выше, слепо щурясь в чернильный мрак. Боялись, что глупая шлюха, убегая, заденет какой-нибудь опасный выступ и запустит скрытую под полом систему ловушек, но всё было тихо. Дрожащая граница света заканчивалась прямо под их ногами.