Цепи грешника

Я зачерпнул пепел, и высыпал его в урну.

— Это пепел тех, кто горит, — тихо пояснил Уильям. Послышалась в его голосе тоска. Взгляд потерял радость и ясность. — Хорошо, когда люди едят и спят, когда смеются. Плохо, когда люди умирают, как тут. Мне их жалко.

Добрый малый. Я устыдился за то, что назвал его дураком, когда встретил. Не стоило с ним так.

— Мы сможем вытащить их, Уильям, — шепнул я, высыпав пепел в урну. — Ты бы хотел, чтобы они освободились?

— Конечно, — обрадовался Уильям и энергично закивал. — Но как?

— Ты знаешь, где есть музыкальные инструменты? — спросил я, убедившись, что берсерк не смотрел на нас.

— Да. В здании с большим замком. С дверьми прочными и деревянными. Туда они бросают музыку тех, кого привезли сюда. Вы без музыки приехали. Потому вашу музыку сюда не бросили.

Отлично! Хоть какой-то прогресс. Конфискованные музыкальные инструменты могли уступать ангельским в качестве, но это не играло роли. Нужно было вооружить как можно больше людей, а чем вооружить — не столь важно. И себя бы вооружить, но не факт, что там лежали барабаны.

Барабанщики — редкость в Антерре. В основном тут пользовались духовыми (флейты, трубы, горны) и струнными инструментами. У меня понятия не было, как сражаться без барабана. Я от сквозняка мог умереть, не говоря уже про ангельские заклинания и мечи берсерков.

Перед входом на склад с конфискованным оружием возвышалось две башенки, а с них на нас внимательно смотрела пара контрабасистов. Не сказать, что они сильно бдили. У каждого трубка с эльфийским табаком (да, в этом мире эльфы те еще любители покурить. Потому и жили, к слову, не по тысяче лет, а по пятьсот), а рядышком, на краю стены, стояло по две или три бутылки хунса, чтобы на дежурство хватило. Контрабасист выдохнул облачко синего дыма, а потом с удовольствием отхлебнул из бутылки, удовлетворенно закрыв глаза.

Гедонисты чертовы. Тяжеловато будет с ними справиться будучи безоружным. Даже Уильям вряд ли поможет.

Но они не единственная проблема.

Неясно, каким образом защищен склад. Магией? Или обычным прочным замком? Ни окон, ни бойниц в складе не было, а сам он громоздился на прочной кирпичной площадке, так что подкоп никак не сделать.

Каким образом доставать оружие — я не понимал, но дело требовало хитрости. Желательно такой, чтобы не заметили ангелы. И желательно побыстрее. Мысли об участи Маши не давали мне покоя. Чем дольше я тянул с побегом, тем сильнее она страдала от изнасилований Барвэллом. Бедная. Страшно представить пережитые ею потрясения. Она не из тех, кто расслабится и получит удовольствие от насильственного секса.

Ответ на вопрос о защите замка появился сам собой. Небольшая группа берсерков и один флейтист пришли со стороны центральной площади, и остановились перед воротами склада. Берсерки держали за спинами большие мешки, и когда берсерк двинул плечом, чтобы было удобнее держать, из мешка донесся деревянный стук, будто флейта ударилась об доску.

Флейтист сыграл короткую партию, вокруг замка засветилось защитное поле с красными печатями, и затем исчезло. Чтобы открыть замок, понадобилось использовать длинный ключ, и когда замок щелкнул, флейтист отодвинул створку, пропустив внутрь берсерков.

Наблюдать приходилось, одновременно размахивая лопатой. Не совсем удобно, но гору музыкальных инструментов мне удалось разглядеть. Берсерки вытряхнули содержимое мешков, и добро, как я и предполагал, состояло из струнных и духовых инструментов.

Берсерки закрыли дверь, флейтист повесил замок, и короткой музыкальной партией вернул магическую защиту. Плохо, что замок защищала магия. Уильям, возможно, смог бы сорвать его голыми руками, но физическая сила против магической защиты бесполезна. Да еще и красные защитные руны. Заклинание, созданное явно не флейтистом, а кем-то круче. Флейтист защиту только поддерживал, мог включать и выключать.

— Уильям, а ты сможешь сорвать замок? — поинтересовался я.

— Смогу, — уверено произнес Уильям. — Если получится людей спасти, то я все смогу.

— Хорошо.

Нужно было как-то привести сюда Машу. Но мысль эта, с учетом охраны, казалась неосуществимой. Да и хватит ли Маше сил снять с замка защитное заклятие? Красные руны — дело рук мага минимум третьего разряда шестой категории, а Маша, к сожалению, послабее будет.

На улице темнело, а солнце клонилось к горизонту.

Ладони спустя восемь часов беспрерывной работы болели от кровавых мозолей. «Кто-то умрет» — мне вспомнились слова Уильяма, когда я наблюдал, как берсерки утаскивали трупы убитых заключенных. Тех, кто осмелился заявить об усталости или нежелании работать, убили без промедления. Отрубили мечами головы.

Мы доволокли до склада последние урны, и нам на смену пришла бригада рабочих. Крематорий жег круглосуточно, потому и каторжане работали круглосуточно. Хорошо, что хотя бы по сменам нас разделили.

Когда мы направились к баракам, берсерк схватил меня за плечо и выдернул из колонны.

— Тебя хочет видеть обер-офицер Барвэлл, — хмуро проговорил берсерк. — Спать ты сегодня ляжешь позже. А насчет ужина не переживай. У вас его нет, ужина.

И меня повели к грозному зданию штаба, которое я видел утром. Берсерк завел меня внутрь, провел по ухоженным и отмытым до блеска коридорам, и постучал в деревянную дверь кабинета золотым кольцом, которое в руках держали маленькие золотые ангелы. «Какая роскошь и святость» — с иронией подумал я, глядя в детские лица золотых ангелочков.

Красивая наружность, и гнилое нутро. То же самое, впрочем, я мог и сказать о нашей религии. Но религиозные деятели современности, по крайней мере, перестали устраивать людям гестапо, что радовало.

— Войдите, — приказал Барвэлл.

В кабинете было светло. Под потолком горел красивый осветительный сапфир. Свет выдергивал из темноты жуткие чучела голов диковинных грешников, висевших на стенах в качестве трофеев. За массивным офицерским столом черного цвета в красивом стуле расселся обер-офицер Барвэлл. Я представить не мог, сколько стоило внутреннее убранство комнаты, но черное дерево — большая роскошь в Антерре. Такое себе могли позволить единицы. К тому же, дерево не простым было, а магическим. Оно чудесным образом восстанавливало силы.

Маша тоже находилась тут. Сидела в красивом ночном белье на краю мягкой офицерской кровати. Заправленной гладкими простынками. У меня сердце чуть из груди не выпрыгнуло, так сильно оно заколотилось. Я глядел на Машу едва сдерживая слезы, желая сейчас же свернуть Барвэллу шею, и выбросить его из окна, но Маша не обратила на меня никакого внимания.

Взглянула коротко, и опустила отстраненный взгляд в пол.

— Обер-офицер, — берсерк отсалютовал. — Я привел чернокрылого по вашему приказанию.

— Молодец. Теперь можешь валить, — отмахнулся Барвэлл, накапав красного воска на закрытый конверт, и затем припечатав его ангельской печатью.

— Слушаюсь!

Берсерк убрался из кабинета и закрыл за собой дверь.

— Андрей! — Маша энергично вскочила с кровати и бросилась в мои объятия. Это шокировало меня. Я не мог пошевелиться, не понимая, обнимать Машу, или не обнимать. Переводил непонимающий взгляд с Маши на Барвэлла, и с Барвэлла на Машу.

— Завидую я вам, молодым, — ухмыльнулся Барвэлл, и в голосе его чувствовалась глубокая тоска.

Не сдерживая эмоций, я крепко обнял Машу и исцеловал ее щеки. Она прижималась ко мне, плакала, и рассказывала, как же была напугана. Как боялась, что ее изнасилуют, как боялась, что больше меня не увидит. А потом мы страстно поцеловались. Прямо как тогда, под дождем на Невском проспекте, у всех на виду. Приятно было снова ощутить мягкость и сладость ее губ. Сказать, что я не мечтал об этом после разлуки — соврать.

Что между нами изменилось — я не знаю, но попав вместе в ситуацию, где друг без друга выжить нереально, мы отбросили прочь мелкие ссоры и разборки. Я ненавидел себя за то, что бросил ее в прошлый раз, на Земле, и больше не хотелось так облажаться.

Мне вдруг стало понятно, как сильно я ее любил. В отрыве от бытовых проблем. В отрыве от семейных распрей, в отрыве от всего того, что влияло на отношения с ней раньше. Ее семья меня ненавидела, смотрела на меня свысока, но теперь никто не мог помешать.

Никогда нельзя давать родственникам лезть в отношения. Иначе ничем хорошим это не закончится.

— Приятно на это смотреть, — одобрил Барвэлл. — Когда-то у меня тоже была любовь.

— Что происходит? — хмуро спросил я, оторвавшись от Маши.

— Не волнуйся, — Маша поспешила успокоить, положив руки мне на грудь. — Он на нашей стороне.

— Чего? — я чуть челюсть от удивления не обронил. — Как это, на нашей? Он же ангел!

— А у ангелов нет эмоций и сердца? — спросил Барвэл, сцепив пальцы в замок. Брони на нем не было, но выглядел он внушительно. Мускулистый, мощный, белая офицерская рубашка едва не разрывалась. — Мы ведь тоже чувствуем. И поверь, далеко не каждого устраивает установленный Алланделом порядок.

Верилось слабо. Ангелы выглядели кончеными фанатиками, по самую макушку поглощенными идейными соображениями любимого диктатора. Тяжело допускалась мысль, что прихвостням Алландела кого-нибудь жалко, кроме себя.

— Думаете, я вам так легко поверю, обер-офицер?

— Он пальцем меня не тронул, — сказала Маша. — И защищал от посягательств сослуживцев.

— Присядьте, оба, — Барвэлл пригласил нас за стол.

Мы уселись в гостевые стулья, и наблюдали, как Барвэлл разливал чай по стеклянным чашкам. Стеклянные чашки — дорогое удовольствие, доступное лишь аристократам. Непонятно, трофейные чашки, или нет. Если нет, то Барвэлл не просто обер-офицер. Он еще и представитель знати. Знать. Офицер. Сострадание людям.

В голове не укладывалось.

Обычно, высота социального положения ангела соответствовала силе ненависти к другим расам. Такая вот линейная зависимость.

От чая приятно пахло целебными травами. И был он густого зеленого цвета. Вид не очень аппетитный, но на вкус оказался ничего — сладкий. Сладкий даже без сахара.

Барвэл достал из ящика стола пару порций офицерского ужина, которые взял для нас в столовой, и поставил перед нами. Хорошо прожаренные куриные ножки с овощами. Остывшие. Но я так давно не ел нормальной еды, что мне было абсолютно все равно.

Я с огромным удовольствием разжевывал мягкое мясо и золотистую хрустящую корочку. Чувствовать мясные волокна на языке — сказка. У меня рот слюной моментально наполнился. Обглоданную косточку положил на тарелку, и удовлетворенно выдохнул. Маша же не торопилась. Она ела изящно, медленно, откусывая небольшие кусочки и тщательно их прожевывая. При этом почти не пачкалась.

Как у нее так получалось? До сих пор не понимал.

Барвэлл терпеливо дождался, когда мы насытимся, и, когда Маша оставила косточку на тарелке, сказал:

— Мы можем хорошо относиться к людям. На моем примере это видно. Но, к сожалению, у Алландела намного больше последователей, а противники его правления крайне малочисленны. Среди ангелов. Я — один из них.

Интересно. Можно было догадаться, что оппозиция существовала в Антерре, но чтобы вот так, среди ангелов…. Удивительной казалась способность ангелов к состраданию, верилось в нее слабо, но интерес Барвэлл вызвал. И мой, и Маши.

— К чему вы клоните? Вы хотите свергнуть Алландела?

— Не только я. Мы помогаем «Серым перьям» тайно бороться с его режимом. Вытаскиваем из Цивсау заключенных под видом убийства. Вывозим в лес, а там отпускаем в Скид, чтобы укрепить «Серые перья». Конечно, это добровольно, — пояснил Барвэлл, сделав глоток чая, и поставив чашку на стол. — Но после пережитого в Цивсау желающих уйти на вольные хлеба остается мало. Я помогу тебе и твоей возлюбленной сбежать.

— Но бегство меня не устраивает, — вмешался я. — Мне хочется перевернуть это место вверх дном. Хочется, чтобы сбежали все.

— Хочешь поднять бунт? — Барвэлл вскинул брови. — Мне еще никто такого не предлагал. Но есть сложность — если лагерь разрушить, то будущих военнопленных разбросают по другим лагерям, где я уже не смогу помочь им сбежать. А так хоть кто-то спасается. От десяти до двадцати человек в сутки.

— А так можно спасти хотя бы тысяч 5. Разом. Да и никто не разрушит ваш лагерь. Можно подумать, Таламриэль не захочет отстроить свой маленький рай снова. Уверен, заключенным не нравится так жить, и они лучше попытаются сбежать, чем погибнут в муках.

— В людях сильна воля к жизни, — поспорил Барвэлл. — Не к свободной жизни. А просто к жизни. Другими словами — они боятся смерти настолько, что готовы умирать в муках и в каторжных условиях.

— Так, а зачем вы нас сюда позвали?

— Чтобы помочь уйти со следующей партией беженцев. Вы с крыльями. И вам тут долго не прожить. Потому вы нуждаетесь в помощи в первую очередь.

— Нет, подождите, — упорствовал я. — Мы можем попытаться спасти целую кучу народа. Достаточно дать мне доступ к складу отобранных музыкальных инструментов. Достаточно дать возможность вооружить заключенных. Несколько тысяч заключенных. Тогда мы сможем сломить оборону Цивсау. Маша пусть уходит, а я останусь здесь, и помогу людям сбежать.

— Я никуда без тебя не уйду, — возразила Маша.

— А вы сильны в военной стратегии, чтобы ломать ангельскую оборону?

— Я нет. А вы — да, — спокойно ответил я. — С вашим знанием оборонительных позиций, с пониманием гарнизона и вооружения, мы сможем справиться. Вот скажите, отобранных музыкальных инструментов со склада хватит, чтобы прорваться?

— Гм, — Барвэлл задумался. Мне удалось его заинтересовать, а это многого стоило. Маша глядела на меня восторженно, будто бы я разительно изменился в ее понимании. Мне самому было непривычно желание спасти всех, а не только себя, или тех, кто выгоден.

Позади меня послышался грохот, а в спину россыпью ударили щепки. Кто-то выломал дверь. Маша вскрикнула и бросилась ко мне, я вскочил, увидев в дверном проеме обер-офицера в белой броне, который приходил на площадь утром вместе с Барвэллом. Он вошел, рукой сорвав остатки двери с петель. Пол под его тяжестью скрипел и прогибался.

Его сопровождало двое берсерков и один флейтист.

— Так-так, — офицер словно надеялся увидеть в кабинете именно нас и именно с Барвэллом. — Господин Барвэлл. Ведете воспитательную беседу?

— Вы потеряли страх, господин Гор? Охренели?! — Барвэлл сердито крикнул, и вскочил, стукнув кулаком по столу. — Что я делаю в своих покоях — вас не касается!

— Не надо рассказывать мне сказки, — спокойно ответил Гор. Флейту он держал в ладони, а вот флейта Барвэлла валялась на кровати. — Вы арестованы за пособничество человеческим заключенным в бегстве. Я все видел, — Гор хитро прищурился.

— Да ладно? И даже Таламриэль выписал вам разрешение?

— Мне не нужно разрешение Таламриэля. Мы арестуем вас, а под пытками разговорим. А как только вы сознаетесь — Таламриэль выдаст все разрешения.

Глава 8. Второй после Бога

— Стол! — крикнул Барвэлл, бросившись к кровати за флейтой.

Соображать в критических ситуациях получалось быстрее. Стол из черного дерева, обладавший магическими свойствами, вполне походил на музыкальный инструмент. Правда в пропускной способности айцура барабану он сильно уступал.

Только Гор поднес мундштук к губам — я резво побарабанил по столешнице, и наслал на ангелов «Черный туман». Он окутал их неплотно, выглядел почти рассеянным, в нем белели силуэты ангелов, но этого было достаточно, чтобы враги закричали от боли, будто резанные. «Черный туман» — едкая штука. Как кислота, но не кислота, и в буквальном смысле он не растворял.

Запахло стариками — жирный травянистый аромат.

Если бы я использовал барабан, врагов скорей всего убило бы, или сильно покалечило, но и выигранного времени хватало с избытком. Когда Барвэлл схватился за флейту и принялся играть, туман развеялся, открыв взору ангелов. Их броня покрылась ржавчиной и сколами, подвергнувшись страшной коррозии. Наплечники едва не рассыпались, а нагрудники напоминали старые дуршлаги. Шлем у одного из берсерков развалился, и я увидел искаженное болью старческое лицо, да седые редевшие волосы.

Берсерк был вне себя от злобы, глаза его налились кровью. Очень больно постареть за считанные секунды, хотя старость их организмам была не свойственна. «Черный туман», когда я только стал изучать его пару лет назад и мог призвать лишь в маломощной форме, ускорял время для всего, что попадало в зону поражения.

— Уродец! Убью-ю-ю-ю! — берсерк бросился на меня, взмахнул мечом, и клинок, оставив в воздухе стальной росчерк, просвистел над моей макушкой. Я чуть без скальпа не остался.

Если бы Барвэлл вовремя не наиграл мелодию заклинания «Дикобраз», то Маше впору было бы заказать мне деревянный гроб. Броня ангелов резко покрылась шипами вовнутрь, став своеобразной «Железной девой», саркофагом, усеянным внутри острыми гвоздями. Ангелы закричали, из стыков между листами брони брызнула кровь, и враги замертво грохнулись на пол.

«Дикобраз» работал гуманнее средневековой «Железной девы», и шипы пронзали мозг, чтобы жертва не мучилась. Странно для ангелов, но когда им надо было быстрее разделаться с врагом, они использовали заклинания для молниеносного убийства.

— Охренеть! — я едва сдерживал эмоции от удивления. — Вас же теперь убьют!

— Нет, — выдохнул Барвэлл, положив флейту на стол с таким видом, будто не товарища только что убил, а мешок с мусором в контейнер выбросил. — Гор действовал самовольно. И ангельские законы позволяют мне убить его в таком случае, значит так, — Барвэлл без стеснения, забыв об уважении к мертвым, уселся на мертвую тушу Гора, демонстративно поелозив задницей. — Подождите. Дайте насладиться…. Да. Тебе там самое место, Гор. Дохлым. Подо мной.

— Я думал, вы не садист, — осторожно заметил я.

— А где тут садизм? — ухмыльнулся Барвэлл. — Он мертв. Я убил его быстро. Хотя эта тварь заслуживала самых адских мучений, — лицо Барвэлла помрачнело. Не знал, что сделал Гор, но сложилось впечатление, что смерть ангел обрел по заслугам. — Я не просто так вам помогаю, — Барвэлл выдержал короткую паузу, и устремил задумчивый взгляд в пол. — После спуска с Небес я влюбился в смертную. Женщину из поселка Ашвиц, прекрасную Гвендлану. У нас родился сын, и она жила вместе с ним и братом, который выдавал себя за ее мужа, — Барвэлл рассказывал с грустью. История любви ангела и смертной казалась бредовой, но исходившие от Барвэлла эмоции было непросто подделать.

С чего он решил излить душу первым встречным?

Может потому что рассказывать некому. Находиться в тылу врага, и понимать, что ни в коем случае нельзя демонстрировать чуткость и способность любить. Тем более людей. Дается это так же тяжело, как необходимость в рамках общества вести себя по требованиям других, а не по собственным предпочтениям.