Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну смотри сам. А то поехали? Ухи наварим, водочки примем, знаешь, как под уху-то, да на вольном воздухе! Там, на озерах, налимы, окушки…
— Нет, спасибо, в другой раз, — чуточку смущенно ответил Егор, который в свое время и сам напрашивался на рыбалку. — Пока не получится.
Дома он дошел уже в густом полумраке, плюхнул корзину с грибами на стол и огляделся. Словно и не домой пришел, все какое-то не такое. Он включил свет, болезненно поморщился от неожиданно яркой лампочки и пошел ставить чайник, умываться. Хотелось есть, до того, что в желудке яростно заурчало. Егор подумал, что можно пожарить грибы, это быстро, но тут же сам себе возразил: а чего их жарить, ешь да ешь. При мысли о скворчащем на сковороде масле к горлу подступила тошнота.
Усмехнувшись, он уселся на табуретку, взял нож, гриб, порезал его на кусочки и съел. «Да что я как дикарь!» — подумал он в сердцах, достал тарелку, вилку, порезал туда сразу несколько грибов и принялся аккуратно есть вилкой. Было вкусно. Он выключил чайник, налил себе воды из холодильника и принялся ужинать, запивая грибы водой.
Наевшись, Егор завалился на диван, едва разувшись, и сладко заснул. Посреди ночи он встал, снял куртку и штаны, выключил свет и немедленно снова уснул под моросящий мелкий дождичек.
Утро началось для него в полдень, когда Егор нехотя продрал глаза и бессмысленным взглядом уставился на заплаканное серое стекло, но вскоре поднялся и вышел в огород в одних трусах, подставив тело мелкому прохладному дождику. Деревня словно вымерла, а он стоял посреди, раскинув руки и чувствуя, как приятно впитывается в тело чистая прохладная вода.
Взбодрившись, он вернулся в дом и принялся готовить завтрак. Вернее, подошел к плите и собрался было поставить чайник, но при одной мысли о чае, кофе, хлебе, колбасе, масле его чуть не стошнило. Егор с надеждой посмотрел на корзину. Грибы выглядели вполне свежими. Тогда он вновь сервировал себе завтрак: тарелка с грибами, нож, вилка, — и позавтракал, запив все водой.
Такая простота ему понравилась. Было в этом что-то исконное, первобытное, правильное… Егор никогда особым любителем первобытности не был, напротив, предпочитал радости цивилизации, но тут почувствовал, как распирает от радости грудь. Вот тебе и городской, вот тебе неженка, ребятам в отделе расскажи — не поверят!
Но мысли о каких-то «ребятах» из отдела казались сейчас такими далекими и игрушечными… Егор поскреб щетину на подбородке и решил, что стоит отрастить бороду, начать прямо с сегодняшнего дня. О том, чем ему заняться сегодня, он и не задумывался: и так было ясно, что надо идти в лес. Вчера мелькнула мысль принести в избушку одеяло, как-то обустроиться, но сейчас она казалась дикой. Хорошее улучшать — только портить, там и так все, как надо…
Недоеденные грибы он сунул в холодильник, прихватил с собой бутылку воды и нетерпеливо, словно на свидание, зашагал в лес.
Наталия Алексеевна сошла с пригородного автобуса и с досадой огляделась. Она рассчитывала, что Егор ее, по крайней мере, встретит, а то опять она должна надрываться, тащить эти сумки с продуктами. У него машина, между прочим, простаивает! Однако, понимая, что Егора не заставишь каждый раз мотаться за ней в город, она поудобнее перехватила ручки своей поклажи и быстрым шагом пошла к видневшимся неподалеку домикам. Интересно, договорился Егор про мясо или забыл?
Когда она зашла в дом, мысли о мясе вылетели у нее из головы. Дом, во-первых, был открыт нараспашку, как в деревне и водится, а во-вторых, выглядел он так, будто в нем уже несколько дней никого не было. Везде царило какое-то запустение, лишь холодильник исправно работал, напоминая о техническом прогрессе. Она открыла его и поглядела с отвращением на какие-то скользкие, неприятного вида грибы в миске. От них исходил запах гниения. Другие продукты, оставшиеся в холодильнике, тоже выглядели несвежими, молоко прокисло.
На столе стояла тарелка, рядом валялась испачканная в чем-то вилка и, похоже, валялась не первый день, потому что на столе и на тарелке, как и на полу, лежал пока еще легчайший покров пыли. Воды в умывальнике не было, там вообще оказалось сухо, мылом явно не пользовались несколько дней.
— Да что тут происходит-то! — громко рассердилась Наталия Алексеевна и стала посреди комнаты, уперев руки в боки. На ее вызов никто не откликнулся, только где-то далеко весело орали мальчишки.
— Уж не по бабам ли пошел? — опять-таки вслух спросила она у холодильника.
Нашел, небось, какую-нибудь дачницу посмазливее и с ней вместе ходит в ближний лесок «по грибы». Знает она эти грибы!
Но как ни тревожила ее эта дачница, нутром она чувствовала, что дело не в сопернице. В самом деле, разве Егор пошел бы к сопернице грязный, неумытый, в своей «лесной» одежде? Она уже успела убедиться, что все его цивильные вещи — в старом шкафу, доставшемся им вместе с дачей.
Хотя кто их, этих дачниц, знает! Говорят, в чужую жену черт ложку меда кладет, наверное, с мужиками так же. Егор — парень видный, с ним можно закрутить, будь он хоть в какой одежде. А может, зря она так? Может, он просто пьет себе с этим, как его, лесником? Или на рыбалку поехал? Собирался же…
С этими мыслями она выскочила на улицу, как раз вовремя, чтобы застать бредущую из магазина тетю Нину.
Поздоровавшись и взяв себя в руки, она спросила про мужа. Нет, сегодня его теть Нина не видела, а вообще, каждый день, считай, в лес с корзинкой хаживает, грибы таскает на загляденье. Он и ей предлагал, только она не взяла, потому что татка еще в какие годы не велел. Все это Наташа выслушала с вниманием и вежливо спросила, почему татка не велел, раз грибы хорошие.
— А шут его знает! — развела руками соседка. — Не говорил татка. А мужу вашему по нраву пришлось, видно, каждый день, каждый день…
После чего соседка пошла своей дорогой, а Наталия Алексеевна своей, то есть вернулась во двор и села на крыльцо.
Она совершенно не представляла, что делать. Мобильный Егора лежал на столе, да она уже в прошлые приезды убедилась, что связь здесь ловит странно и непостоянно. Идти в полицию? Да какая здесь полиция!
Она подумала и направилась в местный магазин, где, конечно, все всё знали. Но в сам магазин она не попала, потому что у забора как раз спешивался и неторопливо привязывал лошадь крепкий молодой мужчина в камуфляже и сапогах.
— Извините, вы не лесник случайно? — подошла к нему Наталия Алексеевна.
— Лесник, но не случайно, — не удержался он, оборачиваясь и окидывая ее взглядом.
Она рассказала ему про мужа и с надеждой уставилась леснику в лицо. Тот подумал:
— Да, точно, недавно познакомился с парнем, назвался Егором. Так это ваш муж? Ну, хороший мужик. Виделся с ним… точно не скажу, но уж недели две как. А пропадать у нас тут негде, вернется.
— А может, он в избушке? — робко спросила Наташа, чувствуя, как подступает к горлу ревность. — Он говорил, в лесу неподалеку…
— Да и меня тоже спрашивал, — признался лесник, почесав подбородок. — Только не знаю я, о чем это он. Откуда там дома? Хоть я, конечно, приезжий, только лес изъездил от и до, никакого жилья там нет.
— А я думала, вы мне покажете, где она, — упавшим голосом сказала Наташа.
Лесник снова подумал.
— Ну если там что и есть, так это не доезжая моей усадьбы. Вот если отсюда идти, от деревни тропочка будет через ручей, от нее дорожка вправо. И так все вправо, никуда не сворачивая, пока не дойдете до поляны, за поляной уж полевка начинается, как раз к моему дому. А за грибами Егор ходил, как я понял, до поляны. Только вы уж не одна ли собрались в лес-то?
— А что? Вы говорили, никакой опасности нет! — вскинулась Наташа.
Лесник пожал плечами.
— Вы женщина молодая, красивая, запросто пристанут какие-нибудь… Здесь уж, считай, дачный поселок, а не деревня, народу всякого понаехало, особенно на выходные. А так-то, конечно, зверья нет опасного, урманов, болот нет, и заблудиться не заблудишься.
— А вы отсюда домой? — с отчаянием спросила Наташа.
— Да, если обождете чуток, вместе поедем, я за покупками приехал.
— Я сейчас переоденусь, — заторопилась она, — мы вон там живем, видите, крыша зеленым выкрашена!
Она торопливо зашагала домой, натянула спортивные штаны, достала из рюкзачка кепку, сменила босоножки на потрепанные спортивные тапочки, привезенные сюда еще в прошлом году, и выскочила на дорогу, высматривая лесника на лошади.
Вскоре появилась его мерно покачивающаяся фигура, далеко видная над заборами.
— Готовы? — спросил он, подъезжая. — Пойдемте провожу.
Лошадь шла шагом, и Наташа легко успевала за ней.
В лесу было прохладно, откуда-то слышались перекрикивающиеся голоса — кажется, компания выбралась на шашлыки. Наташа шагала, упорно глядя по сторонам, как будто ожидала увидеть Егора на обочине, в какой-нибудь компании. Они удалились в лес, где уже не было слышно людей, стало как-то глуше, сумрачнее, даже темнее. Лошадь глухо тупала копытами по толстому слою хвои, изредка пересвистывались птицы.
— Похоже, тут никого нет, кроме нас, — лесник прервал затянувшееся молчание. — Слышите, сойки пересвистываются спокойно, а если бы кто блукал по чаще, они бы нас предупредили.
— Но где же Егор? — пробормотала Наташа, блуждая глазами по стволам и кустам. Ей казалось, что стоит ей войти в лес, и сразу станет ясно, где искать мужа. Но они шли уже с полчаса, а все становилось только запутаннее.
— Мне вон туда, — лесник показал рукой. — Еще немного пройти — и будет поляна, а там и до лесничества недалеко. Вы как?
— Я… тут похожу, — пробормотала Наташа. Ей вдруг надоел этот равнодушный лесник, этот дрянной лес с его свежим воздухом, хотелось расплакаться и броситься на землю. Но ничего такого она не сделала, попрощалась с лесником и осталась стоять на дорожке посреди тихой чащи, глядя, как исчезает среди деревьев силуэт всадника.
Потом тихонько пошла вперед. Ей уже стало ясно, что никого она не найдет, что Егор, наверное, и правда забурился с местными алкашами на рыбалку или к какой-нибудь дачнице нетяжелого поведения, а она тут лазит по лесу, где ее жрут комары и вообще ничего не понятно. Наташа всхлипнула. Сидеть бы сейчас дома на диване, пить чай и смотреть сериал, а этого подлеца пусть ищет полиция, если хочет!
Она брела, опустив голову, механически переставляя ноги, как вдруг заметила еле заметную тропинку, уходящую влево. Так, какую-то ниточку, слегка обозначенную примятыми незнакомыми цветами. Она свернула и пошла влево, бездумно и устало.
Тропинка петляла между папоротниками и костяникой, и вскоре едва не на каждом шагу ей начали встречаться грибы — маслята, белые, подберезовики, сыроежки, лисички. «Как грибов много, — безразлично подумала она, — а я и корзинку не взяла».
«Не сюда ли Егор ходил?» — появилась вдруг мысль. Он же хвастался, что место нашел грибное! Она вскинула голову, пошла веселее, внимательно глядя по сторонам.
И остановилась, прижав руки к внезапно застучавшему сердцу. Метрах в пятидесяти от нее виднелось какое-то темное бревенчатое строение, частично закрытое кустами разросшейся черемухи, с дороги и не заметишь. Наташа подошла ближе.
Несомненно, это была та самая избушка, о которой ей говорил Егор. Но какая же она старая! Бревна выцвели от времени, поросли сухим кружевным лишайником снизу, небольшие окошки — с носовой платок, не больше — были до того грязны, что казались непрозрачными, дверь, трухлявая, словно обкусанная по краям неумолимым временем, висела на одной петле. Но главное — избушка стояла на сваях. Кривовато стояла, чего уж там, накренившись, оттого, верно, и дверь болталась в воздухе. На крыше росла трава, живописно свешиваясь на стреху, и какой-то пышный куст, грозивший стать в свое время березкой.
У Наташи, разглядывающей все это с безопасного расстояния трех метров, избушка вызвала удивительное отвращение. Хотя домик казался довольно крепким, у Наташи он вызвал ощущение, какое испытываешь при виде какой-то слизи, гниения и распада. Это как возьмешь в руку крепкую красную картофелину, чтобы почистить в суп, и вдруг пальцы провалятся в черную, дурно пахнущую слизь, хотя ничто, казалось бы, не предвещало… Она даже морщилась брезгливо, хотя демонстрировать неприязнь тут было некому. Но как бы там ни было, следовало заглянуть внутрь: а вдруг Егор там?
Она подошла ближе, задержала дыхание и, держась так, чтобы не коснуться невзначай старого дерева, поднялась на носках, чтобы заглянуть внутрь.
И вскрикнула, тут же зажав себе рот ладонью, словно глотнула ненароком какого-то яда. Она увидела Егора: он лежал на полу, прислонившись то ли к стене, то ли к лавке, закинув голову, весь в паутине и грязи, наверное, без сознания. При этом на его лице, что напугало ее еще больше, было какое-то подобие бессмысленной пьяной улыбки.
— Егор! — позвала она дрожащим голосом. — Его-ор, это я!
Он не пошевелился, и Наташа вдруг испугалась с новой силой: а если он не пьяный, не без сознания, а мертвый? Вдруг ему стало в лесу плохо, и он поэтому забрался сюда? Она собралась с силами и заглянула еще раз. Егор лежал все так же, и вокруг него не было насекомых, которые летней порой сопровождают своим тяжелым жужжанием любое неосторожно оставленное без присмотра мертвое тело.
Она потопталась возле избушки, в отчаянии огляделась по сторонам — нет ли кого, кто придет на помощь. Никого не было, лишь глухо шумел вершинами лес, да вдалеке резко кричала птица. Может, сбегать к леснику и попросить его прийти и помочь?
Наташа не очень хорошо представляла себе, куда идти, а после ужасной находки в голове все путалось. И вот, уговаривая себя и заранее брезгливо морщась от какого-то неприятного запаха, она полезла в избушку, благо дверь была не заперта. Лезть было непросто, но она как-то подтянулась, все телом налегла на порог, вся перемазавшись в пыли и грязи, с содроганием вдыхая затхлый запах, пробралась к Егору и принялась его трясти за плечи. Голова у него моталась как у мертвого, Наташа снова запаниковала и что было сил потащила мужа наружу.
Не тут-то было: она не сдвинула тело ни на сантиметр. Она тянула его за руки, повторяя со слезами: «Егор, да Егор же!» Кожа его была сухой и прохладной, не холодной, как лед, и это ее обнадежило: значит, живой, не умер. Мертвые, они как лед, она уж знала.
Но почему-то она никак не могла его выволочь не то что наружу, а хотя бы ближе к выходу, хотя Егор не был таким уж тяжеловесом: он ходил в тренажерный зал, следил за весом и перед отпуском, она точно знала, весил не более семидесяти килограммов.
Бросив его руки, которые упали, как тряпочные, она схватила мужа за ногу и потянула. С тем же успехом она могла пытаться вытянуть бревно из стены.
Обессиленная, она выбралась из избушки и села прямо на землю. Как хорошо было в лесу — свежий ветер коснулся ее лица, выдул из легких мерзкий запах, подсушил слезы на щеках. «Я одна не справлюсь, — подумала Наташа, встала и медленно пошла к основной тропе. — Надо кого-то позвать на помощь». Только бы не потерять это место, когда она придет снова! Она оглянулась: может, муж все-таки пришел в себя, почуял, что она рядом, очнулся от дурмана, в котором пребывал, и теперь выберется наружу? Нет, никто не показывался. Наташа снова двинулась по тропе, плохо соображая, куда идет.
— Что с вами? — услышала она вдруг голос и подняла глаза. Навстречу ей рысила знакомая лошадь, на которой сидел лесник.
— Я покупки отвез, — пояснил он, — жена сказала, иди помоги женщине. Решил вот узнать, как у вас дела?
— Я нашла его, — пробормотала Наташа, скривившись от усилия удержать слезы.
— А плачете чего? Он что… — лесник помялся и закончил: — Умер?
— Он спит как будто, — жалобно сказала Наташа, — а я его не могу ни разбудить, ни вытащить.
— Откуда вытащить?
— Он в избушке тут, — пробормотала она, — такая, знаете, маленькая, как в сказке, старая очень. Он там спит. У вас телефон есть?
Лесник вытащил сотовый, поглядел на экран:
— Да тут плохо ловит, вот на просеке — еще туда-сюда.
— Вызовите полицию, — попросила она. — И скорую.
— Что уж сразу полицию? — скептически сказал лесник. — У нас тут не город, один участковый всего на округу, да и тот живет в Марятине, это отсюда километров пятнадцать. Сами разберемся. А скорую вызову, только им тоже ехать долго. Что им сказать-то?
— Что с человеком плохо, ну чтоб приехали, соврите что-нибудь, — и она всхлипнула.
Лесник повернул лошадь, чтобы выехать на просеку, где ловило, и она увидела притороченный к седлу маленький топорик.
— А это у вас что? — спросила она.
— А засечки на деревьях ставить, которое рубить, — охотно объяснил он. — Мы сухостой убираем, вот и надо значки…
— Дайте! — она выхватила топорик и отскочила.
— Эй, вам-то он зачем?
— Я эту избушку проклятую изрублю! — истерически крикнула она и побежала по тропе обратно. Лесник озабоченно покачал головой и тронул поводья, побуждая лошадь двигаться быстрее.
Наташе казалось, что она бежит очень быстро, но на самом деле она еле переставляла ноги. Топорик она держала на уровне груди, словно опасаясь, что сейчас из-за сосны выскочит враг, которому надо будет дать отпор. Никто не выскочил; она благополучно дошла до поворота на поляну, а затем и до самой избушки. Там ничего не изменилось — ровный шум крон высоко вверху, крик одинокой птицы вдалеке, да растворенная настежь дверь, за которой в душном стоялом полумраке лежало тело мужа.
Она подкралась к избушке, держа топорик в занесенных руках и только тут, у двери, осознала, что думает о Егоре как о теле, а не как о человеке. Наташу это так напугало, что она едва не выронила топорик, но опомнилась, перехватила удобнее и с силой рубанула по порогу. Первый удар ее раззадорил, она с силой, какой в себе и не подозревала, яростно ударяла по побитому порожку. И если сначала результатом ее ударов были лишь небольшие зарубки, то сейчас наконец старое дерево брызнуло трухлявыми щепками в стороны. А на их месте стала медленно выступать, набухая по всей длине зарубок, темно-вишневая густая жидкость. Наташа сгоряча рубанула еще, красно-вишневое брызнуло ей на лицо, в глаза, и она зажмурилась, потом отошла, вытирая лицо руками. Ее едва не стошнило от мысли, что это какой-то гнилой древесный сок, что-то вроде гноя, которым набухают изжившие себя, разлагающиеся заживо деревья. Она повернулась и ударила еще.
И тут вдруг что-то с силой ударило ее в живот. Наташа, надсадно выкрикнув на выдохе, отлетела в сторону и скорчилась на земле, прижала руки к животу.
С этого места ей было хорошо видно, как исполинские сваи под избушкой распрямляются, как голени гигантской курицы, как, загребая лесную подстилку и мох, топча грибы, они движутся, убегают прочь. После этого она потеряла сознание.
Наталия Алексеевна очнулась в маленькой белой палате. Ее руки оказались привязаны, так что она не могла ими пошевелить. Сказать она тоже ничего не могла: ее пересохшие губы двигались абсолютно беззвучно.
Наконец в палату кто-то заглянул, послышался взволнованный шепот: заметили, что она пришла в себя. Вскоре возле кровати оказались врач, две сестрички и незнакомый человек в наброшенном на плечи белом халате. Он-то и остался возле нее, когда прочие, удостоверившись в Наташином относительно хорошем самочувствии, ее покинули. Незнакомец представился следователем прокуратуры и пояснил, что она, Наталия Алексеевна Болгун, является подозреваемой по делу об убийстве мужа, Егора Анатольевича Болгуна. Услышав об этом, она мгновенно канула в какую-то тьму, из которой вернулась вслед за острым запахом в поднесенной к носу ватке.
Следователь рассказал, что ее нашел на поляне лесник, вернувшийся с подмогой — местным фермером, заглянувшим к нему в усадьбу, и охотоведом, которого зачем-то занесло в их края. Они все трое засвидетельствовали, что нашли женщину на поляне без сознания, рядом лежал топорик, который лесник опознал как свой, лезвие его было измазано красной жидкостью, которую экспертиза без труда определила как человеческую кровь второй группы отрицательного резуса, точно такую, какая, по данным медкарты, была у ее мужа. Кровь была и на земле и на траве — большая лужа, неприятно густая и темная. Цепочка капель сперва вела куда-то вбок, потом исчезала. Больше на поляне ничего не оказалось, хотя тщательный осмотр показал, что, судя по состоянию травяного покрова, на поляне происходила борьба. Тело Егора найдено не было, об избушке никто не слышал.
Следователь пристально посмотрел на побелевшее лицо Наталии Алексеевны и сообщил, что ее физическое состояние заставляет предполагать, что удары мужу она нанесла в порядке самозащиты, так что статья может быть переквалифицирована на превышение необходимой обороны. Но для этого нужен полный и откровенный рассказ с ее стороны, а также признание в том, куда она дела тело мужа.
Наталия Алексеевна потеряла сознание во второй раз, и на сей раз следователь откланялся, пока она пребывала во мраке.
В больнице она провела еще несколько дней, и каждый день ее навещал следователь, упорно добивавшийся признания в том, куда она дела тело. При слове «тело» она каждый раз принималась плакать. Она попыталась рассказать про избушку, которую она рубила топором, про исполинскую куриную ногу, занесенную над нею, но следователь прокуратуры скептически качал головой, кривя тонкие губы. Ему было очевидно, что если подозреваемая не придуривается, то точно сошла с ума и тогда с нее взятки гладки. То, что не нашли тело, тоже было объяснимо: скорее всего, у женщины был сообщник, который и спрятал главную улику. Сперва он даже подозревал лесника, но тот с момента, как Наталия выхватила у него топорик, и до последующего своего появления на поляне с двумя свидетелями один не оставался.
Она упорно твердила про избушку, из которой попыталась вызволить мужа, и была так убедительна, что следователь даже опросил местных на предмет какой-то избушки в лесу, где якобы и находилось тело, но те только отрицательно качали головами. Лес был невелик, исхожен, и никакого жилья там не бывало отродясь. Правда, лесник подтвердил, что подозреваемая тоже твердила про избушку, но это сыграло против нее: следователь посчитал, что уже тогда она сошла с ума.
Вскоре ее перевели в психиатрическую лечебницу.
Поделиться книгой: