Второй шанс 2

Здесь вход был свободный, только гардеробщица попросила сдать ей мою лётную куртку. Где находится отдел прозы, она не знала, зато подсказала, что приёмная главреда на третьем этаже. В приёмной сидели двое мужчин с портфелями на коленях, один с седой бородкой клинышком, как всесоюзный староста Калинин, другой с грубым, деревенским лицом, с чуть намечавшейся проседью на висках. Оба посмотрели на меня с подозрением, как-будто я собирался проскочить без очереди. Секретарша при моём появлении тоже оторвалась от набора текста на пишущей машинке.

— Вы к Валентину Васильевичу? — глянув на меня поверх очков, поинтересовалась она.

— Мне только узнать, кому можно отдать рукопись…

— Проза, стихи, сатира, детская литература, публицистика?

— Проза…

— Отдел прозы этажом выше.

И её пальцы с частотой автоматной очереди вновь застучали по клавишам пишущей машинки, она моментально потеряла ко мне всякий интерес. Правда, эти двое всё так же продолжали на меня пялиться, причём у того, что был похож на Калинина, любопытство во взгляде смешивалось с сочувствием. Понятное дело, подросток рукопись принёс в тщетной надежде опубликоваться, а тут мэтры на приём к главному редактору сидят, и то не факт, что их произведения увидят свет в обозримом будущем.

Ладно, пойдём в отдел прозы. Здесь в кабинете на два стола обнаружился лишь один затрапезного вида товарищ в пиджаке с засаленными рукавами, который в данный момент перекусывал чаем с бутербродами. Бутерброды в количестве двух штук с сыром и варёной колбасой лежали на куске обёрточной бумаге, и при виде снеди у меня во рту началось повышенное слюноотделение. Из редакции выйду — отобедаю бутербродами, которые мне мама дала с собой.

— Молодой человек, у нас до часу дня обеденный перерыв, так что заходите через… через двадцать пять минут, — сказал хозяин кабинета, глянув на часы.

Я закрыл дверь с обратной стороны и пристроился на подоконнике в конце коридора, наблюдая, как в кабинет, откуда я вышел, входит ещё какой-то мужик. Похоже, сосед того, что баловался чайком. Часов у меня не было, поэтому время я спрашивал у проходящих по коридору людей. Ровно в час дня постучался в дверь отдела прозы.

— Можно?

Оба повернули головы в мою сторону, затем тот, в засаленном пиджаке, кивнул:

— Заходите, что там у вас? Рукопись?.. Роман? Кто написал?.. Вы серьёзно? И сколько вам лет?

Ну и дальше в том же духе. Минут десять я отвечал на вопросы, чуть ли не дословно пересказав содержание романа, после чего «засаленный» всё же соблаговолил открыть папку, пробежался взглядом по первым двум страницам, хмыкнул с оттенком удивления ипоинтересовался:

— Это точно вы написали?

— Я.

— Хм… Ладно, принимаю на веру… А есть рекомендация от членов Союза писателей?

Я молча положил перед ним листок с машинописным текстом от Каткова и его подписью.

— Катков Николай Иванович, — пробормотал «засаленный», — издавался в Пензе, Саратове… М-да, серьёзный писатель. Хорошо, приложим рекомендацию, рукопись зарегистрируем…

— Мои координаты в конце папки, — заученно повторил я избитую фразу, предвосхищая стандартный вопрос о том, на какой адрес высылать обратно рукопись.

Редакцию «Современника» я покидал не в лучшем настроении. Честно говоря, вся эта беготня мне уже начинала надоедать. Можно только посочувствовать себе и другим начинающим писателям, которым приходится каждый раз преодолевать бюрократические препоны. Как же не хватает компьютера с интернетом… Написал бы текст и тут же его отправил в любое издательство, хоть в Америку. А тут всё приходится делать своими ногами.

Ничего, прорвёмся, думал я, шагая по очищенному от снега и наледи дворниками или специальной техникой (солью и прочей дрянью, похоже, ещё не посыпали) тротуару, и на ходу уплетая бутерброд. Любопытно, что Москва оказалась достаточно замусоренным городом, обрывки газет, фантики, окурки валялись повсюду. Особенно возле магазинов, метро и киосков с мороженым. Вот что значит отсутствие гастарбайтеров. К тому же мне попадалось много курящих, благо что табачные киоски стояли на каждом углу, но при этом не встретил ни одну женщину или подростка с сигаретой во рту.

Заметил, что одеты в массе своей москвичи небогато, однако в джинсах молодёжи больше, чем в Пензе. Она и не материлась практически, кстати, какая-никакая — а культура. А сам ритм жизни столицы оказался быстрее, нежели в моём провинциальном городе.

Кстати, может, в «Воениздат» зайти? Всё-таки ещё один экземпляр рукописи остался, а книга, по большому счёту, о войне. Но, честно говоря, не помнил, издают ли они художественную литературу. Да и найди сейчас это издательство… Ладно, как-нибудь переживу.

Я притормозил у киоска «Союзпечать», разглядывая выставленную на витрине печатную продукцию. «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», а вон и наш «Гудок»… Журналы «Вокруг света», «Роман-газета», «Крокодил», «Техника молодёжи», «Здоровье», «Крестьянка», «Юность», «Искусство кино»… Тут меня и озарило, может, последний оставшийся экземпляр пристроить в какой-нибудь журнал? Хотя из тех, что лежат передо мной, для реализации моих замыслов подходят разве что «Роман-газета» и «Юность». А если выбирать из этих двух, то второй вариант, пожалуй, предпочтительнее, там периодически публикуют молодых авторов.

Оказалось, на витрине лежал последний экземпляр, киоскёрша сказала, что «Юность» разбирают за несколько часов. Заплатив 40 копеек за 10-й номер журнала с флагами союзных республик и вознёсшимися над ними серпом и молотом на обложке, сразу полез искать выходные данные. Ага, предстоит добираться до улицы Горького, бывшей и будущей Тверской. Что ж, совсем недалеко о места, где я сейчас нахожусь. Хоть в чём-то мне сопутствует удача.

Вышел на станции «Маяковская», и спустя пять минут я на месте. Здесь на «вертушке» в застеклённой будке сидит усатый дед строгого вида.

— День добрый, мне к главному редактору.

— Договаривались о встрече?

— Да, на половину второго, — вру нагло я, бросая взгляд на круглый циферблат часов напротив входа в редакцию.

— А ты по какому вопросу такой молодой — и сразу к главному редактору? — не перестаёт допытываться дед.

— Так я насчёт курьером подработать звонил, Борис Николаевич сказал, подойти сегодня на собеседование.

— А-а-а, понятно… Ладно, подымайся на второй этаж, по правой стороне увидишь дверь, там написано «Приёмная».

А ведь мог и позвонить той же секретарше, уточнить насчёт записи, думал я, поднимаясь по лестнице. Видно, мой вид внушает людям доверие. Или я врал просто с такой наглостью, что дедок поверил.

Второй раз соврать в приёмной я не рискнул. Когда секретарша в возрасте «баба ягодка опять» спросила, кто я такой и с какой целью рвусь к Полевому, ответил, что я — начинающий писатель из Пензы, приехал показать Борису Николаевичу свой только что написанный роман.

— Рома-а-ан, — скрывая улыбку, протянула секретарша. — Не слишком ли вы юны, чтобы романы писать? И о чём же он, наверное, о любви?

— Не угадали, книга о войне.

— Вон даже как… А кстати, как вы прошли? Вы записаны на приём?

— Сказал дедушке на «вертушке», что записан, а на самом деле нет, — вздохнул я. — Вы поймите, я одним днём в Москве, у меня билет на вечерний поезд…

В этот момент дверь распахнулась и на пороге в пальто и шляпой в руках появился, как я догадался, сам Полевой. Сто лет назад видел его фото в интернете, в жизни он оказался не очень поход на того, отретушированного.

— Лена, мне придётся отъехать на пару часиков, срочно вызывают в Министерство культуры на внеплановое совещание, водителя я уже предупредил… А вы ко мне?

— Да, к вам, Борис Николаевич, — сказал я, опередив открывшую было рот секретаршу. — Вот, роман написал, из Пензы приехал, чтобы занести по экземпляру рукописи в издательства, и напоследок к вам зашёл.

— Угу, — буркнул себе под нос Полевой. — «Юность», значит, оставил на десерт… Хорошо, раз принёс — почитаю, давай сюда. В машине и начну знакомиться с твоим творчеством.

— Как со мной или моей мамой связаться — в конце романа на листочке написано, — сыграл я на опережение. — И вот ещё рекомендация от нашего пензенского писателя.

Из здания редакции мы вышли вместе, по пути Полевой успел задать ещё пару вопросов: с чего это я вдруг ощутил себя литератором и что у меня за семья, не пилот ли папа часом, раз на мне такая куртка… Чёрная «Волга» поджидала его у подъезда. Перед тем, как усесться на заднее сиденье, автор «Повести о настоящем человеке» сказал:

— Прямо тебе скажу, парень… Я пока твою рукопись ещё не читал, однако уже одно то, что взялся писать — само по себе хорошо. Если твой роман меня хоть чем-то заинтересует, то я тебе обязательно позвоню…

— Домашнего у нас нет, я написал мамин рабочий и телефон директора нашего училища.

— Да? Хм, жаль, что у нас ещё не в каждой квартире стоит телефон… Ну ничего, созвонимся с твоей мамой или через директора училища, а там как-нибудь найдём способ пообщаться. Тебе нужно будет расти в профессиональном плане, трудолюбие — хе-хе, — он ободряюще похлопал меня по плечу, — из обезьяны сделало человека, а уж из человека писателя сделать ещё проще. Ничего, ты ещё у меня поступишь в Литинститут.

Я посмотрел вслед отъезжающей «Волге» и, покачивая пустым портфелем, отправился бродить по центру столицы. На улице стоял лёгкий морозец, градуса два-три ниже нуля, падали мелкие снежинки, и уже понемногу чувствовалось предновогоднее настроение. До Нового года почти три недели, а мне через неделю вместе с тренером лететь в Ташкент. Там, наверное, сейчас градусов пятнадцать тепла, можно в осенней куртке ходить.

Может, в какой-нибудь музей заглянуть? А то и в Мавзолей, поглядеть на дедушку Ленина, как он там, не ожил часом?

Я придержал шаг, минуя Центральный Музей революции СССР, но решил, что его экспозиция не стоит моего внимания, и двинулся дальше, а минут через пять увидел фасад самого знаменитого магазина страны — «Елисеевского», над центральным входом в который красовалась надпись «Гастроном». Бывал я тут однажды в середине 80-х, и сейчас словно вернулся в свою молодость. В памяти тут же всплыло лицо Маковецкого, сыгравшего в сериале директора «Елисеевского» Юрия Константиновича Соколова. Фото реального Соколова, которое я встречал на просторах Всемирной паутины, мало соответствовало экранному персонажу, однако фильм мне всё равно понравился, да и вообще Маковецкий — актёр от Бога.

Практически ровно через семь лет, в декабре 1984 года, Соколова расстреляют. Станет «козлом отпущения» на фоне объявленной Андроповым борьбы с коррупцией. Да, жаль мужика, он из этого гастронома, можно сказать, конфетку сделал, думал я, переступая порог храма торговли. По-другому и язык не поворачивался назвать это помпезное сооружение, больше смахивающее на дворец, нежели на магазин.

На входе моё обоняние почему-то уловило запах молотого кофе. С резными высоченными потолками, огромными роскошными люстрами, золочёными колоннами, головами ангелов или ещё кого-то там, чьи застывшие лица многократно отражались в чуть потрескавшихся зеркалах… Изобилием, конечно, как в дореволюционные времена, или хотя бы как в постсоветский период, сейчас и не пахло, однако всё равно снабжение было лучше, чем в любом отдельно взятом продуктовом магазине Советского Союза.

Я прошёл через зал, похожий на вокзал в час пик — потная разгорячённая толпа с авоськами и сумками всех видов давилась в кассу и в отделы за продуктами. Ярко накрашенные кассирши в серьгах с красными неопознанными, но явно настоящими камнями (видимо, купили всем магазином по блату в ювелирке за углом) гордо восседали на возвышении в своих дзотах и с брезгливостью взирали на весь этот людской сброд — покупатели явно мешали им работать. Продавцы в белоснежных — надо отдать им должное — халатах и высоких поварских колпаках лениво тянулись через прилавок за чеками и нехотя отпускали продукт.

А может, попробовать предупредить Соколова о грядущем фиаско? Я непроизвольно замедлил шаг, почти остановившись, и народ стал меня обтекать с двух сторон, словно вода торчащий над её поверхностью камень. Мой мозг в эту минуту лихорадочно работал. Попробовать пробиться к Соколову и прямо ему всё рассказать? Мол, я из 2020 года, а тебя, дружок, в 84-м поставят к стенке за крупные хищения в советской торговле… Ну уж нет, никто не должен знать, что в теле 15-летнего парня мужик из будущего. Тем более, даже если я буду выражаться заумными словечками, всё равно Соколов подумает, что его дурачат. Хотя я могу козырнуть некоторыми фактами из его биографии, что заставит директора гастронома отнестись к моим словам более серьёзно…

Нет, признаваться ни в коем случае нельзя, и светиться лишний раз не хочется. Но и намекнуть Соколову, что за ним уже начинается охота, меня прямо-таки подмывало. Немного подумав, вышел из гастронома и отправился искать уединённое местечко, где можно было бы написать записку. Справа от памятника Пушкину обнаружилась пирожковая, я невольно ухмыльнулся, вспомнив, как так же в куйбышевской забегаловке подписывал конверты в КГБ и МВД. Хотя есть не очень хотелось, всё же взял пирожков с куриным бульоном. По ходу дела сидел и сочинял письмо, царапая на листочке печатными буквами текст, который должен помочь директору «Елисеевского» стать «козлом отпущения».

Наконец письмо было готово. Ещё раз пробежал его глазами, свернул листок вчетверо и сунул в карман, после чего парой глотков опустошил стакан, и покинул кафе.

Мой путь вновь лежал к «Елисеевскому». Как говорится, хочешь сделать что-то на совесть — сделай сам. Надвинув на глаза трикотажную шапочку, а нижнюю половину лица прикрыв шарфом, я обошёл почти весь торговый зал, прежде чем нашёл служебный вход. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что на меня никто не обращает внимания, быстро юркнул внутрь и оказался в длинном, пустынном коридоре, стены которого были выложены голубой кафельной плиткой. Двери тут располагались лишь с одной стороны, и я, немного подумав, двинулся направо. Мне повезло, третья по счёту дверь оказалась приёмной. В маленькой, обшитой мореным дубом приёмной директора стоял секретарский стол и с десяток пустующих стульев. За столом сидела на вид ровесница моей матери, вроде бы и неброско, но при этом очень стильно одетая, видно, что вещи не из простого магазина.

— Вам кого, молодой человек? — строго спросила она, окинув меня оценивающим взглядом.

Интересно, к кому я ещё могу направляться, кроме директора, не к ней же, в самом деле.

— Мне к Юрию Константиновичу, — кивнул я в сторону двери с чёрной табличкой «Соколов Ю.К.»

— Юрий Константинович сейчас занят. Вы вообще по какому вопросу?

— По личному.

— По личному нужно договариваться заранее…

В этом момент дверь директорского кабинета распахнулась, и на пороге появились двое. Один, в накрахмаленном белом халате, как я догадался, был сам Соколов, а рядом с ним не кто иной, как Иосиф Кобзон. Он держал в руке увесистый пакет, судя по всему, набитый дефицитной снедью, а сверху торчал самый настоящий ананас.

— Спасибо ещё раз, Юрий Константинович, — с улыбкой пожимал руку директору знаменитый певец.

— Не стоит, Иосиф Давыдович, всегда рад помочь, — так же с улыбкой отвечал Соколов.

Довольный Кобзон прошёл мимо меня, и мне показалось, что я уловил запах копчёной колбасы. Как только за певцом дверь закрылась, улыбка тут же сползла с лица директора гастронома, уступив место усталому выражению, и тут наконец он обратил внимание ан меня.

— Вы ко мне?

— Говорит, по личному делу, я сказала, что по личному надо записываться заранее, — опередила меня секретарша.

— В общем-то, у меня сейчас есть свободных минут десять-пятнадцать… Люда, если вдруг придёт человек от директора Большого, он должен передать мне билеты, а я в этот момент буду занят — пусть они пока полежал у тебя… Итак, молодой человек, что вы хотели? — спросил он, закрывая за нами дверь своего чуть ли не в спартанском стиле обставленного кабинета.

По-прежнему не поднимая шапки и не опуская шарфа, я запустил руку во внутренний карман куртки, извлёк сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Соколову.

— Вам какой-то дяденька просил передать, прямо в руки.

— Что за дяденька? — чуть дрогнувшим голосом поинтересовался Юрий Константинович.

— А я откуда знаю, первый раз его видел. Дал вот эту бумажку, я даже не знаю, что в ней, и велел отдать вам. Ещё и целый рубль дал.

В доказательство я вытащил из другого кармана рублёвую купюру и помахал ею перед директорским носом. Соколов выглядел немного растерянным, но всё же старался держать себя в руках.

— Ладно, я побежал…

— Постой! Как он выглядел?

— Дядька-то тот? Да обычно, в пальто, в шапке из кролика, чуть повыше меня ростом, бритый, очки у него ещё были, такие, с затемнёнными стёклами… Ну всё, мне бежать надо на занятия в авиамодельный кружок во Дворце пионеров.

Я развернулся и вышел из кабинета, буквально спиной чувствуя на себе пронизывающий взгляд директора. Не зря ли я всё это затеял? Может, и не стоило впрягаться за этого прохиндея? В общем-то, он нарушал советский закон, имел со своих махинаций деньги, и немалый. При аресте у него изъяли в общей сложности более 100 тысяч рублей. А с другой стороны, человек реально хочет сделать подведомственную ему торговую точку образцовой, и делает, кстати, ему бы на Западе родиться, хороший бы получился бизнесмен. Тринадцатую зарплату сам каждому в конвертике вручает и с днем рождения лично поздравляет. В магазине товару, как в Америке, при этом чистота, порядок. И не его вина, что на пути к достижению цели приходится нарушать советское законодательство. Если не нарушать — оставался бы гастроном тем же гадюшником в дворцовых интерьерах, что и раньше, с нищими прилавками и матерящимися продавцами в нестиранных халатах. Так что не стоит жалеть о сделанном, тем более что время уже не повернуть вспять.

Подумал об этом и невольно ухмыльнулся — вот уж кто бы говорил.

Ладно, забыли о Соколове, теперь пусть сам выкручивается, я его предупредил — с меня теперь взятки гладки. Правильно я думаю, ловец? Ты там как, наблюдаешь за моими проделками, одобряешь? Хм, молчишь? Ну и молчи. А я пойду в ГУМ, что ли, прошвырнусь, может, маме какой-нибудь подарок присмотрю. Например, французские духи. Да и Ингу можно чем-нибудь порадовать.

* * *

Оставшись один в своём кабинете, уважаемый многими известными людьми Юрий Константинович Соколов надел на нос очки и осторожно, кончиками пальцев, развернул лист. На нём шариковой ручкой и печатными буквами было написано нечто, сразу же бросившее директора «Елисеевского» в холодный пот. Соколов, почувствовав, что ему не хватает воздуха, ослабил узел галстука, затем дрожащими руками налил из бутылки «Нарзана» в стакан шипящую минеральную жидкость и выпил одним глотком.

«Юрий Константинович, прошу вас отнестись к тому, что здесь написано, в высочайшей степени серьезно. Речь идёт о вашей жизни, ни больше ни меньше.

Возможно, вы догадываетесь, но хочу предупредить, что ваша личность на „крючке“ у одной очень серьезной организации, чья штаб-квартира располагается на Лубянской площади. Надеюсь, вы человек неглупый и понимаете, о какой именно организации идёт речь. Пока они вас не собираются трогать, только собирают информацию. Я не знаю, с какого времени идёт прослушка вашего телефона, возможно, её только собираются поставить, но то, что к вам приглядываются и на вас понемногу собирают компрометирующий материал — в этом я уверен. В частности, не секрет, что по пятницам в ваш кабинет прибывают руководители филиалов и вручают вам конверты с деньгами, часть которых перекочевывает к начальнику Главного управления торговли Трегубову и другим заинтересованным лицам.

Высокопоставленных работников торговли начнут арестовывать, когда уйдет из жизни Брежнев, а случится это максимум лет через пять. Руководитель вышеупомянутой организации с Лубянки, желая выбить в борьбе за власть почву из-под своего конкурента, первого секретаря Московского горкома партии Гришина, объявит войну коррупции. Первыми будут арестованы директор московского магазина „Березка“ Авилов и его супруга, работающая заместителем заведующего колбасным отделом, которая вас и сдаст органам со всеми потрохами. В вашем кабинете незаметно будет установлены подслушивающие устройства, а задержат вас при получении взятки, и уже неважно будет, что вы собирались передать эти деньги кому-то другому. Вы понадеетесь на заступничество высокопоставленных чиновников, однако никто из прежних „друзей“ не захочет подставлять свою шею под топор репрессий. Над вами устроят показательный процесс и, невзирая на то, что вы сдадите всех своих подельников, приговорят к высшей мере.

Юрий Константинович, в ваших же интересах прекратить ту противозаконную деятельность, которую вы сейчас проводите на посту директора „Елисеевского“. Но понимаю, что выбраться из этого болота не так просто, слишком уж крепка паутина, в которой вы мните себя пауком, а на самом деле являетесь не более чем мухой. Да и очень трудно в одночасье отказаться от всех тех благ, которые вы также имеете в результате вашей противозаконной деятельности. Не только материальных, вас, помимо прочего, перестанут приглашать в „высший свет“, а это может очень сильно ударить по вашему самолюбию, но, согласитесь, жизнь дороже.

Можно уволиться по собственному желанию, тоже неплохой вариант. Или уйти на пенсию раньше срока по состоянию здоровья. Вас, фронтовика, отпустят, тем более у вас имеются связи и в медицинских кругах, причём непростых. Правда, задним числом вас могут всё же привлечь, ваши же коллеги с радостью помогут следствию, лишь бы прикрыть свои задницы. Как вариант — пойти к Андропову, покаяться, может, отделаетесь небольшим сроком, если, конечно, сдадите все схемы и подельников.

Другой выход — оставить всё, как есть, но года через три-четыре бежать из страны. Как — это уже ваши проблемы, так же, как и сокрытие нажитого „непосильным трудом“, чтобы им после конфискации имущества, если таковая случится, могли воспользоваться ваши родные. Идеальный вариант — под видом туриста одному (всю семью у вас точно не получится вывезти, смиритесь с этим) уехать в одну из капиталистических стран и там попросить политического убежища. Либо затеряться с поддельными документами на имя местного жителя, хотя не уверен, что вы в достаточной мере владеете иностранными языками.

В любом случае, тем или иным образом вы спасёте свою жизнь. Как дальше сложится ваша судьба — зависит уже от вас. Можете по старой памяти устроиться таксистом, всё же лучше, чем кормить могильных червей. А там, глядишь, в СССР произойдут такие перемены, что всем окажется не до вас. Не исключено, что границы рухнут, и вы сможете воссоединиться со своими близкими.

Самым идеальным вариантом для вас могло бы стать устранение „хозяина Лубянки“ с занимаемого им сейчас поста, и в будущем он не мог бы использовать вашу фигуру в своей партии против Гришина. Но, согласитесь, это не в ваших силах, и даже не в силах Гришина, поэтому такой вариант отпадает сам собой.

Вас, наверное, мучает вопрос, кто я такой и почему решил вам помочь? Начну со второго… Вы мне кажетесь в целом порядочным человеком, доблестно воевали, имеете боевые награды, и в том, что стали заложником Системы, не столько ваша вина, сколько беда. А вот от ответа на вопрос, кто я такой, позвольте воздержаться — я не враг себе и своим близким. Я и так сильно рискую, предупредив вас о потенциальной опасности.

P.S. По прочтении это письмо обязательно сожгите».

Закончив читать, Соколов достал из кармана халата носовой платок и вытер проступившую на лбу испарину. Лицо его, обычно румяное и жизнерадостное, сейчас представляло собой какую-то посмертную маску. Словно бы не веря тому, что он сейчас прочитал, Юрий Константинович потряс головой и снова углубился в чтение. Лицо его постепенно приобретало живой оттенок, однако дрожь в пальцах не проходила. Ему казалось, что за ним уже наблюдают, что вот-вот раздастся требовательный стук в дверь, и войдут люди в одинаковых серых костюмах с одинаковыми, неприметными лицами. И один из них скажет:

— Товарищ Соколов? Проедемте с нами.

Так, первым делом нужно избавиться от письма. Вскочил, кинулся к двери.

— Люда, у тебя спички или зажигалка есть? Давай сюда… И пепельницу тоже… А если я кому-то понадоблюсь — пока меня ни для кого нет!.. Где-где… Уехал, улетел, умер, в конце концов! Придумаешь что-нибудь.

Вернувшись на своё место, чертыхаясь, несколько раз крутанул колёсиком зажигалки, прежде чем появился язычок пламени. Минуту спустя, глядя немигающим взглядом на догорающие в пепельнице останки письма-предупреждения, он постарался успокоиться и разложить всё по полочкам.

Прежде всего, Соколова волновал вопрос, кто же этот странный незнакомец? Наверняка он имел какое-то отношение к Комитету, иначе почему он так хорошо информирован об особенностях работы директора ведущего гастронома страны? Правда ли он хочет помочь или это провокация, чтобы заставить его, Юрия Соколова, нервничать и начать совершать необдуманные поступки? А вдруг он представляет интересы тех, кто хочет посадить в это кресло своего человека? Сплошные вопросы, и ни на один из них у него пока нет ответа.