Помоги проекту - поделись книгой:
Борис Зюков
ПОД ВОЛНАМИ ИССЫК-КУЛЯ
М., Географгиз, 1962
ПРИКЛЮЧЕНИЯ БЕЗ ТИГРОВЫХ АКУЛ
Люди, проглотившие полдесятка книг о приключениях подводных спортсменов и твердо решившие заняться подводным спортом, мечтают о героических сражениях с барракудами, акулами и косатками. Единоборство с морскими хищниками требует, несомненно, большой выдержки и мужества. Но вряд ли кто-нибудь из романтически настроенных мечтателей знает, что приключения подводного спортсмена начинаются задолго до первого погружения в воду. И трудно сказать, что требует от человека большей выдержки: подводные приключения или сухопутные, предшествующие им…
Мальчишкой я хорошо плавал и нырял, однако в те далекие детские годы подводный мир меня не увлекал. Желание проникнуть в тайны «голубого континента» возникло много позже, уже в зрелые годы, когда вирус подводных исследований поразил немалую часть человечества… Эпидемия не миновала и меня и моего старшего брата, который принялся мастерить самодельный акваланг. Я ознакомился с конструкцией этого подводного дыхательного приспособления и пришел к выводу, что брат решил покончить с собой очень сложным и дорогостоящим способом. Так как я о самоубийстве не помышлял, то решил ограничиться нырянием с ластами, маской и дыхательной трубкой.
Тренироваться я. начал в плавательном бассейне без ласт, маски и трубки, ибо в продаже их не нашел. Но в один из хмурых февральских дней для меня засияло солнце: в магазине «Динамо» появились дивные зеленые ласты с белыми прожилками, словно покрытые морской пеной. От ласт густо разило резиной, я же ощущал запах моря.
На следующий же день я помчался в плавательный бассейн, однако с ластами меня к плаванию не допустили. Почему? С этим вопросом я не раз обращался к администрации бассейна, но сколько-нибудь вразумительного ответа не получил. Запрещено — и все!
Для меня остался один выход — нарушить запрет. Конечно, это был плохой выход, достойный самого сурового осуждения, но подводная лихорадка неодолимо толкала меня на правонарушение. Приходя в бассейн, я украдкой натягивал ласты и плавал с ними. Вскоре инструктор заметил это. Последовал выговор. Я раскаялся… и продолжал плавать с ластами. Через некоторое время мне посчастливилось приобрести маску. Замечания и запреты со стороны администрации бассейна посыпались с удвоенной силой. Я по-прежнему соглашался с их справедливостью… но нырял с маской и ластами.
Через три месяца тренировок я мог проплыть подводой 40 метров и затаить дыхание на одну минуту. Результаты скромные, но с ними уже можно пускаться в подводные экскурсии в открытых водоемах. Теперь нужно было найти точку приложения моим достижениям. И вот будто специально для меня в газете «Комсомольская правда» появилась заметка под названием «Археологи будут работать под водой». В ней сообщалось, что уже довольно давно ученым известно о существовании на дне высокогорного озера Иссык-Куль развалин каких-то построек и что Академия наук Киргизской ССР снаряжает летом экспедицию для обследования подводных археологических памятников.
Эта заметка решила мою подводную судьбу. Я рассуждал так: после того как — Ив Кусто и Фредерик Дюма испытывали на себе действие подводных взрывов, Ганс Хасс катался верхом на китовой акуле, Франко Проспери сфотографировал под водой кистеперую рыбу, жившую на Земле еще 300 миллионов лет назад, Фольке Квиличн бил тигровых акул киноаппаратом по морде, а Джон Суини заставлял плясать осьминогов, дергая их за щупальца, — после всего этого мне лично в экзотических морях делать решительно нечего. Займусь-ка я подводной археологией, — которая казалась мне совершенно новой отраслью науки. Правда, спустя некоторое время я выяснил, что мое представление о новизне подводной археологии требует незначительной поправки — она существует уже сорок с лишним лет.
Воспламеняясь желанием принять участие в Иссык-кульской экспедиции, следовало подумать о двух вещах: во-первых, необходимо было добиться зачисления в ее состав, во-вторых, подводные археологические изыскания требуют умения обращаться с аквалангом, а этому надо где-то научиться.
Мне помогло удачное стечение обстоятельств. В апреле 1959 г. Институт археологии Академии наук СССР проводил в Москве очередную сессию. Я направился туда и стал разыскивать кого-нибудь из киргизских ученых. Меня познакомили с кандидатом исторических наук М. Айтбаевым, который оказался… начальником экспедиции! После пятнадцатиминутной беседы с ним я был зачислен в состав экспедиции.
Я ликовал! Оставалось лишь обучиться плаванию с аквалангом.
На первых порах мне снова повезло. Московский областной комитет ДОСААФ объявил по радио об открытии школы подводного плавания для всех желающих. Я записался в школу, которую необходимо было успеть закончить до начала работы экспедиции, то есть до 15 июня.
Для того чтобы получить удостоверение спортсмена-подводника, нужно провести с аквалангом под водой восемь с половиной часов. По различным причинам практические занятия все откладывали. Наступил июнь, я провел под водой всего два часа, а не позже 10 июня следовало выехать во Фрунзе…
Помощь явилась неожиданно в лице одного из инструкторов подводного спорта — Василия Казокина, который занимался с нами в бассейне. Он был начальником спасательной станции в поселке Косино под Москвой. Зная о моем затруднительном положении, водолаз предложил; «Приезжай в Косино. Будешь проводить учебные погружения в озере у меня на станции, часы тебе засчитают».
О первом погружении в открытом водоеме у меня сохранилась запись. Привожу ее полностью:
«Хотя начался июнь, температура воды не превышает 9 °C. Погружаться можно только в гидрокостюме.
Надеваю настоящий водолазный шерстяной свитер, чуть не в палец толщиной, водолазные рейтузы и мягкие меховые полусапожки. Потом меня запаковывают в резиновый комбинезон, натягивают резиновый шлем, навешивают грузы, закрепляют акваланг, подключают к шлему воздух и обвязывают сигнальным концом. Сразу становится тяжело и жарко. Поднимаю правую руку вверх: «Готов к спуску». Казокин хлопает меня по плечу: «Пошел!»
Неуклюже, переваливаясь, вхожу в воду по пояс. Комбинезон, из которого вода вытеснила воздух, плотно охватывает ноги. Когда вода достигла шеи, я испытал нечто подобное «объятиям железной девы» (во время инквизиции существовало такое орудие пыток: человека заключали в металлический панцирь, состоявший из двух частей, которые постепенно сжимали). Наконец озеро смыкается над головой, и тут я чувствую полную беспомощность: идти дальше не могу, так как вода выбрасывает меня, но и плыть невозможно. Вспоминаю, что Казокин рекомендовал передвигаться по дну на четвереньках. Так и делаю. Правда, ноги мои всплывают, я упираюсь в дно только руками и, перебирая ими, продвигаюсь вперед, подымая тучи ила. Видимость равняется нулю — вокруг меня какое-то светло-бурое месиво. Через толстые резиновые перчатки ощущаю мерзкий, податливый ил. Как не походит это неуклюжее ползание по дну на свободное плавание в прозрачной воде бассейна, где ты все видишь, где видят тебя и всегда могут прийти на помощь!
Сквозь мутную воду еще пробивается свет, но чем дальше я продвигаюсь, тем становится темнее. Останавливаюсь, переворачиваюсь на спину: где-то на неопределенном расстоянии расплывается тусклое пятно, обозначающее поверхность воды. На какой глубине нахожусь, представить невозможно. Боли в ушах не испытываю и поэтому решаю, что глубина не превышает четырех метров, — именно на такой глубине у меня начинали болеть уши при погружениях в бассейне.
Продолжаю пробираться дальше. Какое расстояние удалось проползти еще, сказать трудно. Остановился тогда, когда окончательно выбился из сил и решил осмотреться. Меня окружает сплошной мрак. Где же поверхность? Начинаю вертеться, но со всех сторон мрак одинаково непроницаем. В голове проносится мысль: потерял ориентировку! Мной овладел страх. Его нельзя сравнить со страхом человека, заблудившегося в темноте на суше, потому что на суше человек все же ощущает почву под ногами. У меня же нет точки опоры. Ил оказывается настолько мягким, что я барахтаюсь в нем: тело нигде не может опереться на что-нибудь твердое.
Мечусь во все стороны, работаю что есть мочи руками и ногами, пытаясь всплыть. Некоторое время мне кажется, что я всплываю. Задираю голову, надеясь увидеть желанную поверхность воды — тусклое светлое пятно, но оно не появляется. От чрезмерных усилий начинаю тяжело дышать, воздуха явно не хватает, задыхаюсь! Тотчас мне представляется, будто я нахожусь под водой уже сорок минут, а значит запас воздуха в баллонах акваланга приходит к концу! В состоянии паники мысли работали сбивчиво. И все же вспоминаю, что сориентироваться под водой можно по пузырькам выдыхаемого воздуха: ведь они подымаются вверх. Но в полном мраке я едва слышу за спиной бульканье, увидеть пузырьки не удается, Появляется непреодолимое безумное желание: сорвать с головы резиновый шлем. Кажется, только так и можно спастись. Толстыми резиновыми перчатками пытаюсь схватить и потянуть шлем — напрасно, это неосуществимая затея. И тогда я перестал двигаться. Не потому, что у меня ослабевает воля к спасению, нет! Просто окончательно выбиваюсь из сил, к тому же сказывается нехватка воздуха.
Очевидно, я лежу на грунте, хотя этого не ощущаю. Не двигаюсь и не напрягаюсь. Дыхание постепенно приходит в норму: первый приступ панического страха проходит. Вспоминаю основное правило водолаза: если с тобой случилось под водой несчастье, не поддавайся панике, осмотрись, хорошенько обдумай свое положение, а потом — действуй! Хорошо говорить «осмотрись»! Мне остается только думать… Не знаю, до чего бы я додумался, но вдруг все сомнения разрешаются очень просто: что-то сильно дергает меня за поясницу — мне подают сигнал с поверхности: «Как себя чувствуешь?» Тотчас соображаю, что я ведь привязан к сигнальному концу, по которому без труда найду дорогу из непроницаемого мрака. Нащупываю веревку и в свою очередь сильно дергаю ее один раз: «Чувствую себя хорошо!» Нет, в этот момент я не хвастал и не лгал: ощутив связь с миром света, я действительно почувствовал себя замечательно!
По веревке довольно быстро выбираюсь на мелководье, затем на берег. С меня снимают шлем. Должно быть я уже вполне успел овладеть собой, так как Казокин поощрительно хлопает меня по плечу и говорит: «Для первого спуска в комбинезоне — хорошо! Ты отлично ходил». Я кажусь себе отчаянным трусом и потому с горечью отвечаю: «Что же тут отличного. Я же был на глубине четырех-пяти метров». Казокин насмешливо смотрит на меня: «Я вытравил на тебя больше пятидесяти метров сигнального конца. Значит, ты дошел до глубины десять-двенадцать метров. Уж это озеро я знаю как свою комнату, семь лет на нем работаю».
В первый момент это замечание приятно щекочет самолюбие, но тотчас вспоминаю все пережитое и осознаю, что если бы не сигнальный конец, вряд ли мне удалось бы выбраться на поверхность. Недаром инструкция по водолазному делу категорически запрещает погружения в мутной воде без сигнального конца, а японские ныряльщицы за жемчугом — амадзи — называют его веревкой жизни.
Но почему же все-таки я не ощущал боли в ушах, если находился на глубине свыше десяти метров? Задаю этот вопрос Василию Казокину. Он ответил так: «Твою голову покрывал толстый резиновый шлем — непосредственного соприкосновения барабанных перепонок с водой не было, а значит, перепонки и не могли испытывать давления воды снаружи. Во время работы в легком скафандре водолазу угрожает обратное явление: воздух, который он получает на глубине в легкие, под давлением, проникает через евстахиевы трубы к барабанной перепонке изнутри. Но, видимо, ты выдохнул немного воздуха в шлем через нос и бессознательно уравнял давление на барабанные перепонки снаружи с давлением изнутри».
Впоследствии я еще несколько раз «набирал часы»: погружался в Косинское озеро и постепенно привык и к гидрокостюму, и к мутной воде. В более мелких местах, где на небольших участках дно покрыто песком, я ложился на грунт и наблюдал за раками. Тут было сносно видно на расстоянии пятидесяти-семидесяти сантиметров. Неуклюжие на суше, раки под водой двигаются с неимоверной скоростью, они стремительно прыгают вперед хвостом на метр и дальше. Потом я даже научился ловить их и в последнее свое погружение наловил десятка два, чем был страшно горд.
Итак, набрано положенное количество часов под водой, сданы нормы на спортивный разряд по подводному плаванию и получено соответствующее удостоверение… Однако прежде чем принять участие в подводной экспедиции, пришлось преодолеть еще одно сухопутное препятствие. Надеяться на то, что в составе экспедиции найдется подводный фотограф, было бы легкомысленно, подводная же археология без подводной фотографии слепа. Пришлось и эту заботу взвалить на свои плечи. Правда, я никогда не занимался не только подводной, но даже наземной фотографией, однако друзья, сведущие в ней, убедили меня, что фототехника в наше время достигла сверхъестественного совершенства и фотографу остается только нажимать спусковую кнопку затвора, все остальное фотоаппарат сделает сам. По своей наивности я им поверил… Теперь нужно было приобрести фотоаппарат, подходящий для подводных съемок, и соорудить для него водонепроницаемую камеру.
Приятели посоветовали купить фотоаппарат «Юность». Однажды после очередного спуска в озеро я зашел в косинский. универмаг и стал обладателем этой волшебной фотокамеры.
В магазине фотоаппарат казался мне замечательным, но придя домой, я обнаружил в нем незначительный недостаток — не работал затвор. Пришлось идти в мастерскую гарантийного ремонта…
Через два дня я забрал из мастерской фотоаппарат. Затвор работал исправно. Но когда я сообщил мастеру, для каких целей собираюсь использовать аппарат, он покачал головой и сказал, что не рекомендует брать столь совершенный механизм в экспедицию, так как мастерская не гарантирует его исправность через месяц, неделю, день или час. В заключение мастер дал добрый совет — приобрести другой фотоаппарат. Следовало, конечно, воспользоваться этим советом, но в кармане у меня уже лежал билет на поезд Москва — Фрунзе, в моем распоряжении оставалось пять дней, а следовало еще разыскать мастера, который взялся бы изготовить водонепроницаемую камеру. Два дня ушло на поиски такого умельца; наконец он был найден, но за три дня изготовить камеру не брался. Договорились на том, что я оставлю ему фотоаппарат, через неделю он сделает для него камеру и вышлет мне все посылкой во Фрунзе.
Итак, если вы сумеете преодолеть все наземные трудности, предшествующие подводным, вам уже ничто не будет страшно — можете смело начинать охоту даже на гигантских кальмаров.
ПУТЕШЕСТВИЕ К ТЕПЛОМУ ОЗЕРУ
Еще в конце мая я получил письмо из Института истории Киргизской академии наук. Привожу его дословно: «Тов. Зюков, Иссык-кульский археологический отряд выезжает на место работы 15 июня 1959 г. С учетом этого времени планируйте свой приезд во Фрунзе. Легководолазной аппаратурой отряд обеспечен в достаточном количестве».
Таким образом, еще одна проблема — раздобыть акваланг — благополучно разрешилась. 14 июня я был во Фрунзе. Но 15-го выехать не удалось; большую часть участников экспедиции составляли студенты, которые сдавали в это время экзамены. Кроме того, оказалось, что легководолазное оборудование экспедицией пока не получено, оно застряло где-то на железной дороге и когда прибудет во Фрунзе, неизвестно. Со стоическим спокойствием я принялся ожидать отъезда на Иссык-Куль.
Стояла одуряющая жара. По тенистым улицам слонялись лохматые псы с высунутыми до земли языками. Когда проезжал автомобиль, в глазах пса появлялось выражение безмерного страдания: собачья традиция требовала от каждого порядочного пса, чтобы он погнался за автомобилем и по всем правилам облаял его, но у разморенных зноем несчастных животных сил на это не доставало.
Спасаясь от зноя, я просиживал по четырнадцать часов в день в городской библиотеке, знакомясь с географией и историей Киргизии.
Наконец 21 июня все были в сборе. Погрузили имущество на полуторатонный газик и в одиннадцать часов утра выехали. Если учесть, что, помимо всевозможных инструментов и приборов, запасов продовольствия на два месяца, палаток и жердей для них, в кузове находилось еще полторы сотни кирпичей, из которых предстояло сложить печь, и несколько кубометров дров, будет понятно, с какими «удобствами» разместились двенадцать участников экспедиции.
Я разговорился с Германом Прушинским — молодым инженером-строителем, страстным любителем подводного спорта. Мы быстро нашли общий язык: начали с подводной фотографии (у Геры оказалась самодельная водонепроницаемая камера для фотоаппарата «Смена») и обсуждали этот вопрос как маститые кинооператоры, хотя ни он, ни я не сделали в своей жизни ни одного подводного снимка.
А тем временем грузовичок катил по великолепному асфальтовому шоссе, обсаженному с двух сторон пирамидальными, так называемыми туркестанскими, тополями. За ними простирались цветущие ярко-зеленые долины. Аромат луговых трав, необычайно нежный и вместе с тем сильный, врывался под брезентовый навес грузовика. Такой ландшафт не изменялся на протяжении ста километров вплоть до поселка Быстровки и напоминал мне степную Украину. К тому же во время коротких остановок я постоянно слышал украинскую речь (тут еще с дореволюционных лет живет много украинцев-переселенцев), и потому временами казалось, что я нахожусь не в Средней Азии, а у себя на родине, в Киевской области. Единственным напоминанием о Киргизии были виднеющиеся вдали хребты гор со снеговыми вершинами: справа — могучий Киргизский хребет, слева — хребет Жеты-жол, который соединяется с западными отрогами Заили-ского Алатау.
За Быстровкой горы с обеих сторон начинают придвигаться все ближе к шоссе, наконец они смыкаются, и дорога входит в Боамское, или Уланское, ущелье. Здесь на протяжении полусотни километров она идет по берегу реки Чу. Это единственный путь, связывающий киргизскую столицу с Пржевальском, расположенным на восточном берегу Иссык-Куля. Западное же побережье озера с городком Рыбачье связано со столицей еще и железной дорогой, которая идет по Боамскому ущелью параллельно шоссе. Железнодорожная насыпь то высоко поднимается над Чу, то прячется в траншеи, прорубленные в каменной груди гор. По пути нам встретился товарный поезд. Странно было видеть в этой дикой горной местности с очень крутыми склонами хребтов натужно пыхтящий паровоз.
Река Чу неширока: в иных местах она сужается до полутора десятков метров, в иных расширяется, но, пожалуй, нигде в ущелье не бывает шире тридцати-сорока метров. Зато она быстрая, порожистая, ревущая и мутная. В одном месте сохранился деревянный мостик. Говорят, по этому мостику переправлялся еще сто лет назад Семе-нов-Тян-Шанский, когда двигался со своей экспедицией к западному побережью Иссык-Куля.
Ущелье постепенно расширяется, дорога делается более пологой, при этом создается обманчивое впечатление, будто шоссе спускается вниз, в то время как в действительности оно неуклонно ползет вверх. В узкой полоске долины Чу буйно растут высокие зеленые травы, густой кустарник и все те же туркестанские тополи-свечи. И снова поражает необычайно сильный аромат трав. А с обеих сторон вздымаются почти отвесные склоны гор, совершенно лишенные растительности. Недаром «боам» значит проход по скалам, обращенным к реке. То желтые, то красно-коричневые, они резко контрастируют с чудесной зеленью долины Чу. Скалы суровы и неприветливы, но зелень долины создает на их фоне своеобразный уют — здесь хочется жить. И тут живут. По дороге часто встречаются небольшие приветливые поселки.
Наконец скалы расступаются, горы снова отходят вдаль, машина вырывается в степь, покрытую мелкими острыми камнями, и вдали уже показалась бирюзовая выпуклость Иссык-Куля. Озеро это находится на высоте 1609 метров над уровнем моря и считается одним из самых высокогорных и глубоких озер мира — глубина в нем достигает семисот двух метров.
Рыбачье. Самый бедный зеленью город Киргизии. Минуем его и едем дальше по северному берегу озера. На десятки километров тянутся однообразные песчаные отмели, заваленные местами галькой. Травы почти нет, только низкорослые кустики курая да заросли древовидного, необычайно колючего кустарника джерганака — родственника русской облепихи — покрывают прибрежную полупустыню. Но поселки, встречающиеся на нашем пути, зеленеют чудесными оазисами. И тополи и благоухающие травы посажены человеческими руками.
К шести часам вечера мы прибыли на место. Палатки установили в сотне метров от берега на дне лощинки, такой же бедной растительностью, как и все побережье. Рядом на берегу — рыболовецкая артель «Якорь», в километре от нас — поселок Баетовка, в двух — село Долинка. Я пошел на берег. Окунул босую ногу в воду — желания искупаться у меня не появилось. И надо сказать, что на протяжении двух месяцев, проведенных в экспедиции, я ни разу не погружался в воду ради собственного удовольствия: температура ее в самые жаркие дни едва достигала 17–18 °C. Однако Иссык-Куль в переводе на русский язык значит теплое озеро. Оказывается, оно не замерзает зимой, поэтому его и называют теплым.
ДАВНЫМ-ДАВНО…
Наконец мы получили четыре новеньких акваланга, подвесных мотора для лодок и решили их испытать. К подвесным моторам я отношусь скептически, так как за ними закрепилась дурная слава. Любителям мотолодочного спорта хорошо известно, что можно исступленно дергать заводной шнур часами до полного изнеможения, но мотор все-таки не заводится. Каково же было мое удивление, когда наш инструктор водолазного дела, бывший тихоокеанский водолаз Толя Матиенко, прикрепив мотор к корме лодки, завел его с пол-оборота. Я не знаю, чему это приписать, совершенству подвесных моторов «Москва» или невозмутимому спокойствию Толи. Во всяком случае у меня создалось впечатление, что моторы капитулировали перед этим человеком, перестали капризничать и заводились сразу. Мое первое впечатление превратилось в глубокое убеждение после того, как выяснилось, что у других мотористов те же моторы не желали заводиться. Толе же они подчинялись беспрекословно.
Мы окрестили лодки «Османом» и «Маринкой» по названию местных пород рыб, и на «Османе» поехали в гости на биологическую станцию Академии наук Киргизской ССР, расположенную на побережье возле курортного городка Чолпон-Ата.
Высоко задрав нос, «Осман» вырвался на сверкающую гладь озера. Забрав километра на два мористее, мы пошли на восток. Я внимательно приглядывался к озеру, стараясь составить себе о нем общее представление…
Говорят, что если бы удалось посмотреть на Иссык-Куль из стратосферы, то при некоторой доле воображения вам бы казалось, что внизу лежит гигантский миндалевидный глаз светло-зеленого цвета с желтыми веками— прибрежной песчаной полосой. Но это не более, чем зрительный образ.
Иссык-Кульская котловина — типичная геосинклиналь, то есть крупный прогиб в складках земной коры. Она вытянута с запада на восток на двести пятьдесят километров. Ее географические координаты: 42 и 43° северной широты (это широта средней Италии) и 76 и 79° восточной долготы.
На севере котловину ограничивает хребет Кунгей-Алатау (Кунгей по-киргизски значит обращенный к солнцу), с юга — Терскей-Алатау (Терскей значит противоположный, то есть отвернувшийся от солнца). Эти два дугообразных хребта, образующие овал неправильной: формы, очень близко подходят друг к другу в западной и восточной оконечностях котловины, но не соединяются. На западе их разграничивает Боамское ущелье, пропиленное водами Чу в горном массиве за сотни тысяч, а может быть и миллионы лет. На востоке долина между хребтами постепенно сужается и медленно подымается до горного прохода Санташ, который является соединительным горным узлом между Заилийским Алатау и Тянь-Шанем.
Примерно посредине хребет Кунгей достигает своей высшей точки — у перевала Койсу он вздымается на 3820 метров над уровнем моря и, значит, на 2210 метров над зеркалом озера. К востоку и западу Кунгей постепенно понижается. Отдельные пики Терскея достигают высоты 4500 метров и более над уровнем моря, то есть почти на три километра высятся над озером; пики эти покрыты вечными снегами.
Оба хребта словно вырастают из земли. От их подножия без всякого перехода начинается равнинная полоса, которая плавно опускается к озеру. Лишь в нескольких местах склоны круто обрываются прямо в Иссык-Куль.
Котловина с озером удивительно напоминает блюдо-селедочницу, наполненное водой.
Иссык-Куль — бессточное озеро. Длина его 182 километра, ширина 58. Казалось бы, оно не так велико, его площадь почти в 11 раз меньше площади Аральского моря, но из-за значительной глубины объем воды Иссык-Куля превышает объем воды Аральского моря в 1,7 раза и составляет 1732 кубических километра.
В озеро впадает более 80 небольших быстро текущих горных речек. В западной его части речная система развита слабо; во время половодий через крошечный приток Кутемалды в озеро изливается часть вод реки Чу. В восточной наиболее многоводными реками являются Тюп и Джиргалан.
Островов на Иссык-Куле мало. Береговая линия слабо изрезана. Значительных заливов только два: Тюпский и Джиргаланский.
«Осман» подошел к биостанции. В небольшом светлом домике нас встретил Федор Алексеевич Турдаков — один из известных советских ихтиологов. Я не раз впоследствии приезжал к Федору Алексеевичу, к которому с первой же встречи почувствовал глубокое уважение и симпатию. Турдаков часто поражал меня своей эрудицией в области геологии, географии, философии, истории и литературы. При этом он всегда с радостью готов был поделиться своими энциклопедическими знаниями. Как много интересного рассказал он мне! Прежде всего меня, конечно, интересовала история образования озера Иссык-Куль. Вот что узнал я от Федора Алексеевича.
В 80-е годы прошлого столетия некто А. П. Чайковский, ссылаясь на главу XXXI в книге Иезекииля, где фигурирует река Тихон, и III книгу Геродота, где упоминается река Араке, выдвинул гипотезу о существовании в древности большой реки, которая вытекала из Иссык-Куля и впадала в Каспийское море. Подтверждение своей гипотезе Чайковский находил якобы и в географий Страбона. Основываясь на этом, он предлагал даже восстановить «историческую» реку путем спуска воды Иссык-Куля в Чу. Находились сторонники гипотезы Чайковского, однако и они не видели смысла в спуске озера через Чу.
Один из крупнейших ученых мира, географ и ихтиолог, академик Л. С. Берг считал, что озеро Иссык-Куль древнего происхождения, во всяком случае оно образовалось задолго до ледникового периода. В эпоху значительного распространения ледников на Тянь-Шане уровень воды в озере был гораздо выше благодаря обильному притоку талых вод с ледников. В те давние времена в озеро у его западной оконечности впадала река Чу. Она переполнила чашу озера, и где-то совсем близко от впадения реки, в том месте, где теперь начинается Боамское ущелье, образовался исток воды через хребет. С течением времени исток этот, постепенно углубляя свое русло, прорыл Боамское ущелье; с углублением русла все больше и больше воды уходило из озера. Таким образом, уровень воды в Иссык-Куле значительно понизился; Чу изменила направление, перестала впадать в озеро и повернула в Боамское ущелье. С одной стороны, Чу в свое время переполнила озеро, с другой же стороны, способствовала значительному спуску вод из него и в конце концов совершенно осушила бы Иссык-Куль, если бы не потеряла связи с ним.
Но почему же все-таки Чу перестала впадать в озеро? Было высказано такое предположение: Чу в своем устье за миллионы лет нанесла массу эрозионного материала, который запрудил реку, и доступ вод реки в озеро прекратился. Однако экспедиция геоморфологов, побывавшая на озере в 1957 году, выяснила иную картину.
Дело в том, что Иссык-Кульская котловина и поныне является живой синклинальной областью. В ней все время происходят тектонические процессы — сдвиги земной коры. Ведь горообразовательный период на нашей планете не прекратился: в одних местах наблюдается опускание земных пластов, в других, наоборот, повышение, горы растут. И вот геоморфологи обратили внимание на небольшой холм Босбармак, расположенный неподалеку от бывшего устья Чу. Внимательное исследование холма показало, что холм этот молодой, возник сравнительно недавно и сейчас продолжает расти. Первое время река Чу прорывала холм, образовавшийся у нее на пути, но затем холм начал расти так быстро, что Чу уже не успевала углублять свое русло и в конце концов повернула в Боам…
После того как озеро перестало быть сточным, началось его осолонение: горные реки несли в Иссык-Куль растворенные соли, вода из озера постепенно испарялась, и солей накапливалось все больше. За истекшие тысячелетия соленость достигла в озере 0,6 %, отсюда и пошло второе киргизское название Туз-Куль — соленое озеро. Иссык-кульская вода содержит растворенными соли натрия, калия, кальция, магния, кремния, хлора, железа и радона. Это дает возможность предполагать, что вода озера целебна и может быть использована при лечении желудочно-кишечных заболеваний. Во всяком случае для питья она пригодна, по вкусу напоминает нарзан.
Работу по определению возраста Иссык-Куля как бессточного водоема провел Л. Бондарев. На основании солевого баланса и современного содержания хлора в озере возраст бессточного Иссык-Куля определен в сто две тысячи лет.
— Вот те сведения об Иссык-Куле, которыми мы пока располагаем. Многое еще предстоит расшифровать, — закончил свой рассказ Федор Алексеевич.
Мы молча сидели на берегу у самой воды… Солнце успело склониться к западу и повисло над одной из вершин Кунгей-Алатау.
Местные рыбаки упорно убеждали меня в том, что Иссык-Куль на редкость красивое озеро, но прелесть свою оно скрывает до времени, подобно стыдливой красавице, и подсмотреть ее можно только случайно, украдкой…
Передо мной на многие километры простиралась тускло-бирюзовая пустынная поверхность воды. В чем же тут особенная красота? Вообще всякая большая водная поверхность обычно кажется пустынной, но на Иссык-Куле ощущение пустынности охватывает человека, с особой силой. Может быть, потому, что южные склоны Кун-гей-Алатау совершенно безлесны. На неприветливых бурых его склонах глазу не на чем задержаться — пустынность суши и воды дополняют и усиливают друг друга. Терскей-Алатау, отчетливо видный с северного берега на расстоянии семидесяти-восьмидесяти километров, протянулся беспрерывной цепью вершин, очень похожих друг на друга. В серо-голубой дымке до начала вечных снегов и с ослепительно белыми пиками цепь эта в общем казалась мне утомительно однообразной.
Но вот диск солнца начал спускаться за одну из вершин Кунгея, и в несколько секунд пейзаж преобразился. Снежные вершины Терскея вспыхнули золотом и заиграли нежными радужными тонами от светло-розового до сине-фиолетового. Тут-то стало понятным название Алатау, что значит в переводе на русский язык «пестрая гора». Все цвета спектра, вся неисчерпаемая палитра природы-художника была представлена здесь. На белых вершинах хребта краски различных тонов мягко переходили одна в другую. Но отражаясь в бирюзовых волнах озера, они резко контрастировали между собой и составляли пестрый восточный ковер. Так вот где подсмотрели среднеазиатские ковроделы удивительные сочетания тонов для своих артистических изделий!
Неожиданно солнце скрылось, краски поблекли… Но мы еще долго сидели молча, не двигаясь, завороженные сказочной прелестью восточной «стыдливой красавицы», которая на несколько минут приподняла чадру, явила миру свой лик и снова ее опустила.
Тепло распрощавшись с гостеприимным хозяином, мы сели на наш «Осман»; затарахтел мотор, и лодка вырвалась на серебряную гладь озера, залитую ярким светом полной луны.
СТРАНИЦЫ ЛЕТОПИСИ
Странно действует на человека лунный свет, отраженный и усиленный зеркалом водной поверхности. Свет этот постепенно и вкрадчиво сковывает тело, боишься двигаться, чтобы не производить шума и ничем не нарушать холодного великолепия лунного безмолвия. Рокот мотора не в счет; к нему быстро привыкаешь и не замечаешь его. Видишь и словно осязаешь только эту воду и этот прозрачный свет. Лунные лучи пронизывают озеро, кажется, до самых таинственных глубин. Может быть, на том самом месте, над которым мы сейчас проплываем, находится разгадка Иссык-Куля. Мысли настойчиво проникают в глубь давно минувших веков…
Задолго до появления тюркских племен в Средней Азии, а значит и в Иссык-Кульской котловине, в первом тысячелетии до н. э. создаются племенные союзы саков. О них упоминают древние китайские летописи и иранские клинописи. «В сакском племенном союзе господствовали патриархальные отношения, но большим почетом пользовалась и женщина. Высокое положение женщины в сакском племенном союзе свидетельствует о том, что пережитки матриархата были достаточно сильны ещё в это время. Древние авторы указывают, что. в битве саков с мидянами участвовала царица Зарина, женщина воинственная, которая не раз была ранена в бою. Другая женщина, Спаретра, жена одного из сакских вождей — Аморга, взятого в плен персами, возглавляла многочисленное войско, где воинами были женщины, и освободила мужа из персидского плена»[1].
Саки были кочевым воинственным и сильным народом. Их храбрость высоко ценилась царями Персии. Еще Геродот указывал, что «из варваров храбростью отличались пехота персов и конница саков». «Стремительность передвижения, неустрашимость в бою послужили причиной того, что ахеменидские цари стремились привлечь их в ряды своих войск. Еще в VI в. до н. э. саки успешно отразили походы персидских царей, в частности Дария I. Известно, что саки участвовали затем на стороне персов в греко-персидских войнах V века — во время знаменитого Марафонского сражения в 490 году до н. э. и в битве при Фермопилах в 480 году до н. э.
Сакские племена оказались силой, которую не удалось сломить самому Александру Македонскому. Завоевав владения древней Персии, проникнув в Индию и покорив оседлые народы Средней Азии, Александр Македонский вышел к берегам реки Сыр-Дарьи, видимо, в районе Ходжента (Ленинабада), где основал город Александрию Крайнюю в 329 году до н. э. Но его попытки покорить саков не увенчались успехом. Всего 80 стадий (около 15 км) на восток от Сыр-Дарьи прошел великий полководец и вынужден был повернуть обратно. Он не только не причинил вреда сакам, но и сам с трудом сохранил свою армию в боеспособном состоянии»[2].
Сила саков заключалась не только в том, что они были искусными, отлично вооруженными воинами, но и в большой их сплоченности. Однако к III веку до н. э. в обществе саков постепенно возникает материальное неравенство между отдельными семьями. Богатая родовая аристократия захватила власть и политические права в свои руки. Племя разделилось на власть имущих и бесправных, недовольных: сплоченность саков оказалась подорванной.
В конце III века до н. э. сак И уже не могли противостою ять другому высокоорганизованному кочевому племени гуннов, и их племенной союз распался под ударами центральноазиатских кочевников. Некоторые племена, входившие в союз саков, образовали новый племенной союз.
Преемниками саков на Тянь-Шане явились усуни.
Невесело было во дворце китайского императора. Многочисленные придворные перешептывались между собой, сокрушенно качали головами и разводили руками. И сам Сын Неба, император Гянь Юань, сидел на троне с омраченным челом. Императору донесли, что юэчжийский владетель, теснимый гуннами, ушел со своим народом на запад, но и там не спасся от преследователей. Гуннский военачальник Лаошань убил юэчжийца во время сражения, а из его черепа сделал сосуд для питья.
Гянь Юань печалился, конечно, не об участи юэчжийского владетеля. Озабочен он был все усиливающимся влиянием гуннов у северных пределов своей страны. Они закрывали доступ Китаю в богатые среднеазиатские страны через Тянь-Шань, а именно здесь проходили древние торговые пути, по которым стекались в Небесную Империю несметные азиатские богатства. Гуннов необходимо было обуздать. Но как это сделать? Вступить в единоборство с гуннами казалось рискованным: это был могучий противник, которому в последнее время сопутствовала военная удача. Гуннов можно разбить лишь совместными усилиями с надежным союзником., И тогда Гянь Юань решил направить в страну Юэчжи (Бактрию[3]) посольство, восстановить дипломатические отношения с ней и заключить союз для совместной борьбы против гуннов. Однако посольство должно было неминуемо проходить по гуннским землям, а для этого следовало подыскать смелого и сметливого человека, способного провести незаметно посольский караван. И такой человек отыскался. Он сам вызвался принять на себя сложную дипломатическую миссию. Это был Чжан Цянь[4] — начальник привратного караула.
Около 136 года до н. э. отряд более чем в сто человек, возглавляемый Чжан Цянем и его помощником Танъи-фу, вышел за пределы отечества и вступил на вражескую землю. Но вскоре гунны захватили посольство в плен. Начало дипломатической карьеры Чжан Цяня оказалось удивительно неудачным.
Гуннский владетель, носивший титул шаньюй, велел привести к себе пленных и спросил: «Юэчжи от нас на север. По какому же праву китайский император отправляет туда посольство? Если бы я захотел отправить посланника в Южный Китай, то согласился бы китайский император с моим желанием?»
Чжан Цянь ничего не мог ответить. Но, видимо, он чем-то понравился шаньюю, так как шаньюй не только не подверг его казни или наказанию, а, наоборот, дал полную свободу в пределах своих владений, сохранил за ним бунчук посланника и женил на гуннке, от которой у Чжан Цяня родился сын. Возможно, шаньюй уже тогда сумел разгадать недюжинные способности будущего знаменитого дипломата и браком хотел удержать его при себе. Чжан Цянь пробыл у гуннов десять лет и все же бежал из плена со своими спутниками.
Поделиться книгой: