Яичница из гангстеров

— Мне казалось, вы хотели говорить о Джо.

— Я и хочу. Но Эдди меня заинтересовал. Прелестный малый.

— О, у него есть собственное предприятие. Джонсон-Кэш Кампани. Они производят оборудование для отопления и вентиляции. Я не очень в этом разбираюсь, но Эдди получает приличные деньги.

— Его собственное предприятие? Судя по названию, это скорее товарищество.

— Так и есть. То есть, так было. Сейчас Эдди единственный владелец.

— Сейчас?

— Четыре или пять месяцев назад его компаньон погиб от несчастного случая. Уличная катастрофа или что-то вроде. Как Эдди мне объяснил, оба компаньона застраховали свое дело сообща, так что если бы один из них умер, то оставшийся в живых получил бы значительную сумму. Насколько я понимаю, фирмы часто выплачивают в таких случаях страховую премию.

— Так, так.

— Что вы хотите сказать этим «так, так»? — спросила она достаточно любезным тоном.

— Несчастный случай на улице. Как с вашим братом?

— Н-ну… нет, не совсем так. — Она слегка нахмурилась и искоса посмотрела на меня. — Странные вопросы вы задаете, очень странные. — Она провела руками по своим укороченным брюкам, как бы оглаживая их, и похлопала себя по голым коленкам, не спуская с меня глаз.

— Хотите выпить? Я приготовлю, — сказала она.

— Великолепно. С удовольствием.

Она подошла к разноцветному бару и принялась за дело.

— Бурбону?

— Прекрасно. С водой.

Она вернулась, везя перед собой низкий столик, отделанный хромом и стеклом и снабженный роликами снизу и всем, что надо для подобного угощения, — сверху. Столик был низкий, и чтобы везти его, ей пришлось все время наклоняться. Я не мог не видеть. Закрыв на мгновенье глаза, я сказал себе: — Нет, не смотри, Скотт. Не смотри, Скотт. Помни: ты пришел расследовать, не более.

Я открыл глаза. Она протягивала мне прохладный напиток, и через стакан я увидел ее красные губы, изогнувшиеся в улыбке.

Я взял от нее стакан.

— Спасибо, — сказал я. — А теперь расскажите про Джо. Какой он был человек? С кем общался? Кто были его друзья — мужчины, женщины, возлюбленные? Неприятности, какие он мог иметь. Не попал ли он в беду, не было ли у него врагов? — Я умолк и посмотрел на нее. — Надеюсь, я вас не очень расстраиваю своими вопросами?

Она покачала головой, и ее рыжие с оттенком ржавчины волосы всколыхнулись у нее на плечах.

— Нет. Ничего. Я не очень убита, признаюсь. Мы не виделись с Джо много лет, — до самого его возвращения. Постараюсь рассказать вам все, что знаю. Вас, наверно, интересует то, что с ним было с тех пор, как он вернулся?

— С тех пор, как он вернулся? — Мы говорили о нем так, будто он жив.

— Он пробыл несколько лет на Востоке. Вернулся месяцев шесть назад. В январе прошлого года, пожалуй.

— Хорошо. Отсюда и начните.

Я отпил глоток бурбона. Это был хороший бурбон и легко проскочил внутрь, как и положено хорошему бурбону. Я посмотрел на часы. Семь-тридцать; видно, предстоит одна из жарких, душных ночей. Я отпил еще немного бурбона и откинулся на диванные подушки.

Робин сказала:

— Ну вот; Джо, когда приехал, конечно сразу разыскал меня. Я устроила его у себя, и он начал искать работу. И поступил к некоему мистеру Драгуну в его магазин новинок.

Я усмехнулся.

— Я знаю Флеминга. И его магазин новинок тоже. Знаю я, какие там новинки!

Она улыбнулась — губами и глазами.

— Ну ладно, мистер Скотт. Он поступил на работу к букмекеру. Это вас больше устраивает?

— Больше.

— Мне это не очень нравилось, но Джо искал работу, а тут представилась возможность: один из помощников мистера Драгуна заболел.

— Это мне понятно.

Она вопросительно взглянула на меня, — видимо, мой тон ее озадачил, — потом продолжала:

— Ему там нравилось, и он работал там до — до этого несчастья.

— С кем он дружил?

— Ни с кем особенно. Он был в хороших отношениях с некоторыми из тех, кто тоже работал в магазине, — она улыбнулась, — новинок. Потом, он конечно был знаком с Эдди и кое с кем из игроков, которых он обслуживал.

— А Эдди был как-нибудь связан с Драгуном?

— Да, особенно во время скачек на Северном ипподроме. Он увлекается игрой на скачках. Там я и встретила Эдди.

— О’кэй. Вы не знаете, не было ли у Джо каких-нибудь неприятностей?

— Не было. Решительно никаких, мистер Скотт.

— Называйте меня Шеллом.

— Шелл. Это имя мне нравится; оно вам подходит. А на моей этикетке — Робин Виктория Эллен Брукс.

— Так длинно?

— Так длинно. Можете сократить и оставить только Робин.

— О’кэй, Робин, у вас есть какая-нибудь фотография Джо? А то я знаю его только по описанию.

— Конечно, есть. Погодите минутку. Можете налить себе еще, если хотите.

Я захотел.

Пока она искала фотографию — в спальне, еще где-то в глубине дома, я налил в стакан бурбона, подлил воды и бросил туда кубик льда. Она вернулась с пачкой фотографий, включила верхний свет и подала фотографии мне.

Четыре были сняты в ночном клубе и подписаны: «Робин — с любовью, Джо» и «Робин — с днем рождения. Желаю счастья. Джо.». На одной он был снят перед домом; а последняя представляла собой тонированный портрет, восемь на десять, сделанный в ателье и подписанный, — красными чернилами, красивым, плавным почерком: «Робин — со всей любовью — Джо». Я вернул ей фотографии, кроме этой последней, — мне хотелось рассмотреть его получше. Он был, видимо, небольшого роста, недурен собой, блондин вроде меня; жидкие усики над верхней губой выглядели так, будто он забыл побриться; волосы он носил длинные, зачесывая их назад и за уши; на подбородке виднелся небольшой шрам. «Да, недурен, — подумал я, — только немного слабохарактерный. Лет двадцати четырех или пяти, — скажем, на год или два младше Робин». Я отдал ей портрет.

— Бренные останки Джо Брукса, — сказала она. В ее тоне мне послышалась печаль.

Чтобы немного рассеять ее, я сказал: «Джо — а дальше? Еще какие-нибудь имена, кроме Джо?» Я взглянул на нее, посмеиваясь, — от выпитого бурбона по телу разлилось тепло.

— Просто Джо.

— Просто Джо?

— Ну, Джозеф. Джозеф Брукс. И все.

— Должно быть, все имена истратили на вас, а?

Она кивнула в ответ, вертя в руках свой стакан. Он был пуст. Мой — тоже. Ужасно!

— А как насчет подруг?

— Ни одной. Во всяком случае, я ни об одной не слыхала от него. Иногда он выходил пройтись с приятелями. Пожалуй, это и все. Изредка — партия в покер или холостяцкая пирушка. Никаких женщин. — Она смотрела на портрет. — Он был довольно красивый. Просто не любил валять дурака. Большую часть времени сидел дома и читал отчеты о скачках и справочники о лошадях.

— Вы уверены? — спросил я. Подобный образ жизни всегда вызывал во мне какое-то раздражение. Возможно, потому что он был мне чужд. Решительно и определенно.

— Да, судя по тому, что я знаю, — сказала она.

— А вы? Я имею в виду тот вечер, когда он погиб. Где были вы? Полиция сюда приходила?

— Да. Я весь вечер сидела дома. Смотрела телевизор. Полиция явилась часов в одиннадцать или немного позже. Через час или два после ухода Джо. Я не знала, куда он пошел. Он только сказал, что хочет ненадолго встретиться с приятелем — Гарри Зэрклом. И вдруг приходят полицейские и говорят мне, что его сбила машина. Они задали мне почти те же вопросы, что и вы, только, боюсь, я тогда не придала им должного значения; я как-то растерялась.

При упоминании Гарри Зэркла в моей памяти тотчас возникла картина — маленький человек с окровавленным лицом в кабинете Драгуна.

— Зэркла? — переспросил я. — Вы сказали, Джо пошел повидаться с этим парнем — Зэрклом?

— Да, так он сказал.

— Это его друг?

— Да. Кажется, он довольно часто встречался с ним на работе. Думаю, один из тех, кто ставит на лошадей. Я его ни разу не видела.

Я мысленно взял все это на заметку: пригодится.

— Еще что-нибудь? — спросил я.

— Нет, пожалуй. Полиция задала мне несколько вопросов, а потом мне пришлось поехать с ними для опознания тела. Это было ужасно. — Она содрогнулась и поднесла к губам стакан. Ее как будто удивило, что он пустой.

Она вздохнула и покачала головой.

— Не будем поддаваться мрачным настроениям. — Она улыбнулась.

— Выпьем?

— О’кэй. Один напоследок. — Мне не хотелось превращаться в свинью. Уж слишком крепкий этот бурбон. Впрочем, разве бывает слабый бурбон? Но, судя по моему самочувствию, этот был просто убойный.

Между нами был столик для коктейля, и она склонилась над ним и стала наливать и смешивать. Я уже говорил, что из четырех пуговиц на ее блузке три были расстегнуты. Она наклонилась довольно низко. На этот раз я не закрыл глаза. Я ведь уже закончил свою работу, — во всяком случае, на сегодня.

На ней не было бюстгальтера, я не просто предполагал, — я был в этом совершенно уверен. Никакого бюстгальтера, только его начинка. Но какая начинка!

В восхищении я не мог отвести от нее взгляда, и в этот момент она подняла глаза и поймала меня с поличным. Она не отпрянула, не вскрикнула, не попыталась ничего скрыть. Она просто улыбнулась. Немного ехидно, как мне показалось. Как я надеялся.

— Новейший стиль, — сказала она.

— Как это?

— Стиль. Сейчас это крик моды.

— Крик. Гм… — Я ждал этого много лет. Я раза два глотнул, бросил еще один взгляд и сказал весьма глупо: — Мило. Наверно, прохладно.

— Да, — сказала она. — Летом очень приятно.

— Летом очень приятно. У-гу.

Она приготовила коктейль и села, выпрямившись. Все стало на свое место, в том числе и мои глаза.

Все было совсем не так, как я себе наметил. Я хотел выпить один стакан и вежливо попросить второй. Но вместо этого мы сидели, прихлебывая из наших стаканов, и вели светскую беседу. Я узнал, что ее родители оба умерли. Мать — при ее рождении, отец — как раз когда она окончила школу в Голливуде. «Нет, я никогда не думала о том, чтобы стать киноактрисой, ха, ха. Глупый мальчик. Нет, право же, я серьезно. Глупый, глупый, глупый». Она выполняла разную работу: билетерша в кинотеатре, кассир, какое-то время официантка; сейчас иногда модельерша. Я рассказал ей, что небольшой шрам над левой бровью — след от раны, полученной, когда на меня напали тринадцать хулиганов, — ну, и отделал же я их, пообрывал им руки и ноги и избил до смерти. «Ага, тринадцать. Ага, до смерти.» К тому времени, когда я поубивал всех этих хулиганов, пробило восемь часов.

Я встал, почти не шатаясь.

— Спасибо за информацию, Робин. Мне надо еще зайти в два места. У меня была шляпа?

— У вас не было шляпы. — Она проводила меня до двери, открыла ее и остановилась, прислонившись к стене. — Если что нужно, приходите еще, — сказала она.

Я сжал зубы, кивнул, окинул ее взглядом и вышел.

Глава третья

Солнце уже давно зашло, но на Бульваре Беверли было светло от фар льющихся непрерывным потоком автомобилей. Канун субботы, — люди покидали город: школьники старших классов устремлялись в занятых напрокат смокингах к огням ресторанов, захватив с собой накопленные за три месяца сбережения; кинозвезды в наброшенных на плечи норках, в темных очках спешили к резервированному столику в каком-нибудь фешенебельном клубе на Сансет-Стрип. Где-то в Лос-Анджелесе, в темном переулке или, может быть, в номере дешевой гостиницы, грабили, раздевали парня. Рабочие, служащие и чиновники наводняли город. И все эти люди обливались потом, как пьяницы в паровой бане. Ч-черт, ну и жарища! Кому-нибудь следовало шить нижнее белье из промокашки. Они бы сколотили себе целое состояние.

Я забрался в кадиллак, включил вентилятор и ввинтился в плотный поток машин на Беверли, держа курс к центру и полицейскому управлению. Никаких развлечений для меня, во всяком случае сегодня. Может быть, после завершения моего дела. Когда я его закончу, я получу большие деньги. Мой клиент, плативший за мои первоклассные услуги, вполне мог себе это позволить.

Вот как это началось. Я кормил дюжину рыбок гуппи, которые жили у меня в десятигаллонном аквариуме, в моей конторе в Хэмилтон Билдинг на Бродвее. Вдруг зазвонил телефон. Во мне шевельнулась надежда.

Человек на другом конце провода и был тот щедрый богач: Виктор Пил; и звонил он из одного сверхшикарного «ночного местечка» на бульваре Уилшир. Он хочет предложить мне работу, сказал он; не пожелаю ли я, если смогу, приехать к нему? Я смог и пожелал. И поехал.

«Ночное местечко» Пила называлось, с полным основанием, «Сералем», что в словаре Уэбстера определяется как гарем или, в более широком смысле, как место предосудительных удовольствий. Мне случалось бывать там и раньше, однако не по делу. Не по такого рода делу.

Вы входите и, после хотя бы частичной видимости на Сансет-Стрип, попадаете во тьму, которая в первую минуту кажется вам абсолютно черной. Но когда ваши глаза привыкают к сумраку, оказывается, что здесь прохладно и приятно.

Одна из причин этой приятности — девушка слева от вас, которая принимает у вас шляпу. Вы даете ей какую-то мелочь и восхищаетесь тем, во что одета эта молодая леди. И самой леди тоже. Ее наряд повторяется на всех девушках в Серале, но вы ничуть не в претензии из-за этого повторения: сверкающие поддельные бриллианты, которыми усеян рискованно-минимальный лифчик, — он выглядит прозрачным, но только выглядит; и подобие длинных шаровар, напоминающих те, что носят юные турчанки в приключенческих фильмах, и сшитых из легкой материи, которая выглядит прозрачной, — и не только выглядит. Полюбовавшись костюмом хорошенькой гардеробщицы, которая тем временем смотрела на вас, улыбаясь, как одна из любимых жен Султана, вы делаете поворот кругом, низвергаетесь по трем ступенькам и попадаете в ночной клуб как таковой. (Некоторые говорят: «как таковой-растаковой».).