Некоторые говорят, что я взял себе за правило не слушать ничего интересного ни о ком, у кого нет рыжих волос.
Я задумался — как там Тинни.
— Набил брюхо, — сказал я. — Пока вы все здесь, пойду огляжусь снаружи.
Белинда кинула на меня ужасный взгляд.
— Рискни. Я не попытаюсь спастись бегством.
Я забрал свою «палку» и вышел — просто чтобы размять ноги.
Наблюдателей Белинды было легко обнаружить. Все они меня узнали. Они были с Белиндой, когда она забрала меня с Фактори-слайд. Доложить им было не о чем. Двое из них так соскучились, что поговорили бы о чем угодно и с кем угодно.
Однако последнему, третьему, нечего было сказать: он не видел ничего интересного. Зато кое-что интересное видело его. Он как будто дремал на верху лестницы, ведущей в подвал, и был мертв достаточно давно, чтобы тело успело остыть.
Несколько лет назад это меня бы не всколыхнуло. Тогда каждая ночь приносила урожай трупов для утренней жатвы. Но наш великий город запутался в шипах перемен. Небрежно сделанные кадавры стали редкостью. Отбор директора Релвея был суров.
Я созерцал представшую передо мной сцену с притупленными временем чувствами и мыслями. Погибший не был одним из шайки, сопровождавшей карету Белинды. Он не погиб в страхе, потому что его не встревожило приближение того, кто с ним такое сотворил.
Я подошел к стене под окном Морли.
Она была из красного кирпича. И блестела. И на булыжниках тоже что-то высыхало. Кучка козьего помета лежала в нескольких футах от блестящего места. На помете пировали мухи.
Я подивился, что все прошло так тихо. Высшему персоналу «Огня и льда» не мешало бы знать настоящие имена некоторых умело размещенных клиентов.
Настоящие имена были не просто полезны в колдовской игре, они были неоценимы в политике и шантаже. Даже пассивного рода шантаж обеспечивал ремонтные работы и похвальное присутствие полиции. Или ее отсутствие.
Улицы были в идеальном состоянии. Ночные фонари — на месте и не разбиты. Нигде не видно ни одного краснофуражечника.
Вообще никого не было видно. Что объясняло, почему мертвец мог остывать, не подняв вокруг шумихи.
Я по второму разу обошел наблюдателей Белинды. Потом вернулся с рапортом.
Ди-Ди и Краш закончили свои труды; я повстречал их на полпути. Белинда сидела на краю кровати Морли, держа его за руку. Она встрепенулась и отодвинулась со слегка виноватым видом.
Я не обратил на это внимания.
— Он выглядит так, будто возвращается.
— А ты выглядишь скверно, — сказала Белинда. — Что случилось?
— Кто-то убил твоего человека, наблюдавшего за окном. Если захочешь посмотреть, взгляни направо, на верхушку той лестницы, которая в добрых сорока футах отсюда.
Белинда посмотрела.
— О. Теперь я вижу его. Он как будто спит.
— Вот почему никто ничего не замечал, пока я не попытался его разбудить.
За одно биение сердца Белинда перешла от озабоченности к угрюмости.
Она кивнула, но продолжала пялиться на мертвеца.
Мертвые тела и части тел очень скоро испоганят статистику крупных преступлений директора Релвея.
— Позволь догадаться. Те идиоты так ничего и не видели.
— Нет. Видели. Но мне пришлось опросить их дважды. Они только думают, что ничего не видели. Как только они услышали, что их друг мертв, они вспомнили, что мимо на запряженной козой тележке по направлению к центру города проезжала старуха.
— В чем прикол? Я не в настроении играть в загадки и отгадки.
— У нее ушло больше часа, чтобы добраться от парня, дежурящего на севере, до парня, дежурящего на юге. На такой путь должно было уйти пять минут. Парень, увидевший ее первым, сказал, что слышал ее приближение. Человек на юге сказал, что ничего не слышал. Бам! И вдруг она здесь. Она его напугала. Он говорит, что от ее повозки разило.
— Вот как?
— Вот как.
— Когда я смотрела из окна, там не было никакой повозки. После того, как ударила тварь твоей дубинкой.
Я подошел к окну.
— Если повозка находилась рядом со стеной, ты бы ее и не увидела.
— Пойду принесу письменные принадлежности.
— Э-э…
Она меня опередила.
— Мне нужно послать записку Пулар Синдж. С предложением работы.
— Но…
Я не хотел, чтобы моя маленькая крысодевушка впуталась во что-нибудь смертельно опасное. Только не снова.
Когда у Белинды есть цель, она не мешкает. Она вернулась с письменными принадлежностями раньше, чём я закончил инвентаризировать улучшения в состоянии Морли.
— Я принесла побольше бумаги. Я еще напишу отдельное письмо, чтобы Синдж передала его Джону Пружине. Возможно, мне придется заключить субподряд.
Она была в красной зоне.[2] Кому-то сильно не поздоровится. Я надеялся, что этот «кто-то» будет не она. И не Морли. И особенно не я.
— Я тоже должен послать записку — Тинни.
17
Я и вправду написал записку. И, как только закончил, она показалась мне такой поверхностной, что я ее не отослал. Тинни знала, что происходит. Что бы я ни написал, это не изменит ее мнения.
Моя дражайшая стала упорствовать в своем агрессивном поведении. Придя к какому-то мнению, она не позволяла фактам становиться на своем пути. Мои друзья считали, что в этом виноват я. Меня и Тинни связывала долгая история. Когда я стоял на задних лапках, она сворачивала агрессию. Но я и вправду кое на что закрывал глаза, потому что так с ней было легче ладить.
Мне полагалось охранять кое-кого, о ком было неизвестно, что он жив, в тайнике, где никто не подумал бы его искать. Человек, спроектировавший это убежище, потерпел крах. Кто-то уже попробовал влезть через окно. Охранник лишился жизни. А потом, не прошло и часа после отъезда Белинды, в комнату легкой походкой вошел тот, кого я меньше всего ожидал увидеть.
Со мной были Ди-Ди и Краш. Ди-Ди обожающе смотрела на Морли слишком юными глазами, в то время как Краш строила злые козни, замышляя обскакать свою маму, как только Морли очнется.
Я уже попадал в странные ситуации, но не такого рода, когда мать выглядела младше дочери и действовала соответственно, когда обе они были профессиональными проститутками, неистово соперничали друг с другом и отчаянно желали позитивных отзывов от человека, права на которого предъявила плохая женщина, стоящая куда выше них в пищевой цепочке.
Я кончил наглухо заколачивать окно.
— Превосходно, Гаррет. Хорошо проделанная работа.
Я услышал мягкую поступь по ковру в коридоре. Повернулся.
Вошел Дил Релвей. Сам директор. Ужасный быстрый меч закона, выглядевший более старым и утомленным, чем тогда, когда я видел его в последний раз. Я слышал, что он больше никогда не покидает Аль-Хар. Слишком много аутсайдеров жаждали переломать ему кости.
Он был невысоким и уродливым парнем. Когда-то по его семейному дереву взобрался наглый гном, сорвавший запретный плод. Примесь крови Других Рас проявлялась в течение нескольких поколений.
Креатура Релвей была слишком эффективной. О его появлении предупредил лишь шорох его обуви по ворсу ковра.
Он осмотрелся и заметил:
— Примерно то, чего я и ожидал. Вы, леди, кончайте свое дело и уходите.
Они понятия не имели, кто перед ними.
— Все в порядке, — сказал я. — Он не враг.
Нахмурившись, Ди-Ди и Краш неуверенно отчалили в дом, кишащий краснофуражечниками.
Релвей осмотрел Морли.
— Трудно поверить.
— Кому угодно может не повезти. Что привело вас сюда, как снег на голову?
— Надежда, что я могу разузнать нечто полезное, чтобы справиться с проблемой, которая не дает мне покоя почти с тех пор, как ты выбыл из игры.
Его тон и манеры были небрежными. Когда я видел его в последний раз, он не был таким спокойным.
— Вы понимаете, где вы? В чье заведение явились без приглашения?
— Не это меня заботит. Сейчас ее и мои интересы совпадают. В будущем я, вероятно, накрою ее.
— Хорошо иметь подобную уверенность. Но вам, сэр, суждено умереть молодым. И, когда это случится, вы откажетесь поверить, что такое могло с вами произойти.
Релвей не был ни огорчен, ни сконфужен. Я почувствовал к нему своеобразную жалость. А еще я сам не знал, о чем говорю.
— Ты на некоторое время отстранился от дел, Гаррет. Парадигмы изменились.
— Много убитых и раненых? Большой ущерб собственности?
Я не был уверен, что такое парадигмы. И, судя по виду директора, он вряд ли это объяснит.
— Рад за вас. Но почему все же вы возникли прямо сейчас, прямо здесь?
— Давай заново приспособимся друг к другу и проведем переоценку. В данный момент меня не интересует, что мистер Дотс может сделать со своей жизнью. Я даже не заинтересован в шкуре мисс Контагью. Я заинтересован в том, чтобы вступить в контакт с кем-то или чем-то, ответственным за состояние мистера Дотса.
— Это почему?
— Я дал зарок защищать короля и корону. Что-то здесь собирается напасть и на то, и на другое. Твой друг мог случайно наткнуться на это «что-то».
Итак. Релвей почувствовал угрозу, потому что не знал всего, что происходит в нашем изумительном городе.
Мы поговорили, хотя мало толковали об умозаключениях. Полчаса спустя мы расстались, и я считал, что ни один из нас не извлек пользы из этой беседы, пока не осознал, как сильно я утратил былую форму. Релвей извлек для себя очень многое, слушая то, чего я не сказал. И не спрашивая о том, что узнал от Джимми Два Шага. Мне следовало бы раньше догадаться, хотя я и отсиживался здесь, не видя никого из внешнего мира, кроме Белинды.
Коротышка заглянул меж занавесок моих грез.
Получив передышку, я расслабился достаточно, чтобы понять, что Релвей приходил забросить удочки. Он жаждал информации о чем-то, что глубоко его тревожило, — и я не помог ему, несмотря на свою откровенность.
Команда Релвея покинула «Огонь и лед» поэтапно, тщательно охраняя директора. Так сказала Краш, которая принесла ланч, как только жуткий коротышка ушел.
Я ненавидел себя за свою идиотскую реакцию на девушку ее возраста — и в то же время чувствовал боль, потому что девушка ее возраста считала парня моего возраста просто скверной шуткой. Но она могла смотреть глазами с поволокой на Морли Дотса, почему-то полагая чудесным то, что она меняет подгузник большому мальчику, темному эльфу, который был куда старше меня.
Краш не интересовалась Гарретом-мужчиной. Точкой нашего соприкосновения был Морли. Она призналась, что понятия не имеет, кто он такой на самом деле. Но, возможно, его знает Ди-Ди.
Плаксивый парень, сидящий во мне, спросил:
— Тогда почему ты капаешь над ним слюной?
Мое мнение о ней драматически возросло: она немного подумала, прежде чем ответить.
— Не знаю. Когда я пытаюсь понять это с логической точки зрения, даже не знаю. Он колдун?
— Твои догадки будут ближе к истине, чем мои. Ты ведь женщина. Мне никогда не удавалось понять. Может, от него исходит некий запах, потому что он вегетарианец.
— Сомневаюсь. Как бы то ни было, если речь идет обо мне, наверное, все дело в соперничестве с Ди-Ди. И у него возбуждающая репутация. Он плохой, он красивый, и он имел связь со знаменитыми женщинами. А если не считать всего остального, остается чистой воды любопытство. Что такого особенного находили в нем все эти женщины?
Я угрюмо поразмыслил о Морли. Как-то раз он сказал мне, что тяжко трудился над своей репутацией. Создавая ее и оповещая о ней, он обеспечивал себе неиссякаемый поток леди, гадавших, что в нем такого возбуждающего. Морли настаивал, что тут нет никакого обмана. Он давал оправдания женщинам, чтобы те могли потакать своим испорченным желаниям.
Краш закончила работу, и у нее не осталось оправданий, чтобы здесь болтаться. Она ушла без извинений, без прощальных слов, без разбитого сердца.
Я закрыл дверь и подпер ее своей раскладушкой. Прилег соснуть, но сон мой продлился всего часа два-три. А потом меня снова разбудили. Я воспользовался ночным горшком, после чего проверил окно.
Оно все еще было заколочено.
С другой стороны, в него было вставлено стекло. А стекло можно разбить.
18