Дары данайца

— Ну, раз нам на протяжении веков советовали побеспокоиться о спасении души, то вряд ли она полностью бессмертна.

Ага, интуиция не подвела, данный индивид с удовольствием кинулся в рассуждения:

— Хм, на удивление правильный ответ. Ибо современные представления о душе человека по большей части глупость, заблуждение. Так вот, душа или по нашему энергоинформационная матрица человека, легко переживет смерть тела, в котором развивается, но, к сожалению, она так же смертна, просто смерть ее может произойти на другом энергетическом уровне. А так как она состоит из нескольких оболочек, то есть уровней, то и распад ее тоже проходит в несколько стадий, под конец от нее остается «зерно», которое, собственно говоря, и является основой ее существования. Теперь вам понятны некоторые рассуждения о существовании ада и Рая?

— Следуя новым рассуждениям, ад это то место, где происходит распад оболочек души в зависимости от тяжести содеянного. — Сделалочередное предположение.

— Как бы сказало наше выродившееся профессорское племя, авансом вы ответили на удовлетворительно. — Усмехнулся Олег. — На самом деле «тяжесть содеянного» не играет никакой роли, ничего земного туда, — при этом он ткнул пальцем в потолок, — не проникает в принципе, главное это состояние матрицы, отсутствие в ней неразрешимых противоречий. Совершая неблаговидные поступки и сознавая их, вы вносите в матрицу неразрешимые противоречия, по которым и определяется ее дальнейший путь. Если их набирается много, то часть матрицы уничтожается, и она снова отправляется развиваться, и это не обязательно перерождение. В чем — то схоже на эволюцию Дарвина в упрощенном виде, не находите?

М — да, однако, так загадить свои мозги, он ведь не просто уверен в своей правоте, он фанатик своих убеждений. Если бы не мое безнадежное положение, может и нашел аргументы, а так продолжаем вести бесперспективную дискуссию:

— Метод «случайного тыка» может быть когда и работал в природе, но уж сильно затратное это занятие, скорее всего есть какой — то другой метод.

— Знаете, — задумался оппонент, — наверное, соглашусь с этим утверждением, но, честно говоря, оно меня не интересует, перед нашим коллективом стоит совсем другая задача — довести эксперимент до логического завершения.

Да уж, вывод следует неутешительный:

— То есть вы убьете меня и попытаетесь воздействовать на то, что покинет тело?

— Не так примитивно, но в целом верно. — Кивнул Олег и тут же его глаза стали злыми. — Вот только именно твою душу мы никуда перемещать не собираемся, в данном конкретном случае, она послужит расходным материалом, точнее топливом для того чтобы помочь другой душе добраться до пункта назначения. И это вовсе не месть, как ты тут подумал, просто благодаря тебе у нас нет времени подбирать подходящих кандидатов, а ты в данном случае подошел идеально, искать человека уехавшего в командировку естественно будут, но найти очень сложно. Если тебя это утешит, то ты не единственный такой везунчик.

— Еще троим не повезло?

— Верно, как догадался? — Его брови приподнялись.

— А что тут догадываться, — ухмыльнулся я, — в излучении четыре лепестка, на одном из них я, значит, в центре должна быть капсула с тем идиотом, который согласился на эксперимент ради высокой цели.

— Не угадал, принцип работы нашего устройства другой, тот, чья матрица предназначена для перемещения, находится в одном из лепестков. Но это уже неважно, время нашего разговора закончилось. И напоследок, я сказал что мы не мстим, и это правда, но все же должны быть исключения и в данном конкретном случае в отличие от других тебя не будут переводить в медикаментозную кому, а останавливается жизнедеятельность организма с помощью глубокого охлаждения иначе невозможно подготовить и синхронизировать исход матриц, так что «приятные» ощущения тебе гарантированы.

Вот ведь гад ползучий, чтоб его «матрица» в узел завязалась, и все же любопытство сильнее меня:

— Но все же, раз «напоследок», удовлетвори мой интерес, как далеко вы планируете перемещать матрицу?

— Если ты имеешь ввиду географические координаты, — задумался мой палач, — то недалеко, думаю, где — то в пределах города. Но нам это неинтересно, такие эксперименты проводились года три назад, кстати сказать, удачные, сейчас мы пытаемся освоить перемещение матрицы по координатам времени, по нашим прикидкам лет на двадцать.

— Вперед или назад?

— Какой смысл перемещать вперед? Назад, конечно. — Пожал плечами Олег. — Точно время мы рассчитывать мы пока не научились, но не глубже восьмидесятых годов, от восьмидесятого года до середины девяностых.

— Ничего себе разброс.

— А что ты хотел? — Мой палач снова двинул плечами. — Тут вообще многое делается только на наличии воображения. Мы только сегодня можем получить хоть какое — то подтверждение нашей теоретической базы.

— Тогда спешу обрадовать, ваш эксперимент неудачный. — Изобразил я подобие улыбки.

— Это еще почему? — Заинтересовался Олег.

— Потому, что вы бы уже знали его результат.

— Не факт, то, что должно произойти, должно произойти, иначе последствия не наступят. Но это объяснять долго, да и не к чему, а время на дискуссии закончилось. Все, прощай, не пытайся тянуть время.

Как только Олег вышел за пределы моего зрения, тот человек, которого я здесь увидел первым после того как очнулся, поднял снизу какой короб и накрыл им меня с головой. Еще с минуту какая — то возня, и на голое тело со всех сторон хлынул ледяной воздух. Удивительно, но паниковать я не стал, видимо что — то успокоительное все же вкололи, попытка раскачать ремни с помощью запредельных усилий ни к чему не привела, да и не могла привести, это я так больше для успокоения совести, вдруг повезет. Ну а дальше ничего не оставалось, как попытаться отрешиться от всего и скользнуть в состояние самовнушения, в освоении которого я практиковался долгие семь лет, ибо иначе просто бы не выдержал того срока, который мне дали, чтобы не мешал «уважаемым» людям воспользоваться результатами того, что осталось без присмотра. В состояние безвременья мне удалось погрузиться довольно — таки быстро, видимо падение температуры тела помогло, а вот дальше откуда — то возникло сильное желание сопротивляться. Иррациональное, кстати говоря, желание, ведь тут обстоятельства сильнее эмоций, да и точку приложения сил найти было невозможно — напрягайся как хочешь, барахтайся изо всех сил, вот только нет ничего. И все же… И все же было какое — то чувство, что делать это надо, ведь «Никогда не сдавайся» для меня не просто лозунг, это с некоторых пор моя жизненная позиция, а раз так, то и метания излишни. Закончились моя борьба неожиданно, тело мгновенно обрело чувствительность и провалилось куда — то вниз, потом сильный удар по ногам, да так что зубы клацнули и снова провал, но так как подсознание ожидало чего — то в этом духе, то и реакция оказалась соответствующей, взмах руками и правая успела ухватиться за, наконец — то появившуюся, опору. Дальше пошли рефлексы, рывок и левая рука так же вцепилась во что — то материальное рядом с правой, уже легче.

Однако все вдруг изменилось, холод исчез, наоборот стало жарко, но вокруг было по — прежнему темно, и первые секунды я ничего не видел, хотя…, если хорошо приглядеться, то можно разглядеть ровную стену и такой же ровный выступ, в который вцепились мои руки. Откуда? Как я здесь оказался? Ладно, все разборки на потом сейчас надо думать, как выбраться из той ситуации, в которой оказался?

А чего тут думать? Трясти надо, то есть в смысле надо двигаться, только вот куда, вправо или влево? А…, разницы никакой, давай влево, правая рука чуть сильней, в случае чего удержит. Ноги елозят по ровной стене, опоры нет ни капельки, если в ближайшие минуты две не доберусь до площадки, сорвусь, хоть руки у меня и тренированные, однако долго держать вес тела над пустотой не смогут. Дополз до угла. Угла? Хм, а это, что — то мне сильно напоминает. В голове почему — то сложилась картинка, что двигаюсь я по парапету многоэтажного дома. А если так, то сразу за поворотом должна быть водосточная труба, хотя не факт. Еще пара перехватов и мне действительно посчастливилось нащупать колено шершавой на ощупь водосточной трубы. Ну, все, живем. Теперь нежно обнимаю трубу и начинаю спуск вниз. И опять двадцать пять, не успел по моим ощущениям спуститься на пару этажей как, предательница неожиданно проседает под весом тела вниз и отделяется от стены — не повезло. Однако падение продолжалось недолго, удар, воздух выбило из легких, а вот обратно он заходить не хочет — это спазм диафрагмы, надо перевернуться набок и немного согнуться, чтобы наступило расслабление. И только мне удалось повернуться боком, как что — то массивное прилетает сверху, и голова взрывается звоном.

Яркий свет больно бьет по глазам, пытаюсь сильнее зажмуриться, но мне, блокировав руки, бесцеремонно поднимают веко.

— Ну что же, извольте видеть, — раздается сбоку звонкий женский раздражающий голос, — сильное сотрясение мозга, что и подтверждает рана на голове, с правой стороны в пяти сантиметрах над ухом. По всей видимости, удар нанесли сзади обломком кирпича, это хорошо видно по остаткам красной крошки.

— А не мог он сам удариться об угол дома? — Последовал вопрос мужского представителя с другой стороны.

— Не похоже, рана тогда бы была вытянутой и обязательно прошла бы через ушную раковину. И, насколько мне известно, кирпич на углах домов так сильно не крошится.

Надеюсь это не консультации патологоанатома следователю. Наконец рука высвободилась из захвата, и я накрываю ей глаза, даже через опущенные веки свет кажется нестерпимо ярким. В ушах по — прежнему звон, а то на чем я лежу, постоянно куда — то наклоняется, будто меня непрерывно тянет в пустоту. Дальнейшее запомнилось слабо: вроде бы меня кто — то пытался поднять, чтобы куда — то отвести, но не получилось — мгновенно подступила тошнота, и желудок выплеснул все содержимое наружу. Потом долго тащили на носилках, часто меняя направление и постоянно раскачивая, что опять привело к спазмам, хоть и не настолько катастрофичным как в первый раз, но все же неприятно. Закончилось тем, что тело довольно таки грубо скинули на другую поверхность и оставили в покое. Уплывал в небытие долго, борясь со штормом в голове и звоном в ушах.

Утро продолжило свои пытки — свет немилосердно бил по глазам, а поверхность подо мной оказалась вовсе неровной, хотя и гладкой. Хотелось срочно посетить лучшего друга всего цивилизованного человечества, коим несомненно являлся и является унитаз. Короче, хотелось и по большому, и по маленькому. Попытка встать не увенчалась успехом, еще немного и пострадавшая голова снова бы встретилась с твердой поверхностью, но повезло (в который раз), перехватили в самый последний момент. Зато после процедур, меня не вернули на прежнее место, а уложили на что — то мягкое и скрипучее, даже под голову положили тощую подушку, и это сразу сказалось на моем состоянии. Все, спать. Сколько» посчастливилось» пробыть в пограничном состоянии не скажу, но мне этот период не показался бесконечно долгим, окончательно очнулся во время медицинского обхода, в этот момент консилиум, почему — то сплошь состоящий из женского пола, решал, стоит ли мне ставить «систему» или пациент сможет принимать пищу самостоятельно.

— Не надо систему, — удалось мне выдавить из себя, — сам смогу.

В ответ раздались сдержанные смешки:

— Испугался.

Можно было бы и ответить, но напрягаться совсем не хотелось, поэтому решил промолчать. Казалось бы, консилиум был только что, но загремевшая на пороге тележка известила, что это не так.

— Сам ложку держать сможешь? — Вопрос был задан с раздражением, видимо кормить из ложечки страдальца никому не хотелось.

— Смогу, — прохрипел я, опуская ноги со скрипучей высокой кровати.

На этот раз меня штормило терпимо, и координация оказалась более или менее в порядке. Вот и хорошо. Ну, что ж — «Царь трапезничать желает!», где там наши: икра черная и икра красная? У — у… М — да… А кашу манную не хочешь, с куском серого хлеба и бледным — бледным чаем без лимона. Так и хотелось воскликнуть: — А компот? Ладно, не будем привередничать, не подошло еще время.

Что — то не так! Нет с моим состоянием как раз все нормально, а вот с мозгами что — то произошло: раньше — то ятерпеть не мог манную кашу, а тут прямо так сладко внутри заныло, да и серый кусок хлеба совершенно не вызывал отторжения. Бред. А и есть бред и это я понял, взяв в руки ложку. Нет с ложкой ничего странного, простая алюминиевая, пошарпанная, в меру погнутая, но вот руки, ее державшие, явно мне не принадлежали. Упс, вот это да! Шок это по — нашему. Из шока, как это ни странно, меня вывела медработница, убедившись, что с больным особых проблем нет и ложку он держать может, она сразу засобиралась по своим делам дальше и, пообещав позже забрать посуду, быстро удалилась, снова громыхнув нелепой тележкой на пороге палаты.

Приплыли. А рука — то явно взрослому мужчине не принадлежит, да и тело тоже, это я выяснил, поглядев на свои тощие ноги. Интересно в кого это меня закинуло? К черту, нечего здесь рефлексировать, я так думаю, времени у меня будет для этого еще много, а сейчас жрать, желудок уже не просто млел от предстоящего наполнения, он уже начал нетерпеливо скручиваться, требуя от хозяина прекратить заниматься ерундой и начать быстрее работать ложкой. Честно говоря, каши оказалось мало, с трудом подавил желание облизать миску, подкрашенная чаем теплая вода в граненом стакане тоже, не задерживаясь, ухнула внутрь, немного подавляя голодные спазмы. Хм, ну что же, из — за стола надо вставать с чувством легкого голода, надеюсь, в обед меня ожидает что — нибудь более существенное. Ну, естественно про «вставать» я поначалу подумал в переносном смысле, однако буквально через пару минут стало понятно, что сие действие придется все же осуществить на практике — как будто вся та пародия на чай, не задерживаясь в организме, сразу переправилась в мочевой пузырь. Памятуя о вчерашней попытке бодаться с полом, а так же ориентируясь на состояние организма, решил сначала проверить наличие «утки» под кроватью, вроде как это является обязательной опцией для нетранспортабельных больных. О! Есть, сие несложное приспособление действительно присутствовало, живем.

Ну, вот, на мозг теперь не давит ни желудок, ни то, что пониже, следовательно, можно заняться собой и немного порефлексировать, а это придется делать — иначе никак. Сначала неспешно огляделся: небольшая палата на четыре койки, из которых заняты только две — та, на которой я сижу, рядом с дверью, и у окна. Но там все гораздо хуже, на плоской подушке голова в бинтах, из — под которых проглядывает чернота синяков, нехило кому — то досталось. Причем рядом с койкой приютилась кособокая стойка капельницы, с ободранной местами краской, и то, что ее не убрали, много говорило о состоянии больного. Интересно, а я лучше выгляжу? Пощупал бинты на голове и решил, что досталось мне явно меньше соседа, но насколько еще следует определить, а так как зеркала нет, вопросом внешности озаботимся позже. Окно…, окно монументальное, высокое, с рамами, в которые можно вставлять небольшие стекла, и вряд ли его можно просто так открыть, интересно, что форточка на нем находилась на середине высоты, что не удивительно, если бы она находилась выше, то добраться до неё можно было бы только с подоконника. Кстати, подоконник тоже высоко и просто так на него не забраться. Ну и в довершение всего, красили эти окна видимо часто, так как повсюду были видны закрашенные следы от защищенной в разное время старой краски. Кровати, расставленные в палате, из серии «прощай молодость», с панцирной сеткой, как в армии, в которой мне довелось оттрубить два года, скрипучие, но не разболтанные. Матрасы ватные, но живые, то есть набивка еще не успела рассыпаться и сбиться в комочки, не в пример тощей подушке с большой синей печатью на наволочке. На спинке кроватей проволокой прикручены планшеты, на них что — то должно быть написано, надо будет потом добраться и посмотреть. О прочей «мебели» говорить не буду, такое в мое время без разговоров выкидывали на помойку. Ну, и как вишенка на торте, одинокая лампочка, свисающая с высокого потолка на полуметровом перекрученном проводе, который протянулся через весь потолок с помощью фарфоровых изоляторов к дверному выключателю.

Ну что ж, теперь можно сделать кое — какие выводы. Первое: несмотря на все усилия, бывший ЗК Вячеслав Андреевич Мартынов не смог противостоять воздействию некоего заумного устройства и отошел в мир иной. Второе: и все же, трепыхания не были напрасны, вместо того, чтобы уйти в небытие, раствориться в эфире пространства и послужить топливом для создания портала другой души, мое Я выжило, и не просто выжило, а сумело зацепиться за чью — то жизнь… Или все произошло вовсе не так, попробуй теперь докопаться до истины. Ладно, чего — то мне гадать совершенно не хочется, главное я мыслю, а значит — существую, об остальном буду думать потом, когда появится время и буду в настроении. Осталось только определить, в какое время мне посчастливилось попасть, ведь эти экспериментаторы сами — то не могли точно рассчитать, но хоть закинули по планируемому вектору, что хорошо видно по состоянию палаты, стены и потолок покрывали мелкие трещинки, так бывало когда штукатурили по дранке. Знаю, что так стены штукатурили очень давно, по крайней мере, в мое время так уже не делали, да и на полу не совсем тот линолеум, к которому мы привыкли, неужели такое убожество когда — то выпускали? Зато открытые провода по стене, да, делали, и считалось это последним писком моды, но так как в черный, местами заляпанный известью патрон, была ввернута обычная лампочка, а не новомодный нитевидный светильник. Вывод однозначный — это, конечно, прошлое и точно не начало двадцатого века, но и не восьмидесятые как обещал этот Олег. Ладно, все это лирика, необходимо срочно найти ответы на следующие вопросы: Кто я такой? В когда меня забросило? И как без последствий вжиться в это общество? На первый вопрос хмыкнул, когда смотрел фильм с Джеки Чаном «Кто я», там главный герой потерял память. Ага, может где — нибудь в Африке это и прокатит, а здесь вряд ли, так что вопрос действительно актуален.

Что — то опять голова разболелась и глаза в разные стороны смотреть стали, однако пора снова прилечь, рано мне еще мозг напрягать, осторожней им пользоваться надо, мало ли кто им раньше владел. Хм. Владел. Получается захватчик я, обобрал ребенка на гоп стопе. Все, спать.

В сон провалился мгновенно, именно в сон, в цвете и объеме, никогда раньше не видел таких снов. Причем раньше, в снах, я был действующим лицом, а тут зритель, причем соображающий зритель, то есть, во время сна я имел собственные мысли, хотя и не мог управлять действиями главного героя. Что передо мной прокручивалась вся короткая жизнь подростка, в теле которого мне теперь посчастливилось материализоваться, сообразил сразу, а вот остальное не понравилось, и очень сильно не понравилось. Ведь почему он оказался висящим на стене на уровне четвертого этажа? А вот потому, что Михаил Калинин, в теле которого теперь поселилось мое сознание, в своей среде имел кличку «мух» и был форточником, то есть лазил в окна квартир и открывал двери своим старшим подельникам. Благодаря небольшому весу и силе рук, мух мог вообще без проблем забираться по старым неоштукатуренным зданиям до любого окна, за что и получил свою кличку, старшие ценили пацана и довольно часто привлекали его к «очистке помещений» от лишнего. В этот раз его тоже взяли на «дело», надо было забраться в форточку одного барыги на четвертом этаже, однако веревка, на которой его спускали с крыши видимо не выдержала издевательств острой кромки жестяного покрытия крыши и оборвалась. Падение с четвертого этажа старого дома вряд ли могло закончиться благополучно, но подросток, благодаря тому, что ударился ногами в выступающие из стены кирпичи, успел извернуться и вцепиться в парапет, ну а дальше мое сознание подхватило это обреченное тело и все закончилось относительно благополучно. Если, конечно, не считать жуткого головотрясения от прилетевшего откуда — то сверху обломка кирпича. Сон растянулся надолго, по моим ощущениям не на один день, однако проснулся я мгновенно от того, что рядом снова загромыхала тележка, на которой должны были привезти обед. Вот так, есть хотелось очень сильно, и мозг сам сообразил, когда надо срочно проснуться.

На этот раз кормежка была гораздо сытнее: гороховый суп, с намеком на мясо — плавало что — то в жиже, перловая каша и та же пародия на чай. Два куска хлеба мне показались особо ценным дополнением. Ухнуло все это богатство в желудок не задерживаясь, давая намек на сытость — съел бы еще чего — нибудь, но и так неплохо, до ужина можно дотянуть. Стоп. А чего это я стал делать из еды культ, раньше такого не было, хотя, если вспомнить, то есть Мише хотелось всегда, и даже когда изредка ему удавалось наполнить желудок под самое «больше не могу». Ясно, под действием обстоятельств меняется психика и то, что в теле пацана взрослый дядька особой роли не играет, примирился же я как — то с жизнью Михаила после сна без всяких рефлексий, а без изменений в психике это в принципе не получится. После обеда, потихоньку, полегоньку, вдоль стеночки отправился в «общее заведение», как же без этого. М — да, чтобы хорошо понять насколько изменилась в будущем наша жизнь, надо обязательно побывать в туалетах прошлого. Унитазы здесь были, вот собственно и все что можно сказать, зато остального не было, хорошо еще, что помня о прошлом, захватил листы серой бумаги залежавшихся в тумбочке, думал, что с туалетной бумагой здесь должны быть проблемы. Проблемы есть, но не только с ней, с крышками, как я понял, деревянными в виде подковы, здесь тоже облом (в прямом смысле этого слова), вероятно, они когда — то были, но не в этой жизни. Мокрая, вся в потрескавшейся краске труба вела к такому же бачку, прикрепленному метрах в двух над унитазом, из него свисал отрезок провода, завязанный замызганным узлом на конце. Бя — я… В довершении ко всему вода из бачка текла непрерывно, а вся внутренняя поверхность унитаза была в потеках проржавевшего железа, которые естественно никто не мог или не хотел отчистить. Добро пожаловать в старое светлое прошлое. После направился к мойкам, вдоль стены их приютилось целых три штуки, кран на каждой только один, вода холодная и только над одной висело старое зеркало, вот к нему и подошел. Правда посмотреть на себя сходу не получилось, мелковат, только пучок волос можно было разглядеть, но ничего мы тоже не лыком шиты, где — то там в углу я видел ведро, минута и перевернутое ведро послужило мне подставкой. Ну что же, из — за слегка подернутого дымкой старого стекла отразилась обычная нагловатая морда в бинтах, которая явно никогда за своим состоянием не следила. Чуть поддернутый кончик носа, с едва проглядываемыми веснушками, серые ничем непримечательные глаза и темно — каштановые волосы. Кстати, надо срочно их пригладить, а то от долгого лежания и намотанного бинта они торчали пучками в разные стороны, и я стал похож на домового Нафаню. Рассматривал себя в зеркале долго, пока одному из заглянувших в туалет, так же как и мне, не понадобилось осмотреть свои украшения на лбу. Обратно добирался так же неспешно, придерживаясь за крашенные зеленой краской стены коридора и изредка встречающийся по путибольничный инвентарь в виде катающихся и переносимых приспособлений. До ужина меня снова никто не трогал, что, в общем — то, не удивляло, хоть и возмущаются медики, когда им говорят о разнице ухода за больными в будние и выходные дни, но из песни слова не выкинешь. Завтра понедельник, поэтому сегодня отдыхаю, раз есть возможность, а вот потом погонят на анализы и процедуры — всегда говорил, чтобы позволить себе болеть, надо иметь отменное здоровье. Удивительно, но в голове, благодаря утреннему сну, все гармонично разложилось по полочкам, никакой мешанины, воспоминания Михаила никак не вступали в противоречия с моими, такое впечатление, что его прошлая жизнь как бы заменила мою жизнь подростка. Но и своя никуда не пропала и когда надо вспоминалась без особого напряжения, даже позволил себе хмыкнуть — так вот ты какая, шизофрения.

Дабы не терять времени впустую, стащил пачку вчерашних газет с тумбочки дежурной медсестры, которая как всегда куда — то «временно» отлучилась, знаю, что с газетами в эти времена строго, за помершего больного так не спросят, как за отсутствие газет. Что хорошо в этом времени, так это с наличием информации в газетах, не в смысле, информации вообще, а информации в частности. Конечно, верить советским газетам я не собирался, ибо правды в «Правде» советского периода много, но только об одном, об успехах движения к коммунизму, а если кто будет искать информацию о трудностях и неудачах, то он нам не друг и не товарищ, но враг. И не надо говорить, о том, что много лет спустя, все кардинально изменилось, нет, наследники железного Феликса по — прежнему стоят на страже, только в это время они стоят на защите от посягательств на целостность передовой идеи человечества, а в двадцать первом веке будут стоять на защите чиновничьего беспредела. Причем по мере выслуги их будут пристраивать на крупные предприятия, для надзора, как бы в поощрение за честную и «бескорыстную» службу…, ой…, не надо кричать, что они бездельники и кровопийцы на теле трудового народа, ничего подобного, они честно выполняют свою работу. Да проблемы у них есть, не получается ловить настоящих жуликов, воров и мошенников, все мелочь какая — то в расставленные сети попадает, но разве они виноваты, что их заставляют работать по принципу — «Чем больше бумаг, тем чище ж. а»?

ХМ, а здесь и сейчас за такие мысли могут и лоб зеленкой намазать. Но это так, небольшое отступление, которым я ни с кем не поделюсь даже под пытками. На самом деле, чем живет страна из газет сквозь призму критического отношения выявить можно. Особенно много этой информации добывается из победных реляций: там что — то построили, там чего — то увеличили выпуск, там поработали над недостатками, а то и вовсе взяли на себя повышенные обязательства. Вот из этой шелухи информация и выделяется, выделяется с трудностями примерно девять десятых шлак, но при должной настойчивости… Да, забыл сказать сегодня шестнадцатое июня тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года, за окном яркий солнечный день, и порхание снежинок…, вот не надо ловить меня на вранье, тополиный пух мешал жить во все времена. А что я сам помню из событий пятьдесят седьмого года… тысяча девятьсот который? Знаю, что где — то именно в это время началась реформа в сельском хозяйстве, о которой многие потом говорили как о самой бестолковой — все разрушили, но мало чего создали. В октябре будет дан старт космической гонке, слово «Спутник» станет самым популярным в мире, а в Америке начнется ядерная истерия — закопают весь бюджет в землю, причем следует понимать это буквально, будут строить огромное количество подземных бункеров на случай ядерного удара. Да! Как я мог забыть, оттепель же, всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Теперь можно будет ходить строем не только молча, но и петь песни. Однако люди об этом еще не знают, думают, действительно начинается новое время и право излагать свои мысли перестанет быть наказуемым. Наивные, наказывать действительно сильно не станут, реальных сроков получит не так много людей, но всех предупредят о неправильном понимании тезиса единства прав и обязанностей. Пока еще народ сильно в этом направлении не разошелся, память о былых временах выветривается не быстро, но время идет, поэтому меры недремлющим оком будут приняты обязательно, во избежание… Ну, а когда наступят брежневские времена, «права и обязанности» разделятся, одним достанутся обязанности, другим права, и закладываться это разделение начинает именно в это время.

Чем еще знаменит тысяча пятьдесят седьмой год? Секундочку… Точно! В этом году перенесли сроки платежей по займам тридцатилетней давности, ещё на двадцать лет, и люди поняли, что их в очередной раз обокрали, поэтому последовал массовый отказ от «необязательной» покупки облигаций государственного займа. Как следствие с этого времени начался неуклонный рост цен на продовольственные и промышленные товары, не нашлось как — то другого пути парировать рост доходов населения, несмотря на резкое увеличение объемов производства, для удовлетворения потребности этого самого населения, товарного изобилия перестало хватать. А значит, начался формироваться новый класс зажиточных торговых работников — начало конца развитого социализма.

Глава 3 Сознание определяет бытие

«Понедельник — день тяжелый», особенно в эти времена, хорошо не догадывались о моей принадлежности к человеку прямо ходящему и большинство анализов взяли на месте моего пребывания, а потом на каталке отвезли в рентген кабинет, где просветили мой череп в двух проекциях — будут искать трещины в Мишкиной бестолковке. И никакого лечения. Голова не болит? Какое тогда к хренам лечение? Сон и питание лучшее лекарство, а остальное от лукавого. Кстати, совершенно согласен с мнением зав. отделения, я и в своем двадцать первом веке настороженно к нашей медицине относился, а уж в а пятидесятые годы тем более десятой дорогой надо все эти клиники обходить.

Ближе к концу дня, проведать меня пришел следователь, торопился, задал несколько вопросов, даже не поинтересовавшись, что делал подросток глубокой ночью на улице, быстренько оформил протокол, который подписала дежурная медсестра, и отчалил со спокойной совестью. В целом все его труды в протоколе сводились к ставшей бессмертной в будущем шутке — Шел, упал, очнулся, гипс. Ну и хорошо, мне его присутствие не очень понравилось, тем более у Миши всегда были сложности в общении с милицией, не с милицией вообще, а конкретно с детской комнатой милиции. И вот ведь не задача, сам по себе Миша среди подростков не особо выделялся, но игнорировать разборки с соседним районом, когда с двух сторон сходились до сотни полторы подростков, он не мог в принципе. Таково условие среды, в которой он жил, и если не принимать участие в этой «общественной» жизни, то недолго стать изгоем, когда каждый «нормальный» пацан при нечаянной встрече, будет считать своим долгом, выразить презрение. Вот так и получилось попасть на учет, да еще сотрудник этой комнаты непонятно почему взъелась именно на него, хотя понятно почему, кого — то из ее родственников домушники обнесли, а участие Мишки в таких делах ни для кого в округе секретом не являлось. Статус, мать его.

Кстати, о матери, несмотря на отсутствие нежных чувств к своему сыну, она все — таки выкроила время навестить болящего…, вечером…, во вторник. Почему? Так это от того, что своего первого ребенка, Мишу, она прижила еще не будучи замужем, и только спустя три года ей посчастливилось встретить свою судьбу — судового механика Антона Дмитриевича, который был старше ее на пятнадцать лет. Мировой дядька, не посмотрел на моральный облик своей возлюбленной, а если избавить его от хронической лени, цены бы ему не было. Через год, у них родились две дочери, после этого Дмитриевич души не чаял в супруге, но вот нормальные отношения с пасынком у него не сложились, да и не могло быть иначе, неуправляемость Михаила его сильно допекала. Попытки воспитания силовым методом Мишке впрок не пошли, после второго раза он просто сбежал из дома, и был водворен обратно только спустя полтора месяца вольной жизни, а отчим был предупрежден инспектором о недопустимости избиений ребенка. Так в семье наступил хрупкий мир, Мишку больше никто не трогал, но и никакой заботы о нем не проявляли, и если бы не бабушка, которая по — прежнему относилась к нему более или менее нормально, то ничего бы паренька в этой семье не держало. А мать, что мать? Теперь у нее на руках были две девчушки, некогда ей было на малолетнего преступника отвлекаться, так что, появление ее в больнице с гостинцем уже событие выбивающиеся из рядовых. Должен сказать, что после прихода матери Михаила, я начал задумываться о своем будущем, оно, конечно, хорошо получить вторую молодость, а если хорошо подумать? Попасть в пятидесятые годы человеку из двадцать первого века то еще «везенье», это пока идет адаптация можно потерпеть, а пройдет пару лет и взвоешь без той информационной суеты, к которой привык в свое время. Здесь и сейчас даже телевидения нет, не то, что цветного, экспериментальное чёрно — белое вещание в нашем городе обещают через год запустить, наткнулся на интервью в газете. Хотя, если вспомнить те передачи, которые показывали по «ящику» в шестидесятых — семидесятых годах, может быть и не надо такого счастья. Да и просто жизнь тоже не сахар, избаловала нас цивилизация, не понимаем, насколько плоды прогресса нам времени экономят. Вот, например холодильники, знаю, что здесь они редкость, поэтому бОльшую часть продуктов впрок не наберешь, изволь каждый день в очередях стоять. Или стиральные машины, здесь и сейчас они другие, не автоматы и даже не полуавтоматы, вода заливается вручную, порошка нет, желто — серые куски мыла на терке трут, белье после стирки отжимается резиновыми валиками, прополаскивать приходится тоже руками. А этовсе время. Ну и на закуску — коммуникация отсутствует напрочь, телефон в доме редкость, только большим начальникам ставят, поэтому чтобы о чем — то с кем — то договориться будь добр ножками, ножками, или если повезет можно на общественном транспорте проехаться. А уж частные дома… можно баллады слагать, воду надо бидонами с водокачки возить, канализация не предусмотрена в принципе, что при таком расходе воды несущественно, отопление печное, дровами. Последнее особо актуально потому, что Михаил проживал именно в частном доме, почти на границе поселка, причем в самом доме место ему выделялось только в зимнее время, а так будь добр в стайку, рядом с летней кухней, где много лет назад содержалась разная живность. Ничего плохого пацан в этом не видел, как раз ночевать на свежем воздухе, а за столько лет все запахи из стайки выветрились, ему нравилось гораздо больше, чем в духоте четырех стен. Мне тоже об этом стоит задуматься, пока лето можно и на прежнем месте перекантоваться, а что делать, когда наступят холода? Снова в дом перебираться? А вот тут возникнет проблема, девочки растут и им требуется все больше и больше жизненного пространства, уже этой зимой начали возникать конфликты у них с Мишкой, а что будет дальше? Нет, надо придумать что — нибудь такое, что бы как можно реже встречаться со своими сестрами, а то ведь случись чего, всех собак на меня повесят. Сейчас по этому поводу голову ломать незачем, вот выпихнут из клиники тогда и будем думать.

Теперь об отдаленной перспективе — каков будет мой стратегический план? Дожидаться «светлого будущего» глупо, к тому времени, когда появится возможность хоть как — то легально обустроить свое комфортное проживание, мне будет уже около пятидесяти, почти вся жизнь будет потрачена на повторение пройденного. Мне это нужно? Не думаю. Можно ли с позиций знаний будущего хоть как — то предотвратить катастрофическое разрушение государства и в тоже время не допустить стагнации общественного и экономического развития? Очень и очень сомневаюсь, для этого недостаточно моих усилий, да что моих, надо честно признаться, в это время люди мыслят иначе, многие уверены в неизбежности мировой революции и пока не увидят обломки рухнувшего СССР, будут продолжать верить. Беда в том, что эти «многие» сегодня наиболее активная часть общества, они закостенели в своей правоте, поэтому убедить их в обратном не только невозможно, но и опасно, расправятся с инакомыслием не задумываясь, не потерпят угрозы своему благополучию. Но… Вот именно но. Почему бы не попытаться все — таки что — то сделать для страны? Нет, не СССР, избежать его распад невозможно, а вот для России… почему бы и нет, ведь начало девяностых это период безвластия, если подобрать хорошую команду управленцев и силовиков, то уверен удастся свернуть с пути полного разрушения экономической мощи страны. Что для этого нужно? Для этого, прежде всего, нужны люди, которые будут готовы взять на себя грядущие преобразования, и эти люди должны быть не просто людьми с улицы, а иметь связи и соответствующую подготовку, ибо без отстрела особо наглых дело с мертвой точки не сдвинется. Кстати говоря, работа по спасению страны будет неблагодарной, народ ее просто не поймет, подумает, что его опять обманывают очередные мошенники, будут и крики и демонстрации протеста, и та же либеральная часть населения благодаря зарубежным грандам начнет вносить раздрай в головах россиян. Но кто — то же должен обуздать весь этот олигархический беспредел?

И все же это слишком далекое будущее, до которого надо будет еще дожить, что в нынешних исторических условиях не так — то и легко, поэтому надо разделять задачи на стратегические и тактические. Стратегия пока побоку, надо заняться выживанием в этом негостеприимном времени, для этого озаботиться отдельным проживанием от своей любимой родни и подумать об образовании, как — то неохота идти по накатанной дорожке основной массы подростков поселка — начальное образование и следом фазанка (фабрично — заводское училище). Тут правда есть одно «Но», дело в том, что пока высшее и среднетехническое образование дает преимущество в зарплате относительно рабочих специальностей, однако так будет не всегда, и где — то в семидесятых годах все перевернется с ног на голову, гегемон станет зарабатывать значительно больше. Справедливости ради нужно отметить, что такое положение дел никак не уменьшит количество желающих получить диплом о высшем образовании и соответственно не озаботит власть предержащих менять ситуацию в перекосе подготовки «специалистов» соответствующими учебными заведениями. Однако тратить все свое время и просиживать штаны по пять — шесть часов в день, шесть дней в неделю и вариться в подростковой среде, считаю для себя невыполнимой задачей, зачем это мне, гораздо проще проскочить среднее образование краешком. Итак, решено, нужно правдами или неправдами получить аттестат о среднем образовании, а дальше озаботиться поступлением в институт народного хозяйства в просторечии НАРХОЗ, вроде бы в это время он существует. Но что — то опять перепрыгнул в отдаленное будущее. Сейчас совершенно ясно, что школа, к которой приписан Михаил, для осуществления наполеоновских планов явно не подходит, во — первых: она восьмилетка; а во — вторых — это учебное заведение в народе предпочитают называть дебильной, то есть туда собирают всех проблемных подростков, ну и преподавательский состав там соответствующий, в основном бывшие отставники. Какие знания там может получить подросток? Поэтому из такой школы надо сваливать, и чем быстрее, тем лучше. Тут есть еще одна проблема, я же не зря отметил, что семья Михаила живет на самой окраине поселка, таким образом, до «нормальной» школы путь становится неблизкий, около двух с половиной километров, и никакой общественный транспорт ситуацию не спасает, только если такси. Однако, эти неудобства временные, через месяц — два, после того как будет оставлен след в памяти и документах учебного заведения, надо будет опять перевестись, но на это раз в никуда, то есть забрать документы и никуда их не подать. Если с нынешней школой такой финт не пройдет, то с нормальной проблем быть не должно, а потом восстановиться на пару месяцев до выпускных экзаменов труда не составит, документы нынче простые. И главное что нужно сделать до этого, сняться с учета в комнате милиции, иначе барахтаться бесполезно.

В среду в палату «подселили» сразу двоих, товарищи по несчастью, на какой — то там стройке не выдержали леса, и они рухнули с высоты четвертого этажа, перестарались с весом затаскиваемых наверх кирпичей и раствора. Повезло им, так как они в этот момент находились на самой верхней части лесов, хоть и получили сильные ушибы и переломы, но по «кумполу» не прилетело. Товарищи все это прекрасно осознают, поэтому уныния не наблюдается, наоборот веселятся, считают, что судьба их хранит. Село!

— Состояние Калинина на данный момент опасений не вызывает, видимых последствий сотрясения мозга не наблюдается, — тараторит мой лечащий врач, на утреннем обходе в пятницу, — можно переводить в общую палату.

— Куда переводить? — Недовольно ворчит зав. Отделением. — Только если в коридор кровать выставить, знаете же, что общая палата переполнена.

— А в тяжелых— то ему что делать? — Следует возражение. — Хоть одну койку надо освободить.

— Можно на Лапина, в детскую его передать, — следует совет откуда — то из толпы.

Детская, это на другом конце города, и насколько Мишка наслышан порядки там, что в колонии для несовершеннолетних. Нам это надо?

— А можно сразу выписать до дому? — Обозначаю свое желание.

— Антонина Александровна, а действительно, предадим его в шестую поликлинику под наблюдение — судя по состоянию здесь ему действительно делать нечего. — Это снова лечащий, чем — то не приглянулся я ей, хочет поскорей от меня избавиться. Взаимно.

— Хорошо, оформляйте, направление подпишу.

Фух, наконец — то, а то надоело, знаете ли, в четырех стенах кровать пролеживать, когда на улице так призывно чирикают птички и светит яркое солнышко. Однако выпихнуть сразу меня не получается, никто подростка в самостоятельное плавание не отпустит, поэтому пришлось дожидаться еще одни лишние сутки, когда мать выкроет время заскочить за своим неразумным дитятей. Суббота в эти времена является рабочим днем, только в эпоху Брежнева в рабочей неделе станет два выходных, здесь и сейчас считается, что раз в воскресенье человек отдыхает, то в последний рабочий день следует хорошо поработать. Вот такие выверты сознания, только в начале шестидесятых изменится отношение к труду и субботний день станет предвестием отдыха.

— Где ж ты так изгваздался? — Ворчит мать, пытаясь отряхнуть мою одежду. — Сам отстирывать будешь, некогда мне еще и тобой заниматься.

Ага, сейчас, еще стиркой я не занимался. Воду для стирки надо из колонки брать, вода в ближайшем колодце жесткая и холодная, мало того что не мылится, так еще и жди когда согреется, да и одним бидоном не отделаешься. Нет уж, на некоторое время есть чего одеть, лучше соберу все что надо постирать и отнесу с заднего хода в банно — прачечный комбинат, там за десять рублей мне гораздо качественней постирают. В отличие от семьи с деньгами у Михаила проблем нет, старшие наставники по воровскому ремеслу честно делили добычу, надеясь таким образом пристегнуть парня к весьма доходному делу. Вот только в отличие от старших подельников, младшему свои доходы тратить было некуда, разве это расходы перехватить иногда немного сладкого и сходить лишний раз в кино? Так и полнела кубышка, не часто в ней возникала необходимость, ничего теперь — то я найду куда потратить. Вместе дошли только до соц. городка, так назвали продуктовый магазин в одноэтажном кирпичном здании, куда мать не преминула заскочить, а меня отправила дальше, до дома, очереди в магазине продвигаются не быстро, сидеть и ждать когда отоварят, смысла нет. В тридцатых годах в этом месте начали строить жилье для будущих строителей коммунизма, так как новых строительных технологий еще не существовало, а железо, в смысле арматура, была страшным дефицитом, то здания построили не выше второго этажа. Естественно все дома были построены под коммуналку — длинный коридор, в который выходили все двери из комнат, огромная общая кухня и удобства в конце коридора, душ и ванна вполне естественно отсутствовали как класс, только кран с холодной водой. В этом плане в собственном доме психологически гораздо комфортнее, хоть и удобства на улице, пусть даже в мороз.

Вот он мой дом, родной, в нем я родился, и в нем прожил всю свою недолгую жизнь. Правда в воспоминаниях Мишки это жилье казалось крепким, но незамыленный глаз сразу наткнулся на множество признаков неблагополучия жильцов, это и слегка покосившийся забор, с перекошенными створками ворот, и почти исчезнувшая канава для отвода воды. Неприглядно смотрелся и прогнувшийся конек крыши, от того листы жести соединенные в «замок» местами разошлись, провалившись внутрь, да и сурик с них кое — где слез, скоро проржавеют насквозь. Да уж…, оказывается нельзя доверять памяти пацана, надо сначала самому смотреть, ведь то, что он считает нормальным, на самом деле таковым не является. Ладно, идем дальше. Щеколда калитки открывалась рукой через большую дырку на уровне груди, непонятно зачем так сделали, ведь считай все открыто, хотя, от соседей никак не закроешься, а залетный гость не сразу разберется. Вяло гавкнул Гапон, это у нас так пса назвали, и потянулся ко мне, помахивая лохматым хвостом, видимо еще надеется перехватить у меня чего — нибудь вкусненького, было время, приносил угощения, но последнее время обременительно стало обрезки от рубщика мяса доставать, там уже другие страждущие повадились, те которые на двух ногах передвигаются.

— Нет, ничего, — развел я руки, и пес сразу потерял ко мне интерес, но на всякий случай сунул нос в свою миску и уже потом развернулся ко мне задом, выражая презрение.

В дом заходить не стал, не стоит сразу нарываться на фырканье сестренок, да и отчим наверняка уже с работы заявился, а объясняться с ним без матери не слишком умная идея, лучше подожду у себя, целее буду. Да…, свинарник, он свинарник и есть, сделал я вывод, осматривая место обитания своего визави, и чего ему здесь нравилось? Нет, так жить нельзя, надо решительно менять среду обитания, может еще раз чердак посмотреть? Через несколько минут я убедился в бесперспективности данной идеи, мало того что пыли и грязи там на порядок больше, так еще и коньковая доска сломана, подперли на скорую руку обрезком горбыля, да так и оставили. И чего теперь делать? Тяжело вздохнув, повернул обратно в свою обитель, в больничке все же было много лучше, хотя бы в смысле чистоты. Кстати, вспомнил, неделю назад Михаил притащил в кладовку с огородным инструментом большие листы толстой упаковочной бумаги практически картона, осталось от какого — то товара во дворе магазина, если ей накрыть подгнившие доски в стайке вид получится намного лучше, хотя бы на первое время, а там чего — нибудь да придумаем. Дальше занялся наведением относительного порядка в своей каморке.

— Миша, иди поешь, — это бабушка пришла звать за стол непутевого внука, — оголодал поди там на казенных харчах?

— Неа, там кормили хорошо, порции для взрослых были, — отвечаю ей, — только скукотища, целый день только и делаешь, что бока пролеживаешь.

— Да какая тебе разница, — тут же проворчала старая, — что там бока отлеживал, что здесь с топчана не слазишь.

Отмываю руки в рукомойнике и как всегда без мыла, интересно, ведь знаю, что хозяйственное мыло сегодня не дефицит, надо будет прикупить раз Дмитричу денег жалко. Но думаю, деньги тут не причем, механики хорошо зарабатывают, к тому же он не салага, а вполне себе зрелый муж, имеющий авторитет даже среди начальствующих субъектов, просто видимо ему такое и в голову не приходит, считает, что всем этим должна заниматься жена. Но ладно такие мелочи, а о том, что дом надо поправить тоже жена должна думать? Неплохо бы было через бабушку ему по совести поездить, вдруг да проснется. Небольшого обеденного стола в доме на пятерых как обычно мало, а девчонки как всегда вредничают, так — то их за столом не удержишь, стараются побыстрее расправиться с едой, чтобы заняться своими делами, но приход старшего брата меняет их желание на полностью противоположное. Теперь они лениво ковыряются в тарелках и делают вид, что ничего вокруг не замечают, а самое неприятное, и мать и отчим это прекрасно видят, но никакой реакции на явную провокацию мелочи не следует. Знаю, моего визави такое положение дел злило жутко, не раз из — за этого вспыхивали скандалы, но я же не он, поэтому ныряю на кухню, перекидываю на холодную печку с кухонного стола часть грязной посуды, освобождая себе место для еды. Краем глаза замечаю, как мать кидает удивленный взгляд на отчима, а тот в ответ только чуточку скривился, выражая свое отношение к происходящему. Оно и понятно, ему нет дела до всех этих интриг мадридского двора. Крышку с кастрюли долой, шарю половником, пытаясь выловить больше гущи, однако усилия оказываются напрасными, все более, менее питательное уже выбрано, осталось то, что осталось. Хм, теперь мне понятно, почему так сильно хотелось есть в больнице, сразу вспомнился старый армейский анекдот, " Меню в солдатской столовой: На Первое — вода с капустой. На Второе — капуста без воды. На Третье — вода без капусты». Здесь примерно то же самое, только второе блюдо отсутствует. Ну и как думаете, долго я на этом протяну? Теперь понятно, почему Михаил частенько бегал на вокзал, хоть и далеко, но там перехватить парочку пирожков, по дешёвке, можно было почти всегда. По — моему кормят меня так в воспитательных целях, еще один аргумент, что с такими нежными отношениями в семье пора завязывать. Жалко, что поздно сообразил, в магазин сбегать уже не получится, а так купил бы чего — нибудь перекусить, в дополнение к такой кормежке было бы в самый раз. Ладно, потерплю до завтра, а там покручусь по магазинам, голодать в период быстрого роста организма вредно.

Оказывается, тут в округе многие держат кур, так — то к курам я никаких претензий не имею, но вот к петухам… зараза, ладно бы орал далеко, но этот гребанный пернатый взобрался на забор рядом с моей обителью и давай орать. Терпел долго, думал кукарекнет пару — тройку раз, предупредит округу, что солнце встало и обратно в курятник, но этот гад не думал останавливаться. У него что, других дел нет? Пусть идет курочек гоняет, сачок плешивый. Не выдержал, слез с топчана, отыскал камень во дворе и попытался сбить гада…, попал…, нет, не в петуха, в окно соседнего дома. Фух, повезло, камень влетел в поперечную деревяшку рамы, звякнуло громко, но стекло осталось целым. Быстро юркнул назад, пока никто не видел, все — таки петуха можно и потерпеть, а вот скандал с соседями мне сейчас совсем некстати. О том, чтобы досмотреть сон, нечего было и думать, пернатый продолжил свои серенады, плевать ему на какие — то там угрозы, поэтому молча перебесившись, достал нитку с иголкой и принялся за ремонт своей старой одежды, нужно же в чем — то ходить пока стиранная будет сохнуть. Да и метки потом надо на грязную одежду пришить, без них в стирку не берут.

Провозившись с шитьем часа два, уж слишком много прорех оказалось, засунул грязную одежду в старую холщовую сумку, хорошо хоть такая есть, а то здесь многие еще в мешках вещи таскают, откопал в углу «свинарника» свою заначку в жестяной банке, забрал от туда сто рублей, и отправился в сторону комбината, там рядом с ним должна быть прачечная. Заодно и поем, если повезет, знаю, что в столовой при комбинате есть «диетичка», правда там только по талонам должны кормить, но народ несознательный за здоровьем своим следить не хочет, поэтому с утра старается время не терять, мимо проходит, вот и кормят залетных втихаря. Кстати, заначка у Михаила серьезная, четырнадцать тысяч, и это при том, что в среднем зарплат на комбинате в пределах тысячи рублей. Вот и думай потом, стоит ли честно работать, если такая сопля у себя в заначке держит больше годового дохода работающего?

Ох, хорошо — сижу на монументальной скамейке в скверике, сыт и ленив, ковыряюсь спичкой в зубах и пытаюсь сообразить, чем стоит сегодня заняться, одежду со стирки мне отдадут только вечером. Вроде как стоит побегать по магазинам, купить пожевать чего на вечер, а с другой стороны, ничего не получится, кроме хлеба и консервов ничего не возьмешь, остальное готовить надо, посуду иметь и керогаз…, нет нам такое не подходит, надо искать где столоваться. Впрочем, если сильно не привередничать, то перебиться первое время можно и хлебом с колбасой в дополнение к пустым щам, которыми меня дома потчуют. В эти времена колбаса продукт натуральный, не научились еще ее всякими добавками портить, правда при этом она долго не хранится, ну так сейчас килограммами ее никто не покупает. И вообще, хватит тут рассиживаться, пока суд да дело, навещу — ка я барахолку, посмотрю что продают, приценюсь, а то у штиблет, которые на мне уже начинает подошва отваливаться, и носки приличные тоже нужны, насколько мне помнится, одна пара осталась.

Интересно, но барахолка в пятидесятых годах была как бы запрещена, милиция частенько устраивала на вещевых рынках облавы, ловила спекулянтов, естественно тем кто продавал подержанное ничего не грозило, но стоило людям в форме обнаружить у продавца что — нибудь новенькое и не дай Бог в нескольких экземплярах, конфисковалось сразу и это был самый лучший исход для нарушителя закона. Естественно отговорки, что «вот купил, а не подошло» не принимались во внимание, вернуть свое кровное было сложно, если вообще возможно. Стоило немного пройтись по первому ряду торгашей, как ко мне сразу подвалили двое постарше:

— На чужую поляну полез, на своей тесно стало?

— Да не, я здесь не при делах, — тут же пришлось оправдываться, — одежку присмотреть надо.

В ответ только хмыкнули. Поверили? Да какая разница, все одно присматривать будут, мне вот больше интересно как они меня вычислили, по поведению или просто знают. А вообще — то манера поведения много может сказать о человеке и особенно та наглость которая присуща Михаилу, а уж то, как он постоянно шныряет глазами … Как там в эпиграмме у Бернса:

Нет, у него не лживый взгляд,

Его глаза не лгут.

Они правдиво говорят,

Что их владелец — плут.

Хорошо походил по барахолке, в результате стал обладателем туфель весьма отдаленно смахивающих на мокасины. Не то, чтобы они хорошо смотрелись на ноге, мне это как раз было не нужно, но главное, что они были мягкие и нигде не жали. После примерки даже снимать не стал, расплатился и дальше в них пошел, а старые штиблеты выкинул там же в помойный ящик, прикупил еще три пары носков и больше ничего покупать не стал, хорошего помаленьку. Одежду забрал, как и было оговорено, вечером, высушенную и отглаженную, ну вот, а то бы мучился со стиркой, без мыла. Кстати, надо в универмаг заскочить, прикупить мыла и свечей, сейчас лето света хватает, а ближе к осени сидеть впотьмах никакого желания. Ночь оказалась беспокойной, а все потому, что грозу летом никто не отменял, вот она и громыхнула ночью, а я уже говорил, что конек на крыше дома подломлен, и жесть в некоторых местах разошлась. При небольшом дожде проблем немного, а когда ливень только держись, в результате отчим с матерью были вынуждены бороться с потоками воды, льющейся с потолка. У меня даже какое — то злорадство промелькнуло, а чтобы получить еще больше удовольствия свистнул Гапона, у него будку сейчас зальет пусть лучше здесь переночует. Пес долго раздумывать не стал, сразу рванул ко мне под крышу, только цепь по проволоке зазвенела.

Утром ко мне в стайку заявилась бабушка и сердито шикнула на пса растянувшегося поперек постеленного на полу приличного куска картона:

— Быстренько натяни здесь веревку ряда в три, — распорядилась она, кидая мне на одеяло моток веревки, — надо белье просушить, а то ночью все залило. На улице уже все завесили, да и днем тоже гроза может статься.

— Веревку натянуть можно, — лениво продираю глаза, — но может, лучше пенделя животворящего хозяину прописать?

— Чего — о?

— Это я так намекаю, что Дмитричу пора бы, наконец, ремонтом крыши заняться, а не шарахаться каждую ночь, когда дождь идет.

— Так быстро там ничего не сделаешь, — возразила бабушка, — надо заявление писать, инженера вызывать, чтобы определиться сколько материала выписать, потом когда еще разрешат взять.

— А под лежачий камень вода не течет, — продолжаю капать на мозг, — а Дмитрич уже мхом порос.

— Так и ты такой же, — попыталась укорить меня старая, — целыми днями свой топчан пролеживаешь.

Тут взгляд баки цепляется за столик в углу, на котором лежат мои вчерашние покупки. Вывод следует сразу:

— Опять за старое взялся?

— А «старое» это у нас что? — Не стал упускать возможности по ерничать, мои подвиги до родственников еще не дошли, а в мелком воровстве замечен пока не был.