Живи в удовольствие (ЛП)

– Я рада это слышать. Я переживала, что ты будешь раздражен, увидев меня на своем пороге почти четыре года спустя, просящей о помощи.

– Я помогу тебе как смогу, Реми. Просто... видеть тебя снова очень приятно.

Реми ощутила, как жар подступает к лицу.

– Тебя тоже, Джульен.

Они смотрели друг на друга, пока молчание не стало тяжелым и неловким.

– Что же, – сказала она и оторвала от него взгляд, – Прости, что была гонцом с дерьмовыми новостями.

– Все хорошо, честно. Я бы хотел тебе помочь. Я буду рад, поговорю с сестрами, посмотрю, считают ли они, что происходит что-то странное. Если родители делают что-то неэтичное, я бы хотел узнать это от тебя, чем из газет.

– Спасибо. Неловко просить тебя шпионить за собственной семьей.

– Я последнее время был не в полном восторге от своих родителей. – Джульен подтянул коленки к груди и уперся подбородком о руку – та же рука однажды была обернута вокруг нее.

– Ты переехал за океан. Это не смертный грех.

– Они попросили об этом, – ответил Джульен. – Два года назад, когда тебя повысили до управляющей фермы, мама сказала, что это кумовство в самом худшем проявлении, и место через две недели развалится. И следующий сезон у Арден выдался самым удачным. После этого мама сказала, что управлять конным хозяйством не женское дело. Затем были разговоры о том, как отвратительно и позорно иметь «привлекательного мужчину-ассистента», с которым, очевидно, ты спала. Тогда я и Салена начали упаковывать вещи.

– Ты переехал только потому, что твоя мама думает, что я с Мерриком сплю? – с удивлением спросила Реми. – Все думают, что я с сплю с Мерриком, кроме меня и Меррика.

– Мои проблемы с родителями – другая очень длинная история. Скажем так, это была последняя капля. Салена предложила снять квартиру во Франции на несколько месяцев. Она жила в Париже и знала, что мне понравится. В январе мне опять нужно в колледж, поэтому я и сказал родителям, что перебрался в небольшое местечко в Париже, пока не началась учеба.

– Не такое уж и маленькое, – заметила Реми, осматривая то, что, как она полагала, было квартирой с двумя спальнями. Он сказал, что Салена не была его девушкой, и она предположила, что это значит, что они не спали вместе. – Хотя не могу представить, чтобы твои родители или сестры жили в мансардной квартире на третьем этаже без лифта. Без обид.

– Никаких, – заверил Джульен, очевидно, посчитав ее идею такой же веселой, как и она. – Но несмотря на все недостатки, у этого места есть один очень большой плюс.

– Здесь очень красиво, – ответила она.

– И отсюда потрясающий вид. – Джульен развернулся и распахнул шторы позади себя, которые закрывали окно.

– Святая... – Реми встала со своего места и подошла к окну. Джульен пододвинулся, и Реми села рядом с ним на скамью.

Сквозь просвет между зданиями она увидела верхушку Эйфелевой башни во всей красоте ночной иллюминации. Она смотрела в тишине и ощутила взгляд Джульена на себе, а не на башне вдалеке. Четыре года испарились в одно мгновение. Четыре года назад они говорили возле камина, а сейчас смотрели на Париж в окно. Четыре года приходят и уходят в одно мгновение.

– Я мечтала жить в Париже, – сказала она после долгой паузы. Девушка не могла поверить, что находилась в Париже, с Джульеном Брайтом, и смотрела на Эйфелеву башню. Все было идеально – осенний воздух города танцевал за окном, огоньки плясали на башне, Джульен рядом с ней смотрел на нее и ни на что больше. Не просто идеально, а идеальный момент – почему они происходят рядом с ним? – Когда была маленькой. Думаю, слишком много книг о Мадлен10.

– О ком?

– Это девчачье. – Реми посмотрела на верхушку башни, гадая, как бы выглядел город оттуда. Может, она увидит перед отъездом. Может, Джульен завтра отведет ее туда.

– О чем ты мечтала? – спросил Джульен. Он понизил голос, словно весь город пытался подслушать, а он хотел сохранить их беседу только между ними.

– Ох, об обычных детских вещах. Жизнь в Париже, говорить на французском, есть круассаны постоянно.

– Они здесь потрясающие, – согласился Джульен.

– Затем я повзрослела и продолжала мечтать о Париже. Когда была подростком, он казался самым романтичным местом во всем мире. Я хотела, чтобы мой первый поцелуй был в Париже. Чего, к сожалению, не произошло.

– Где тебя первый раз поцеловали?

– В театре Кентукки в Лексингтоне. Даже близко не так романтично, как в Париже. А тебя?

– Эм... на самом деле, в здании Капитолия. Школьная экскурсия. Какая-то девочка в классе подумала, что обжимания в Ротонде Капитолия – это выражение бунтарского духа. Статуя Авраама Линкольна наблюдала за нами. Не романтично. Первый поцелуй в Париже под взором Эйфелевой башни был бы намного романтичнее.

– Несомненно, – ответила она, улыбаясь. Когда девушка посмотрела на Джульена, то поняла, что он все так же смотрел на нее. Он не улыбался, но выражение его лица было гораздо лучше улыбки.

– Могу я сказать кое-что сумасшедшее? – спросила она.

– Пожалуйста. Чем безумнее, тем лучше.

– Я искала тебя на каждой скачке, – призналась она. – Кентукки. Калифорния. Нью-Йорк. Флорида. Неважно, какие скачки, на каком треке были, я всегда искала твое лицо в толпе, в клубе, на трибунах. Ты бы подумал, что я перестала искать тебя после стольких лет. Это безумие?

Он покачал головой.

– Не так безумно, как то, что я писал письма тебе, но так и не набрался смелости отправить их.

– Письма?

– Настоящие. Чернила на бумаге.

– Почему ты так и не отправил их? – спросила она, надеясь, что письма все еще были у него. – Я тоже хотела тебя написать или позвонить, или что-нибудь еще. Но я была взрослой, и родители запретили мне контактировать с тобой, вдруг твои родители привлекут копов и адвокатов.

– Я не отправил их, потому что не думал, что ты захочешь их читать. – Джульен глубоко вдохнул. – Я убедил себя, что был глупым влюбленным парнем, и ни за что на свете эта прекрасная женщина чуть старше меня, не захочет слушать меня. Особенно, учитывая все произошедшее.

– Я бы с радостью получила от тебя письмо, честно. Даже если бы в нем говорилось, что с тобой все хорошо. Я волновалась о тебе после той ночи.

– Правда? С чего вдруг?

– Не знаю. Просто ощущение. Я не могла отделаться от него. Я видела твоих сестер на скачках, но не тебя. Словно ты исчез после Рождества. Может, поэтому я продолжала искать тебя на каждых скачках, на которых была. Или мне просто очень понравилось твое лицо.

Она подняла руку и прикоснулась к его щеке. Его кожа ощущалась теплой, не жаркой, просто теплой. Если бы он прикоснулся к ее коже сейчас, он бы ощутил поднимающуюся температуру из-за одной близости их тел. Она опустила руку, боясь прикасаться дальше.

– В ту ночь на вечеринке, – сказал Джульен, – я считал тебя самой прекрасной девушкой во всей моей жизни. Как возможно, что сейчас ты еще красивее?

Она понимала, что должна что-то ответить, чтобы развеять предвкушение, напряжение, которое гудело в воздухе между ними. Их семьи публично враждовали. Их семьи были не просто семьями, но и бизнесом. Вовлечение Джульена могло привести к обвинениям в сговоре. Настоящим безобразным последствиям. Ей нужно отойти от Джульена. Может, даже на два шага. Три будет лучше. На самом деле, она могла сесть на самолет и направится прямиком в Кентукки.

Прямо сейчас.

Она поцеловала его.

Джульен, казалось, не был удивлен поцелую. Когда их губы встретились, он открыл рот и позволил языку коснуться ее языка. Она ощутила поцелуй от губ до кончиков пальцев ног и обратно.

Реми отстранилась, пока поцелуй не перерос в нечто большее. Она уже ступала на эту опасную дорожку.

– Я не хотела этого, – сказала Реми.

– Нет? – спросил Джульен, с румянцем на щеках и блеском в глазах.

– Нет. На самом деле. Я обдумывала все причины, почему не должна целовать тебя, и затем...

– Я думала о том же, – признался он. – Думал, что худшим кошмаром наших родителей было бы наше участие, и что мы ни в коем случае не должны быть причастны.

– Ты прав. Ты полностью прав.

– Но я все равно поцелую тебя, – сказал Джульен.

– Слава Богу.

Он обхватил ее за шею и обрушился на ее рот. Второй поцелуй был еще более страстным, чем первый.

Джульен целовал, словно он умрет, если не сделает этого, словно он не целовался десять лет, словно к его затылку приставили пистолет и приказали целовать ее, и от этого зависела его жизнь.

Она обняла его плечи и прижалась грудью к его груди. Ее пальцы запутались в его шелковых и мягких волосах. Рука Джульена была на ее бедре поверх юбки, создавая тысячи развратных картинок в ее голове. Он мог поднять юбку, стянуть трусики, погрузиться в нее прямой сейчас. И они могли это сделать, и она не будет об это сожалеть, потому что он больше не был школьником, а его родители были за океаном.

Они остановились, только чтобы посмотреть друг на друга и убедиться, что будут продолжать. Вдалеке огни Эйфелевой башни стали синими. И в дымке синего света их губы снова встретились.

Джульен провел рукой вдоль ее позвоночника. Реми прижалась еще ближе, ближе к его телу.

Это безумие. Это неправильно.

Эти слова грохотали в ее голове, пока они целовались, но они не находили отклика в ее теле или сердце. Да, это было безумие. Да, было неправильно. И нет, это не остановит ее.

Она остановилась, только чтобы перевести дыхание.

Эйфелева башня стала красной.

– Какого черта?

– Световое шоу, – ответил Джульен. – Они устраивают его каждую ночь. Но мы можем притвориться, что оно для нас, если хочешь.

– Хочу. Боже, хочу.

Она хотела снова поцеловать его, что и сделала. Или, возможно, он целовал ее на этот раз. Какая разница, кто кого целовал, пока поцелуй не прекращается? Четыре года это дело оставалось незавершенным между ними. Может, им стоит его закрыть.

– Я скучал по тебе, – произнес Джульен ей в губы. – Я пытался забыть тебя, но не смог.

– Я думаю о тебе каждое Рождество, – прошептала она в ответ. – Рождество с тех пор было другим. Не важно, что я получала, это никогда не было тем, что я хотела.

– Чего ты хочешь? – спросил Джульен, и она поняла, что он говорил не о рождественских подарках.

– Еще одна попытка Рождества с тобой, – прошептала она.

Она прижалась лбом к его лбу. Одна минута. Все, что ей нужно было, это не целовать его одну минуту, чтобы прочистить голову и думать ясно.

– Джульен, если мы вмешаемся, наши родители поубивают нас, – сказала она. – Я не говорю, что нам не стоит вмешиваться. Просто будут последствия.

– Мать думает, что иметь женщину-управляющую для Ферм Арден позор. Отец постоянно называет тебя шлюхой. И твоя семья, и моя семья каким-то образом зарабатывают миллионы на подстроенном конном соперничестве. Думаешь, меня волнует, что они думают?

– Да, – ответила она. – Как и меня волнует, что думают мои родители, потому что они любят меня, и я люблю их, даже если они бесят меня в эту же секунду.

– Я тоже волнуюсь, – признался он. – Но недостаточно, чтобы перестать целовать тебя.

– Никаких поцелуев, пока не доберемся до твоей спальни. Еще раз поцелуешь меня так, и мы никогда не доберемся до нее.

– Целовать тебя как? – спросил он и стащил ее со скамьи.

– Целовать, словно ты никого не целовал очень давно и тебе надо наверстать упущенное.

– Если я скажу, что так и есть, ты окончательно испугаешься?

– Нет, конечно, нет. У нас у всех бывают затишья.

– Это чуть-чуть больше, чем затишье, – застенчиво ответил Джульен. Она знала этот взгляд. У Джульена было такое же выражение, перед тем как признаться, что ему было всего семнадцать.

– Что такое Джульен? Мне ты можешь сказать.

– Это, вроде как, длинная история.

– У тебя много длинных историй. Ты убежал из Кентукки и переехал в Париж, избегая родителей. У тебя ассистент, которая тебе не ассистент, но которая живет с тобой. И у тебя было более чем затишье? Что происходит? Расскажи.

– Затишье – это преуменьшение, – ответил он.

– Вот черт. – Реми прикрыла рот ладонью.

– Не спрашивай, – попросил он с отчаянием в глазах. – Пожалуйста.

– Боже мой.

– У меня есть хорошее оправдание, честно.

– Ты девственник? – спросила она совершенно потрясенная.

– Я просил не спрашивать. – Джульен скрестил руки на груди и нервно усмехнулся.

– Прости.

– Это действительно тебя тревожит?

– Я просто шокирована, – ответила Реми, глядя на Джульена в новом свете.

– Шокирована?

– Джульен, ты прекрасен. Я подумала об этом, как только увидела тебя четыре года назад. И подумала тоже самое, как только увидела тебя сегодня. А теперь ты краснеешь и становишься еще сексуальнее, чем был четыре секунды назад.

– Давай поговорим в моей комнате. Мне нужно кое-что рассказать тебе. И показать.