Любовь Носорога

Я не могла ничего сказать. Может, если бы в голове появилась хотя бы одна мысль, то я бы попыталась. Честно, попыталась бы уклониться, разжалобить. Рассказать, например, что я не особо опытна в этом деле, что у меня за всю мою жизнь было только два парня, да и то давненько, еще до смерти родителей, и минет не входит в перечень моих постельных умений... Да много чего могла бы рассказать... Но мыслей не было. Совсем. А Паша был. Его запах был, его жажда была, его подчиняющий взгляд был. И короткий , совершенно однозначный нажим на затылок.

Я открыла рот и облизнула головку. И почувствовала, как он дрогнул. Крупно, всем телом. Выругался сквозь зубы. Еще раз надавил на затылок, приказывая действовать дальше.

Я сомкнула губы на члене и сделала первое пробное движение. Он сразу надавил сильнее, побуждая взять глубже. Я, чувствуя, что сейчас задохнусь, каким-то чудом умудрилась расслабить горло и задышала носом, окончательно дурея от его запаха, теперь еще более сильного, возбужденного. Член скользнул глубже, мой мучитель вздрогнул еще раз, опять выругался. Приказ шепотом, гулким и страшным:

- Давай, девочка.

Я закрыла глаза и подчинилась. По сути, мне ничего делать не надо было, он все делал сам. Сам двигался, трахая меня в рот, не жестко, не грубо, но сильно, в одной, все нарастающей амплитуде, ладонь на моем затылке сжалась, собирая волосы в горсть, не давая возможности отклониться, отдышаться. Я подчинялась. Стояла на коленях перед ним, из сомкнутых глаз текли слезы, еле ловила вздохи между движениями, придерживала машинально его за пояс джинсов, в голове все плыло, и , казалось, что вот-вот потеряю сознание. От ужаса, от невозможности, ирреальности ситуации, от его напора, от своего подчинения.

- На меня смотри.

Голос, уже не тихий, с отчетливым рычанием, сбитым дыханием. Я открыла полные слез глаза, послушно глядя на него. И вздрагивая вместе с ним. Потому что настолько ярко, настолько мощно он траслировал свои эмоции, заставляя подключиться, заставляя ощущать отголоски его удовольствия. Мне было жарко, душно, плохо, тяжело, унизительно. И остро-горячо. Так остро, что бешено стучащее сердце, кажется, прорубало грудную клетку, выскакивая наружу. Настолько горячо, что тело пылало, я не могла дотронуться, так обжигало. И когда, не сводя с него взгляда, повинуясь всем движениям, безотчетно оторвала руку от его джинсов и провела по своей груди, то буквально ломануло судорогой, такой мучительно-тянущей, жестокой и горячей, что ноги сами расставились еще шире, поясница выгнулась, и слезы из глаз полились еще сильнее. Он увидел это. Увидел в моих распахнутых глазах, в моем напрягшемся теле, и, кажется, это послужило катализатором, потому что он сделал еще одно, очень резкое, движение и кончил. И держал меня, заставляя глотать.

И да, я не сопротивлялась и здесь.

Затем он отстранился, посмотрел на меня все еще бешеными глазами, в которых гуляли отголоски оргазма. Поправил одежду. Нажал кнопку запуска лифта.

Я не двигалась. Только голову опустила, вытирая измученные губы ладонью. И приходя в себя. Оглушающе быстро и жестко.

Ну что, Полина, пиздец?

Пиздец.

Без вариантов.

Я не ждала ничего. Вернее, нет. Ждала. Что откроются двери, он выйдет прочь. Не посмотрев на меня больше. А зачем смотреть на использованный презерватив? На проститутку, годную только для того, чтоб в рот спустить?

Хотя, какая я проститутка? Мне даже не заплатили. Из горла вырвался смешок. Сдавленный и хриплый. Я закрыла глаза, не двигаясь, не отслеживая больше его взгляд, его движения.

Похуй. Вот похуй, Полина, дочка очень интеллигентных родителей. Сейчас лифт приедет, он выйдет, а я останусь. И поеду наверх. Или не поеду. Вызывать-то некому, в здании, кроме охраны, никого. Значит, так и буду сидеть. Хорошо бы прямо здесь и сдохнуть. Не приходя в сознание.

Тут меня рывком подняли за плечи вверх, руки , жесткие и тяжелые, прошлись по талии, придвигая к крепкому горячему телу, подбородок опять попал к капкан цепких пальцев.

Глаза. Его глаза, такие же жгучие, острые, жесткие. Не презрительные. Не равнодушные. Внимательные. Оглядел мое запрокинутое лицо с дорожками слез на красных щеках, с распухшими губами.

Наклонился, целуя, глубоко и бесстыдно. Нисколько не заботясь о том, где был мой рот буквально полминуты назад, вылизывая, не заставляя отвечать, а, как и до этого, просто не оставляя шансов на неподчинение. Еще один секс. И тоже оральный. Только рот в рот.

Одной рукой прижал за талию, другой грубо полез под юбку, провел пальцами по белью, собирая неожиданную влагу стыдного возбуждения, заставляя вздрогнуть опять, ослабнуть в его объятиях, уже принимая все, что делает.

Оторвался от губ, посмотрел опять в глаза.

- Боишься?

Не смогла ответить. И кивнуть - тоже. Только намек, только малюсенькое, безотчетное движение. Не головы. Тела.

Усмехнулся, а глаза-то по-прежнему дурные, чернущие, жесткие, шарят по лицу, не отпускают ни на секунду. Держат крепче, чем руки.

- Не бойся. Поздно уже.

Да, поздно... Это точно. Раньше надо было бояться. Когда в лифт заходила. Или еще раньше. Когда работать сюда пришла. А теперь и в самом деле поздно.

Двери распахнулись, выпуская нас на подземную парковку.

Носорог вывел меня за локоть, отпустил, прикуривая. Я, оглядываясь, безотчетно сделала шаг назад. Убежать хотела? Да нет, наверно. Просто воздух , пропитанный бетоном и машинами, странным образом немного освежил, снял вязкий, терпкий дурман секса, что витал в лифте. Я по-прежнему ничего не понимала, не соображала, что делать дальше, как себя вести. И мозги вообще не хотели включаться. Только тело командовало, врубая инстинкт самосохранения. Подальше. Немного подальше. Поздновато, конечно, но хоть так.

Но Паша, сразу оценив мое состояние, не дал прийти в себя, опять дергая на себя и целуя. Уже жестче, уже грубее, уже напористей.

И все. И опять я потеряла себя полностью в его руках. Сначала просто подчиняясь, а затем... А затем отвечая. Слабо и тихо, но ему и этого хватило, чтоб сойти с ума и начать терзать мое тело своими губами, исцеловывая щеки, скулы, шею, дергая ворот блузки, чтоб добраться до плеча. Каждое касание - как ожог, как удар, как укус! Он словно сжирал меня заживо, не оставляя шансов на осмысление, спасение от его напора, от его страсти.

Никакой воли, никакой возможности не ответить...

И, даже если бы он захотел меня прямо тут, на парковке, поиметь, я бы явно не смогла оттолкнуть.

Он сам остановился. Коротко глянул через плечо, хмыкнул и потащил меня за локоть к машине, черному, навороченному до невозможности внедорожнику, навевающему смутные воспоминания о том времени, когда похожие на эту машины разъезжали по нашему городу, возя новых хозяев этой жизни. Потом сменились хозяева. И машины.

Но Паша, похоже, этот момент пропустил. Потому что его корабль, хоть и был последней модели, но формами остался верен прошлому.

По пути Носорог набрал достал трубку и рявкнул негромко и повелительно:

- Охрана центра, камера парковки, решить вопрос.

Я, не особо соображая, просто фиксировала в памяти происходящее.

Вот мы в машине, Паша садится за руль, выезжает с парковки, опять закуривает.

Я сижу на соседнем сиденье, плотно сжав коленки и глядя перед собой. Не спрашиваю, куда едем. Все равно не смогу скорректировать маршрут.

Только понимаю, что из города.

Ленка!

- Мне надо домой...

- Ждут?

Он не смотрит на меня. Перед собой только. Но рука его тяжело и определяюще ложится на колено. Без разницы, кто меня ждет. Отпустит только, когда сам решит.

- Да...

- Муж?

Ладонь сжимается. Больно. Жестко.

- Сестра.

- Сколько лет?

- Двадцать.

- Напиши, что сегодня не ночуешь дома.

Ладонь расслабилась, прошлась по ноге вверх. Заглушая своей тяжелой властностью полыхнувший по щекам страх от спокойного приказного тона. Паша явно не ждал возражений. И он их не получил.

Я набрала сообщение, не попадая дрожащими пальцами по буквам. Телефон тут же зазвонил. Отклонила. Потом вообще выключила звук.

Смысла не было отвечать. Я и сама не знаю, куда и зачем.

Хотя, нет. Зачем - знаю.

6 

Ворота открылись внезапно и настолько бесшумно, что я какое-то время просто тупо смотрела на пустую дорогу, не веря своим глазам.

А потом перевела взгляд на молчаливый глаз камеры наблюдения, кивнула коротко. И рванула.

Отбрасывая прочь сигарету и одновременно активизируя приложение вызова такси.

Господи, надеюсь для разработчиков этого приложения есть отдельное облако на небесах! Потому что так выручает! Вот не в курсе, где я, но есть локация! И , оказывается, есть машины неподалеку! И одна уже спешит ко мне.

Счастье какое, Господи!

Я повалилась на сиденье и закрыла глаза, наконец-то немного расслабляясь.

Пытаясь прийти в себя.

Взгляд опять упал на запястья с четкими, уже синеющими отпечатками пальцев.

Проклятый Носорог! Совсем не рассчитывал силу. Хотя, в тот момент я не чувствовала боли. Совсем. Даже испытывала какое-то иррациональное удовольствие от своей скованности, невозможности сопротивляться. Болезненное, такое сладкое удовольствие от подчинения.

Даже сейчас, вырвавшись от своего ночного мучителя, при одном только воспоминании о том, что он вытворял со мной, ноги сводило томной судорогой.

И ведь не хочу. И ведь страшно, по-прежнему дико страшно. А вот ничего с такой глупой реакцией тела поделать не могу. И этой ночью не могла.

А он понял, сразу все понял, скот.

Гнал, как сумасшедший, глаз с дороги прищуренных не сводил. И руку с моей ноги убирал только в крайних случаях. Словно придерживал, не давая ни секунды передышки. Чтоб прийти в себя. Опомниться. Запротестовать.

Хотя я очень сильно сомневаюсь, что мои протесты были бы услышаны. Уж явно не после произошедшего в лифте.

Тут мелькнула мысль, от которой пот прошиб холодный. Камеры. Мама моя! Камеры же везде! И в лифте тоже! Значит, охрана... Охранники! Они же все в реальном времени видели! В лифте! И потом, на подземной стоянке!

Я усилием подавила рукотрясение и подступившие слезы.

Вот и все, Полина. Если до этого ты еще сомневалась, увольняться, или нет, планируя посмотреть недельку, и, если Носорог не будет вспоминать, обращать внимание, то и можно дальше работать... То теперь точно все. Точно.

Потому что все сотрудники... Да я же теперь и в здание зайти не смогу!

Я согнулась, закрыла лицо руками, удерживая всхлипы.

- Девушка, вам плохо?

Голос водителя доходил с трудом. Плохо? Плохо??? Это не называется "плохо"! Это называется тем самым словом, которое я не употребляла до этого дня даже мысленно. До встречи с Носорогом в лифте.

- Да, мне плохо, - прохрипела я сквозь пальцы, - мне пиздец, как плохо...

- В аптеку? В больницу?

Как хорошо, когда рядом конкретный мужчина. Главное, чтоб не слишком конкретный...

- Нет, спасибо. Скоро доедем?

- Да, пять минут.

Я отняла руки от лица, вытерла выступившие слезы. Хватит. Сейчас домой надо. Там Ленка. Она меня в таком состоянии не видела еще. Даже на похоронах родителей. Там я собралась, нажралась таблеток и выдержала. Потому что Ленка. Она одна у меня. И я у нее. Хоть и дурочка она, конечно, бедовая. Но родная. А тогда еще и соплячка совсем была. Да и теперь... Не сильно умная.

Надо хоть в чем-то ей пример подавать. До этой ночи я справлялась. Худо-бедно. А теперь вот.

Проклятый, проклятый Носорог!

Полностью оправдывающий свое прозвище.

В самом деле, как носорог попер, не остановить, не упросить, даже слова не сказать поперек!

Просто не слушает! Просто не обращает внимания!

А ведь я пыталась! Точно, вспомнила!

В самом начале, только приехали когда к этому его особняку. Я вышла из машины, глотнула свежего, не отравленного его ядовитым дурманом воздуха, и пришла в себя. И шаг назад сделала. Как там, на стоянке. И сказать хотела что-то. Попросить.

Но он увидел и предупредил мои возможные движения.

Просто опять сгреб меня своими ручищами и поцеловал. Так, что ноги отнялись мгновенно! Подхватил и занес в дом, так и не отрываясь от моих губ.

И сразу же усадил верхом на какую-то высокую тумбу в большущем холле, раздинул ноги, треснула юбка, зарычал, оглядывая меня, одуревшую от его напора, темными жестокими глазами, а затем...

Затем все понеслось бешеной свистопляской, милостиво оставляя в памяти только обрывки картинок.

Треск нижнего белья, жесткий захват по талии, рывок. Боль. Внутри. Сильная, такая острая, что непроизвольно выгнулась спина, мучительно и ломко. Я вскрикнула, стиснула пальцы на плечах. На удивление, он притормозил, опять впился в мое лицо темным взглядом:

- Только не говори, что ты целка, бля!

Я не смогла ничего сказать, только головой помотала отрицательно. Нет. Не девочка. Просто давно не было никого. И это можно было бы спросить, прежде чем с такой силой загонять в меня член.

Да и вообще, моего разрешения можно было бы спросить... Но это не про Пашу Носорога.

Удостоверившись, что не первый, что это просто я такая маленькая там, тесная, он хмыкнул, сжал еще сильнее, до синяков, и жестко двинулся, выходя и опять впечатываясь на всю длину. А я опять вскрикнула. Потому что больно. Очень больно. И страшно. И жарко. И душно. И воздуха нет, совсем нет! Он не дает мне дышать, без конца целуя, измучивая, двигаясь все так же грубо и жестоко, хотя уже легче, потому что скользит, потому что тело выдает реакцию, несмотря на всю дикость ситуации. Телу нравится его запах, дикий, самцовый запах возбуждения, телу нравятся его движения, его хватка, его жестокость. Глупое, глупое тело! Не слушает никаких воплей мозга, заглушает их мощной порцией эндорфинов, заставляя заткнуться, получив вкусненькое.

И я подаюсь уже вперед, в его руки, сама подаюсь, и в глаза смотрю, и ногти по шее мощной, так сильно, что следы остаются. И мозгу это нравится. Потому что Паше наверняка больно. И это хорошо. Это плата за мою первую, жесткую боль при проникновении. И ногами обхват сильный и собственнический, и стон сквозь зубы, ему в рот, и за нижнюю губу тоже жестко цапнуть, до крови, слизнуть и улыбнуться. И глаза в глаза. И умереть за секунду до него. Разорваться на тысячи частей. Крича и содрогаясь.