Полуночная Экскурсия

- Ведет себя так, будто ее говно благоухает розами.

Оуэн согласился и с этим.

- Жаль, а с виду такая кисонька. Я бы сыграл с нею в «спрячь сосиску», если смекаешь, о чем я.

На что Оуэн ответил:

- А я - нет. Сосиска заледенеет и обломится, и останешься без сосиски.

Высокомерная, снисходительная, упрямая, и напрочь лишенная чувства юмора, Моника, тем не менее, была очень хороша собой. Чем-то она походила на Элизабет Тэйлор, когда той было двадцать. Но многим и отличалась.

И отличия были вовсе не в пользу Моники.

Но о них ей никто не говорил.

Все говорили только о сходстве.

Это, вероятно, внушали ей с самого детства - друзья и родственники, учителя и одноклассники, а прохожие на улице останавливали ее, чтобы спросить: «Ты в курсе, что ты - вылитая Элизабет Тейлор? Это невероятно. Глазам своим не верю!»

Наверное, такое происходило постоянно.

И она, естественно, в это верила.

Плевать, что зеркала свидетельствовали об обратном.

Словом, Оуэна не удивляло, что она выросла, считая себя королевой Вселенной.

Генри тогда сказал:

- Если узнаешь ее получше, то просто возненавидишь.

И Оуэн снова согласился.

Весь осенний семестр он старался держаться от Моники подальше. Ему не хотелось иметь с ней ничего общего. Но обстоятельства все же сводили их вместе. Оба преподавали английский, оба работали в школе первый год, и это было неизбежно.

И Оуэн старался относиться к ней по-хорошему.

Всякий раз, когда избежать встречи не удавалось, он улыбался и по-дружески с ней беседовал, как будто она была ему симпатична. Впрочем, так же он вел себя со всеми.

Она отвечала на это свойственным ей холодным презрением.

И так продолжалось до одного декабрьского утра, когда она попросила его подбросить ее на рождественскую вечеринку. Она застала его в учительской и сказала:

- Могу я кое о чем вас попросить, Оуэн?

- Конечно, думаю, да.

- Вы собираетесь на рождественскую вечеринку?

- Ага, думаю, да.

- Поедете на машине?

О, нет.

- Да.

- А спутница у вас есть?

Только не это.

- Нет, вроде, нет.

- Я почему спрашиваю, Оуэн… не могу же я отправиться на эту вечеринку без провожатого. Одинокой женщине находиться в такое время на улице очень опасно.

- Согласен. И не только женщине.

- Но женщине еще опаснее.

- Конечно. Прекрасно понимаю. Опаснее.

- А вечеринка наверняка затянется до полуночи. Не могу же я ехать в такое время одна. Поэтому, не могли бы вы отвезти меня на вечеринку? Иначе, боюсь, придется мне остаться дома.

Оуэн не хотел этого делать. Не нравилась она ему. Но он уже признался, что едет на вечеринку один, лишив себя наилучшей отмазки. А больше ничего не придумывалось. Поэтому он улыбнулся и ответил:

- Конечно, я вас с радостью подвезу.

Но поездка обернулась свиданием. Когда они приехали на вечеринку, она не отходила от Оуэна ни на шаг. Она держала его за руку. Она водила его туда-сюда, общаясь с другими преподавателями и их супругами, будто нарочно выбирая тех, от кого он предпочел бы держаться подальше.

Наконец, Оуэну удалось от нее улизнуть. Он налил себе бокал красного, крепкого пунша и несколько минут общался с друзьями - Генри, Джилл и Морин.

Минуты три-четыре.

А потом Генри посмотрел на него и сказал:

- Дело дрянь. Ты в жопе, дружище.

- Да все прекрасно, - возразил Оуэн и допил свой пунш.

- Если не можешь отделаться от нее культурно, - сказала Морин, - почему просто не скажешь, чтобы отвязалась?

- Я не могу.

Тут подрулила Моника и одарила всех ледяной улыбкой. Затем схватила Оуэна под руку и обратилась к его друзьям:

- Вы нас извините?

- Нет, - сказал Генри. - Не забудем, не простим.

- О-хо-хо. Очень забавно, - c этими словами она утащила Оуэна от его друзей.

Волоча его за собой, она надула губки:

- Я уж решила, что ты меня бросил. Не дело приводить куда-то девушку и бросать ее на произвол судьбы, Оуи.

Он терпеть не мог, когда его называли Оуи.

Он терпеть не мог, когда она разговаривала с ним в таком тоне, будто он трехлетний ребенок.

А еще он терпеть не мог танцы. Но она стиснула его руку и сказала:

- Как насчет того, чтобы немного поразмяться?

- Я неважный танцор, - сказал он.

- Ничего страшного. Зато я - замечательно танцую. И - учитель я замечательный. Научу тебя отжигать, как Фред Астер[5].

- Фред Астер мертв.

Она улыбнулась, покачала головой и сказала:

- Милый, не будь занудой.

Милый?! О, Боже мой.

- Я правда не хочу танцевать, - сказал он.

Он ненавидел танцевать вообще, но танцевать с Моникой, да еще и на рождественской вечеринке, в окружении других учителей, секретарей, заместителей… и директора школы! Людей, с которыми ему приходилось видеться каждый рабочий день. Людей, которые его знали.

- Не можешь же ты привезти меня сюда и даже не потанцевать со мной. Как это будет выглядеть?

Ты не моя девушка! - хотелось ему закричать. - Я просто подвез тебя!

Просто скажи «спасибо, что подвез», и оставь меня в покое!

Он думал так, но вслух ничего не сказал. Этим бы он не просто ранил ее чувства - он растоптал бы их.

В конце концов, он сказал:

- Думаю, можно попробовать.

Она повела его вниз, в комнату отдыха. Растянутые под потолком гирлянды подмигивали огоньками, и кроме них ничто не нарушало царивший в комнате полумрак. Оуэн заметил, что там не было ни одной обыкновенной лампочки, все какого-нибудь яркого, насыщенного цвета: синие, красные, зеленые, оранжевые…

Было в них что-то вульгарное и одновременно чудесное.

Как будто нарочно, - подумал Оуэн.

Повсюду танцевали парочки. Почти половина из них была знакома Оуэну по школе. Многие улыбались и кивали, но не обменялись с ним ни словом, пока они с Моникой пробирались к центру танцпола.

Внезапно Моника остановилась, повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза.

А она красивая, - подумал Оуэн.

Но он подозревал, что в мерцании рождественских огней кто угодно покажется красивым. Он видел отблески этих огней в волосах Моники, и даже в ее глазах. Они будто смягчали ее лицо, скрадывая постоянное выражение высокомерия и подозрительности.

Она и в самом деле походила сейчас на Элизабет Тейлор. Впервые сходство взяло вверх над различиями.

И ей очень шел этот ее свитерок из ангоры. Он так обтягивал ее тело, что груди вздулись белоснежными холмиками.

Не меньше шла ей и коротенькая плиссированная юбка, трепетавшая вокруг бедер при каждом движении. Но все портили колготки. Черные колготки, обтягивающие ноги, подчеркивавшие их изящные изгибы, но не открывавшие ни сантиметра кожи.

- Просто повторяй за мной, дорогой, - сказала она.

С этими словами она шагнула вперед, и их тела соприкоснулись.

Она взяла Оуэна за руку, а свободную ладонь положила ему на плечо. После чего сказала:

- Обними меня за спину.

Он подчинился.

- Вот так, - прошептала она.

Из динамиков полилась новая мелодия. «Белоснежное Рождество» в исполнении Бинга Кросби[6].

Они начали танцевать.

Это был медленный танец, и они держались близко-близко. Оуэн старался повторять все движения Моники. Ничего сложного: она почти и не двигалась, только делала маленькие шажки вперед-назад, плавно покачиваясь.

От нее исходил невероятный, удивительный запах - какие-то духи, вызывающие в воображении Оуэна легкий бриз и тропическую ночь. Он обонял этот запах весь вечер, но теперь, казалось, ее кожа испускает его теплыми, насыщенными волнами.

Чудесный, экзотический аромат.

Но осязать Монику было еще чудеснее: ее лицо у него на плече; ее волосы, щекочущие его щеку; левая рука, ласково поглаживающая его спину, в то время как правая сжимала ладонь; ее груди, мягко, но тесно прижимающиеся к его груди; ее живот, прижатый к его животу; низ ее живота, легонько, словно невзначай, касается его бедер при каждом шаге…

К середине песни Бинга, Оуэн почувствовал нарастающее возбуждение.

О, ужас!

Только этого не хватало.

Надеясь, что Моника не успела этого заметить, он немного наклонился вперед, отклячив зад.

- Не глупи, - сказала она.

Ее левая рука скользнула вниз, схватила его за зад и потянула на себя, пока их тела снова не соприкоснулись.

- О-о-о-о, Оуэн, - сказала она.