Снайпер молотка

Сначала за окном мелькали дома, потом фары освещали только стволы сосен, и наконец автобус стал. Приехавшие вышли. Перед ними был высокий забор с колючей проволокой. Сбоку падал луч яркого света. Зашелестел шепот:

— Гляди, прожектор светит…

— А зачем?

— Чудак, не понимаешь! Чтобы сразу было видно, кто идет.

— На Полюсе строго…

— А ты думал!..

— Гляди, на вышке часовой в шубе…

В заборе открылась дверца, и послышался голос:

— Давайте по одному!

Когда пришла очередь Кости, он увидел в сторожке двух военных.

— Имя, отчество, фамилия? — спросил один из них, глядя в список.

В эту минуту Костя смотрел на овчарку, которая, свесив язык, сидела возле другого военного.

— Малышок, — ответил он, но тотчас же поправился: — Малышев Константин Григорьевич…

— В другой раз не путайте, Константин Григорьевич! — сказал военный, взяв под козырек. — И без того видно, что вы малышок.

Переступив порог, Костя очутился на широком дворе. Ребята уже разделились на группы, и возле каждой группы стоял взрослый. Тотчас же кто-то обнял Костю:

— Вот сюрприз! Если не ошибаюсь, это Малышок-корешок! Этого я заберу вместе с его шапкой в тарный цех!

— Да, да, Миша! — поспешила Зиночка. — Он ловко забивает гвоздики. Вчера на заводе он всех удивил. Парторг Цека приказал включить его в бригаду.

— Не знал, что у моего Малышка такой талант, а то уже давно перетащил бы его на Полюс. У нас для хорошего молотка много работы.

Зиночка крикнула: «Тихо» — и обратилась к ребятам:

— Еще раз напоминаю, как нужно себя вести на Полюсе. Соблюдайте все правила филиала. По цехам без толку не бегать, вахтеров и взрослых рабочих слушаться. Ничего не зарисовывать, не записывать. Вернувшись домой, никому ни слова — ни отцу, ни матери, ни знакомым. Все понятно?

Голоса прошумели: ребята пообещали молчать.

— Больше всего я уверен в Малышке, — шепнул Миша. — Он даже мне ни словечка не сказал. Наверное, язык откусил, когда кашу ел. Говори, не рад меня видеть?

— Рад, — ответил Костя, и больше у него не нашлось слов.

Бригадиры разобрали новичков и поставили их за верстаки.

— Будешь сколачивать донце, — сказал Миша, протянув Косте молоток. — На две поперечины клади три доски — вот так, одну к другой. Каждую доску пришивай к поперечинам четырьмя гвоздиками. Покажи, как ты можешь, корешок.

Чуть-чуть призадумавшись, Костя легкими пристуками молотка поставил все двенадцать гвоздиков на место, потом, как из пулемета, хлопнул двенадцать раз. Гвозди, спасаясь от его молотка, спрятались в дерево.

— Ух ты! — удивился Миша. — А еще раз!

Стараясь не улыбаться, Костя забил шесть гвоздей, держа молоток в правой руке, а потом перебросил его в левую руку и заколотил остальные гвозди.

— А я могу и с пальца забивать, глянь!

Не отнимая пальцев от гвоздя, Костя быстро опустил молоток. Мише показалось, что на свете стало двумя пальцами меньше, но Костя успел убрать их в тот самый миг, когда гвоздь погружался в дерево.

— Так ты не балуй. Придется новые пальцы пришивать — где я иголку и нитку возьму? А вообще нужно признать, что ты виртуоз.

— Чего? — спросил удивленный Костя.

— Виртуоз — это значит такой ловкий, что просто ах. И знаешь, — проговорил Миша задумчиво, — мне пришла в голову мысль. — Он хлопнул себя по лбу. — Думай, голова, — шапку куплю!

— Ай! — послышалось рядом.

Рыжая девушка, которую Костя знал — она работала на заводе в инструментальном складе второго цеха и ее называли «мировым пожаром» за цвет волос, — положила палец в рот, как конфетку.

— Я не умею молотком, — прошепелявила она. — Все пальцы поотбивала.

— Вынь палец, маникюр испортишь. Ты складывай дощечки, а Малышок будет сколачивать! — приказал Миша. — У меня мысль есть…

Работа пошла веселая. Костя с увлечением хлопал молотком. Рукоятка точно приросла к ладони, и было приятно, что подростки бегают смотреть на работу новичка, было приятно, что Зиночка хвалит его.

— Стоп, доночный участок! — крикнул Миша, вскочив на верстак, и, когда затихли молотки, объявил: — Костя Малышев со своей подручной Клавой Еремеевой уже выполнили по полторы нормы, чего и вам желают!

Ребята зашумели.

— С подручной и дурак сумеет, — заявил кто-то. Но было ясно, что это зависть, и больше ничего.

— Товарищ Полянчук, прикажи продолжать работу, — сказал полный мужчина в черном ватнике и высоких фетровых валенках, приведенный в цех Зиночкой Соловьевой. Он внимательно пригляделся к работе Кости и обратился к Мише: — Действительно, если тарники научатся так работать и если разделить операции, как предлагаете вы с Соловьевой, то дело пойдет лучше. А ты, Костя, помнишь, как тебя учили работать молотком?

— Дед Вак Иванович Крюков, как бараки строили, дал вот столечко гвоздиков, — Костя взял из ящика горсть гвоздей, — да еще доску-дюймовку дал. Показал, как робить, а потом велел забивать да клещиками вытаскивать и…

— И что?

— И кажет: «Покуль не научишься забивать с одного стука, обедать не позову», — закончил Костя.

— Когда же тебе удалось пообедать? — удивилась Зиночка.

— Два дня хлебец жевал, а в третий и пообедал…

— Школу он прошел строгую, — засмеялся высокий человек. — Мы так учить не будем. Тебя, товарищ Полянчук, завтра заменит на участке Круглов, а ты займись Малышевым, научи его культурно передавать свой метод. Пускай он подготовит в своей стахановской школе несколько таких же инструкторов.

— Красота, Малышок! — сказал Миша, когда этот человек ушел. — Завтра мы с тобой проведем весь день в Верхнем общежитии. Это был начальник филиала Шестаков, понимаешь? Дело пойдет, Малышок!..

— Все-таки какое чутье у нового парторга, — радовалась Зиночка, — он сразу понял, что Малышок пригодится в тарном цехе. Я просто готова влюбиться в нашего парторга! Говорю совершенно откровенно…

Еще веселее Костя застучал молотком. Клава раскраснелась, огненная челка прилипла ко лбу и потемнела, но, когда работа спорится, человек не замечает усталости.

НА ЛЫЖАХ

Солнце светило в окошечко, когда Костя открыл глаза. Как он заспался после вчерашнего длинного дня! На печурке чайник хлопотливо стучал крышкой.

— Вставай, Малышок! — весело окликнул Миша. — Зимний день коротенький. Нужно провернуть тысячу дел на большой скорости.

Убрав со стола, Миша принес снизу отрезок доски, достал молоток и гвозди.

— Покажи, как ты держишь молоток. Правильно я держу?

— Не!.. Неправильно, — определил Костя. — Ты ручку-то не жми, не силься. Держи легонько, играючи, — хоть сколько стучи, не уморишься.

— Теперь покажи, как ты опускаешь молоток. — Хорошенько приглядевшись, Миша все понял. — Вернее сказать, что ты его не опускаешь, а бросаешь всей тяжестью на шляпку гвоздя. Так я говорю?

— Выходит, так… А надо всех ребят научить? Тогда я долго здесь буду?

— Ты обучишь человек десять, и они тогда станут инструкторами передового метода. А хочешь на филиале остаться?

— А то нет! — откровенно признался Костя. — Чего я буду в подсобных ходить!

— Все учтено! — скрепил Миша. — У меня такой же план. Продолжаем! Теперь покажи, как молоток должен касаться шляпки гвоздя, чтобы он без разговоров входил в дерево.

Долго еще со смехом и шутками трудился Миша, пока будущий руководитель стахановской школы не усвоил, как нужно передавать ребятам искусство заколачивания гвоздя с одного удара. Заодно Костя учился правильно произносить слова. Потом Миша вздумал забивать гвозди по-стахановски и так разохотился, что обо всем забыл…

НАСТАВНИК

В тарном цехе было немало отличных работников. Бригадиры дали пятерку лучших ударников в школу Кости Малышева. Все они были старше своего наставника и поэтому отнеслись к нему немного насмешливо. Миша побаивался, что Малышок смутится, растеряется, покажет себя маленьким, но он ошибся. В суровом северном крае, где вырос Костя, люди борются с природой артельно: они сообща моют золото, валят лес, ходят на охоту.

В артелях слово старшего — закон, но старшим становится тот, кто имеет больше опыта.

Окинув спокойным взглядом своих учеников, Костя молча установил три гвоздика и забил их тремя ударами.

— Кто так может? — спросил он.

— Подумаешь, удивил! — заговорили ребята.

Из пятерых человек трое решили эту задачу.

«Фокус не удался», — подумал встревоженный Миша, но Костя как ни в чем не бывало установил двенадцать гвоздиков и забил их.

— А теперь кто? — спросил он.

Четыре гвоздя с одного раза утопил маленький серьезный Валя Вихряков, другие и того не сделали.

— Что ж вы! — серьезно сказал Костя. — Мне хоть сто гвоздей выставь, все заколочу. Уметь надо! — Он говорил твердо, без хвастовства, и Миша успокоился. — Вот ты, Вихряков… Ты работаешь ладно, а молоток неправильно держишь, гвоздь тебя не боится. Чуть что — он набок. Дай руку!

Валя недоверчиво протянул руку. Костя повернул ее так, чтобы можно было поставить на ноготь большого пальца гвоздик шляпкой вниз, но гвоздик не держался.

— Видишь, сработал мало, а рука трясется. Ты молоток держи легонько, на воздусях. Ты молотком играй…

«Честное слово, он молодец! — обрадовался Миша. — Этот пример он сам придумал. И где он такие слова взял? Вот чудак!» А Костя говорил слова дедушки Вака, которые дедушка Вак слышал когда-то от своего деда, построившего чуть ли не весь Ивдель из кедрового леса.

Мишу отозвали по спешному делу. Когда он вернулся к учебному верстаку, будущие инструкторы хлопали молотками, а Костя внимательно наблюдал за ними.

— Идут дела, ребята? — спросил Миша.

— Ничего особенного, — сказал коренастый, самостоятельный подросток, Петя Гусаков. — Надо только гвоздики прищепывать пер-пен-ди-ку-ляр-но, а молоток опускать па-рал-лель-но. — И он с одного стука вогнал гвоздь в дерево.

— Вот молодец работник! — одобрил Костя. И ученик обрадовался похвале.

Раздался обеденный гудок. Миша позвал Костю к выходу так, чтобы его друг прошел мимо верстака, за которым работал третьего дня. Над верстаком висел плакат из пестрой обойной бумаги, а на нем было написано:

«Привет Косте Малышеву и Клаве Еремеевой! Вчера они выработали по 225 процентов нормы».

«КАТЮШИ»

Смена кончилась. Цех опустел, только взрослые рабочие продолжали собирать ящики.

— Малышок, пошли! — позвал его Миша, вернувшийся от начальника филиала; он был в отличном настроении и, тормоша Костю, поделился большой новостью: — Уверен, что твое дело получится. Начальник попросит заводской отдел кадров закрепить тебя за филиалом. Доволен?

Костя ответил широкой улыбкой.

Они пересекли двор филиала. За центральным корпусом Костя увидел штабеля металлических деталей, накрытые досками; деталей было много — тысячи и тысячи.

— А таких на нашем заводе не делают, — отметил он, рассматривая штабель.

— Да, их с другого завода присылают.

У входа в центральное здание Миша показал красноармейцу красный пропуск, и они очутились в просторном и низком цехе. Все было затянуто тёплым туманом, так что электрические лампочки плавали в радужных кольцах. Заиндевевшие ворота открылись. По мокрым рельсам в клубах пара вкатилась вагонетка, груженная деталями.

— Эти детали к нам издалека пришли. Видишь, как их засалили, чтобы они не ржавели, — сказал Миша.

Женщины, надев брезентовые рукавицы, опускали детали в котел с кипятком, потом выкладывали их на столы и снимали оттаявшее густое сало сначала деревянными скребками, а потом тряпками.

Приходилось сменять несколько тряпок, пока сталь не становилась блестящей, как зеркало.

В дальнем конце цеха зазвенел голос, потом еще один, и затем все запели. Костя увидел Клаву Еремееву. Она пела громче других и улыбалась. Прислушавшись, Костя разобрал слова новой песни.

— Вот почему наш снаряд называют «катюшей»: он хорошо поет, — сказал Миша. — Когда «катюша» летит, так будто небо на куски лопается и хвост огненный получается. Потом ударит — все сожжет. Фронтовики нашу продукцию очень любят…

— Надо сделать больше «катюш», чтобы всех фашистов пожечь и на куски разорвать! — решил Костя.

В сборочном переделе рабочие внимательно осматривали детали, взвешивали, чтобы все снаряды были одного веса. В стороне, за железными ширмами, блестела электросварка. Сварщик закрыл лицо железной маской со стеклянными глазами, а из-под маски виднелась пышная борода, и Косте это показалось смешно.

Возле дверей упаковочного передела Костя увидел всю «катюшу». Она показалась ему не страшной, но Миша сказал, что когда ее начинят «уральской кашей», тогда не подступись.

Они вошли в помещение, длинное и узкое, как коридор. Вдоль стен до самого потолка лежали блестящие «катюши», точно дрова в поленнице.