Господин изобретатель. Часть III

– Конечно рассказывал. Я и сам их видел, здоровенные, на тяжелых лафетах, они предназначались для укрепленных позиций и крепостей. Но чтобы так, легкие передвижные колесницы… Нам не нужна была ваша миссия, мы рассчитывали взять вас в плен и назначить хороший выкуп от царя.

– Вряд ли бы вы дождались выкупа, к тому же русские в плен не сдаются.

– Почему не сдаются, в одном из племен сидит в яме русский, его захватили несколько месяцев назад, но вы правы, видимо, русский царь жаден и не дает выкупа за своих подданных. Вообще-то вы нам были не нужны, если бы вы сдались, то мы бы забрали деньги, оружие и лошадей и отпустили вас (ага, умирать в пустыне от жажды и голода, спасибо большое, добрый принц). Мне нужна была дочь раса Мэконнына, которая назначена отцом мне в жены. Так бы я породнился с правителем Харара, под его началом много мусульман, которые с радостью пополнили бы наши ряды.

– Сожалею, принц, я – русский генерал и посол, а тут я известен как рас Искандер, а Мариам Мэконнын – моя жена.

Абу-Салех с интересом посмотрел на меня, остановив взгляд на петлицах с зигзагообразным генеральским шитьем и одной розеткой-звездочкой. Петлицы вчера пришил денщик Артамонов, а купил их а Одессе по моей просьбе Титов, предназначены они были для темной чиновничьей формы военного ведомства, которая досталась акулам. Оно, конечно неуставное, но форма тоже неуставная, так что сойдет для таких вот «прынцев», ишь, Маша ему понадобилась для династического брака, прохиндей. Но вообще-то перевязать его надо и показать фотографию Леонтьева, вроде русских здесь небогато, так что шансы, что это-он, весьма большие. Вот и поменяем одного на другого, только заинтересованности высказывать не надо.

– А я думал, что вы – тот пулеметчик, который так ловко перестрелял мою кавалерию, да будут мои воины сегодня же вкушать яства и ласки гурий в раю. Теперь разглядел ваше звание бригадного генерала[45] на этой необычной полевой форме. Но вам еще и лекарскую сумку принесли? А дочь раса, ну что же мало ли дочерей у здешних правителей, найдем другую. Тем более, две жены у меня есть, да и наложниц десятка три, точно не упомню.

– Я много чего умею, принц, в том числе и немного врачевать. Так, касательное огнестрельное ранение, пуля только разорвала коожу, сейчас я промою рану спиртом, потерпите, потом засыплю порошок в рану. Дал бы вам спирту внутрь, но ведь ваша вера не позволяет употреблять алкоголь.

Принц сжал челюсти и даже не показал вида, что ему больно, когда я промыл рану спиртом, потом насыпал СЦ и забинтовал. Потом посмотрел перелом, сломана голень, все же лучше, чем бедро, но ходить он еще месяца два не сможет. Перелом без смещения, это уже хорошо, но шину наложить надо, поэтому попросил отсечь мне куски дротиков определённой длины, померял одним из дротиков, сколько надо чтобы зафиксировать два сустава: коленный и голеностопный, потом кусками тряпок почище от разодранной одежды какого-то убитого кочевника примотал их к ноге, проверил – подвижности ноги в суставах нет, сойдет как временная шина. Есть еще осколочная рана от гранаты, осколок надо вытаскивать, сидит он неглубоко, кольчугу бы вовсе не пробил, но тут кольчуги не было, а рана нагноится и будет плохо. Пока промыл спиртом и засыпал СЦ, затем перевязал, а чуть позже, когда встанем лагерем, займусь хирургией и буду вытаскивать пули и осколки. Тем временем, примчалась разведка с известием, что обнаружили лагерь неприятеля, все сбежали, но много добра брошено, в том числе вода и вьючные верблюды. Подъехал Нечипоренко и согласился со мной, что надо занять вражеский лагерь, иначе в этом пекле мы зажаримся – солнце стояло в зените и палило немилосердно.

Отправили двадцать казаков в захваченный лагерь, велев им в случае подхода противника отходить, навьючив верблюдов бурдюками с водой, иначе нам не дойти до колодца, хотя и осталось чуть больше пяти верст. Пленным, которые уже перенесли наши брички (широкий проход, чтобы проехать не по трупам, так и не удалось расчистить, только узкую тропинку для лошадей и мулов), велел сделать носилки и нести раненых казаков и Абу-Салеха. Нечипоренко я объяснил, что он будет нашим заложником, гарантирующим нашу безопасность от внезапного нападения. Так наш караван и караван Маши перешли по эту сторону ущелья, а в двух верстах от него был лагерь Абу-Салеха.

Перед тем как казаки сложили и привязали на трофейных верблюдов взятое ими трофейное же оружие (я взял себе щит и шлем Салеха и еще казаки преподнесли мне старинную дамасскую саблю и капсюльный пистолет в серебре с затейливой золотой насечкой), я попросил найти верблюда немца, там где они нашли маузеровскую винтовку в седельной кобуре, вскоре в седельных сумках верблюда казаки обнаружили кое-какие личные вещи Шлоссера, бумажник, портсигар и офицерский планшет. В планшете были карты, довольно подробные, нарисованные самим Шлоссером с привязкой к ориентирам на местности и высотам, а также блокнот (ладно, потом разберемся, что там).

Дошли до лагеря, многое разграбили сами отступавшие, но все унеси они были не в состоянии, главное, был значительный запас воды, позволявший провести, как минимум, еще сутки в пустыне. Ценным «подарком» был небольшой караван вьючных верблюдов в сорок с лишним голов, что вместе с тремя десятками пойманных верховых животных, добавило грузоподъемности нашему каравану, тем более, что из-за вынужденного пребывания на жаре плохо себя чувствовали четыре артиллерийских лошади и одна казачья (видимо, у них был банальный тепловой удар).

Теперь все были в тени, напоены и отдыхали. Казаки разбили свои палатки и легли в тени, винтовки стояли рядом в козлах. Машины слуги как обычно, разбили свой шатер рядом с нами. Кочевники заняли один из своих шатров, что похуже, Абу-Салеха положили в одной из наших палаток, отведенной под лазарет, там сейчас кроме него, были двое раненых и двое больных с тепловым ударом – мой денщик и второй номер второго пулеметного расчета. Я велел сразу же почистить пулеметы и сменить воду в кожухах, чтобы иметь все готовым к бою, вот один из унтеров и перестарался, кроме того он обжег кипятком пальцы и его тоже надо было перевязать. Немного отдохнул, чтобы пальцы не дрожали, попил чаю и пошел к раненым. Кроме наших, рядом с лазаретной палаткой сидело полтора десятка ходячих раненых из числа сомалей и кочевников, они с надеждой посмотрели на меня и я им кивнул, мол, и вами займусь. Казаки принесли под тент грубо сколоченный стол, на котором перед этим чистили и смазывали пулемет, постелили относительно чистую тряпку. Первым положили на стол казака с пулевой раной в спине. Я налил ему стакан разведенного спирта, он залпом выпил, после чего его товарищи, принесшие его, дали ему в зубы рукоять его же нагайки и крепко прижали к столу. Я приготовил кипяченую воду, спирт, инструменты уже лежали в спирту час, потом смазал кожу вокруг йодом (под названием «настойка адского камня» он нашелся в аптечке), плеснул в рану немного спирта и почистил входное отверстие с помощью ножниц и пинцета от обрывков одежды и отмершей ткани, Казак только выл, сжав зубы, но лежал спокойно Потом захватил покрепче пулю корнцангом и вытащил ее из раны. Слава богу, пуля не прижимала перебитую артерию, чего я больше всего опасался, не зная анатомического расположения сосудов, а действуя «на авось», иначе бы в лицо мне брызнула струйка алой крови. Казак от боли потерял сознание и я дал ему понюхать нашатырного спирта.

– Всё, вытерпел – быть тебе атаманом, – сказал я казаку ободряюще, вспомнив пословицу: «Терпи казак, атаманом будешь». Но сейчас я нитку только проведу, два укола и больше ничего, потом забинтую и на койку, отдыхать.

Казак понимающе кивнул головой, а я промокнул кровь прокипяченной корпией (марлевых салфеток и тампонов здесь не изобрели – вот вернусь и организую на дедовой фабрике производство стерильных перевязочных материалов в вощеных пакетах, как во вторую мировую, «Делов-то на три копейки» – как говорят первогильдейские купцы. Потом прошил рану один раз прокипяченной и вымоченной в спирте «цыганской иглой», позаимствованной у одного из казаков, насыпал порошка СЦ и перебинтовал холщовым бинтом. Узел завязывать не стал, посмотрим, как будет идти заживление, а то заблокирую отток гноя и сукровицы и получу сепсис[46]. Потом был черед казака со сквозным огнестрельным ранением, он побаивался, глядя на то как держа под руки раненого, его товарищи укладывали своего сослуживца на живот. Я успокоил парня, сказав, что его пуля вышла, рана небольшая и сама очистилась кровью, поэтому я только положу целебный порошок и забинтую.

Потом наступила очередь принца Салеха. Я еще раз осмотрел осколочное ранение. Осколок сидел неглубоко, но были размозженные им ткани которые нужно было иссечь, иначе все это будет гнить в ране и прогноз будет весьма сомнительный. Так я и сказал принцу, что придется потерпеть, как тому казаку с раной в спине, иначе я не гарантирую, что не начнется воспаление и тогда он потеряет ногу. Он сказал, что вытерпит, если я дам ему стакан того же лекарства. Я налил ему разведенного спирта и он в три глотка его выпил, а потом его перенесли на стол, стараясь не беспокоить сломанную ногу –, я попросил тех же казаков, что ассистировали мне, помочь и здесь. Принц закусил зубами рукав халата. Я спросил не надо ли еще «лекарства от боли», но Салех помотал головой. Тогда начали, – не буду повторять ход «операции», по методу проведения она была сходна с той, что я сделал раньше, разве что скальпелем отрезал поврежденную кожу и мышцы. Салех стонал, но держался, и даже не потерял сознания, гордость не позволила. Когда я его перевязал, он был бледен. Вручил ему кусочек металла с рваными краями, что я достал из его раны. Салех спросил, откуда у нас артиллерия, он не видел орудий. Сказал ему что это «карманная артиллерия», мое изобретение, эти гранаты летают без орудий, сами по себе (а что, не соврал).

«Тепловички» мои очухались, им принесли чаю, попросил дать чаю и Салеху, а пленным и раненым сомалям и кочевникам принести по ведру воды. После этого забинтовал руку унтеру и наскоро осмотрел раненых пленных и перевязал кого мог. Трое вряд ли дотянут до завтра – у них проникающие ранения грудной и брюшной полостей, хотя и без значительных внутренних кровотечений, но уже то чудо, что они вообще сюда дошли, а, поскольку полостных операций я делать не умею, они обречены. Также дело худо у четырех раненых с огнестрельными открытыми переломами рук – они вряд ли заживут сами, разве что местные лекари смогут из прооперировать – завтра мы уйдем, оставив их в лагере. Остальные – легкораненые, и, скорее всего, поправятся. Помыв руки, решил пойти к Маше, но тут заметил Хакима в неизменном черном бурнусе. Он сказал, что госпожа послала его за мной. Он видел, как я оперирую и пронял, что перед ним не только полководец и великий воин, но мудрый и добрый лекарь, в чем он выражает мне свою признательность. Вот как, заслужить благодарность от дипломированного телохранителя и профессионального убийцы – этого в моей жизни еще не было! По дороге Хаким спросил меня, что я собираюсь делать с пленными. Я ответил, что принца я забираю с собой до владений раса Мэконнына, он будет нашим заложником и гарантом безопасности каравана. Завтра я велю ему написать письмо к отцу, что обменяю его на выкуп на границе владений раса. Пленные, что покрепче, понесут носилки, думаю, две смены по четыре человека будет достаточно. Остальных пленных, кто слабый и раненый, отпущу с письмом отцу Салеха. Хаким подумал и согласился. Я спросил, какой выкуп будет достаточным, но не чрезмерным, ассасин ответил, что за принца надо просить не менее 50 тысяч талеров.

Я зашел в шатер, Маша, обняв руками колени, тихонько сидела в уголке и я понял, что ей страшно.

– Саша, побудь со мной, – попросила она жалобно, мне очень, очень страшно. Я сегодня видела сражение и то, что бывает после него, первый раз в жизни. Я даже не представляла, что это так ужасно.

– Машенька, от меня пахнет порохом и кровью, не бойся, я никого не убивал ножом или саблей, кровь – это кровь раненых, которых я оперировал и перевязывал после боя.

– Разве ты – лекарь?

– Конечно же, нет. Просто я много видел, многому учился и много умею, в том числе и врачевать, но только совсем немножко, просто лучше меня это здесь вообще никто не сделает и раненые умрут. А сейчас я уйду ненадолго, мне надо отдать некоторые приказания офицерам и потом приду к тебе.

– Приходи скорее я буду ждать и велю приготовить много воды и благовоний.

Я вернулся в лагерь, нашел Нечипоренко и увидел, что у этого железного человека от усталости и ответственности за людей появились черные круги под глазами. Я объяснил ему мои задумки про Салеха, как его присутствие в виде заложника поможет нам пройти маршрут, ведь убей мы его, нас тут же бы постигла кара. Я сказал, что завтра с утра отпущу всех раненых и часть здоровых кочевников, оставлю только тех, кто будет нести принца до земель раса Мэконнына, в идеале – до ворот Харара.

Спросил, как его мнение о лагере, не проспим ли мы внезапное ночное нападение, подъесаул ответил, что караулы уже выставлены, пулеметы направлены во все стороны и ленты в них заправлены. Ручные бомбы показали себя наилучшим образом – казаки пополнили ими подсумки. Я сказал, что осколком бомбы был ранен сам принц Салех, а я извлек осколок, отдав ему на память, также вытащил пулю и обработал рану у раненого в спину казака. Состояние раненых будет заметно завтра, а еще вернее – через сутки после операции, тогда можно говорить что-то более определенное про их будущее. А сейчас я пойду к невесте, мне нужно ее успокоить, она очень переживает и боится. Если что срочное – пошлите за мной, в конце концов, вы видели, что я – хороший и меткий пулеметчик.

Глава 8. Над Абиссинией небо синее…

Как ни странно, но ночь прошла спокойно. Тишину нарушали лишь шакалы и гиены, сбежавшиеся со всей округи на пиршество в двух верстах от нас. Люди же нас не потревожили и с рассветом мы стали собираться в путь. Сегодня мы планировали дойти до колодца, напоить лошадей (им досталась лишь урезанная порция воды), мулов не поили вовсе, а верблюды были способны обойтись без воды неделю и дольше, но хоть немного попоить у колодца все же стоило – сил у них будет больше. Проведал своих раненых – небольшая лихорадка была лишь у того, кто был со сквозным ранением, Абу Салех и второй казак по имени Прохор, с ранением в спину, чувствовали себя хорошо и настроение у них было бодрое. Ночью товарищи Прохора сделали трое конных носилок, закрепив древки дротиков с натянутой на них парусиной между парами вьючых лошадей. Груз с лошадей теперь будут нести верблюды.

Казаки немного затрофеились, обойдя шатры и, прихватив ковры, те, что поновее и почище, постелили их на деревянные седла ездовых верблюдов и покрыли носилки, чтобы раненым было помягче. Также взяли большие медные, луженые оловом изнутри кувшины для воды, медные тазы и ведра, выбрав те, что получше – все в хозяйстве пригодится. Ценных вещей в шатрах не оказалось. Пленных, кроме четырех посильнее – пусть шейха своего таскают, я отпустил.

Абу Салех написал письмо отцу, в котором сказал, что был ранен, но русский лекарь достал пулю (писать что это осколок гранаты, – еще объяснять что это такое старому шейху….) и теперь он чувствует себя хорошо, тот же лекарь лечит его перелом ноги, поэтому ходить он не может, но его везут с удобствами, кормят и поят. За его освобождение русский вождь рас Искендер требует уплатить 30 тысяч талеров серебром и 5 тысяч соверенов золотом или столько же по весу в других европейских монетах. Кроме того, шейх обязуется отдать русского, который находится у него в плену уже полгода (показал Салеху фотографию Лаврентьева и он подтвердил, что это – тот самый русский, что сидит у них в яме). За это он отпускает всех пленных, кроме четырех, которые заботятся о нем и оставляет лагерь в том виде, в котором он ему достался (его уже успели разграбить дезертиры), в лагере остаются раненые, которые не могут передвигаться, но рас Искендер оставляет им воду, хлеб и финики. Обмен на шейха Абу Салеха и четырех пленных, которые будут за ним ухаживать, состоится на абиссинской территории. Рас Искендер предупреждает, что, если кто-то нападет на его караван, то принц и пленные будут убиты. Я попросил написать два одинаковых письма. Вдруг кто-то из посыльных не дойдет до цели, хотя я дам им по верблюду и запас воды. Потом я показал письмо Хакиму, он подтвердил, что все написано так, как я ему рассказал. После этого я вручил письма двум пленным дал им по легко раненому верблюду, но который мог идти и не издохнуть от раны минимум неделю, по паре лепешек, немного фиников, найденных в шатрах и по медному мятому кувшину с водой на каждого, сказав, что они должны передать письмо отцу шейха Салеха и отпустил восвояси.

С теми, кто мог идти, я поступил так же – только дал им по верблюду на 10 человек, чтобы мог нести поклажу и ли ждать вместе с ранеными, когда придут снимать лагерь. Остальных верблюдов – 42 грузовых и 28 ездовых, мы нагрузили оставшимися полупустыми бурдюками для воды, (свои уже опорожнили), трофеями и нашим грузом, немного груза осталось мулам, заводные лошади казаков теперь шли свободными, а артиллерийские тоже несли половину поклажи, совсем ослабевшие лошади шли вовсе без груза. Часть казаков, дополнительно вооружившись длинными копьями, пиками, как они привыкли говорить, ехали на ездовых верблюдах в составе верблюжьего каравана. Остальные, как обычно, на своих местах, раненые ехали ближе к хвосту каравана, впереди второй пулеметной брички.

Путь наш шел все по тому же плоскогорью, пока дорога не пошла вниз, здесь разъезд бокового охранения заметил человека, махавшего им белым платком. Они подъехали ближе и увидели что это белый, в возрасте, без оружия и на голове ку него был белый платок в качестве головного убора от солнца, которым он принялся махать, завидев казаков. Европеец был совсем без сил, к тому же ранен. Один из казаков подсадил его сзади на лошадь и так довез до моей брички, где добрый Артамонов, видя страдания пожилого человека, тут же дал ему напиться из своей фляги.

– Здравствуйте герр Шлоссер, – приветствовал я старого полковника. – Вижу, что вы решили совершить утренний моцион. Должен вас разочаровать, если бы вы продолжили движение в выбранном вами направлении, то вечером вами лакомились бы местные шакалы – вы шли прямиком в пустыню, мимо колодца, к которому мы сейчас едем.

– Добрый день, прошу извинить, не могу разобрать вашего чина на этой странной форме, хотя кругом – русские казаки.

– Это дипломатический чин, приблизительно соответствующий бригадному генералу, поэтому можете звать меня герр генерал или так, как меня зовут местные – рас Искендер. Форма полевая, введенная для моих войск, вооружённых моим же оружием, которым я, как вижу, вас и ранило, – заметил на спине и бедре полковника следы крови, но не пулевые ранения, а мелкие рваные осколочные раны. Вас вообще-то, герр Шлоссер, надо срочно оперировать – иначе будет гнойное воспаление и, весьма вероятно, – заражение крови, от которого вы умрете через неделю – две.

– Я понимаю это, герр генерал, но где здесь найти врача в этой дикой пустыне? Я слышал, в вашей миссии в Джибуте есть медицинский персонал, но вы его оставили там, а решили идти с казаками через пустыню, сопровождая дочь раса Мэконнына.

– Она не только дочь раса, но и моя невеста, не мог же я ее одну отправить в эти дикие края, хотя и не догадывался о ваших матримониально-дипломатических планах в отношении Салеха и нее, – разве я неправ, полковник Шлоссер?

– Нашей дипломатии, конечно, был бы выгоден этот союз, но русские, как всегда, нас опередили. Хотя, первоначальная идея исходила от отца Салеха – он спит и видит, как бы обезопасить себя от такого сильного противника как рас Мэконнын, ведь раньше область Харара была его владением. Городом правил другой властитель, не дело кочевника сидеть за стенами, но вот то, что вокруг – было его, а теперь он не может там кочевать, так как рас перехватывает его караваны и выставляет головы воинов Аллаха воткнутыми на пики над крепостными стенами.

– Ладно, это дело прошлое, забудьте о дочери раса, как уже забыл про нее принц Салех. Речь теперь пойдет о вашей жизни, герр оберст. Как только встанем на стоянку, прооперирую вас: я не только отличный пулеметчик, но и неплохой, по здешним меркам, лекарь. Но, герр Шлоссер, как же вы решились идти пешком, ведь это самоубийство в вашем возрасте, да еще раненым.

– Мне удалось поймать раненого верблюда и я надеялся доехать на нем до колодца, но в суматохе бегства, не взял ни винтовку, ни карту, ни компас – они остались на верблюде, который был под грудой тел, меня же раненый верблюд отбросил в сторону, где и достали осколки ваших снарядов. Только я попытался отъехать, как верблюда поймали пятеро дезертиров, они еще и обобрали меня, забрав из карманов все, от револьвера до расчески для усов и самое неприятное, одному из них приглянулся мой пробковый шлем. Когда вы ушли в покинутый войсками Абу Салеха лагерь, я тоже пытался идти, но было жарко и я просидел почти до вечера, сделав тент от солнца из своей одежды натянутой на палки из сухой акации. Вечером, когда стало чуть прохладнее, я попытался идти, шел и ночью, ориентируясь по звездам, подальше от места боя, так как туда пришло много гиен, которые могут напасть на человека, особенно, когда он ранен и обессилел, а утром ваши казаки подобрали меня.

Я видел, что полковнику тяжело ехать сидя, он не мог опереться на спинку сидения и все время сидел наклонившись вперед, пока я не предложил ему лечь животом на сено, которое возил в бричке. В другое время я бы мысленно пошутил, что еду как римский император на триумфальной колеснице, попирая ногами вождя врагов, но мне стало жалко пожилого человека, которого военная служба забросила в эту дыру. Но ехать так пришлось недолго – показался колодец, у которого уже хозяйничали казаки, поя лошадей и наливая бурдюки водой. Поскольку было еще не жарко, Хаким рекомендовал продолжить путь, отойдя от колодца как можно дальше, так как погоня, если она будет, мимо колодца никак не пройдет. Ассасин предложил изменить маршрут, он станет верст на восемь-десять длиннее и мы завтра перейдем русло высохшей реки чуть выше, чем планировалось – а там уже начинаются владения раса Мэконнына. Кочевники, по старой памяти, иногда забираются туда, но вероятность встретить войска раса гораздо выше, так как граница патрулируется и в крупных деревнях есть заставы, а там еще четыре дневных перехода – и, вот он, Харар. Как только перейдем условную границу, в Харар поскачут два гвардейца с известием о прибытии дочери раса и эскорт вскоре будет усилен сотней, а то и двумя воинов.

Проведал своих раненых, у них все было хорошо, жар, которой до этого был у одного из раненых, уже не чувствовался или было это из-за того, что окружающий воздух стал разогреваться. Наполнив все емкости, что есть, водой, мы опять ушли в пустыню, Хаким уводил нас каким-то одному ему известным путем, дорога петляла сквозь заросли акаций, но бричка могла ехать – крупных камней не попадалось, зато несколько раз я видел змей. Я предложил полковнику выпить спирта, но он отказался. В акациевых зарослях было не так жарко – их листья выделяли эфирные масла на жаре, так что дышать было несколько легче. Так мы шли еще три часа, наконец, найдя защищенное небольшими холмами место, от которого, тем не менее, был хороший обзор во все стороны, и, проведя «противозмеиные и противоскорпионовые мероприятия» – прогон верблюдов по месту лагеря, Хаким решил остановиться. Казаки стали натягивать тент для лошадей и мулов, разбивать палатки, рубить дрова для костра. Я пошел посмотреть, куда ставить брички, посоветовавшись с Нечипоренко, дал команду возчикам занять выбранные позиции. С третьей стороны с верблюда сгрузили дополнительный пулемет и тоже изготовили для стрельбы, закрыв от солнца рогожей.

Прооперировать полковника решил немедленно – все же, осколки в нем сидели целые сутки. Рассказал, что буду делать и настоятельно рекомендовал «противоболевую водку». Полковник выпил полстакана мелкими глотками, поперхнулся, потом подождал и допил водку. Дальше все было как обычно – достал корнцангом осколки – они были мелкие, раза в три меньше того, что я доставал у Салеха, но тоже зазубренные. Срезал ножницами размозженные ткани и оставил два отсроченных шва[47], предварительно посыпав рану СЦ. Полковник перенес операцию стоически, то ли водка подействовала, то ли прусская военная закалка. Потом оставил его в палатке для раненых, там уже всех поил чаем из большого трофейного чайника мой верный денщик Артамонов, вызвавшись работать медбратом. Подкладывать и выносить медный трофейный тазик, служивший судном, он привлек пленных, они же обтерли раненых от пота влажными тряпками, для каждого взяв отдельную. Я его похвалил и сказал, что назначаю фельдшером отряда.

Потом решил посмотреть и сменить повязки у других раненых, но сначала попросил Артамонова принести кипятка, чтобы растворить в нем СЦ – сульфаниламил хорошо растворяется в воде, а прокипятить воду нужно, чтобы прибить заразу, то есть микробов. Для этого взяли котелок, положили туда чистые бинты добавил СЦ, воды и Артамонов понес кипятить их на костер. Вскоре принес на палке котелок с прокипяченными в течение 20 минут бинтами. Поставил их остывать, а пока поговорил с Салехом. Сказал, что мы идем на территорию раса Мэконнына и как тогда организовать обмен в Хараре, до которого четыре дня пути и по абиссинской территории? Он ответил, что сейчас официально войны с расом нет, поэтому гонцов пропустят. Странно, а если бы вы захватили дочь раса и он узнал об этом, разве не началась бы война? Салех ответил, что расу было бы сделано достойное предложение и дочь его не держали бы как пленницу, а обращались с ней, как с дорогой гостьей и она бы могла принять его предложение.

– Но, Мариам другой веры и рас – христианин, а у христиан не принято иметь много жен.

Салех ответил, что одна из его жен – вообще язычница из племени людоедов и его не волнует религия, которую она исповедует, главное что ее отец – вождь чернокожего племени которому они сбывают рабов, а он расплачивается за них золотом и слоновой костью. Я высказал сомнение в том, что Мариам устраивала бы участь стать третьей женой в компании чернокожей людоедки и еще кого-то в этом роде и она отказала бы Салеху.

– Ну и что, – ответил Абу Салех, смеясь и показывая отличные зубы прямо с рекламы зубной пасты, – тогда я бы взял ее силой и ей это даже понравилось бы. Женщины любят силу!

– Ты плохо знаешь Мариам, шейх, – осадил я веселье Салеха, – ты и твой отец этим неразумным действием ввергли бы свой народ в длительную войну и, не дай бог, зачахни Мариам в твоем гареме, будь я на месте ее отца, я бы не успокоился, пока не уничтожил всех вас.

Салех сразу стал серьезным и ответил, что не хотел бы быть моим врагом, а вот другом и союзником – очень бы хотел…

– Посмотрим как дальше дело пойдет, может, мне удастся уговорить раса не мстить вам, я бы тоже не хотел войны, – сказал я принцу, – умные люди всегда договорятся между собой и найдут решение, устраивающее обе стороны. Но выкуп и обмен на моего человека это не отменяет, не я напал первым, а за ошибки надо платить – золотом и кровью. Кровью заплатили те, чьи кости уже обглодали гиены и шакалы, а вам с отцом придется заплатить золотом.

– Говорил я тебе, Абу-Салех, что надо провести разведку, и только после этого действовать – подал голос очухавшийся полковник слегка заплетающимся языком, – но этот твой дядя Аббас, не зная ничего о противнике, очертя голову полез в схватку, мол, его боевые верблюды сейчас сомнут эту горстку белых пришельцев. И где теперь твой дядя и его сын – они ведь были в первых рядах, что не положено военачальнику, славы им захотелось видите-ли – затоптать слабого противника.

– А где дядя Аббас с сыном? – спросил я неудачливых пустынных воителей.

– Не знаю, не видел, но к них были такие же винтовки Маузера, как и у нас с оберстом, саблю дяди я видел среди трофеев казаков, поскольку он с ней не расставался в походе, по преданию, она принадлежала самому Салах ад-Дину[48], дамасская сталь его была в состоянии легко разрубить европейский доспех. А лазутчиков я посылал, только они не вернулись…

Так вот чья сабля досталась мне в качестве трофея, самого легендарного султана Саладдина. А дядя Аббас или его сынок и прострелили руку казаку, так как только из одной винтовки Маузера стреляли, у остальных трех были чистые стволы, а две из них – Абу Салеха и оберста, так и остались в седельных чехлах.

Узнал у полковника, не по Генеральному ли Штабу он служил. Выяснилось, что да, тогда спросил, слышал ли он о перестрелке с иностранным шпионом в берлинской гостинице где-то полгода назад, газеты как-то невнятно написали, погиб агент или был взят в плен. Захмелевший полковник не стал упираться и доложил, что агент был взят живым, но раненым в руку. Спросил, есть ли у него связь с Берлином, так как я могу его обменять на этого агента, но, чтобы быть уверенным в том, что это именно он и не ведут ли против меня игру, я хотел бы задать три вопроса, из которых узнаю, что это именно тот человек, в котором я заинтересован. Полковник ответил утвердительно. Тогда я сказал, что подготовлю вопросы, когда придет гонец с подтверждением условий выкупа и передам с ним вопросы. Как только я получу ответы, я оговорю условия освобождения захваченного агента и отпущу полковника, когда от агента придет телеграмма, что он в безопасном месте и в отношении его выполнены все условия. Тут полковник сообразил, что его меняют отдельно и я объяснил, что в письме отцу Абу Салеха вообще не упоминалось об оберсте Шлоссере, так что это – отдельная песня, как говорят в России: ведь вы сдались нам уже после того как письмо было отправлено с пленными.

Потом пообедали, я спросил Нечипоренко, не свиная ли тушенка будет в щах? Оказалось, что свиную тушенку уже всю съели с гречневой кашей. Остались популярные в войсках говяжьи консервы «Щи с мясом и гречневой кашей» – два блюда в одном флаконе, то есть в жестяной банке. Попросил, если казаки будут варить кулеш с салом, приготовить для Салеха что-то без сала.

– И чего вы возитесь с этим басурманским принцем, Александр Павлович? – проворчал подъесаул. – Будь моя воля, пристрелил бы я его, чтоб не мучился и других не мучил. Вы его и лечите, и на носилках его носят и горшок за ним выносят, теперь еще и готовь отдельно… И немец этот толстый – та еще обуза.

– Дорогой Аристарх Георгиевич, этот «басурманский принц» – гарантия того, что мы с вами и наши люди живые увидим Харар через неделю. Так что если тяжело, я сам для него буду готовить кашу. А толстый немец свиное сало трескать будет за обе щеки, а нужен он мне для того, чтобы на него выменять из германской тюрьмы хорошего человека, русского полковника и Георгиевского кавалера.

Так прошло еще два дня пути, но утром у нас не смогли встать на ноги три лошади, а четвертая просто издохла ночью. Распределять груз не пришлось: три четверти взятого в дорогу фуража и продовольствия было съедено, у нас даже дополнительно высвободились десять вьючных лошадей и пять мулов, на которых мы посадили четырех пленных, незаменимых на всяких работах типа подай-принеси (им было сказано, что в Хараре их освободят вместе с Абу Салехом). Но вот лошадей пришлось прирезать, мы не стреляли и вообще соблюдали правила маскировки: не жгли костер ночью – его в пустыне видно издалека, даже сквозь тощие акации, в качестве дров использовали только сухие деревья, не дающие дыма, наконец, замыкающий верблюд тащил несколько срубленных акациевых кустов, уничтожая следы прошедших по дороге людей и животных: даже если дорога состояла их мелкой гальки, где то на песке мог остаться след кованого копыта. А теперь нам придется бросить четыре трупа и птицы-падальщики издалека укажут место, где что-то произошло, а уж лазутчики будут тут как тут.

Мы все же не стали закапывать павших лошадей, чтобы не терять время, и вышли в путь. Сегодня мы должны были пересечь условную границу с Абиссинией. Наконец, дошли до высохшей реки, кое-где были лужицы воды и лошади принялись оттуда пить, но подошедший Хаким, сказал, что нужно рыть ямы в песке и тогда они наполнятся более чистой водой. Оставили пленных под присмотром казака рыть копанки и занялись обустройством лагеря на абиссинском берегу. Потом я спустился к воде, казак показал мне что-то найденное в выкопанном песке. Это был небольшой самородок весом граммов в 10. Я сказал, что как только распакуем мой денежный ящик я его выкуплю за золотую монету по весу, это золотой самородок и он поможет рудознатцам оценить качество здешнего золота.

Отломил кусок засохшей глины и увидел ближе к поверхности мельчайшие золотые крупинки, блеснувшие на солнце. Такие трудно намыть лотком – они из-за малого веса просто не осядут на дно и, скорее всего, вода просто понесет их дальше, а ведь я читал, что сейчас добывают золото даже из старых отвалов, используя химические методы обогащения: амальгамирование – растворение золота в ртути и использование цианидов, дающих с золотом растворимые соли. Естественно, что оба метода крайне вредны как для самих старателей, так и для окружающей среды. В Сибири 21 века есть целые большие реки, где все живое убито отходами с обогатительных фабрик. Года два назад, я прочитал про метод получения золота даже из неперспективных руд с помощью его реакции с хлором, надо будет поговорить с рудознатцами Черновых, ведь Эфиопия богата золотом, а моют его крайне примитивным методом – обыычными лотками, хотя уже известны механизмы, приводимые в действие водяными колесами – дробилки, флотационные установки и все то, что и сейчас применяется на горно-обогатительных фабриках при механической подготовке руды к промывке. Вот где изобретать и изобретать, надо только свою жилу у Менелика выкупить – и вперед. Да и самому негусу подсказать, что за золото можно покупать в Европе и САСШ все что угодно, в первую очередь, машины и станки, нанимать специалистов для работы и обучения местного персонала.

Подошел к Бякову, которому велел делать кроки нашего пути и попросил посмотреть, где мы перешли реку. Лучше бы я этого не делал. Этот, с позволения сказать, офицер, понятия о картографии не имел и найти, в случае чего, дорогу назад, по его каракулям было бы невозможно. Отобрал у него бумажки, отметил, где на карте север, нарисовал стрелочку и пометил место, где пересекли реку. Потом пошел к Стрельцову, отдал ему компас и велел составлять кроки самому, все же дальше абиссинская территория и Хаким возражать не должен, если мы нарисуем дорогу, где идем. Я посмотрел карту полковника, там были нанесены оба колодца, так что «белым пятном» остался только уход Хакима от предполагаемой погони.

На следующий день я увидел, что утром два гвардейца поскакали на лошадях вперед по дороге, сообщить расу о том, что мы благополучно пересекли границу. Вскоре показалась каменная башня с казармой – абиссинская застава. Солдаты были в мундирах, но босые, они выстроились в ряд и начальник отдал нам честь. Нечипоренко, ехавший впереди колонны, сделал то же самое. Сегодня мы проследуем деревню Арту. Хаким сказал, что там много горячих источников с самой разнообразной водой, но воду для еды и питья надо набрать в деревенском колодце, так как вода из источников дальше деревни содержит много солей, имеющих слабительный эффект, тогда придется стоять сутки и ждать, когда действие минеральной воды пройдет, а лошади вообще плохо переносят такую воду и ослаблены переходом, поэтому могут умереть.

Так и сделали, в древне местный староста встретил нас блюдом с инджирой – большими блинами из муки сорго темного цвета, похожими по виду на гречневые, но со специфическим вкусом. Инджира – основное мучное блюдо абиссинцев, их национальная еда, поэтому такой обычай очень напоминает наш хлеб-соль. Казаки, соскучившиеся по печеному после сухарей и галет, быстро расхватали «блины», правда, потом выяснилось, что не всем они понравились. Я предупредил, чтобы ни в коем случае не бросали инджиру на землю – это признак большого неуважения, не хочешь есть – спрячь в карман, мулу потом скормишь. Я оставил старосте пять талеров в подарок (оправданный «бакшиш») за хлеб и воду и мы простились, довольные друг другом. Я понял, что посланные к расу офицеры уже предупредили всех, что едет русский посол рас Искендер и дочь раса Мэконнына, поэтому нас везде будут встречать абиссинским хлебом-солью.

В горячих источниках мы плескались целый день, казаки помылись, постирали форму. Набирая воду в ведра, в стороне помыли лошадей. Пока Артамонов приводил мою форму в порядок, я решил сменить полевой песочник на белый мундир с фуражкой, а пробковый шлем подарил Шлоссеру, чему он был несказанно рад. Хаким, кстати, предупредил меня, что абиссинцы не любят людей в пробковых шлемах, считая их злыми фарангами или инглезами. Проехал на смирной лошадке по окрестностям, сопровождаемый двумя казаками с винтовками. Источники были самые разные с горячей и холодной водой – вот в них то и купались казаки, с удовольствием прыгая из горячей воды в холодную и обратно, были источники с сероводородным запахом и желтыми потеками серы на камнях и что меня больше всего заинтересовало – с запахом хлора, камни вокруг были покрыты целыми пластами белого кристаллического порошка, похожего на хлорид кальция. Набрал щепотку порошка – не мылится, не вызывает раздражения кожи, то есть нейтрален. Вещь, похоже, полезная, надо отдать на анализ, пусть посмотрят. Но газообразный хлор тоже есть, недаром Хаким предупредил, чтобы возле этих источников долго не находились и не купались в них. Вот и источник получения хлора для хлорирования породы с низким содержанием золота, даже отвалов, из которых еще можно добыть до семидесяти процентов содержащегося там металла (при лотковой добыче собирается только тридцать процентов золота в виде песка и самородков). Река с «блестками» золота – совсем рядом, вот и готовый золотой прииск.

Когда вернулся в лагерь, меня уже ждал гонец от отца Абу-Салеха с десятью всадниками на верблюдах. Он сказал, что привез выкуп и человека, которого шейх обещал отдать. Свита расступилась и я увидел Лаврентьева, хотя узнать его было трудно: он был с длинной бородой и очень худой, лицо было незагорелым и, пока его везли, распухло от солнечного ожога.

– Михаил Степанович, – обратился я к Лаврентьеву, – вы меня не узнаете? Я – Степенов, заместитель полковника Агеева по техническим вопросам. Сейчас вы будете свободны. Я меняю вас на пленного шейха.

Послу вождя кочевников сказал: «Почему вы так плохо содержали моего человека? Я хорошо кормил и лечил Абу-Салеха, сейчас вы его увидите».

Спросил Михаила Степановича, где те пять казаков. что вместе с ним попали в плен. Он ответил, что троих тяжелораненых кочевники добили сразу, двое умерли дней через десять. Помолчали, помянув павших. Я сказал, что у Шерстобитова тоже умер один из раненых и похоронен в Джибути, а сам сотник все же прорвался в Абиссинию и теперь, с девятью оставшимися в живых казаками, служит Менелику. Потом Лаврентьев мылся в горячем источнике и просто млел от этого – еще бы, первый раз за полгода помыться с мылом, в горячей воде…

Поняв, что больше из плена мы никого не выручим, пошел в лазарет и попросил Артамонова отдать мою полевую песочную форму освобожденному из плена офицеру и попросить кого из казаков, чтоб его подстригли и побрили. Потом обрадовал Абу-Салеха, что за ним приехали от отца и я отпускаю его. Салех поблагодарил, сказал, что он рад, что встретил такого благородного, честного и храброго человека, оказавшегося еще и искусным лекарем. Еще позавчера я всем затянул швы, посыпав раны СЦ и сказал принцу, чтобы его лекарь через две недели разрезал нитки и вытащил их. Салех предложил побрататься, на что я согласился. Тогда он взял нож (оказывается у него под халатом всегда был немаленький такой кинжал и сказал пленным слугам, чтобы налили из чайника воды. Надрезав на предплечье кожу он стряхнул несколько капель крови в кружку с водой и передал кинжал мне, я сделал тоже самое, после чего Салех разболтал воду в кружке и выпил половину, а вторую половину протянул мне. Я тоже выпил, после чего мы приложили порезы наших рук друг к другу и подержали. После этого Салех сказал, что теперь мы побратались на крови, а эти узы сильнее чем у родных братьев, потому что родной брат может оказаться не воином, а ишаком, а кровный побратим – нет, его выбирают и не каждому такая честь оказывается. Я поблагодарил и он тоже наклонил голову в знак признательности. Потом подошел к оберсту и сказал, пусть напишет для передачи по своим каналам три вопроса для человека, которого они держат в тюрьме: «Первый вопрос: Что я сказал в мансарде майору? – указать первые буквы трех слов; Второй вопрос: Как имя человека, в убийстве которого он меня подозревал?; Третий вопрос:. Название отеля, где я останавливался и в ресторане которого мы часто обедали?» Чем быстрее я получу ответы, тем быстрее Салех снова увидит Шлоссера у себя на службе. Салех сказал, что сразу же отправит гонца на телеграф в Джибути, а ответ передаст в Харар через отцов-капуцинов, которые здесь держат почту и курьеров.

Потом слуги подняли Салеха на носилках и понесли к посланцу отца. Увидев молодого шейха, все прибывшие разразились криками во славу Аллаха, а посол показал на мешки из кожи, лежащие в стороне, сказав, что там деньги. Мы подошли, он развязал горловину и я убедился, что в трех мешках серебро, видимо, по 10 тысяч талеров[49], пересчитывать не буду, а в двух мешочках поменьше, но тоже тяжелых – золотые монеты. Взяв пленных носильщиков, я перенес мешки в свою палатку, потом дал им за помощь по талеру и отпустил, сказав, что они свободны. Посмотрел, что за монетки: талеры, они талеры и есть, а вот золото было самое разнообразное – от соверенов с королевой Викторией в разном возрасте, в зависимости от года чеканки до итальянских лир с профилем короля Умберто I. Взял несколько монет разного веса и номинала и опечатал мешки своей печатью. Потом попросил Артамонова обшить их рогожей и тоже опечатал. После чего попросил казаков отнести и принять под охрану. Проходя мимо источника, увидел, как слуги погружают в него на простыне шейха – не хватало еще, чтобы рану замочили. Объяснил Салеху, что надо сказать его докторам и как надо ухаживать за раной еще две недели, а перелом будет срастаться два месяца, потом можно ходить сначала с костылями, а потом – с палкой, еще через два месяца после этого он будет ходить уже без палки.

Пришел подстриженный, чистый и уже накормленный Лаврентьев, много расспрашивал о новостях в России. Я сказал, что Агеев был в Берлине и попал в перестрелку, но, возможно он в плену и я обменяю его на немца, которого везу с собой, это военный советник, полковник германского Генштаба. Уверен, что немцы пойдут на это, тем более, мне удалось как-то вытянуть из Шлоссера, они только догадываются, что Агеев – русский, а на кого он реально работал, они не знают. Я же придерживаюсь версии, что Агеев – просто мой друг и его освобождение – мой личный интерес. Спросил, как мне удалось так вырасти в звании, на что я совершенно искренне ответил, что вообще подал в отставку, когда разведочным отделом стал руководить другой, неприятный мне человек, но был вызван в Гатчину и получил от Государя приказ организовать миссию к Менелику. Судя по всему, Лаврентьев мне не поверил, считая ловким карьеристом, ну да ладно, что мне, детей с ним крестить, что ли! Лучше пойду к Маше…

На следующий день мы опять двинулись в путь, теперь уже с развернутым посольским флагом. Дорога пролегала через настоящий лес, по бокам росли мимозы, и еще в чаще были видны какие-то цветы, все благоухало и воздух уже не был таким жарким. В воздухе летали птицы, из которых я узнал только мелких попугайчиков. Казаки крутили головами и говорили, что после пустыни место прямо райское. Дорога шла постепенно вверх, поднимаясь в горы, появились хвойные деревья, вроде сосен с длинными иголками и какой-то местный пирамидальный можжевельник, земля была покрыта короткой травкой.

Я ехал впереди колонны вместе с Нечипоренко, как вдруг впереди появилась большая группа конных и пеших людей. Я сразу подумал, что, может, мы зря расслабились, сейчас у нас начнут отнимать денежки и хорошо если только денежки, а то и жизнь! Оказалось, что к нам пожаловал с официальным визитом дурго округа Гильдеса по имени Хада Марша. Вся Абиссиния разбита на губернаторства, а губернаторства – на округа, так что дурго – это областной или районный начальник. Я, сопровождаемый офицерами, выехал навстречу дурго, который был одет в белую куртку и такие же шаровары, на широком ремне у него висел револьвер Смит-Вессон. Коротко остриженная голова с толстыми губами и негроидными чертами лица была увенчана фетровой щляпой. Хаким пояснил, что все гражданские чиновники в Абиссинии носят такие шляпы, отличающиеся полоской вокруг, у чиновников среднего ранга она серебряная, у высоких чиновников расшита золотом. У здешнего дурго вообще никакой полоски не было, поэтому он относился к низшему рангу местных управленцев. Зато свита была очень многочисленная: не менее сотни ашкеров с винтовками Гра в красных чалмах, синих мундирах и, естественно, босиком. За ашкерами следовали слуги, которых было также не менее сотни человек.

Подъехав и обменявшись приветствиями со мной, дурго проехал дальше к Маше, сидевшей на своей смирной лошадке и пал передней ниц. Маша царственным жестом велела чиновнику встать и он пошел рядом, держась за упряжь Машиной лошади. Сзади следовали телохранители и гвардейцы. Подъехав ко мне, Маша остановила свою лошадку и что-то сказала на местном наречии, из чего я расслышал только «рас Искендер», тогда дурго опять кинулся в пыль.

– Да хватит уж нырять, родной и незабвенный начальник, – сказал я по-русски.

Дурго понял, что я не гневаюсь и что-то опять принялся лопотать, а Маша перевела смысл: «Он не понял сначала, что ты и есть великий воитель рас Искендер, посчитал, что такой мудрый и великий вождь должен быть гораздо старше. Поэтому просит простить его и принять скромные дары». Дары, все же, наверно, предназначались Маше, а я так, рядом оказался, но мне было приятно, что, оказывается, здесь уже знают про грозного и непобедимого раса Искендера. Спросил Машу, отчего у незначительного чиновника такая большая свита, она ответила, что это еще маленькая свита, даже захудалому расу зазорно выезжать без тысячной свиты, а уж раса Искендера должны сопровождать сотни воинов, пару сотен верблюдов сотни три-четыре слуг и мелкие феодалы вассально от него зависимые, каждый со своей свитой. Да, нанять такую ораву бездельников у меня денег не хватит, даже после выкупа за Салеха.

Пока мы разговаривали, свита дурго на ближайшей поляне разбила несколько больших шатров, задымились костры, зарезали шесть баранов, появились корзины с фруктами и инджирой, круги сыра, похоже, что козьего и на расстеленных коврах расселись гости. Нам с Машей отвели место в шатре, где была поднята вверх передняя полотняная стенка.

Ну, прямо свадебный пир из русских былин о богатырях, подумал я, вот только зелена вина нет – область мусульманская, из вновь присоединенных. С моей стороны на ковре расположились казаки по старшинству, с Машиной: также по старшинству дурго со свитой. Ашкеры стояли строем, изображая почетный караул. Наших лошадей развьючили, напоили, стреножили и оставили пастись, они с удовольствием щипали травку, не отставали от них и мулы, а верблюды обгладывали мелкие листья с веточек. Груз был сложен и по очереди охранялся казаками. Стемнело и тогда слуги разожгли костры, был подан чай из гибискуса, но казаки пили его с неудовольствием, только из приличия. Наконец, все насытились, устали и отправились спать по своим шатрам и палаткам. Перед этим казаки привязали животных, чтобы они не разбрелись ночью и выставили караулы.

Наутро дурго с его людьми проводил нас до границы своей территории, «сдав на руки» посланному расом конвою из двухсот всадников.

Глава 9. А как хорошо все начиналось…

Дорога шла все выше и выше в горы, становясь все уже и уже. Скоро пришлось местами подстраховывать бричку, чтобы та не сверзилась с крутого обрыва в ущелье, где внизу протекала та самая река, вдоль которой мы шли. Я пожалел, что отпустил пленных, тут бы пригодилась обычная физическая сила, а так приходилось выпрягать лошадей и буквально на руках переносить проклятую колымагу. Велел снять с бричек пулеметы и навьючить их на верблюдов, но все равно людям было тяжело, хорошо еще, что присланный абиссинский конвой помогал, без них казаки просто бы не справились. Вот животные шли себе гуськом и ухитрялись на ходу прихватить какую-нибудь веточку и пожевать. Наконец, прошли перевал и стали спускаться в долину. Здесь сделали небольшой привал, чтобы перевести дух.

Вид с горы открывался просто замечательный: блестела речка, извиваясь вдоль густо поросших зеленью берегов, виднелись квадратики обработанных полей, разделенные невысокими лесными зарослями, видно было несколько деревушек, окруженных посадками каких-то плодовых деревьев, сверху не разобрать, какими именно. Дорога довольно круто пошла вниз, теперь брички приходилось придерживать, чтобы они не наезжали на лошадей и опять, без помощи босоногих ашкеров не обошлось. Воздух был свежий, не жарко, кто бы еще мог подумать, что еще неделю назад мы изнывали от жары в пустыне, считая версты до колодца. Там, где дорога проходила через первое селение, увидел огромную смоковницу, помнящей еще царицу Савскую. Вспомнил из писания, кажется в книге Царств, что те, то кто имеет виноградник и смоковницу (то есть, инжир) будет жить в достатке и счастье. Несмотря на то, что фиговых, то есть инжирных деревьев в округе росло в изобилии, и виноградники шли чуть не до горизонта (знаменитый харарский киш-миш, из которого делают славшийся в округе сладкий изюм), особого достатка в деревне я не заметил: те же глинобитные хижины, крытые соломой, немощеная пыльная улица и запуганные крестьяне, при виде всадников падающие на колени.

В качестве дара нам были преподнесены две корзины с отборным инжиром и виноградом, за что я отдал 10 талеров бакшиша. Староста, получив деньги, тут же грохнулся на колени, видимо благодаря господина за щедрость, похоже, проезжающих господ он был обязан оделять фруктами за просто так и не ожидал увидеть деньги. По этой благодатной земле, щедрой на урожай, но с бедным населением, мы не спеша ехали еще три часа, пока за поворотом дороги не встретили еще один отряд всадников. Они подъехали к нам и от отряда отделился всадник в богатой одежде – абиссинской шаме[50], белой, с пурпурным краем и отделкой серебром, блестевшим на солнце. Хаким, который взялся переводить, сказал, что это – геразмач[51] Урадда, один из доверенных военачальников раса Мэконнына. Урадда, которому было на вид около пятидесяти, на его плечах поверх шамы, была еще и шкура льва, покрывающая своей гривой голову военачальника (свидетельство ратных заслуг и доблести в бою), подъехал ко мне на черном арабском коне, и, негромко, прикрыв рот полой шамы (так было положено при рапорте вышестоящему начальнику) представился и сообщил, что рад встрече в прославленным расом Искендером и просит отобедать с ним и его людьми. Мы спешились, абиссинцы расседлали коней, увели их поить и кормить, поклажу мы оставили под присмотром нашего часового и прошли к шатрам, откуда уже вкусно пахло жареной бараниной. Несмотря на то, что был предрождественский пост, казаки как путешествующие и воюющие, его не соблюдали, так же как и гвардия раса (судя по всему весьма разношерстная по национальному и религиозному составу, а вот Урадда, извинившись перед гостями за то, что соблюдая пост, не может присоединиться к трапезе, удалился в свой шатер. Перед этим он зашел выразить свое почтение Маше, на этот раз обедавшей у себя в шатре, чтобы не смущать воинов своим присутствием.

В разгар обеда я услышал на дороге два выстрела и обеспокоился, но Хаким ответил, что это сигнал курьера скорой почты, которую держат монахи-капуцины. Всадник на коне, ведя за собой запасного коня, приблизился и оберсту Шлоссеру, передав ему пакет. Шлоссер рукой сделал мне знак, попросив подойти (как пленного его усадили последним за казаками, но он был не в обиде, так как перед ним оказалось блюдо с мясом и кувшин с лимонадом. В поданном мне пакете значилось «FBB, Heinrich, Astoria».

– Ответы правильные, герр Шлоссер, – утвердительно произнес я, – можете написать, что я требую переправить лицо, которое дало эти ответы, в Швейцарию, с настоящими документами на подданного Германской короны и средствами для безбедного существования в хорошей гостинице в течение двух месяцев, естественно, предоставив ему полную свободу. По прибытии в Швейцарию пусть напишет ответы на следующие вопросы:1. Какое образование хочет получить лицо, с которым он намеревался встретиться в Париже; 2. В каком ресторане мы встречались в прошлую Пасху; 3. Почему генерал принимал грязевую ванну на полигоне? После получения ответов я отпущу вас.

Обед длился часа четыре и закончился уже в темноте, при свете костров. Казаки были довольны и сказали, что если и дальше их будут так принимать, то они не против погостить в Абиссинии подольше. Я взял из ящика для подарка Хакиму револьвер Смит энд Вессон в кобуре и с патронами, а также финский нож в кожаных ножнах и пошел к шатру Маши. Прямо перед шатром меня встретил как из-под земли возникший экс-ассасин и сказал, что мне не стоит входить к госпоже, чтобы не компрометировать ее перед геразмачем и гвардейцами раса. Я сказал, что понимаю это и, поскольку, как мне сообщили, завтра мы прибудем в Харар, и можем больше не увидеться, прошу принять от меня этот подарок на память. Хаким поблагодарил, приложив руку к сердцу и поклонившись, исчез. Я постоял немного и отправился к своей палатке. Там уже вовсю трудился мой денщик, приводя на завтра парадную форму номер два (это я так фрак прозвал).

Проснулся оттого, что вокруг раздавался шум и лагерь снимался. Облачился в парадную форму при орденах, нацепив треуголку. Солнце уже было высоко, половина палаток свернута и сейчас навьючивались на верблюдов. Еще вчера я попросил почистить и смазать оба пулемета, так как планировалось что-то вроде военного парада перед расом, где казаки покажут джигитовку. Один пулемет я приказал запаковать, А второй, в случае чего, отдам расу в обмен на верблюдов, все равно ведь пристанет с просьбой подарить «чудо-оружие» или намекнет об этом, а здесь, как я понял, в ходу мусульманские традиции: похвали что-то, так тебе это и подарят, зато потом отдарись взамен.

Наконец, все собрались и выступили походной колонной. Впереди, на смирной лошадке, ехал я, за мной везли знамя и ехали офицеры, потом два десятка казаков и замыкали строй две брички – в одной ехал фон Шлоссер на правах почетного пленника а в другой, при пулемете – два унтера-артиллериста. Артамонов и Леонтьев ехали на мулах, так им было удобнее. Далее шел вьючный караван в сопровождении десятка казаков, охранявших ценный груз, затем наши лошади, мулы и верблюды, далее ехал геразмач Урадд со свитой и гвардейцами, охранявшими Машу, замыкали колонну абиссинские солдаты и обоз. Когда впереди показались городские стены, от абиссинской части колонны отделись Урадд в сопровождении десятка всадников и умчались вперед. Еще через полчаса, когда уже были видны ворота и толпившийся народ, из ворот сначала показались конные, разгонявшие простолюдинов, а затем выехал на белой лошади всадник в сопровождении эскорта. Народ упал на колени и всадник с эскортом двинулся к нам.

Мы медленно двигались навстречу друг другу, наконец, конь раса Мэконнына остановился, а я под знаменем в сопровождении офицеров подъехал к нему и отдал честь, то же сделали и офицеры. Казаки были при параде, с крестами и медалями, в папахах с малиновым верхом и с малиновыми же погонами на белых рубахах. Рас что-то сказал мне по-амхарски и подъехавший переводчик растолковал, что властитель Шоа и Харара приветствует меня и приглашает проследовать с ним. Мы подъехали к пригорку, где были постелены ковры и стояли плетеные кресла, на низком столике были серебряные кувшины (видимо, с водой) и серебряные кубки для питья, а также огромное блюдо с разнообразными фруктами.

Офицерам отвели место за нами, и тоже поставили кувшин и блюдо, но поменьше, казаки спешились и им принесли кошмы, чтобы они могли сесть. Я сказал, чтобы за офицерский стол пригласили и Леонтьева, а то он последние дни чувствовал себя «не в своей тарелке», вроде как гражданским в коротковатом для него песочнике.

Рас махнул рукой и действо началось: абиссинские всадники метали на скаку дротики в цель, гарцевали и всячески маневрировали перед нами. Как объяснил мне перед этим Нечипоренко, у абиссинских наездников очень сильно замундштучены лошади, им больно, вот они и гарцуют под всадником. Практической значимости в этом никакой нет, кроме причинения животному ненужной боли. Потом показали джигитовку казаки: они вставали на всем скаку на седло, падали, держась в стременах, с седла как будто убитые и вели огонь с ходу из под брюха лошади, в общем, демонстрировали единение коня и наездника. Абиссинцам такое и не снилось: стремена у них были маленькие и они держали их, просунув первый палец ноги, как в тапочки-вьетнамки, встать на них, чтобы нанести удар шашкой было просто невозможно. Правда, абиссинцы хорошо управляли шенкелями[52], но это и казаки могли делать. В заключение казаки продемонстрировали рубку лозы, чего абиссинцы просто не умели, и выполнили пару упражнений с пикой – сняв на всем скаку небольшое кольцо со столбика (в последнем случае для показа были взяты только два наиболее сильных казака, так как верблюжье копье оказалось все же тяжелее, чем уставная пика и не у всех получалось).

Потом рас устроил стрелковое состязание: на 100 шагов были поставлены колья с горшками и взято по 10 стрелков с обеих сторон: кто не попал – тот выбывает. Через несколько минут выяснилось, что в строю остались все 10 казаков и только 2 абиссинца. Тогда я предложил перенести мишени еще на 100 шагов. Выбыл один абиссинец и 3 казака, остался один абиссинец и 7 казаков. После того как мишени установили на 300 шагов, разбить их смогли только пятеро казаков. Рас подозвал всех пятерых и одарил их серебряными кубками. Такие же кубки получили все участвовавшие в джигитовке. После этого я предложил продемонстрировать наше оружие, что мы везем в подарок Императору Менелику. Сказал, что оно уже показало себя неделю назад в схватке с кочевниками. Рас сказал, что слышал о том, что какой-то воитель рас Искендер перебил половину всадников Абу Салеха а самого его взял в плен, остальные кочевники бежали, бросив лагерь и спасая свои жизни.

– Не про этот ли случай ты говоришь, посол?

– Да, великий рас Мэконнын, именно про этот и сейчас я тебе покажу как это было. Распорядись поставить мишени в 200 и 300 шагах отсюда – при этом мои казаки пригнали верблюдов, на которых уже лежали три десятка чучел из рогожных мешков от фуража, набитых камышом и с воткнутыми туда палками. Ашкеры, руководимые казаками, быстро поставили две цепи мишеней.

Подъехала бричка с артиллеристами и я попросил их не оскандалится, иначе мне придется самому при параде стрелять из пулемета, что как-то не по рангу императорскому посланнику. Когда все отошли, раздалась очередь и сначала от ближнего ряда полетели клочки, а потом и от дальнего. Крикнул, что довольно, пусть берегут патроны. Объяснил расу, что вначале огонь велся по всадникам первого ряда, а когда они попадали, на них налетел второй ряд, упавших добили из винтовок и потом пулеметчики перенесли огонь дальше. Рас был удивлен и внимательно слушал.

– Кроме того, – продолжал я усиливать впечатление, – мы применили наше секретное оружие – ручную артиллерию. Сейчас покажут ее действие. Пусть кто-то из твоих офицеров пойдет и увидит, что мы закрасим все повреждения на мешках.

Дальше, все было, как обычно: поставили в круг два десятка чучел и бросили в центр две гранаты (больше я не велел – нечего переводить боеприпасы просто так). Рас вызвался сам поехать и посмотреть на повреждения от осколков. Нам подвели лошадей и помогли сесть (особенно это было нужно мне). Увидев дырки в чучелах, рас удивился и стал расспрашивать, русское ли это оружие (так как ему уже нашептали, что пулеметы не русские). Я ответил, что да, поскольку я – изобретатель этих бомб и взрывчатка для них производится на моих заводах, да и на пулеметах есть устройство, которое делают в России и оно обеспечивает непрерывную стрельбу этих машин. Кроме того, так на повозках их нигде не устанавливают, а на открытой местности это дает очень сильные преимущества для быстрой смены позиции. Не знаю, понял ли меня рас, наш французский был примерно одинаков, но некоторые слова не понимал он, а некоторые, в его исполнении, – я. Еще он спросил, что народная молва говорит, что рас Искендер сам участвовал в том бою, но куда он потом делся, никто не знает. Я ответил, что сейчас он стоит перед расом и дает пояснения, и что мое имя – Александр, а по-здешнему меня назвали Искендер. После этого рас посмотрел на меня с уважением, он-то думал, что я – какой-то мальчишка, которого непонятно почему назначили послом, а Искендер – это либо сказка, либо какой-другой русский..

Я решил воспользоваться моментом и сказал, что мне нужно 120 верблюдов, чтобы вывезти моих людей и снаряжение из Джибути. Рас ответил, что сейчас все мулы и верблюды мобилизованы для армии и знаменитый верблюжий рынок Харара пуст.

– Великий рас Мэконнын, я и прошу верблюдов, чтобы перевезти оружие для армии негуса негешти, великого и непобедимого императора Менелика II, а вовсе не для личных нужд (рас, видно, подумал, что я не могу обойтись без слуг, повара, парикмахера, наложниц, евнухов и еще кого-то там в этом духе, например «цирка с конями»).

– Хорошо, посол, в таком случае, ты получишь, что просишь, но после того, как оружие прибудет, ты передашь верблюдов обратно.

– Да, великий рас, тогда я прошу принять в дар пулемет с повозками. Лошади, думаю, у тебя найдутся и получше. А эти нужны для перевозки пушек, которые ждут в Джибути.