Приключения Бульбобов

— Ты что лезешь? Вот как дам…

Ишь, даст он… Увалень, пока соберётся, я три раза отскочить успею.

— Пойдём во двор, погуляем,— сказал я.

— Мама велела никуда из будки не выходить,— возразил Боб. А сам всё-таки стрельнул одним глазком на светлый круг.

И тут опять послышался пронзительный крик: «Ку-ка-ре-ку!» Словно подавал знак: «Бегите! Спасайся кто может!»

Белохвостый испуганно втянул голову в плечи, поджал хвост.

— Не бойся, там столько интересного! — потянул я его за ухо.

Боб поддался на уговоры. Мы перелезли через порожек.

Ноги нас почему-то ещё не крепко держали. Мы пошатывались и жались друг к дружке. От страха, что ли? Двор такой огромный — за день не переползёшь. Это в одну сторону от будки. Почти столько же и в другую. Разве поперёк попробовать? Там перед деревьями высоченная стена из досок. Только эти доски не плотно стоят одна к другой, а словно через одну. Называется это забор — так мама вчера сказала. Возле забора усердно разгребают лапами песок смешные белые двуногие существа. Вместо морды у них — клюв. Хвосты широкие, топорщатся, на головах какие-то бантики. На двух ногах, а на людей не похожи!

— Подойдём ближе? — робко прошептал я.

— Ай…— взвизгнул от страха Боб.

Самый большой из этих двуногих вдруг оттопырил по бокам широченные лапы, замахал ими, обдав нас ветром и пылью. И неожиданно взлетел на забор.

— Ку-ка-ре-ку!!! Берегись дождя!

Крикнул так страшно, что мы бросились прятаться за будку. Ноги у нас подкашивались, мы тыкались мордами в песок, падали.

Посидели, отдышались. В углу за будкой я увидел кучку колец, сверху лежал привязанный к ним обручик. Я подошёл, понюхал: кольца были холодные и пахли мамой. Ещё сильней пахнул мамой не такой холодный и твёрдый обручик. Это ещё что за диво?

— Посмотри, кто идёт! — Боб толкнул меня носом в бок.

Я обернулся. К этим клювастым подходил ещё один. Не один, а одна, потому что это, верно, была мама. За ней врассыпную, быстро перебирая тоненькими ножками, следовали её дети. Круглые, пушистые и, должно быть, мягенькие. Они попискивали, как мы с Бобом, но на щенят не были похожи.

Мама кудахтала, сзывая детей. А подойдя к забору, где сидел крикун, сказала:

— Слезай с забора, не смеши кур! Ко, ко… Не пугай, никакого дождя не будет!

— Будет, клушка, будет! Это говорю тебе я — петух! — и он снова заорал: — Ку-ка-ре-ку-у! Скоро будет дождь! Цыплята, не отходите далеко от мамы.

— Тот, что на заборе,— петух! — прошептал мне на ухо Боб.

— Те, что внизу,— куры и цыплята,— сказал я.— Давай поиграем с цыплятами!

Как смешно шёл Боб! Лапки коротенькие, толстые, животик чуть ли не по земле волочится. А хвостик завернул на спину! Задрал и я, подумаешь, большое дело… На полдороге мы присели: и устали да и клушка как раз подозвала к себе цыплят: «Ко-ко-ко! Все ко мне, червяка нашла!»

Первыми прибежали два цыплёнка: один с белыми крапинками на крыльях, другой – с чёрными крапинками. Схватили клювиками червяка за концы. Каждый к себе дёргает. То один перетянет, то другой, то один бежит за червяком, то другой. А червяк — то растянется, то сожмётся. Трепещут цыплята крылышками, упираются, не уступают друг другу, прямо садятся на хвосты. Вдруг кончик червяка выскользнул из клюва одного цыплёнка, того, что с чёрными крапинками на крыльях. Червяк — хлоп! — по другому цыплёнку. А цыплёнок — кувырк! И второй упал, в другую сторону…

— Хи-хи-хи! — не выдержал Боб.

— У, жаднюги,— сказал я.

Первый цыплёнок вскочил, снова ухватился клювом за кончик червяка. Дёрнул! Второй встал на ноги, а червяк уже вырвался у него — хлоп! — по клюву первого.

— Ну, что вы не поделили! — мама наседка клюнула червяка, подняла — а на конце цыплёнок висит, болтается. Курица опустила его на землю, долб, долб — разорвала червяка на куски. Одного червяка на четырёх цыплят хватило.

— Возьмите и нас в цыплята! — попросили мы клушку.

— Кто такие? Прочь! — курица больно клюнула в голову сперва меня, а потом и Боба.

Из глаз посыпались искры, ноги подкосились. А курица взъерошилась, закружилась на месте, загребла ногами: «У-у, вот какая я сердитая… Ко-ко… Сунься только ещё! Попробуй!»

С визгом мы кинулись в будку.

ЧТО-ТО ЛЬЕТСЯ С НЕБА

— За что она нас? — скулил Боб, потирая шишку на голове.

— Мы же хотели только познакомиться, поиграть! — всхлипывал и я, тёр лапкой глаза.

— Испугалась, что червяка отберём… Очень нам её червяк нужен! — не мог успокоиться Боб.

Хорошо, что у нас есть будка. А то куда бы мы убежали, спрятались? Как интересно во дворе и как страшно!.. И хоть ныли и болели шишки на головах, нам всё-таки хотелось опять во двор. Вот только если б не было клушки! Самый страшный зверь — наседка.

— Подумаешь! — сказал я.— А наша мама больше её!

— Вот как скажем ей… Как тряхнёт она за шкуру эту клушу! — грозился Боб.

И тут опять закричал петух:

— Спа-сай-те-есь!!!

Храбрый Боб взвизгнул и шмыгнул в самый тёмный угол будки. Испугался и я, но чуточку помедлил. И тут как сверкнуло, грохнуло! Я на миг ослеп и оглох. А потом увидел — во дворе закружились, завихрились мусор и пыль, словно огромная собака хвостом мела землю. А деревья за забором, размахивая ветвями, делали ветер ещё сильнее.

Наседку ветер взъерошил и, толкая в растопыренный хвост, понёс по двору. За ней мчались, ног не разглядеть, шарики-цыплята. Писк, крик, кудахтанье…

Вдруг открылась дверь человечьего дома, выбежала хозяйка: «Ах! Ох! Сюда! Сюда!» — я знал уже, что этот большой человек — хозяйка, баба Ганна. Вдалеке видна была мамаПальма. У людей смешная привычка надевать на себя одёжки. Я уже запомнил примету бабы Ганны: она надевает одну широкую-преширокую штанину сразу на обе ноги. Смешно! Это ведь мешает бегать. Толе, Коле и их папе бегать удобнее, у них на каждой ноге по отдельной штанине.

— Сюда! Цып-цып-цып! — звала баба Ганна курицу с цыплятами в дом.

Наседка сама вскочила на крыльцо, скрылась за дверью. А цыплята испуганно метались, кричали. Баба ловила их и подсаживала на ступеньки крыльца.

Последнего цыплёнка она так и внесла на руках.

И тут что-то зашелестело в листве. Пыль на дворе стала рябой от чёрных пятен-капель. Между небом и землёй повисли блестящие, прозрачные верёвочки.

— Что это льётся? — подполз ко мне Боб. Выставил язык, чтоб поймать несколько капель.— А вдруг — молоко.

Я тоже высунулся, лизнул.

— Нет, не молоко. Вкус не тот,— сказал я.

Мы выползли из будки, и тут нас начали бить, хлестать капли. Но били они не так больно, как клушка. Наоборот, шишки наши болеть перестали.

— Ага! Это дождь! Он — мокрый! — догадался Боб.

— Э-гей! — закричал я.— Мы не боимся невкусного дождя! Вот если б с неба вместо дождя молоко лилось! Ешь — не хочу, хоть с головой в нём купайся!

Я пошлёпал лапами по маленькой лужице возле будки, потом по большой чуть подальше. Обрызгал Боба с головы до кончика хвоста. Вот так! Вот та-ак! А Боб — меня… А я — его… А Боб…

— Вы чего тут мокнете, как собаки? — вдруг выскочила из-за будки мама Пальма.— Простудитесь!

Мы шмыгнули в будку.

Перед входом мама встряхнулась всем телом, брызги полетели во все стороны.

— И вы отряхнитесь немного. А то долго сохнуть будете! Вот так, смотрите… — она отряхнулась ещё раз. Опять полетели брызги, но меньше.

Я попробовал встряхнуться — и упал.

Попробовал Боб — тоже.

— Эх вы! Ничего-то вы ещё не умеете. Пора, пора браться с вами за науку.

ПЕРВЫЙ МАМИН УРОК

— Эх вы! — укоризненно повторила мама.— И почему вы так медленно растёте? — она вылизывала нас, сушила языком и не переставала говорить: — Ну, кто из вас умеет насторожить уши? Э-э, ни один… А у вашего папы красиво уши торчат… Ну, тогда пошевелите ими… Тоже не умеете? А собаке без этого обойтись нельзя. Мы ими знаки друг другу подаём, разговариваем.

Мы дружно вздыхали: правда, истинная правда. Не слушаются нас уши. Эх, скорей бы вырасти!

— А как хвостики? Умеете вы обращаться с хвостиками?

— Да, мама! Умеем,— закричал Боб.

— Боб научился поджимать хвост со страха,— сказал я.

Боб обиделся.

— Я и задирать умею!. Вот смотрите, какая большая баранка на спине.

— Ха, и я могу хвостик баранкой свернуть,— сказал я.

— Ну и баранки же у вас! Не баранки, а маленькие сушки. Есть такие — твёрдые как кость. Толя давал мне — вкусные. Когда-нибудь и вы попробуете, научитесь твёрдое грызть. Ну, а сейчас я не об этом. Задерите хвостики и помашите ими!

Мы задрали хвосты на спину.

— Молодцы. Если хвост баранкой и тугой, это многое может означать. Например, что у собаки прекрасное настроение. Или что она встревожена, рассержена. Если же хвост крючком и ещё помахивает из стороны в сторону, это означает: «Здравствуйте!» Это когда издали увидишь знакомую собаку. Если же это добрый приятель, тогда надо махать сильней и чаще. Сойдитесь и лизните друг друга в уголок рта. Можно и носами потереться, потыкать мордой. Если же и правда близкий друг, то вилять хвостом надо изо всей силы, прижимать уши, морщить лоб, улыбаться уголками губ, лизать его, вертеться, пританцовывать. Помню я, ещё Толя и Коля маленькие были, года по полтора, приехали они из города на лето. Топ, топ, идут к будке. Я так тогда обрадовалась, так виляла — сбила хвостом с ног и одного и другого.

— Ха-ха-ха! — рассмеялись мы с Бобом.

— Ничего тут смешного нет. Всё надо делать в меру, а то и за подлизывание это принять могут. Вот ещё был случай. Неподалёку от нас мальчик Гена живёт, у него большая собака Султан… Да, так Генке тогда было лет пять, а Толе и Коле по три. Генка обидел Колю… Я сразу за Колю заступилась, толкнула Генку лапами в плечи. Он и шлёпнулся. Коля ревёт, Генка упал — ревёт… Взрослые прибежали, стали кричать на меня, думали — я укусила его. Запомните, сыночки: собаки никогда не кусают детей — ни своих, ни человечьих, ни каких других… Но я начала о другом. А о чём это мы говорили?

— О хвостах,— напомнил я.

— Да-да. О хвостах. Повторяю, без хвоста в собачьем разговоре не обойтись. Не все люди это знают и понимают. Есть некоторые породы собак, которым обрубают хвосты, когда они ещё совсем маленькие. Боксёрам, например. Они подрастают и не помнят даже, что был у них когда-то нормальный собачий хвост. Даже гордятся тем, что они бесхвостые, свысока поглядывают на других. А чем тут гордиться? Тем, что калека? Не лезь, Боб, не пристраивайся… Есть ещё рано: у нас урок не окончен.

Я схватил Боба за хвост и оттащил от маминого живота. Ишь, какой хитренький! Пока я, развесив уши, слушаю, он уже прилаживается пососать…

— Я ещё не кончила про хвосты. О хвосте в собачьей жизни надо много чего знать. Я расскажу вам, что надо показывать хвостом при первом знакомстве. Мы, собаки, плохо видим издалека. Видишь, что собака бежит. А кто она, друг или враг? Может быть, придётся в драку вступить? Поэтому всё тело настораживается, напрягается, хвост поднят, кончик чуть загнут. Это ты спрашиваешь у него: «Ну-ну, что ты за цаца?» Видишь, и он так хвост ставит, подходит полукругом. Тогда ложись на живот, передние лапы протяни, задние под себя, голову пригни. А вдруг обманет? Придётся вскочить мгновенно… Он кругами всё ближе, ближе… Уже видно, что лоб и нос сморщены, клыки оскалены, уши насторожены и наклонены вперёд. Рычит угрожает… Вскакивай и ты, старайся рычать ещё страшней, этим показываешь свою силу.

Он не отходит, но и не нападает. Тогда обходите друг друга, всё ближе, ближе… Хвост пока опускать не следует, можно только слегка поводить кончиком из стороны в сторону. Если он поймёт дружелюбный знак, тогда тоже немного вильнёт. А после этого сходитесь, нюхайте хвосты. Если собака мирная, это сразу узнать можно.

— Кушать, кушать…— запищал Боб. Он, верно, ничего и не слышал, только об еде и думал, толстяк.

— Ну ладно, кормитесь,— позволила мама.— Главное уметь следить и понимать, что говорит собака хвостом, ушами, спиною, мордой.

Мама ласково улыбалась — я узнал это по голосу, по морщинкам в углах её глаз.

Я уже немножко умел наблюдать.

ЗНАКОМСТВО С ГЕНКОЙ

Генку, у которого есть большая собака Султан, привели на следующий день Толя и Коля. Правда, без Султана.

Сначала мы услышали их звонкие голоса. Сразу проснулись, но вставать не хотелось. Мы нежились, зевали — кто дольше продержит рот разинутым?

— А я говорю беспородные! — всё приближался чей-то незнакомый голос.

— Породистые, породистые! — наперебой настаивали Толя и Коля.— Они серые, как овчарки! Мы их в город заберём, двух овчарок вырастим!

— Ха-ха-ха! И ещё раз — ха! — уже совсем близко послышался тот же голос.— Если хотите знать, тут на всю деревню у меня у одного породистая собака. Откуда у Пальмы могут быть породистые дети, если сама она неизвестно кто?

Мне этот незнакомый голос не понравился. Задавака, наверное, тот, кто так говорит. И нахал. Ещё не видел нас, а уже обзывает беспородными. И маму нашу так непочтительно — «неизвестно кто». Как это неизвестно? Каждый здесь знает, что она — наша мама и лучше всех.

Меня всё больше разбирала досада…

Возле будки протопали и затихли шаги. Дети присели. Мы увидели Толю, Колю и незнакомца. Лицо у незнакомца длинное и нос длинный, рот маленький с тонкими губами. Он сунул руку в будку и большими своими пальцами ухватил меня за лапу. Мне стало больно, и я его цапнул.