Благородна и благочестива

— Ишь, носами крутят! Хорошая рыба, мы с племянником сами ловили!

— Месяц назад? — уточнила Камилла, прижимая платок к носу.

— А тебе-то какая разница, девка? — обиделся рыбак. — Иди себе, куда шла!..

— Если продать помогу, десятину дадите?

У старика глаза на лоб полезли от наглого предложения, а здоровенный детина в его повозке только в затылке почесал: не понял грабительских взаиморасчётов.

— Ну, думайте, — милостиво разрешила Камилла, не дожидаясь брани. — До следующего-то поселения точно не доедете, да и кому она там нужна? Мы ж снова на побережье выворачиваем, это у местных выбора только два: отравиться вашей рыбой или пожалеть желудки и отведать чудного вяленого мяса: вон, через три телеги продают.

— Стой! — быстро сообразил дед. — Слышь, девка? И впрямь назад поворачивать поздно: мы ж почти до столицы едем… сбыть товар надобно… Пять! — решился старик. — Пять медных с каждого серебра!

— Да тут едва ли на три серебра и наскребём, стоит ли и возиться, — поморщилась Камилла, придирчиво осматривая неприглядный товар.

— Три серебра — уже трижды постой там, под столицей, — аж подпрыгнул от нетерпения рыбак. — Сумеешь продать всё — по семь медных с монеты дам! Ну что молчишь? По рукам?

— Восемь, — вздохнула Камилла. — Или кушайте сами.

— Себ с тобой, пусть восемь, — сдался рыбак. — Продавай!

— По рукам, — кивнула Камилла, вновь выворачивая на основную тропу.

Местных отличала более нарядная одежда, чем у путешествующих — как-никак, рынок и всеобщее развлечение — а ещё сдержанность и неторопливость. Камилла постояла в тени приземистого деревца, обмахиваясь платочком, оценила толпу, выбрала самого богато одетого горожанина с самым брезгливым выражением на бородатом лице, понаблюдала ещё, оценила двух слуг позади и двинулась в сторону цели.

— Ищете выгодный товар, доблестный пэр? — учтиво обратилась к горожанину Камилла.

Грубо польстила: на пэра, человека умственного труда, обладатель внушительных размеров и крупных волосатых рук с мозолистыми пальцами похож не был. Да и мэмом, то бишь обученным мастером в тонком деле, вряд ли являлся. Зажиточные простолюдины зачастую имели больше и жили лучше, нежели пэры и мэмы вместе взятые, и Камилла без труда определила мишень именно в эту категорию. А с ними разговор обычно выходил сложнее всего: хитрых ловушек простые люди не замечали, долгих бесед не вели, и действовать приходилось всегда в лоб.

— Вижу, человек вы деловой, — продолжила щебет Камилла, оценив тяжёлые корзины, которые тащили за «пэром» работники. — Ищете, что выгодно купить, чтобы потом выгодно продать?

— Тебе что за интерес? — нахмурился тот, с лёгким удивлением оглядывая Камиллу с ног до головы. Учтивые манеры, приличное платье и миловидное лицо не позволили ни прогнать грубым словом, ни отвернуться: глазу всё-таки приятно. — Продаёшь что?

— Пять бочек свежайшей сорпигальской рыбы, да ящик крабов с южного побережья, — солнечно улыбнулась Камилла. — Праздники на следующей неделе, доблестный пэр! Самый ходовой товар к доброму элю станет! Сказывают, у вас тут и пивной напиток дивный варят?

— Дивно, что не отравились им ещё, — буркнул горожанин, сплетая пальцы на животе. — Варильщиков местных я бы… на Ржавые Острова за эдакую халтуру отправил!

— Рыжие Острова, — с улыбкой поправила Камилла. — Так отчего бы вам не взять в оборот прибыльное дело? Горожане спасибо скажут, а к вам заработок рекой потечёт!

— Дык… — богач задумался, почесал бороду и пожал плечами, — вроде есть, кому варить. У меня и своих лавок да хозяйств хватает…

— Бывает ли много денег, доблестный пэр? — удивилась Камилла.

Тот задумался.

— Начните с рыбы, — подсказала дочь Золтана Эйросского. — Вяленой — ещё седмицу простоит! А к ней на пробу пивной напиток сварите да попробуете, как торговля пойдёт. Золотая жила, доблестный пэр, особенно перед праздниками!

— Веди, — сломался горожанин. — Посмотрю, что за свежатина…

— Дядя хочет четыре серебра, — проворковала Камилла, приподняв юбки платья для ускорения: как бы не передумал.

— Ах, шельма!.. — даже с шага сбился перекупщик. Остановился. Рабочие с корзинами едва не влетели в обширную спину хозяина и обильно вспотели. — Сколько?!

— И я о том же, — миролюбиво поддакнула Камилла. — Говорю: дядя, за весь товар столько не заплатят, вот разве что если в розницу…

Горожанин медленно возобновил шаг.

— Но ведь охота и продаться поскорее, и в накладе не остаться, и хорошему человеку с прибыльным делом помочь, — лучезарно улыбнулась Камилла. — Вы согласны, пэр?..

— Какой из меня пэр? — поморщился горожанин. — Ещё бы благородным ллеем обозвала!

— Как угодно, — согласилась Камилла. — Вот, прошу!

Перекупщик остановился у повозки с душной рыбой и подозрительно принюхался. Камилла скорчила страшное лицо за его спиной, чтоб старый рыбак рта не раскрывал, и предусмотрительно отступила на шаг назад, когда бородач отпрянул от повозки.

— А говорила — свежайшая! — гаркнул раздражённый перекупщик.

— Так и есть, — обиделась Камилла, — из Сорпигала почти свежевыловленной выезжала! Если вы о запахе, так то водоросли — дядя их для соку добавляет, рыба после него нежная, мягкая!..

— Тухлая.

— Но не в копчёном виде, — пошла на маленькую уступку Камилла. — А уж сушёной пойдёт, как семечки в базарный день!

— Четырёх не дам, — отрезал честный делец.

Камилла позволила перекупщику рвануть прочь от повозки, и догнала только далеко за пределами слышимости хозяина душной рыбы. Рабочие опустили тяжёлые корзины на землю и недобро покосились на рыжую девицу, погонявшую их с ношей вдоль всего торгового ряда.

— Три с половиной, — сбавила девушка.

— За такой товар даже трёх не дам! — фыркнул торговец.

— Что ж, ступайте с миром, — махнула рукой Камилла. — Поищу ваших пивоваров — они-то от выгодной сделки не откажутся! У кого закуска — у того и выпивка, благородный ллей! Пособлю их прибыльному делу…

— Шельма, — ругнулся перекупщик, как только Камилла шагнула прочь. — Последнее слово: три с четвертью!..

Как только перекупщик с работниками погрузили товар на свою телегу и укатили прочь, торопясь просушить закупленный товар, Камилла чинно достала три серебра из кошеля и вручила старому рыбаку.

— А теперь двадцать четыре медных, — требовательно протянула ладонь дочь Рыжего барона. — Как договаривались.

— Договаривались на шесть с каждого серебра, — хитро сощурился рыбак. — Бери шестнадцать и уходи, пока караванщиков с охраной не кликнул!

— Шестью три — восемнадцать монет, дядя, — ледяным тоном проронила Камилла.

— Бери, что даю, девка, — предупредил старик, — или племяннику своему велю пинка отвесить!

Камилла молча сгребла с подноса монеты, перевязала кошель и осмотрела опустевшую повозку. Рыбой от неё воняло теперь гораздо меньше, и уже за одно это стоило потрудиться.

— Сколько ни обманывай, всё равно честным помрёшь, — задумчиво проронила ученица мэма Фаиля. — Свидимся ещё, старый хрыч.

Мэма Софур осталась довольна и ужином, и накупленными припасами: не придётся голодать в дороге. Хозяин каравана предупредил путешествующих, что вторая стоянка будет на закате следующего дня, так что мэма Софур вооружилась тыквенными семечками и наслаждалась вечерним костром. Торговля свернулась ещё до сумерек, так что теперь путешествующие и караванщики отдыхали перед ночным сном.

Пэр Нильс самоотверженно занимался лошадьми днём, так что теперь дремал в повозке, мужественно продержавшись до темноты. Конечно же, пожилой наставник долго и горестно вздыхал, узнав, что ллейне Камилле пришлось ради их пропитания «продать» дорогую вещь из отцовского наследия, но и предложить взамен ничего не мог: скудные сбережения доброго пэра ушли ещё во время морского путешествия. Зато как только пэр Нильс отправился на ночной покой, Камилла и Софур дружно выдохнули и даже ослабили шнуровки платьев: держать спину ровно и говорить складно, как к тому привык учтивый пэр, обеим давалось непросто.

— Вкушать мясо несвойственно человеку, — вдохновенно вещал Густав, молодой повар с Ближних Островов. В караване он путешествовал в одиночку и явно искал компании. — Мы давно не древние люди, и нам есть, чем питаться, и помимо несчастных животных! Вдумайтесь, как проливается невинная кровь…

Мэма Софур, которую угостил вином всё тот же ушлый рыбак, тоже подсевший к костру, благосклонно и туманно улыбалась молодому повару, обмахиваясь несвежим платком. Романтического интереса старика нянька с должным умением не замечала.

— Вот вы! — ткнул пальцем во вздрогнувшего рыбака Густав. В одной руке застигнутый врасплох старик держал кусок жареного мяса, в другой — локоть мэмы Софур. — Понимаете ли вы, что поглощаете мёртвую плоть невинного ягнёнка?

— Баранина это, — насупился рыбак, отпуская локоть дамы сердца. — А что мёртвая, так не живым же мне этого барана жрать?

Густав побледнел не то от возмущения, не то от брезгливости, взмахнул руками.

— Ах, да рассудите же головой — травоядные звери живут дольше хищных! Взгляните, сколь прелестны лани, до чего величественны олени, как забавны зайчики…

— Курицы, — ласково сощурилась на одну из соседних повозок мэма Софур, откуда доносилось осторожное кудахтанье. — Клюют пшено, а живут мало. И тупы, что винные пробки.

— Снова ты о вине, — нахмурилась Камилла. Сощурилась в сторону ухмыляющегося рыбака, прячущего бутыль под отворотом телогрейки. Всё же верно говорил пэр Никлас, что со святыми свят будеши, а с грешниками развратишися. Горький опыт подсказывал юной ллейне, что утянуть грешника от развязной компании не в пример сложнее, чем разогнать саму компанию.

— Помилуйте, но курицы клюют и червяков! — горячо возразил Густав. — Кто знает, откажись они от сего презренного мяса, возможно, и стали бы жить дольше?

— Или сдохли бы, — пробасил племянник рыбака. — На одном пшоне много яйцов из себя не выдавишь!

— Никто не знает, как сработали бы законы природы, — гордо вскинул голову молодой повар. — Бесспорно же, что вкушать мясо — бесчеловечно, дико, отвратительно, и скоро люди осознают это! Вот вы как думаете, прелестная Камилла? — с благоговением обратился Густав к самой юной спутнице.

Дочь Золтана Эйросского торопливо проглотила тайком откушенный кусок копчёного мяса и покосилась на няньку. Мэма Софур благосклонно потрепала прилипнувшего к ней рыбака по впалой щеке, от чего тот, кажется, лишился последнего зуба, и теперь силилась подняться с низкого пенька.

— Думаю, мэм Густав, что некоторые из наших предков, кто остался всеядным и не отказался от мяса — в конце концов как-то да стали людьми, — вздохнула Камилла, помогая няньке подняться на ноги. — А кто решил перейти на зелень — теперь по деревьям лазают. На соседних Зелёных Островах, сказывают, зверушки такие есть, сильно на людей похожие. Фрукты едят, по лианам прыгают. Кто-то решил, что род человеческий с ними как-то связан…

— Чушь какая! — возмутился Густав, вскакивая, чтобы помочь Камилле подсадить мэму Софур в повозку. — Хорошо, что служители храма Отца этого не слышат! Ах, это что, запах копчёного мяса?..

— Верно, из-за соседей запах, — поморщилась Камилла. — Свезло так свезло: то тухлая рыба, то копчёная мертвечина!

— До чего я понимаю вас, милая Камилла! — почти прослезился Густав. — Надеюсь, вы станете первой посетительницей моей зелёной таверны в столице! Я уверен в успехе, как никогда! Дядюшка даже подарил мне медальон везения — его передают в нашей семье из поколения в поколение, самым успешным…

— Доброй ночи, мэм Густав, — вежливо попрощалась Камилла, надёжно прикрыв полог.

Из-за плотной ткани раздалось невнятное ответное бормотание.

Ночь прошла беспокойно, но Камилла не слишком тревожилась о собственном отдыхе: до следующей стоянки целый день, успеет отоспаться. Зато рассвет встретил воплями из сразу трёх соседних повозок.

— Медальо-он! Мой медальон! — в панике метался вокруг повозки Густав, поднимая на ноги всех, кто ещё не успел порадоваться новому дню. На побледневшем от ужаса лице паренька явственно выделялись веснушки. — Украли, украли!..

— Да с чего ты взял? — недовольно пробурчал снаружи голос рыбака. — Может, сам потерял где-то?

— Я его в кошеле носил, у пояса, и кошель обрезан! Вечером был… сейчас нет!

Камилла села на своем лежаке, пихнула в бок расползшуюся няньку, чтобы та вставала, и обхватила колени, прислушиваясь к поднявшемуся снаружи шуму. Ценностей лишились ещё двое соседей: лавочник — кожаного кошеля, а в бедной семье переселенцев не досчитались единственной дорогой вещи — серебряной булавки с дорогим камнем.

Прибывший на место глава каравана с охраной, раздражённый задержкой и тем, что его отвлекают от приготовлений к скорому отбытию, выслушал всех и отмахнулся:

— Ваши проблемы! Следовало бы лучше смотреть за вещами!..

Переступив через спешно одевавшуюся мэму Софур — как, снаружи скандал, а она ещё не в курсе?! — и красневшего от вида нижних женских сорочек пэра Нильса, Камилла распахнула полог.

Глава каравана замолк на полуслове, глядя на юную девицу с распущенными волосами и в одном ночном платье.

— У меня… зеркальце пропало, — запинаясь, выговорила Камилла. Взглянула на хозяина каравана, крепкого приземистого мужчину, почти умоляюще. Закусила губу от отчаяния. — Отцовский подарок. Серебряное такое, с рубинами…

— Тут вор где-то! — решительно рявкнул глава семейства. — Раз нас всех подряд потрясли! Хозяин, посодействуй! Ты ж тоже доброй славой дорожишь!

— Медальон, — горестно всхлипнул Густав.

— Да что медальон и булавка ваша! — взорвался обчищенный лавочник. — Я дневной выручки лишился, а это десять серебряных!..

Поднялся шум, к которому Камилла добавила показательное лишение чувств: присела на ступеньку повозки, приложила ладонь ко лбу, позволяя распущенным прядям соскользнуть с плеча. Хозяин плюнул, глянул ещё раз на томную девицу и кивнул охранникам. Камилла потеснилась, позволяя им осмотреть их повозку под возгласы пэра Нильса и возмущённой вторжением мэмы Софур, и за дальнейшим наблюдала с уже живым интересом.

Награбленное нашли быстро: в повозке недоумевающих рыбаков, которых тут же, невзирая на крики, ругань и заверения в невиновности, скрутили и выделили охрану, дабы сопроводили в город на суд.

— Ах, может, не стоит? — встревожилась Камилла. — Омрачать начало путешествия столь нелицеприятным событием! Оставим же разбойников здесь, добрый хозяин, и предупредим местных, что на дороге остались воры. А там всё в руках Отца Небесного!

— Прелестная Камилла, — умилился Густав, но завершить мысль ему не дали.

— Пусть гниют в тюрьме! — сплюнул лавочник, спешно пряча вновь обретённый кошель. — Заслужили!

— Вы слишком строги, — принимая из рук хозяина каравана зеркальце, вздохнула Камилла. — Вспомните о завете милосердия! Да и о времени тоже, — выразительно кивнула на солнце дочь Рыжего барона. — Люди ропщут…

Люди и впрямь роптали, не приветствуя задержку. Встали даже самые ленивые, и теперь все ожидали только сигнала хозяина каравана.

— Милая Камилла права, — вступился Густав, — хвала Отцу, мы вернули свои вещи, а эти несчастные пусть раскаиваются в содеянном… А ведь это всё баранина, — укоризненно добавил повар, с осуждением поглядывая на ошарашенного рыбака. — Люди, вкушающие мясо, всегда буйнее тех, кто этого благоразумно не делает…

Хозяин каравана сплюнул и махнул рукой охранникам: перепуганных рыбаков прогнали прочь, оставив с пожитками на дороге, рыбную телегу забрали для нужд каравана, а на их место подогнали чистую и опрятную повозку других путешествующих.

— Ллейна Камилла, — обеспокоенно позвал из повозки пэр Нильс. — Возница наш пришёл, выдвигаемся!

Дочь Рыжего барона спрятала в карман ночного платья зеркальце, задумчиво позвенела ещё восьмью медяками, честно отобранными у соседей в ходе ночных блужданий — договаривались-то на двадцать четыре монеты, как ни крути, а уговор выполнять нужно — вдохнула посвежевший после отбытия рыбной телеги воздух и замерла: из новой повозки спрыгнул наземь молодой мужчина, одетый в глухие тёмные одежды.

Новый сосед оказался высок, гладко выбрит и коротко стрижен, так, что тёмные волосы не скрывали спокойного, чистого лица. На котором, к слову, ни дрогнул ни один мускул, когда он заметил Камиллу. Не последовало ни сладострастных блужданий взгляда по мало прикрытому телу, ни откровенных восклицаний — ничего. Он коротко склонил голову в молчаливом приветствии и отвернулся, подталкивая повозку из выбоины. Длинный плащ частично скрывал ножны у пояса, а из-под капюшона выбивалась рукоять двуручного меча — на этом воинственный вид соседа заканчивался. Ни злобного выражения на угрюмом лице, ни нарочито размашистых движений. Отдав короткий приказ вознице, воин запрыгнул обратно в повозку, опуская полог.

Камилла вспыхнула, нахмурилась, запахнула ночное платье на груди и юркнула обратно в повозку.

Караван выдвинулся в путь.