Помоги проекту - поделись книгой:
Проснулась я, когда на улице уже полностью рассвело. Сидя в кровати, пыталась осознать, что же не так. Почему не покидает чувство, что я изменилась?
Выспалась я, как никогда. И аппетит разыгрался нешуточный. Налила себе кофе и соорудила неприличных размеров бутерброд с колбасой. Сейчас позавтракаю и отправлюсь к бабуле.
Наташа пришла, как и обещала.
— Встала? — заголосила она с порога. — Вот и отлично! А то думала, будить тебя придется.
По выходным я любила поваляться в постели. Могла даже затянуть с этим делом. Тогда бабушка ворчала, что все нормальные люди уже обедают, а я только завтракаю. Но, не виновата же я в том, что сова. Для меня в будние дни вставать в половине седьмого было настоящим испытанием. И я склонялась к мысли, что привыкнуть к этому невозможно.
Наташка же, напротив, была жаворонком. И частенько, когда мы с ней планировали что-нибудь на утро выходного, не срывалось задуманное только благодаря ей.
Оставив вещи в гардеробе приемного покоя и купив там же бахилы, мы поднялись на четвертый этаж. Медсестра на посту равнодушно поинтересовалась, к кому мы, и сообщила, что бабушку перевели из реанимации в палату интенсивной терапии. Я так обрадовалась, что опять едва не прослезилась.
— Неудобно, приперлись с пустыми руками, — сокрушалась Наташа, на пути к палате.
— Мы же не знаем, что ей можно. Сейчас разведаем, а потом я наготовлю и принесу.
Я знала точно, что бабушка поймет правильно и не обидится.
Палата была двухместной. Наверное потому, что интенсивной терапии. В тринадцать лет я целых три дня лежала в больнице с подозрением на аппендицит. Воспоминания сохранились кошмарные. Ряды коек с панцирными сетками, между которыми вдвоем не разминуться. Нестихающий шум, детский плач, духота… Я думала, что везде так. А тут тишина, стерильная чистота… В общем, я была приятно удивлена.
Бабуля казалась такой бледной и хрупкой на огромной кровати с поднимающимся верхом, что я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Но когда увидела улыбку на ее лице и что-то похожее на румянец, успокоилась. Вечно я все драматизирую.
— Баб Маша, ну вы нашли время болеть!
— Тише ты, оглашенная! — шикнула на Наташу бабуля, кивая на соседнюю кровать. Впрочем, поздно. Девушка — соседка уже проснулась и сонно таращилась на нас.
— Ой, простите, — без тени раскаяния в голосе проговорила Наташа и бодро затопала к единственному в палате стулу.
Мне ничего не оставалось, как присесть на краешек кровати.
— Как ты? — спросила я, с опаской поглядывая на тоненький проводок капельницы, тянущийся от бабулиной руки к штативу.
— Гораздо лучше, температуру сбили. Вот, капают все время… — Бабуля улыбнулась, и у меня на душе сразу потеплело. — Я бы хоть сегодня отсюда сбежала, да врачи говорят, что лечить будут неделю.
— Чего это ты придумала? Лечись, сколько положено.
— Ты ж там совсем одна.
— И мне не десять лет, — погладила я морщинистую руку.
— Я за ней пригляжу, баб Маш, — хохотнула Наташа из своего угла. — Баловаться не разрешу.
— А за тобой-то кто приглядит?
— Да, все нормально, баб Маш, справимся, — успокоила ее Наташа. — И вам тут скучать не дадим.
— Что тебе принести? Кормят нормально? — снова спросила я.
— Да, ты знаешь, — встрепенулась бабушка. — На завтрак давали очень даже приличную запеканку и какао. У меня даже аппетит разыгрался. Так что, ничего не нужно.
— Ладно, сами разберемся, — кивнула я. — Бабуль, я тут вещицу одну нашла…
И достала из сумки коробочку с брошью.
— Не знаешь, что это? И главное, откуда?..
— Ничего себе, красотища! — материализовалась за спиной Наташа.
Лицо бабули вытянулось от удивления. Казалось, она не верит своим глазам.
— Где ты это взяла?
— Нашла в твоем сундуке.
— Что, вот так спокойненько она там лежала?
— Ну, в общем-то, да… Я вчера искала куклу, ту мулатку, помнишь? Ну, и наткнулась на эту брошку.
Бабуля молчала какое-то время. Она взяла брошь и разглядывала ее, аккуратно поглаживая граненую поверхность камней. Мы с Наташей не нарушали повисшую тишину, даже девушка на соседней койке, казалось, боится пошевелиться, искоса поглядывая в нашу сторону.
— Словно вестник прошлого, — проговорила наконец бабушка.
— Это твоя брошь? — рискнула спросить я.
— Наша, семейная, — все так же задумчиво ответила она. — И давно потерянная. Вот уж не гадала, что найдется когда-нибудь…
— Баб Маш, расскажите, интересно же, — заканючила Наташа.
Бабуля очнулась и посмотрела на нас отчего-то повлажневшими глазами. И столько в них было грусти, словно картины прошлого, что промелькнули сейчас в ее памяти, были безрадостными, трагичными. Ее грусть передалась мне. И даже Наташа принялась смущенно рыться в сумке, проникаясь общим настроением.
— Можно сказать, что эта брошь — семейная реликвия, — вновь заговорила бабушка. — Сколько себя помню, она все время была у нас. Пока не потерялась во время переезда. Где мы только ее не искали… а она, оказывается, все время преспокойно лежала в сундуке.
— Переезда? Это ж сколько лет она считалась потерянной?
Я подсчитала в уме. Получалось больше сорока лет, потому что последний переезд был в ту квартиру, где мы сейчас живем. Бабуле тогда едва исполнилось двадцать. Она только вышла замуж, и молодой семье выделили отдельное жилье.
— Мама еще была жива. Она и отдала мне эту брошь, а я ее потеряла. По крайней мере, я так считала все эти годы. А она… ну надо же!
Бабуля протянула мне коробочку:
— Положи ее куда-нибудь, раз уж нашлась.
Как-то все было странно. Не заметила я радости в бабушкиных глазах от находки давно потерянной и дорогой сердцу вещи.
На обратном пути Наташа спросила:
— Не хочешь отнести брошь в ювелирку? Починить застежку?
— А зачем? Можно подумать ее кто-то будет носить. Она, конечно, красивая. Но как-то слишком… Да и страшно таким себя украшать, согласись.
— Дорогущая, наверное, — размышляла Наташа. — Интересно, сколько бабок можно за нее получить?
Почему-то думать об этом не хотелось. Из головы не шло бабушкино поведение. Какая-то странная реакция. Вроде должна радоваться находке, а такое впечатление, что бабушка даже расстроилась. О чем она думала, когда рассматривала брошь? Нужно будет расспросить поподробнее.
Дома я долго думала, куда бы положить вновь обретенную брошь. Решила не мудрствовать лукаво и спрятала коробочку в сахарнице от немецкого чайного сервиза. Он был такой тонкой работы и тоже достался бабушке от матери в качестве приданного, что служил для украшения — стоял в серванте. Во время генеральной уборки с него стиралась пыль, и он снова занимал свое почетное место. Я решила, что раритету самое то находиться в себе подобном.
Глава 3
К концу недели выпал снег. Да сразу так много, что стараниями дворников образовались сугробы. Редко когда зима ложится за одну ночь. Обычно, как преддверие ее, промозглый слякотный период, который я терпеть не могла. Вроде бы и снег идет, но температура не достаточно низкая, чтобы он не таял. Приходится обувать резиновые сапоги, чтобы не ходить с мокрыми ногами. И длится это не один день. В этом году природа преподнесла мне сюрприз. И, хоть огородники говорят, что для урожая плохо, когда снег ложится на сухую землю, я была этому рада.
На работе началась запарка. С ноября торговым агентам резко увеличивали планы. Заявок сыпалось столько, что каждый день приходилось задерживаться. По прошлому году помнила, что закончится это только ближе к апрелю, после всех праздников. Оставалось запастись терпением и трудиться, трудиться…
В пятницу после работы я пошла прямиком в больницу. Лечащий врач накануне сообщил, что продержит бабулю еще не меньше недели. Нужно было подпитать ее сердце, которое оказалось не такое крепкое, как мы думали. И узнали-то об этом, когда ей сделали кардиограмму. Как говорится, нет худа без добра — не попади бабуля в больницу, вряд ли бы прошла обследование. А там ей проверили все. Врач, конечно, успокоил меня, сказал, что для своего возраста она достаточно крепкая. Но с сердцем посоветовал не шутить и периодически проверяться.
От бабули я возвращалась поздно. Выйдя из больницы, остановилась на крыльце зачарованная. Показалось, что попала в сказку — снег валил крупными хлопьями в абсолютном безветрии. Он переливался в свете фонарей и приятно хрустел под ногами. Захотелось насладиться этим подольше, и я решилась пройтись пешком.
Магазины еще работали. Во многих уже по-новогоднему украсили витрины. Яркая мишура, гирлянды и елочные игрушки создавали атмосферу праздника, хоть до него еще и далеко. Как же я любила начало зимы! Когда снег еще девственно белый, морозы не успели стать трескучими, а ветры не гнали пургу. Я вспомнила, как в детстве мы с Наташкой делали ангелов на снегу. Ложились на спину и разводили в стороны ногами и руками. Оставался след, похожий на ангела. Представляю, что бы обо мне сейчас подумали, проделай я такое. Я рассмеялась подобным мыслям и тут же стала, как вкопанная, услышав рядом визг тормозов.
— Ты в своем уме?! Прешься через дорогу и по сторонам не смотришь! — услышала я грубый мужской голос, а потом и увидела его обладателя.
Парень выскочил из машины, громко хлопнув дверцей, и подлетел ко мне.
— Суицидница что ли? — проорал он мне в лицо.
Вообще-то, я очень аккуратно перехожу дорогу. Как-то в детстве меня чуть не сбила машина, когда я вышла из троллейбуса и обходила его спереди, а не как положено сзади. С тех пор я не теряю бдительности и даже немного побаиваюсь проезжей части. Поэтому была не меньше шокирована собственной беспечностью.
— Ты немая что ли? — не унимался парень. — Я же мог сбить тебя!
— Но не сбили же, — только и нашлась я, все еще находясь в состоянии легкого шока.
— Точно дура… Врезать бы тебе как следует. Не была бы бабой, так и сделал бы…
Терпеть не могу, когда на меня орут, а тем более оскорбляют. Говорят, я обладаю редким тембром голоса. В спокойном состоянии он у меня невыразительный, глуховатый. Но в моменты эмоционального накала, я могу говорить очень громко и отчетливо.
— Не надо на меня орать. Я не глухая и не суицидница. Просто задумалась. Я напугана не меньше вас, неужели не заметно? А вы ведете себя, как дикий бабуин, разве что с кулаками на меня не бросаетесь, — все это я выпалила на одном дыхании. Даже жарко стало от возмущения.
Парень потерял дар речи на долю секунды. Впрочем, этого хватило, чтобы он перестал орать.
— Садись, подвезу, — уже спокойно сказал он, кивая на машину.
— Спасибо, я пешком.
— Садись, кому говорят, иначе, точно кого-нибудь до тюрьмы доведешь сегодня.
Наверное, порция адреналина, что я хапнула, оказалась великоватой. Я вдруг поняла, насколько устала, замерзла и хочу спать. Салон машины манил теплом. Спорить хотелось все меньше — до дома оставалось приличное расстояние, и автобуса неизвестно сколько ждать в это время. Пусть предложение этого грубияна и не очень галантное, но точно своевременное.
— Куда едем? — спросил парень, заводя машину.
Я назвала адрес, а сама украдкой его рассматривала. Конечно, с бабуином я перемудрила, но что-то от обезьяны в его внешности все равно было. Скорее от гориллы. Наверное, широкоплечая коренастая фигура и глубоко посаженные серые глаза рождали подобное сравнение. Хотя, надо признаться, что выглядел он довольно симпатично. И мощная энергетика, исходящая от него, внушала спокойствие. А еще, приглядевшись, я поняла, что он уже далеко не юноша. Возраст его я бы оценила ближе к тридцати.
— Как тебя зовут? — вновь заговорил парень.
— Женя.
— А меня Захар.
— Не назвала бы наше знакомство приятным, — буркнула я, все еще не в силах побороть обиду на его грубость.
— Да уж, — усмехнулся он. — Красотки еще ко мне под колеса не бросались.
За красотку спасибо, конечно. Первое приятное слово за последние полчаса, пусть и грубовато высказанное.
— Ты чем занимаешься? Работаешь, учишься?
Зачем ему это знать, если, скорее всего, мы больше никогда не увидимся? Нездоровое любопытство?
— Работаю. А ты?
— Я ювелир — золотых дел мастер, — насмешливо произнес Захар.
Не удержалась и бросила на него любопытный взгляд. Вот уж не такими представляла себе ювелиров. Какими, не знаю, но точно более утонченными и деликатными. Этот же больше смахивал на тренера по какой-нибудь вольной борьбе.
— Не похож? — правильно прочитал он мои мысли.
— Не очень…
Ответ мой остался без комментариев.
Вскоре он остановился у моего дома. Я уже собиралась поблагодарить и удалиться, когда он снова спросил:
— А правда, что в этих домах стены картонные?
Я поняла, о чем он говорит. Не знаю, из чего сделаны стены в нашем доме, но если постучать по ним, то звук получается, словно стучишь по картону. Мне это даже нравилось. И точно стены выполнены из чего-то теплоудерживающего, потому что зимой у нас было очень тепло, а летом достаточно прохладно. Но объяснять все это новому знакомому я не собиралась, поэтому ограничилась вежливым:
— Не знаю.
Поделиться книгой: