Помоги проекту - поделись книгой:
Из кого состояли отряды, с которыми довелось драться кавалеристам Рокоссовского, мы теперь вряд ли узнаем. Во всяком случае, это были не контрабандисты. Дрались яростно, до последнего дыхания, действительно «верою горя…».
Отряд атамана Шадрина рокоссовцы перехватили северо-восточнее Сретенска, блокировали и почти целиком вырубили в короткой яростной схватке.
Этот интеллигентный краском, не повышавший голоса на своих подчинённых и робевший до немоты в женском обществе, в бою ангелом не был. Более того, он всегда первым бросался вперёд, когда становилось очевидным, что рубки не миновать, и старался схватиться с командиром противника, чтобы в результате единоборства одним ударом лишить неприятельскую сторону управления.
15 мая 1924 года начальник Забайкальского губернского отдела ОГПУ Юзеф Клиндер получил из-за рубежа от своего агентурного разведчика сообщение: «Полковник Генерального штаба, бывший начальник штаба Забайкальской казачьей дивизии Размахнин А. Д. 20 апреля 1924 г. был в Харбине, после чего возвратился в Хайлар. 24 апреля генерал Мыльников, полковник Деревцов и Размахнин в сопровождении двух казаков выехали по направлению к Нерчинскому Заводу, что за рекой Аргунь. Там же со своим отрядом находится генерал Федосеев. Будучи в Харбине, полковник Размахнин получил для белоповстанцев-забайкальцев знамя от епископа Нестора. В данное время Размахнин имеет оружие и патроны на один конный полк в 600 сабель… Захар Гордеев не пожелал слиться с организацией генерала Мыльникова. Гордеев как старый партизан мнит о себе. Мыльников и Размахнин, естественно, не желают быть в подчинении под руководством фельдшера. Гордеев тоже был в Харбине и от епископа Нестора получил 500 рублей, прибыл в Хайлар 1 мая. Ушло в его отряд из Хайлара 40 человек, предполагало уйти ещё 100 человек. Полковник Ктиторов, бывший комендант гор. Никольска-Уссурийского, уволился со службы в Харбине из охраны и присоединился к генералу Мыльникову. Ктиторов объединяет остатки каппелевцев». Источник был надёжным, и Клиндер тут же поднял на ноги весь местный актив. Информировал и вышестоящие инстанции, в том числе штаб дислоцированной в Забайкалье 5-й армии.
Генерал Мыльников и полковники были из идейных. Да и другие офицеры и казаки, принявшие участие в той опасной экспедиции, шли за Аргунь не чаем торговать. Их общей заветной мечтой было поднять в забайкальских станицах вооружённое восстание, смести большевиков и установить свою власть. Для многих Даурия была родиной. И домой они хотели вернуться победителями, освободителями родной земли от клиндеров и рокоссовских.
Летом 1924 года отряды генерала Мыльникова под командованием полковников Деревцова, Дуганова и Гордеева переправились через Аргунь. В тайге они построили лагеря и затаились. Началась работа с населением.
Местные отряды ОГПУ, ЧОН (части особого назначения) и погранзаставы, даже вместе взятые, оказались слабы перед отрядами белогвардейцев и без привлечения войск противостоять им не могли. Командующий 5-й армией Уборевич издал директиву, согласно которой: из состава 5-й отдельной Кубанской кавалерийской бригады выделялся «летучий отряд т. Рокоссовского»; «Сретенский и Нерчинский уезды включались в боевой участок с полным подчинением начальнику боевого участка Рокоссовскому всех находящихся там вооружённых сил, включая войска ОГПУ, отряды ЧОНа и милиции». Для блокирования подступов к железной дороге летучему отряду Рокоссовского придавался бронепоезд. «Начальнику участка тов. Рокоссовскому, — говорилось в приказе командарма, — предоставляется полная самостоятельность, решения принимает единолично». Для полной ликвидации белогвардейских лагерей командование определило жёсткий срок — две недели.
Перед началом операции на закрытом заседании бюро Забайкальского губкома РКП(б) обсуждался вопрос «О бандитизме в уездах», постановили: «Массовых арестов не проводить без согласования с губкомом РКП и губисполкомом».
Оперативники Забайкальского губернского отдела ОГПУ тем временем быстро определили места сосредоточения «разведывательно-диверсионных формирований противника».
Уже после проведения операции в Сретенском и Нерчинском уездах стало известно, что перед заброской на территорию СССР полковник Гордеев — ключевая фигура в стане противника — побывал на Японских островах, имел ряд встреч с крупными чинами Белого движения, находящимися там в эмиграции. А после провала своей миссии в Даурии Гордеев встретился с прибывшим из Франции представителем великого князя Николая Николаевича генералом Лукомским. Встреча произошла в Шанхае во французском консульстве. До революции Лукомский служил помощником военного министра, в 1917-м руководил штабом у Корнилова, а затем у Деникина в Верховном правительстве России занимал пост военного министра. Лукомский настаивал на немедленном выступлении против советской власти, против большевиков, ссылался на готовность офицерства, находившегося в Китае. Но полковник Гордеев, знавший обстановку и в эмиграции, и в советском Забайкалье, убедил Лукомского в том, что атаковать преждевременно. Он объяснил посланцу Верховного главнокомандующего Русской армией, что народ по ту сторону границы, и русские, и казаки, и буряты, в массе своей принял новую власть и вполне подчиняется её законам, что русское офицерство в Китае разложилось и реальной силы не представляет. И предложил тактику подпольной работы — разведку и диверсии. Лукомский согласился и передал Гордееву деньги и шифры.
Весной 1925 года оперативники Забайкальского губернского отдела ОГПУ, переодевшись в форму полицейских, на автомашине приедут в городок Маньчжурия, расположенный во Внутренней Монголии всего в шести километрах от советского Забайкальска, выведут полковника Гордеева из гостиницы и благополучно доставят через границу в Читу. Но это произойдёт после того, как отряд Рокоссовского уничтожит летнюю экспедицию белогвардейцев.
8 июня чоновцы обнаружили в таёжной пади Березиха Сретенского уезда палатки. Другой лагерь разведчики отыскали в сопках близ деревни Епифанцево у Аркийских столбов. Доложили командиру сводной группы. Тот отреагировал мгновенно: разделил свои силы на два отряда и двинул их одновременно на оба лагеря. Вскоре близ деревни Епифанцево красноармейцы схватили полковника Деревцова. Однако во время опознания он попытался бежать и был застрелен.
Второй группой руководил сам Рокоссовский. В ней насчитывалось 150 сабель.
Чем дальше отряд углублялся в тайгу, тем дебри становились гуще и угрюмее. Дорога вскоре начала сужаться и наконец превратилась в тропу, по которой едва мог протиснуться всадник. Рокоссовский, низко припадая к луке седла, ехал впереди. Немного погодя он остановился и жестом подал команду спешиться. Теперь он шёл впереди своего верного боевого товарища. Он-то, Орлик, его и предостерёг. В какой-то момент конь напряг шею, а затем остановился, дёрнул повод и всхрапнул. Рокоссовский выхватил маузер…
Из донесения, составленного по итогам операции Юзефом Клиндером: «Шедший впереди Рокоссовский наткнулся на Мыльникова, произвёл в него два выстрела из маузера. Мыльников упал. Рокоссовский предполагает, что Мыльников ранен, но ввиду непроходимой тайги, по-видимому, отполз под куст, его не могли найти. Во время бегства Мыльников бросил вещевой мешок, в котором находились карты 2-х вёрстки и 10-и вёрстки».
Спустя некоторое время оперативники ОГПУ обнаружили раненого генерала Мыльникова и арестовали. Его прятали казаки в одной из станиц.
Белогвардейцы разделились на мелкие группы и, избегая прямого боевого столкновения с летучим отрядом Рокоссовского, скрывались в сопках и таёжных дебрях. Рокоссовский и Клиндер тоже решили изменить тактику: теперь красноармейцы и приданные им оперативные работники ОГПУ, ЧОНа и местной милиции, имея свежую и точную информацию о местах пребывания белогвардейцев, начали устраивать засады.
Последняя стычка с группой полковника Гордеева у Рокоссовского произошла ранним утром 5 июля в пади Горбица Сретенского уезда. До рубки дело не дошло: основные силы Гордеева были уничтожены в перестрелке. Самому полковнику с тремя казаками удалось уйти от погони и скрыться в тайге. Затем, раздобыв в местных селениях лошадей и питаясь лошадиным мясом, беглецы вышли к станции Хадабулак Борзинского уезда и там пересекли границу.
9 июля 1924 года Рокоссовский отдал приказ по войскам боевого участка Сретенского и Нерчинского уездов об окончании операции.
В архивах ФСБ хранится справка, подготовленная Забайкальским губернским отделом ОГПУ, которая свидетельствует о результатах проведённой операции: в ликвидации «банд Мыльникова, Деревцова, Гордеева» участвовало «150 сабель 5-й Кубанской кавалерийской бригады, 168 сабель 2-го полка войск ГПУ и один бронепоезд, всего 338 сабель. Захвачено в плен 95 бандитов, убито 46 человек, ранено 36 человек. Наши потери: 9 человек убито, в т. ч. один сотрудник ОГПУ, председатель сельского Совета, начальник уездного отдела милиции, три бойца из отряда ЧОН, один чоновец пропал без вести, ранено 13 человек».
После той жестокой зачистки крупные белые формирования в Забайкалье больше не приходили.
И в бою, и в ученье 27-й кавполк демонстрировал свою храбрость, дисциплину и слаженность. Вскоре полк Рокоссовского был признан лучшим в Западно-Сибирском военном округе.
После завершения Гражданской войны в армии началась повальная демобилизация, проводились сокращения командного состава. Перспективных красных командиров, которые должны были строить новую Красную армию, спешно обучали на различных курсах. Как правило, курсы были непродолжительными. Но имевшие большой опыт войны краскомы быстро схватывали и с жадностью усваивали теоретическую часть военной науки.
Рокоссовского направили в Ленинград на Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава в сентябре 1924 года, почти сразу после операции в таёжных уездах. Рокоссовский принял новое направление как награду.
Юзеф Клиндер по итогам той операции получил благодарность от своего руководства «за беспощадную и успешную борьбу с контрреволюцией и поимку одного из главных руководителей контрреволюции на Дальнем Востоке генерала Мыльникова».
Обучение длилось год. Первый раз после полковой учебной команды — на целый год! — он был направлен с войны на учёбу.
Группа подобралась крепкая. Однокашниками Рокоссовского оказались будущие маршалы Г. К. Жуков, А. И. Ерёменко, И. X. Баграмян, а также талантливые танковые генералы П. Л. Романенко, М. И. Савельев и другие.
Иван Христофорович Баграмян, оставивший яркие записки о ленинградских днях и курсах, отмечал как наиболее памятное: «Особую симпатию в группе вызывал к себе элегантный и чрезвычайно корректный Константин Константинович Рокоссовский. Стройная осанка, красивая внешность, благородный, отзывчивый характер и великолепная спортивная закалка, без которой кавалерист не кавалерист, — всё это притягивало к нему сердца товарищей. Среди нас, заядлых кавалеристов, он заслуженно считался самым опытным конником и тонким знатоком тактики конницы». Там же: «Константин Константинович выделялся своим почти двухметровым ростом. Причём он поражал изяществом и элегантностью, так как был необычайно строен и поистине классически сложён. Держался он свободно, но, пожалуй, чуть застенчиво, а добрая улыбка, освещавшая его красивое лицо, притягивала к себе. Эта внешность как нельзя лучше гармонировала со всем душевным строем Константина Константиновича, в чём я вскоре убедился, крепко, на всю жизнь, сдружившись с ним».
Баграмян очень точно уловил и выразил особенности и внешности, и характера Рокоссовского. Благородство, застенчивость… Добрая улыбка… Фотографии, запечатлевшие нашего героя в тот период службы, подтверждают слова однокашника и сослуживца. Перед объективом он никогда не приосанивался, не принимал поз, не старался казаться «в деле». Замирал на мгновение, пока фотограф сделает свою работу. Отсюда и добрая, почти мальчишеская улыбка.
Но внутри… Внутри он продолжал оставаться тем, кого сформировала в нём война и служба, — железным всадником, туго перетянутым ремнями Красной армии и судьбы.
Все эти годы кроме войны, штабной работы, забот об эскадронах и лошадях он много и целеустремлённо занимался самообразованием. Юлия Петровна, став его женой, тут же перешла на работу в гарнизонную библиотеку, приносила домой много книг, журналов. Часть из них заказывал он, что-то, зная его интересы и вкусы, рекомендовала она.
На курсах Рокоссовский открыл для себя мир военной теории Карла фон Клаузевица. Он погрузился в его труды и мысли. Заучивал наизусть, буквально вбивал в память главные постулаты этого гениального германца, один из которых гласил: «Военное дело просто и вполне доступно здравому уму человека. Но воевать сложно».
Вместе с ним в группе проходил обучение и ещё один курсант, который буквально бредил Клаузевицем, — Георгий Жуков. Они подружились. Дружбу эту, непростую, прерывистую, но последовательную, как трассирующий полёт пули, они пронесут через всю жизнь и сохранят навсегда.
В те ленинградские дни они частенько сходились в состязании: кто лучше держится в седле, кто искуснее владеет шашкой. Жуков зачастую брал напором, ловкостью, быстротой, но Рокоссовский оказывался более умелым в технике владения и конём, и клинком.
Курсами руководил герой Гражданской войны Виталий Маркович Примаков. И Примаков, и Уборевич, направивший на курсы своего лучшего комполка, будут расстреляны в 1937 году по «делу Тухачевского».
Рокоссовского уважали на курсах за порядочность, за умение дружить, за то, что на его гимнастёрке поблёскивали целых два ордена Красного Знамени. Ордена Красного Знамени были у многих курсантов — Жукова, Густишева, Романенко, Никитина. Но два — только у Рокоссовского и начальника курсов Примакова. Впрочем, надевая ордена, Рокоссовский грудь колесом не выгибал. И это тоже было частью его внутренней культуры.
О своём однокашнике Жукове Рокоссовский вспоминал: «С Г. К. Жуковым мы дружим многие годы. Судьба не раз сводила нас и снова надолго разлучала. Впервые мы познакомились ещё в 1924 году в Высшей кавалерийской школе в Ленинграде. Прибыли мы туда командирами кавалерийских полков: я — из Забайкалья, он — с Украины. Учились со всей страстью. Естественно, сложился дружеский коллектив командиров-коммунистов, полных энергии и молодости. Там были Баграмян, Синяков, Ерёменко и другие товарищи. Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — всё ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего.
В самом начале тридцатых годов наши пути сошлись в Минске, где мне довелось командовать кавалерийской дивизией в корпусе С. К. Тимошенко, а Г. К. Жуков был в этой же дивизии командиром полка. Накануне войны мы встретились в ином качестве: генерал армии Жуков командовал округом, а я, в звании генерал-майора, — кавалерийским, а затем механизированным корпусом. Георгий Константинович рос быстро. У него всего было через край — и таланта, и энергии, и уверенности в своих силах.
И вот на Западном фронте во время тяжёлых боёв на подступах к Москве мы снова работаем вместе…»
О подмосковных боях 1941 года наш рассказ впереди. До них ещё 16 лет жизни, наполненной событиями, порой самыми неожиданными и даже трагичными.
МИССИЯ В МОНГОЛИИ
…Считать его достойным продвижения на должность командира отдельной кавбригады вне очереди и на должность командира кавдивизии в очередном порядке.
Год прошёл — словно канюк-курганник пролетел над забайкальской сопкой. Настало время расставаться с большим городом, с его ярко выраженной столичной архитектурой, с уютными скверами, с Невой и набережными, заполненными красивыми людьми. Ленинград чем-то напоминал Варшаву. Один из мостов на Васильевский остров настолько напоминал Николаевский мост в Варшаве в конце Иерусалимской аллеи, что, когда он смотрел вниз, ему порой казалось, что там текут воды Вислы…
После завершения обучения краскомы разъехались к местам дислокации своих полков. Кто в Белоруссию, кто в район Киева, кто южнее. Рокоссовский поехал служить в свою далёкую Бурятию.
В сущности, он возвращался домой. Ведь там, в Забайкалье, его ждала семья — молодая жена и дочь. Дочь родилась 17 июля 1925 года, назвали её красивым и редким именем — Ариадна.
Его 27-й кавполк к тому времени был уже переформирован и получил другую нумерацию — 75-й. Из приказа по 5-й Кубанской отдельной кавалерийской бригады от 7 сентября 1925 года: «Возвратившегося по окончании старшего класса кавалерийских курсов усовершенствования комсостава РККА в городе Ленинграде командира 75-го кавполка Рокоссовского К. К. с 1 сентября сего года полагать налицо и вступившим в командование полком с 6 сентября».
В 1926 году новое назначение: командир бригады Зуба-вин убыл на учёбу, на те же Ленинградские курсы, а Рокоссовскому поручили 5-ю Кубанскую отдельную. Хозяйство большое, три полка: 73, 74 и 75-й со штабом близ Верхнеудинска.
Местные хроники сохранили свидетельства, что, будучи исполняющим обязанности командира кавбригады, Рокоссовский успевал заниматься не только боевой учёбой, но «должное внимание уделял политической и воспитательной работе в войсках», «поддерживал тесные отношения с местными партийными органами».
Но исполняющему обязанности командира кавбригады в это время довелось общаться не только с Бурят-Монгольским обкомом РКП(б). Как известно, одной из основных проблем в войсках и в мирное время, и в боевой обстановке является обеспечение, в том числе продовольствием и фуражом. Паёк у красноармейцев был скудноват. А места дислокации полков оказались довольно богаты разной живностью — зверь, рыба, дичь. Но охотиться и рыбачить военным строго запрещалось: рыбные ловли и охотничьи угодья принадлежали бурятам; за веками установленным порядком внимательно следило местное духовенство, и любое нарушение могло повлечь расстройство взаимоотношений с буддийскими ламами, а значит, с бурятами.
И вот в один из дней, чтобы обеспечить бойцам приварок, а лошадям вольный корм, командование 5-й Кубанской особой кавалерийской дивизии отправилось в Тамчинский дацан на берег Гусиного озера в резиденцию хамбо-ламы. Ехали договариваться. Командиры сели в трофейные «форды». Авто двигались в сопровождении кавалькады всадников, одетых в новую, с иголочки, форму.
Верховным иерархом буддистов в то время был 14-й хамбо-лама Гуро Цыремпилов. Он встретил делегатов 5-й Кубанской кавдивизии как почётных гостей.
Для Рокоссовского эта поездка была чем-то вроде путешествия в совершенно фантастический мир, который, как это ни странно, существовал рядом.
Командиры осмотрели буддийский храм, его богатое убранство. Поговорили со священнослужителями-ламами. Переговоры прошли весьма успешно, и, как свидетельствуют местные хроники, «военные получили высочайшее позволение на ловлю рыбы и отстрел дичи для питания».
Нашлись хорошие ружья. Охота как вид развлечения Рокоссовскому понравилась и постепенно превратилась в страсть, которая не покидала его всю жизнь.
О новом месте службы генерал Григорий Иванович Хетагуров[7], в ту пору командир 25-го конно-горного артдивизиона 5-й Кубанской кавбригады, вспоминал: «Район расквартирования 5-й Кубанской кавалерийской бригады резко отличался от живописных окрестностей Сретенска. Голая степь. В радиусе двадцати-тридцати километров — ни жилья, ни леса. Степные грызуны тарбаганы заносили чуму из Китая, и поэтому на станции Даурия постоянно стояли два противочумных отряда. Опасность заражения чумой вынуждала к строгому ограничению полевых занятий вблизи Даурии. Да и рельеф местности в этом районе был приемлем лишь для обучения конницы. Артиллеристы же основные свои учения с боевой стрельбой проводили на Читинском полигоне. Только в 1929 году, когда участились провокации чанкайшистов на советско-китайской границе, мы неотлучно находились в Даурии».
Судьба приучала Рокоссовского довольствоваться малым, обходиться и в быту, и на службе самым необходимым и не роптать ни на обстоятельства, ни на строгость начальства.
В июле 1926 года он получил новое назначение — в Монголию.
Перед поездкой был в очередной раз аттестован. Ехал за границу, туда случайных и ненадёжных не посылали, а потому характеристику получил соответствующую: «Политически развит хорошо. Крепкий, выдержанный член партии. Несмотря на то, что тов. Рокоссовский в течение ряда лет аттестуется на должность комбрига, но ввиду неблагоприятных обстоятельств остаётся на должности командира полка. Имеет большой тактический кругозор и с успехом руководит кавбригадой. Будучи чрезвычайно скромным и лишённым всяких карьеристских целей, он безусловно мирится со своим положением. Однако учитывая его боевые заслуги, большой командный стаж, отличное знание дела, крупный тактический кругозор и незаурядные способности — считать его достойным продвижения на должность командира отдельной кавбригады вне очереди и на должность командира кавдивизии в очередном порядке».
Через Монголию прошли многие будущие полководцы Великой Отечественной войны, в том числе Жуков и Конев.
Рокоссовский прибыл в Улан-Батор и ровно два года служил инструктором в отдельной Монгольской кавдивизии. Фактически он командовал этой дивизией.
Монголы с большим уважением относились к русскому командиру. Их приводили в восторг его поистине богатырский рост, красивая, хотя и не степная посадка в седле, искусное владение шашкой и пикой. Некоторые приёмы боя монгольским всадникам он показывал сам.
Осенью 1927 года «за успешное выполнение особых заданий во время нахождения в командировке» Революционным военным советом Сибирского военного округа он был награждён золотыми часами с памятной надписью.
В мае 1928 года перед отправкой на родину по истечении срока служебной командировки главнокомандующий Монгольской Народно-революционной армией Чойбал-сан вручил Рокоссовскому почётную грамоту: «Дана сия грамота бывшему инструктору 1-й отдельной кавалерийской дивизии тов. Рокоссовскому в том, что он за продолжительную и добросовестную работу в Монгольской Народно-революционной армии награждён Военным Советом Монгольской Народной Республики месячным окладом жалованья».
На родине его ждала семья. И повышение по службе — теперь он наконец получил 5-ю Кубанскую кавбригаду.
Однако долго командовать ею не пришлось. Через полгода, в январе 1929-го, его вновь направили на учёбу — теперь в Москву, на курсы усовершенствования высшего начальствующего состава при Военной академии им. М. В. Фрунзе.
Курсы оказались краткосрочными, обучение длилось всего два месяца. Уже в апреле Рокоссовский прибыл в свою бригаду и сразу же включился в подготовку к маршу на юг — во Внутреннюю Монголию, к станции КВЖД Чжалайнор.
Удивительное дело: Рокоссовскому, также как и Жукову, не суждено было получить полноценного академического военного образования. Курсы. Походы. Гарнизоны. Снова курсы. Война.
Но такие, как он и Жуков, свои академии заканчивали не в аудиториях и манежах, а в диком поле, заросшем полынью и усыпанном свежими стреляными гильзами, на НП первого эшелона, где свистят пули и раскалённые осколки. Словом — в окопах. И если к этому «окопному» образованию добавить постоянную жажду к изучению специальной литературы и умению извлекать из прочитанного то главное, что необходимо именно в бою, то это и есть тот главный учебный курс, который основательно штудировали будущие маршалы Великой Отечественной войны и который, как оказалось, усвоили превосходно.
Летом 1929 года произошло событие, которое крепко и надолго затянуло многие узлы политики на Дальнем Востоке и в Восточной Азии. Китайские войска захватили Китайско-Восточную железную дорогу, арестовали около двухсот советских служащих и специалистов, 35 из них депортировали в СССР. Начался конфликт на КВЖД. К месту конфликта начали стягиваться китайские войска. Советский Союз разорвал с Китаем дипломатические отношения. В ноябре 1929 года Особая краснознамённая Дальневосточная армия под командованием В. К. Блюхера одним мощным ударом опрокинула китайские войска и восстановила контроль над КВЖД. А затем начались переговоры дипломатов и политиков…
В операции приняла участие и 5-я Кубанская кавалерийская дивизия. Она входила в состав Забайкальской оперативной группы и выдвигалась на чжалайнор-маньчжурское направление. Первой боевой задачей бригады было уничтожение крепости Шивейсян, построенной китайцами непосредственно у казачьей станицы Олочинской. Из крепости китайцы совершали частые набеги на станицу, всячески терроризировали местное население.
«Стояла поздняя дождливая осень, — вспоминал о том походе бывший артиллерист 5-й кавбригады Хетагуров. — Нам пришлось совершить изнурительный марш по затопленной долине Аргуни. Люди и лошади выбивались из сил. Отсырели дистанционные трубки шрапнелей; по прибытии в станицу Олочинская мы вынуждены были спешно менять в них порох.
Для огневых позиций батареи я облюбовал заросшую гаоляном высотку, чуть правее станицы. Правда, надо было приложить немалые усилия, чтобы затянуть туда пушки. Зато крепость противника была как на ладони. Она представляла собой четырёхэтажное сооружение, увенчанное наблюдательной вышкой. На каждом из этажей виднелись пулемётные амбразуры. Обнаружили мы и бомбомётную батарею.
С наступлением темноты орудийные расчёты собственными руками стали вкатывать пушки на высоту. Всю ночь на руках же подносили боеприпасы. Перед рассветом батарея была готова к открытию огня. И тут появился командир бригады.
— Молодцы! — похвалил он. — Хорошо устроились.
Из крепости, очевидно, заметили передвижение наших конников и обстреляли Олочинскую из пулемётов.
— Ну что же, товарищ Хетагуров, — повернулся ко мне Рокоссовский, — пора и вам начинать.
Батареи ударили по амбразурам крепости, затем по наблюдательной вышке. Били мы зажигательными снарядами, и после первых же залпов над крепостью возникло зарево пожара.
В крепости началась паника. Уцелевшие чанкайшисты выскакивали из неё, пытались спастись бегством. Но два эскадрона 73-го кавполка уже переправлялись вплавь через холодную и бурную Аргунь…
В разгромленной крепости было подобрано 77 трупов, захвачено 62 раненых, и только пять человек попали в плен невредимыми. В числе наших трофеев оказались 2 орудия, 6 бомбомётов, 10 пулемётов, 300 винтовок, более 1000 мин, 720 артснарядов, 20 ящиков ручных гранат, 120 ящиков винтовочных патронов, значительные запасы муки, пшена, риса. Оружие мы передали пограничникам, продовольствие — населению Олочинской. А крепость взорвали.
Рокоссовский поблагодарил всех участников этого боя за успешное выполнение поставленной задачи, особо отметив заслуги артиллеристов. От него пошло и название высоты, на которой располагались наши огневые позиции: с тех пор она именуется Батарейной».
Разгромом крепости Шивейсян поход только начинался. Следующей операцией был удар на город Чжалайнор в обход города Маньчжурия, рассечение и уничтожение китайской группировки. Чжалайнор-Маньчжурскую операцию разработал штаб Блюхера. В операции участвовало несколько соединений, в том числе бригада Рокоссовского. На стороне китайцев в числе прочих дрались и вчерашние неприятели — выбитые из Даурии белогвардейские эскадроны.
Из мемуаров генерала Хетагурова: «В состав обходящей подгруппы включались: 35-я Сибирская Краснознамённая стрелковая дивизия, 5-я Отдельная Кубанская кавалерийская бригада и Отдельный Бурят-Монгольский кавалерийский дивизион.
Операция началась 17 ноября 1929 года. Под покровом ночи наша бригада вышла из станицы Абагайтуевская и двинулась вдоль восточного берега Аргуни, в тыл чжалайнорской группировке противника. Стоял крепкий мороз. Дул сильный встречный ветер. Даже полушубки не согревали людей.
Километрах в семи от Абагайтуевской был объявлен короткий привал. Последовало распоряжение обмотать кошмой копыта лошадей и колёса орудий, зарядных ящиков, повозок, чтобы бесшумно переправиться по льду через Аргунь.
Лёд был ещё очень тонок: нет-нет да пробьёт его лошадь копытом или продавит колесо орудия. И всё-таки к рассвету мы оказались на китайской территории, а ещё через несколько часов передовые эскадроны и моя батарея вышли к железной дороге Чжалайнор — Харбин.
Специально выделенный полуэскадрон конников уже рвал телеграфные и телефонные провода, когда со стороны Чжалайнора появился курьерский поезд. И тут же я увидел рядом с собой, верхом на коне, комбрига К. К. Рокоссовского.
— Товарищ Хетагуров, надо остановить поезд. Только не стреляйте по вагонам, — приказал он.
Я развернул батарею и открыл огонь по насыпи железной дороги. Прогремел первый залп. Небольшой перелёт. При втором залпе — прямое попадание. Паровоз прополз ещё несколько метров по развороченным шпалам и остановился, сдерживая налезавший на него почтовый вагон. Из других вагонов высыпали китайские солдаты и офицеры. Беспорядочно стреляя, они бросились в разные стороны. Их атаковали сабельные эскадроны, которые затем моментально окружили весь железнодорожный состав. В числе сдавшихся в плен оказался и генерал, судорожно прижимавший к груди пухлый портфель. Генерала привели к Рокоссовскому. Из портфеля пленного были извлечены важные документы, раскрывавшие авантюристические планы китайских милитаристов по захвату советского Забайкалья…
Перевалив через железную дорогу, части 5-й Кубанской кавбригады вышли на тылы 17-й пехотной бригады противника, оборонявшей Чжалайнорский узел сопротивления. Начались контратаки. Одновременно открыла сильный огонь вражеская артиллерия.
Пока наш 73-й кавполк отражал контратаку китайской пехоты, на фланге его развернулись крупные силы неприятельской конницы.
Батарея ударила по китайской коннице картечью и буквально скосила тех, кто мчался впереди. Остальные некоторое время ещё продолжали движение и тоже «отведали» нашей картечи. Возникшим у противника замешательством не замедлил воспользоваться 73-й кавполк: он довершил бой лихим сабельным ударом. Враг оставил на поле боя до двухсот убитых и раненых. Из уцелевших китайских конников тридцать девять человек сдались в плен.
Гораздо драматичнее развивались события на участке 75-го кавполка, действовавшего против белогвардейской конницы. Мне до того никогда не приходилось видеть такой яростной рубки. Велики были потери белогвардейцев, но и 75-й кавполк потерял при этом свыше семидесяти человек, в том числе лучшего командира эскадрона кавалера двух орденов Красного Знамени близкого моего друга Ф. И. Пилипенко. Он был тяжело ранен разрывной пулей и скончался на операционном столе.
Были потери и в нашей батарее, которая помогала 75-му кавполку: четверо ездовых получили ранения, из строя выбыли двадцать лошадей.
Только к вечеру 5-я Кубанская кавбригада вместе с подошедшими частями 36-й Забайкальской стрелковой дивизии овладела станцией Чжалайнор и прилегающим к ней железнодорожным посёлком. Главные силы бригады заняли рубеж Фазан, Нос, Кривая, выдвинув заслоны в направлении крепости Любенсянь.
А тем временем 36-я стрелковая дивизия вышла на южный участок Маньчжурского укреплённого района и соединилась там с 21-й Пермской Краснознамённой стрелковой дивизией, блокировавшей этот же укрепрайон с запада и юго-запада. Таким образом, в окружении наших войск оказалась вся чжалайнор-маньчжурская группировка противника. Ей были отрезаны все пути отхода.
Во избежание напрасного кровопролития комкор С. С. Вострецов предъявил окружённым ультиматум о безоговорочной капитуляции. Однако командующий китайскими войсками генерал Лян Чжу-цзян капитулировать отказался.
На следующий день бои вспыхнули с новой силой. Частью сил противник попытался прорваться из окружения в направлении села Нос, где располагался Бурят-Монгольский кавдивизион. Сюда же подошла и наша батарея. Развернувшись, она дала четыре залпа шрапнелью. Китайцы бросились врассыпную, часть из них залегла.
В этом бою отличился командир Бурят-Монгольского кавдивизиона Бусыгин: несмотря на 30-градусный мороз, он приказал своим конникам снять полушубки и повёл их в атаку в одних гимнастёрках.
— Что он делает? Заморозит же людей! — возмущался К. К. Рокоссовский, прибывший на мой наблюдательный пункт.
Поделиться книгой: