История противостояния: ЦК или Совнарком

22 августа 1921 г. было принято постановление СНК РСФСР «О порядке финансирования Совета труда и обороны и его местных органов», которым устанавливалось, что с 1 января 1922 г. расходы этого Совета и состоявших при нем Госплана РСФСР и подчиненных ему плановых комиссий, а равно сметы подведомственных СТО РСФСР «краевых, областных, районных и губернских экономических советов и совещаний исчисляются в единой смете Совета труда и обороны»[247]. При этом уточнялось, что смета СТО РСФСР «обнимает собою только расходы, производимые непосредственным распоряжением Совета труда и обороны и его местных органов», а расходы, «выполненные по заданиям и указаниям Совета труда и обороны и его органов другими ведомствами, исчисляются в сметах этих последних»[248]. Все это, однако, не означало создания отдельного рабочего аппарата или тем более формирования какого-либо параллельного бюджета для СТО РСФСР: специально разъяснялось, что «составление, направление на установленное рассмотрение и утверждение, а также все действия по исполнению единой сметы Совета труда и обороны – возлагаются на Управление делами Совета народных комиссаров и подчиняются общим сметно-бюджетным правилам»[249].

Одновременно с усилением Совнаркома В. И. Ленин провел серьезное ослабление Политбюро ЦК РКП(б) как властного центра, чему немало способствовали постоянные раздоры вождя с Л. Д. Троцким. В. И. Ленин прибег к излюбленному способу избавления от недовольных – отправке в провинцию для архиответственных заданий. 28 января 1921 г. Политбюро отправило Л. Д. Троцкого на Урал в качестве председателя полномочной комиссии СТО РСФСР, причем под присмотром Г. Е. Зиновьева, А. А. Андреева и других партийных бонз – членов комиссии. В качестве тонкого издевательства в протоколе заседания зафиксировали: «указать членам полномочной комиссии, что главная цель комиссии – работа по непосредственным задачам комиссии, а не предсъездовская дискуссия»[250]. Причем, на основании просьбы Бюро Коммунистической фракции ВЦСПС, члена бюро А. А. Андреева от поездки уже освободили[251]. Несомненно, ответственный сотрудник ВЦСПС был нужнее в Москве, чем председатели РВСР и Петроградского совета. По позднейшим воспоминаниям В. М. Молотова, которого А. И. Микоян охарактеризовал как человека «скрытного, но, видимо, очень злопамятного»[252], с лета 1921 г. Ленину с Троцким «невозможно уже стало работать»[253]. Правда, в связи с серьезными проблемами со здоровьем едва не выбыл из политической жизни сам вождь мировой революции. 9 июля 1921 г. Политбюро ЦК РКП(б), рассмотрев постановление «Об отпуске Ленину», постановило «разрешить» вождю «отпуск на один месяц с правом присутствовать только на заседаниях Политбюро (но не СНК и СТО, кроме специальных случаев – по решению Секретариата ЦК)»[254]. Таким образом, от рутинной работы по построению социалистического общества как стержня организационной деятельности Ленина вождь мировой революции был на время болезни избавлен. Впрочем, ему это не помешало: именно в июле 1921 г. Ленину удалось серьезно ограничить влияние Троцкого, застращав его высылкой на второстепенную работу на Украину, а сентябре 1921 г. в очередной раз нейтрализовать зарвавшегося «Бонапарта» И. В. Сталиным. Фактически с осени Л. Д. Троцкий не мог решать ключевые вопросы в собственной вотчине – Наркомвоене, поскольку в ЦК РКП(б) курировать его правую руку – Э. М. Склянского – стал непосредственно будущий генсек[255]. Для верности В. И. Ленин применил в отношении Л. Д. Троцкого прием, которым неизменно пресекал все ненужные инициативы Ф. Э. Дзержинского: возложение на хрупкие плечи одного человека массы второстепенных функций, которые не могли не отвлечь от потенциально опасного для вождя занятия высшими партийными вопросами (видимо, именно поэтому Дзержинский, вообще-то «прекрасный товарищ», бывал «крайне молчалив, даже угрюм»[256]). 15 ноября 1921 г. Совнарком во главе со своим Председателем принял «к сведению» решение, согласованное «путем опроса по телефону», о назначении Л. Д. Троцкого «ответственным за объединение и ускорение работ по учету, сосредоточению и реализации драгоценностей всех видов, имеющихся в РСФСР»[257]. Троцкому предлагалось заняться делом энергозатратным и отнюдь не почетным, поскольку речь шла о разбазаривании с трудом собранного национального достояния, национализированного рядом декретов 1918 г. К тому же, учитывая, что супруга Троцкого была ответственным сотрудником Наркомата просвещения, новый пост мог стать почвой для распространения слухов о коррупции в семье «вождя Красной армии». Политбюро Троцкий демонстративно посещал с английским словарем[258], от которого изредка отрывался не иначе, чем для произнесения очередной колкости. Этот орган стал решать все меньшее количество важных вопросов, что было отнюдь не случайно.

Ленинские наркомы, погруженные в дела вверенных им ведомств, впрочем, не сразу заметили восстановление былого величия своего Совета. Из протокола заседания СНК РСФСР, состоявшегося 23 августа 1921 г., следует, что, по крайней мере, в отсутствие вождя (заседание вел один из наиболее известных в мире ленинских наркомов, единственный из старых революционеров аккредитованный в дореволюционный период управленец Л. Б. Красин[259]) Совнарком не решался вносить изменения в персональный состав Малого СНК без согласования с партийным руководством. Заслушав доклад председателя Малого Совета народных комиссаров А. С. Киселева «О составе Малого Совнаркома», СНК постановил: «а) утвердить т. Белова членом М[алого] СНК; б) в остальном поручить т. [Председателю Малого СНК А.С.] Киселеву согласовать вопрос с т. [секретарем ЦК В.М.] Молотовым и внести к следующему заседанию СНК предложения кандидатов»[260].

Новой экономической политикой государственное руководство занималось в плотном взаимодействии с партийным. Не позднее 6 сентября 1921 г. В. И. Ленин, ознакомившись с копией письма финансовой комиссии ЦК РКП(б) и СНК РСФСР от 6 августа за подписями А. О. Альского и О. Ю. Шмидта с просьбой изменить пункт 11 проекта постановления большевистского ЦК о нэпе, распорядился отправить документ «В архив»[261].

8 сентября 1921 г. В. И. Ленин поручил управляющему делами СНК Н. П. Горбунову дать указание секретариатам СНК и СТО, чтобы ни один протокол СНК, Малого СНК или СТО не исполнялся без предварительного прочтения его самим Лениным[262]. Очевидно, речь шла ни больше ни меньше, как о том, что в условиях болезни главы правительства наркомы Л. Б. Красин и Н. А. Семашко председательствовали в Совнаркоме без какого-либо порядка и потому не могли добиться единства политической линии. Только боязнь наркомов взять на себя какое-либо серьезное политическое решение без заведомого ленинского одобрения заставила их отложить доклад Комиссии для рассмотрения вопросов общефинансовой политики, сделанный председателем Малого СНК А. С. Киселевым, «до приезда т. Ленина»[263]. Все это, видимо, надоело вождю после того, как в его отсутствие 6 сентября 1921 г. председательское кресло занял нарком финансов Н. Н. Крестинский, разошедшийся с вождем между IX и X съездами РКП(б). Именно тогда появилась курьезная копия протокола заседания Совнаркома, заверенная в делопроизводстве Е. Мининой. Первой под документом стояла подпись: «Председатель Совета народных комиссаров Крестинский»[264]. Едва ли Крестинский забыл о судьбе своего старого товарища по ЦК РКП(б) Свердлова, начавшего ставить на документах подпись «Председатель ЦК РКП». Но важно иное: самое появление подписи-артефакта «Председатель Совета народных комиссаров Крестинский» не могло не заставить вождя мировой революции задуматься о «вечном» – о сохранении собственной власти.

15 сентября 1921 г. Президиум ВЦИК, рассмотрев вопрос «О неисполнении губисполкомами приказов СНК», постановил запросить у председателя Малого СНК А. С. Киселева и Управления делами СНК РСФСР соответствующие материалы[265]. Такого раньше не было: за неисполнение распоряжений Совнаркома карал не ВЦИК, но сам Совнарком.

Первые два осенних месяца 1921 г. на повестке дня правительства периодически появлялись вопросы, связанные с организацией деятельности Малого СНК, однако каждый раз вопросы эти переносились на очередные заседания[266]. Наконец, 18 октября 1921 г. было утверждено официальное «Постановление Совета народных комиссаров о Малом Совнаркоме», согласно которому этот орган занимался «подготовкой и детальной разработкой вопросов, подлежащих разрешению СНК в порядке законодательном и для разрешения о порядке рассмотрения дел, направляемых в Малый Совнарком постановлениями ВЦИК, СНК и СТО или по распоряжениям Председателей ВЦИК и СНК»; «вносимых наркоматами и ВЦСПС, а также губисполкомами через НКВД»; «возбуждаемых по собственной инициативе Малым Совнаркомом при рассмотрении им» вышеуказанных дел. Кроме того, в функции Малого СНК входило «наблюдение за исполнением наркоматами постановлений Совнаркома[267]. Наркоматы и другие центральные учреждения РСФСР обязывались направлять «все вопросы текущего законодательства, а также все вопросы бюджетные, требующие» правительственных постановлений, в Большой СНК исключительно через Малый. Естественно, наиболее серьезные вопросы, связанные с внешнеполитической и военной деятельностью Советского государства, оставляли целиком в руках ленинского Совнаркома: «Дела по вопросам государственной обороны и иностранной политики разрешаются непосредственно СНК и могут быть передаваемы на рассмотрение М[алого] СНК лишь по особому постановлению СНК или его Председателя»[268]. Малый СНК, в соответствии с Положением, состоял из председателя и представителей ВЦСПС, Наркомата по военным делам, Наркомата по продовольствию, Наркомата труда, Наркомата юстиции, Наркомата по делам национальностей, Наркомата земледелия и двух членов Малого СНК не из числа представителей ведомств, особо назначаемых Совнаркомом для работы исключительно в Малом СНК. Предусматривалось, что двое из числа членов Малого СНК будут постановлением Совнаркома назначаться заместителями председателя Малого СНК[269]. Бюрократизация дошла до такой степени, что для разрешения вопросов, рассматриваемых Малым Совнаркомом «в порядке направления и прохождения дел», было решено организовать «распорядительные заседания в составе Председателя М[алого] СНК, одного из его заместителей и одного из членов М[алого] СНК»[270]. Естественно, по сложившейся традиции «по требованию заинтересованного ведомства или одного из членов Распорядительного заседания»[271] вопрос переносился на рассмотрение Малого СНК, в случае протеста председателя МСНК или представителя какого-либо ведомства – на рассмотрение СНК[272]. В случае отсутствия протеста дела по вопросам законодательства и бюджета направлялись на утверждение председателя СНК, который был волен или утвердить их от имени Совнаркома, или направить в Совнарком на разрешение. Постановления Малого СНК распорядительного характера немедленно вступали в силу и могли быть обжалованы «в обычном порядке»[273]. Для того чтобы данная громоздкая система не походила на фикцию и у ведомств не возникло поползновения проигнорировать решения Малого СНК, завершал документ следующий пункт: «Принятие мер распорядительного характера по организации работ М[алого] СНК, распределение дел для докладов между членами М[алого] СНК, распределение обязанностей между членами М[алого] СНК, распределение обязанностей между заместителями Председателя, направление дел в СНК и равно разрешение всяких дел по исполнению распоряжений СНК и М[алого] СНК, затребование от наркоматов и учреждений всякого рода материалов и сведений – производится распоряжением Председателя М[алого] СНК, каковые распоряжения обязательны для всех ведомств»[274]. Создание рабочего аппарата рабочего аппарата, кстати сказать, выглядело весьма символично в свете широко пропагандируемой борьбы с волокитой.

В ноябре 1921 г. В. И. Ленин всерьез взялся за аппаратные кадры Совнаркома. Назначенный Н. П. Горбуновым 3 января 1921 г. на должность начальника Канцелярии СНК большевик из недавних бундовцев Л. З. Мехлис[275] через Секретариат ЦК РКП(б) укомплектовал вверенное ему подразделение «политически проверенными» работниками. Добился, чтобы приходящая на имя вождя корреспонденция докладывалась возможно скорее. Издал приказ по Канцелярии, в котором сотрудникам Нижней приемной вменялось в обязанность адресованные председателю СНК секретпакеты передавать, минуя общую регистратуру, дежурной секретарше Большого Совнаркома или личному секретарю вождя Л. А. Фотиевой; все поступающие на имя вождя секретные пакеты «заносить в особую книгу № 1, указывая месяц, число и час приема»[276]. Нарушители привлекались к немедленному ответу. Отнюдь не зря чуть позднее, заполняя анкету, Мехлис указал, что наиболее подходящей для себя считает работу «по налаживанию аппарата» – с пояснением: «Имею опыт»[277]. Казалось бы, все было просто замечательно. Однако осенью 1921 г., очевидно, не без согласования с вождем, из аппарата Совнаркома вычистили всю скверну, включая и поднаторевшего в аппаратных вопросах сталинского выдвиженца. 2 ноября 1921 г. Центральная контрольная комиссия РКП(б) в составе членов – П. Г. Смидовича, М. И. Челышева и Озола – заслушала «Дело о склоке в ячейке Совнаркома». Приняла решение: «а) Заслушав личное объяснение тт. Сорокина, Мехлиса, Глесера (так в тексте именуется М. А. Гляссер. – С.В.), Горбунова и Крамфуса, ЦКК находит нужным указать коммунистам, работающим в ячейке Совнаркома и ведущим большую ответственную работу, что развившаяся в ячейке склока мешала этой работе. Ячейка Совнаркома оказалась не на высоте своего положения – ЦКК ставит ей на вид; б) Крамфуса Григория Карловича, члена партии с 1919 г., партбилет № 1224035, скрывшего со времени Октябрьского переворота в своих гражданских и партдокументах свое офицерское звание и тем самым уклонившегося от мобилизации офицеров в тяжелые дни революции […] – из членов РКП(б) исключить без права принятия вновь; в) Мехлис[у] Льв[у] Захарович[у], член[у] партии с 1918 г., за склоку, в которую была вовлечена ячейка», вынести «порицание с занесением в партбилет» и предложить «Оргбюро снять его на год с административной работы и отправить в распоряжение ЦК РКП(б) для партработы; г) Сорокину Даниилу Николаевичу, член[у] партии с 1918 г., за склочность записать в партбилет выговор»[278]. Из аппарата Совнаркома Мехлис был вычищен, однако с советской работы, вопреки постановлению ЦКК, его никто так и не снял. Более того, 25 ноября Мехлис, занимавший по совместительству должность заместителя начальника Общего управления Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции, был дополнительно назначен коллегией НК РКИ председателем Комиссии по улучшению структуры центральных и местных органов[279].

С мая по декабрь 1921 г. В. И. Ленин постепенно укрепил позиции наиболее лояльных наркомов в правительстве и его органах, в частности, соединил руководящую верхушку Совета народных комиссаров и Совета труда и обороны (ранее связующим звеном был только он сам). 24 мая 1921 г. Политбюро назначило заместителем председателя Совета труда и обороны с правом решающего голоса в Совете народных комиссаров А. И. Рыкова [280].

Покуда здоровье позволяло решать все вопросы, включая второстепенные, самому, А. И. Рыкова в помощниках было довольно. Однако здоровье В. И. Ленина оставляло желать лучшего. 27 марта 1922 г., выступая на XI съезде РКП(б), вождь расписался в том, у него в последние месяцы не было возможности «касаться дела непосредственно», он «не работал в Совнаркоме, не был и в ЦК» и имел лишь возможность исправлять отдельные промахи этих органов во время своих «временных и редких наездов в Москву»[281]. В условиях перехода страны к нэпу и ухудшения самочувствия вождя А. И. Рыков в качестве единственного заместителя в правительстве В. И. Ленина устраивать перестал. 28 ноября 1921 г. он поделился с А. Д. Цюрупой, преданным, решительным и очень последовательным старым большевиком, командовавшим в эпоху военного коммунизма в качестве наркомпрода 70-тысячной продовольственной армией, «созревшим» в его голове планом. Вернее – надводной частью этого плана: «В дополнение к должности зампредСТО Рыкова (с правом решающего голоса в СНК) учреждается на равных правах должность второго зампредСТО. Назначается, с освобождением от НКПрода, Цюрупа»[282]. Заместителям по Совету труда и обороны Ленин предоставлял следующие права: «решающий голос в СНК и в СТО; председательствование, при отсутствии Председателя; все права Председателя СНК в отношении участия во всех коллегиях и учреждениях и (в числе этих прав) право давать подлежащие немедленному исполнению указания насчет практической работы наркомам и их [наркоматов. – С.В.] членам коллегий и т. д. (с ведома наркомов соответствующих ведомств) по вопросам объединения и направления работы экономических наркоматов»[283]. Важным нюансом стало предписание эту формулировку утвердить не в Политбюро и не на пленуме ЦК РКП(б), а во ВЦИК Советов[284] как высшем органе государственной власти. Ленин, очевидно, полагал, что два его зама – «старый» Рыков и «новый» Цюрупа – займутся коренной перетряской руководителей советско-хозяйственного аппарата. Ленин сопроводил ту часть письма, которую планировал провести во ВЦИК, личным пояснением: «Задача – объединить на деле, подтянуть и улучшить экономическую работу в ЦЕЛОМ, особенно в связи и через Госбанк (торговля) и Госплан. / Лично ознакомиться с работой всех экономических наркомов и всех членов их коллегий и ряда (10—100) крупнейших работников местных и областных в этой области. Участвовать лично в важных заседаниях коллегий соответствующих наркоматов, Госплана, Госбанка, Центросоюза и т. п. и проверять лично, по выбору зампредСТО, важнейшие или особо злободневные функции»[285]. Одна из целей состояла в выработке «высококвалифицированного типа инспекторов-инструкторов для проверки и постановки всей экономической работы, во всех экономических учреждениях и центра, и мест»[286]. В рамках борьбы с бюрократией Ленин специально пояснял, что, как и в случае с созданием в 1918 г. Совета рабочей и крестьянской обороны, специальный аппарат для двух заместителей председателя СТО РСФСР создан не будет: как и прежде, «аппарат» должны были составить управляющий делами Совета труда и обороны, его помощники и секретари[287]. Боясь конфуза в случае (маловероятном) отказа, Ленин просил Цюрупу вернуть ему письмо. Предвидя все же согласие Цюрупы и желая дать понять соратникам, что умирать он пока не намерен, Ленин уточнил, что рокировка будет проведена всерьез и надолго: «может быть, на 3–4 года, может быть – на 30 лет»[288]. Вождь, очевидно, был искренне уверен, что у руля мировой революции он будет стоять вечно. 30 ноября, получив, как и следовало ожидать, согласие Цюрупы, Ленин предложил ознакомиться с документом товарищам по Политбюро, с тем чтобы 1 декабря они приняли решение по документу.

Соратники, осознав, в каком положении они окажутся в случае решения вопроса во ВЦИК, перестраховались и постановили, в строгом соответствии с официальной частью ленинского письма, «освободить т. Цюрупу от должности наркомпрода, утвердив его в должности второго заместителя Председателя СТО, с решающим голосом в СТО и СНК и с утверждением в этой должности Президиумом ВЦИК»[289]. Всероссийскому ЦИК на следующий день позволили только, как тогда говорили, «провести в советском порядке» уже состоявшееся решение Политбюро ЦК РКП(б)[290]. 5 декабря 1921 г. Политбюро, рассмотрев вопрос «О заместителе Ленину в СНК», возложило председательствование в СНК на время отсутствие вождя на А. Д. Цюрупу[291]. Таким образом, А. Д. Цюрупа, с серьезной корректировкой ленинских предложений, стал не вторым, а равным А. И. Рыкову заместителем председателя СНК РСФСР[292], коль скоро именно ему доверили председательствование в правительстве в условиях болезни вождя.

Во взглядах на взаимодействие ЦК и Совнаркома с В. И. Лениным разошелся И. В. Сталин как секретарь и член ЦК и заведующий Агитационно-пропагандистским отделом Секретариата. Кстати, «доверив» И. В. Сталину агитационно-пропагандистский участок большевистской работы, вождь в значительной степени сделал его ответственным за нэп как временное «отступление», ведь теперь именно будущему генсеку приходилось растолковывать окормителям партийных и советских душ, почему партия совершила малопонятный массе поворот на 90 градусов. Когда на XI съезде РКП(б) 1922 г. В. И. Ленин заверил делегатов, что «отступление» закончено, Д. Б. Рязанов не преминул заметить, что он не видит, где, собственно, партия «ставит точку этому отступлению»[293], поскольку коллективного обсуждения мер, принимаемых при «отступлении», ЦК не организовал. А в ЦК этим должен был заниматься как раз Агитационно-пропагандистский отдел Секретариата. Вождь направил своего потенциально опасного соратника в аппарат ЦК, с тем чтобы его политически «убить», но тот, в свою очередь, что естественно, попытался использовать свой новый пост для укрепления властных позиций. 29 ноября 1921 г. в письме вождю И. В. Сталин высказал следующие предложения по реорганизации работы Центрального комитета для максимального овладения советско-хозяйственным механизмом: «[Прежде] чем поставить […] вопрос в П[олит] б[юро], я решил [узнать,] каково Ваше мнение на этот счет? […] Едва ли нужно доказывать, что подготовка и прорабатывание вопросов хозяйственного характера (финансы, денежный, кооперативы всех видов, индустрия, аренда, концессии, торговля), идущих потом на разрешение Политбюро, протекает […] в условиях более чем ненормальных. Начать с того, что различные комиссии по хозяйственным вопросам (кооперативная при Оргбюро, денежная, тарифная и др.) не связаны между собой, действуют вразброд, с одной стороны, с другой – не всегда связаны прямо с Политбюро, т. е. не все эти комиссии имеют в своем составе того или иного члена Политбюро. Далее, сам ЦК и верхушка его, Политбюро, построены так, что в их составе почти нет вовсе знатоков хозяйственного дела, что также [отрицательно отражается] на подготовке хозяйственных вопросов. Наконец, члены Политбюро в целом иногда вынуждены решать вопросы на основании доверия или недоверия к той или иной комиссии, не входя в существо дела. Положить конец такому положению можно было бы, изменив состав ЦК вообще, Политбюро в частности в пользу знатоков хозяйственного дела. Я думаю, что эту операцию следует произвести на XI съезде партии, ибо до съезда, я думаю, нет возможности восполнить этот пробел. А пока можно было бы провести следующие меры, могущие более или менее упорядочить дело подготовки хозяйственных и финансовых вопросов: 1) свести все существующие хозяйственные комиссии к 4-м комиссиям (финансово-денежная, промышленная, торговая с потребкооперацией, сельскохозяйственная с соответствующими видами кооперации), определив их по партийной линии при Политбюро, а по советской при СТО; 2) расписать четырех членов Политбюро по этим комиссиям, обязав их принять в работах комиссии самое активное участие (пятого члена Политбюро, т. Ленина, не связывать обязательством участия в работах комиссии, предоставив ему возможность увязать работу всех четырех комиссий через четырех членов Политбюро или в ином порядке); 3) максимально разгрузить от[о] всякой прочей работы упомянутых выше четырех членов Политбюро»[294]. Вождь, пока что не обеспокоенный сталинской активностью, оставил записку без последствий. Однако отсутствие реакции на сталинские предложения свидетельствует об одном: никакого укрепления Политбюро и усиления контроля этого органа над советско-хозяйственным механизмом вождь не планировал. Ему, как и прежде, казалось целесообразным самому продолжать, как он это делал с 1917 г., непосредственное руководство социалистическим строительством, курс на которое официально взяла еще VIII конференция РКП(б) в декабре 1919 г.[295], в правительстве.

Для максимального оживления собственной работы, избавления от решения чисто бюрократических вопросов 20 декабря 1921 г. или даже чуть ранее В. И. Ленин попросил помощника управляющего делами Совнаркома А. А. Дивильковского, ведавшего работой Приемной СНК, передавать ему особо интересные письма рабочих и крестьян. Поручение лежало в одной плоскости с реорганизацией СТО РСФСР, изменением подчиненности и задач «Экономической жизни». Устав от постоянных схваток с товарищами в Политбюро, В. И. Ленин возвратился к своей основной роли строителя социализма, невозможной без скрупулезного анализа второ- и третьестепенных вопросов. Именно это ленинское качество взял на вооружение И. В. Сталин, когда, вне зависимости от периодов в истории собственного правления (за исключением, естественно, Великой Отечественной войны), педантично продолжал исполнять такую, казалось бы, энергозатратную и обременительную, обязанность генерального секретаря (секретаря) и члена Политбюро (Президиума) ЦК, какой был прием партийцев по предварительной, за месяц, записи.

В конце 1921 г. персональный состав вспомогательных органов советского правительства согласовывался с руководством партийного аппарата. Во всяком случае, 5 декабря Малый СНК, заслушав доклад председателя Г. М. Леплевского[296] «О составе Распорядительного заседания», отложил слушание вопроса «до согласования» его с В. М. Молотовым[297]. Правда, в самих правительственных органах согласования были куда более масштабными. 15 декабря Малый СНК в составе председательствующего М. К. Ветошкина, М. И. Хлоплянкина и Г. М. Леплевского, заслушав вопрос «О направлении вопроса о разграничении законодательной работы СНК, СТО и М[алого] СНК», поручил М. К. Ветошкину, Г. М. Леплевскому и Н. П. Горбунову «составить окончательный текст, принимая во внимание отзывы наркомов и их заместителей»[298].

Решение о переходе к новой экономической политике сделало вопрос о восстановлении дееспособности Совнаркома еще более актуальным. Добившись в декабре 1921 г. легализации нэпа сначала на XI Всероссийской конференции РКП(б), а затем на IX Всероссийском съезде Советов, между 9 и 12 января 1922 г. В. И. Ленин составил и направил соратникам проект директивы Политбюро, в котором предусматривалось «…все усилия приложить, чтобы ее (новую экономическую политику. – С.В.) как можно быстрее и шире испробовать на практике. Всякие общие рассуждения, теоретизирования и словопрения на тему о новой экономической политике надо отнести в дискуссионные клубы, частью в прессу. Из Совнаркома, Совета труда и обороны и всех хозяйственных органов изгнать все подобное беспощадно. Всякие комиссии свести до минимальнейшего минимума, заменяя комиссионную работу требованием письменных поправок и контрпроектов от всех заинтересованных ведомств в кратчайшие сроки (1–2 дня)»[299]. Высшей экономической комиссии проектом предусматривалось, как это ни своеобразно звучит, запретить «комиссионное обсуждение» экономических правительственных актов, всецело сосредоточившись на кодификации уже принятых решений; Наркомату финансов РСФСР – срочно повысить налоги и представить соответствующие поправки к общему бюджету[300]. От лица всех своих наркомов Ленин предложил Политбюро «безусловно» потребовать максимума быстроты, энергии, устранения бюрократизма и волокиты «в практическом испытании новой экономической политики»; «перевода на премию возможно большего числа ответственных лиц за быстроту и увеличение размеров производства и торговли как внутренней, так и внешней»[301]. Прежде всего это касалось Наркомата внешней торговли, Госбанка в целом и его торгового отдела в частности, Центросоюза и Высшего совета народного хозяйства. После принятия постановления Ленин предложил объявить его «под расписку всем членам коллегий всех наркоматов и всем членам Президиума ВЦИК»[302]. 12 января 1922 г. Политбюро приняло ленинский проект за основу своего постановления, а окончательный текст утвердило на заседании, состоявшемся 16 января[303].

Примечательно, что В. И. Ленин в начале 1922 г. отнюдь не был против порядка, при котором ключевые вопросы хозяйственной политики предрешались в Политбюро, а затем проводились в Совнаркоме, однако против было в ряде случаев само Политбюро, не всегда желавшее на данном этапе брать на себя ответственность за возможные неудачи в социалистическом строительстве[304].

23 января 1922 г. вождь, чье здоровье оставляло желать лучшего, беседовал по телефону с разболевшимся А. Д. Цюрупой о системе правительственных органов, а на следующий день прислал своему совнаркомовскому заместителю письмо о перестройке работы СНК, Совета труда и обороны и Малого СНК. Главным недостатком работы СНК и Совета труда и обороны председатель этих органов считал «отсутствие проверки исполнения»[305], а также бюрократизм и волокиту. В условиях строгого врачебного режима Ленин предложил подумать над радикальной реорганизацией «отвратительно-бюрократической работы»[306] советско-хозяйственного аппарата. Конкретные предложения вождя: 1) Разгрузить СНК и СТО РСФСР от мелких вопросов, путем их передачи в Малый СНК и Распорядительные заседания СТО РСФСР. Поручить для этого управляющему делами СНК РСФСР и Секретариата СНК и СТО РСФСР «строжайше следить» за тройным «процеживанием» второстепенных вопросов (запрос соответствующих наркоматов, их срочный ответ; запрос Кодификационного отдела и т. д.). Цюрупе целиком сосредоточиться на личной проверке Положения о внесении и прохождении дел, которое выработать совместно с Н. П. Горбуновым, представителем Кодификационного отдела и одним из членов Малого СНК. 2) Свести заседания Совнаркома к минимуму, установив еженедельные двухчасовые заседания каждого из высших правительственных органов (СНК и СТО РСФСР). 3) Закрыть все подкомиссии Высшей экономической комиссии, обязав наркомов назначать ответственных за написание декретов, самостоятельно в «кратчайший»[307] срок проводить необходимые согласования с коллегами и передавать выработанные проекты в Совет труда и обороны или Совет народных комиссаров. 4) Вменить в обязанность Высшей экономической комиссии заниматься исключительно кодификацией нормативных актов и проверкой штемпелей двух заместителей В. И. Ленина по Совнаркому – А. Д. Цюрупы и Л. Б. Каменева. 5) А. Д. Цюрупе сосредоточиться на борьбе с многочисленными комиссиями, а самому входить исключительно в Высшую экономическую комиссию[308].

А. Д. Цюрупа написал В. И. Ленину ответ, в котором сообщил о недостатках в работе Малого СНК. Если в декабре 1918 г. при Малом СНК был создан компактный Особый секретариат в составе четырех сотрудников[309], то теперь сам Малый СНК состоял из 22 человек (15 представителей ведомств и 7 вневедомственных членов) и превратился в самостоятельное учреждение с собственными пленарными и распорядительными заседаниями, комиссиями, с вызовами наркомов для общих докладов (!). Цюрупа предложил в рамках борьбы с бюрократизацией сократить число членов Малого СНК до 5 человек: председателя и четырех представителей ведомств – НКЮ, НКФ, ВСНХ и НК РКИ; все вопросы ассигнований, предусмотренных государственной сметой, передать Наркомату финансов, с возможностью передачи на рассмотрение Малого СНК только в порядке обжалования[310].

Реорганизацию работы Малого СНК оформили на редкость оперативно: уже 24 января 1922 г. председательствующий А. Д. Цюрупа провел в СНК разработанный и доложенный наркомом юстиции Д. И. Курским «Наказ о разграничении деятельности СНК, С[овета] т[руда и] о[бороны] и Малого СНК», который зафиксировал круг вопросов, подлежащий рассмотрению каждого из этих правительственных органов»[311]. Целью «Наказа» ставилось «устранение параллелизма в деятельности Совета труда и обороны и Малого Совета народных комиссаров и установление круга вопросов, подлежащих рассмотрению Совета народных комиссаров без применения упрощенного порядка утверждения постановлений и декретов…»[312]. В «Наказе» было отражено появление Распорядительного совещания Совета труда и обороны[313]. Подобрать исторический аналог подобного органа возможным не представляется даже в проклятой революционерами бюрократии Российской империи. В «Наказе» было проведено достаточно четкое разграничение полномочий между пленумом Совета труда и обороны (в 1918–1920 гг. слово «пленум» в отношении Совета рабочей и крестьянской обороны не употреблялось вовсе) и Распорядительным совещанием СТО РСФСР. Следует особо подчеркнуть, что в основу функционирования Совета труда и обороны[314] была положена советская традиция: все вопросы по требованию любого из наркомов могли быть перенесены из Распорядительного заседания СТО на пленарное. Равно как и традиция партийная: еще в 1918 г. в высшем руководстве РКП(б) было установлено, «все вопросы, затронутые в Бюро [ЦК]», по требованию любого цекиста могли быть перенесены «на пленум ЦК»[315]. Полномочия Распорядительного заседания Совета труда и обороны расписаны в «Наказе» более детально, нежели Малого СНК[316]. Несомненно, это было связано с тем, что место последнего органа в системе государственных учреждений Советской России уже было определено не только декретами, но и достаточно длительной практической деятельностью, работа же Распорядительного совещания СТО РСФСР как оперативного органа, созданного совсем недавно, подлежала более серьезной регламентации. Важно подчеркнуть, что смету СТО РСФСР утверждал Большой Совнарком[317].

Передача наркомами постановлений Совета труда и обороны на перерешение в СНК РСФСР имела место, хотя и крайне редко. Как это часто бывало в рутинной деятельности советских партийных и государственных органов, в роли бузотера выступал главный большевистский эксперт в области внешней торговли Л. Б. Красин[318], однако, как мы увидим в дальнейшем, во времена т. н. коллективного руководства желание отстаивать постановления Совета труда и обороны в СНК у этого ленинского наркома пропало.

Даже временное отсутствие В. И. Ленина позволяло его наркомам и их заместителям вести себя, мягко говоря, некрасиво по отношению к председательствующим на заседаниях Совнаркома. Я. М. Свердлов, по воспоминаниям В. Д. Бонч-Бруевича, «всегда допускал четверть часа возможного опоздания»[319]. Очевидно, именно такое опоздание и стало для руководства партии и государства академическим, хотя В. И. Ленин опоздания не терпел в принципе. А. Д. Цюрупа 24 января 1922 г. прибег к старому, проверенному способу призвания наркомов к порядку, первым же пунктом повестки рассмотрев вопрос «Об опоздании членов СНК на заседания СНК» и навязав решение «Сообщить в През[идиум] ВЦИК, что на заседание […] из числа голосующих членов СНК вовремя явились только тт. Цюрупа, Яковенко, Фрумкин, Емшанов и Леплевский, остальные же, а именно: Довгалевский, Курский, Богданов, Склянский, Семашко, Литкенс, Покровский, Лежава – запоздали не менее чем на 20 мин., а представитель НКФина не явился вовсе, чем задержали открытие СНК»[320]. Э. М. Склянский учился у подлинного мэтра – Л. Д. Троцкого (недаром оба из Наркомата по военным делам), который отнюдь не отличался педантизмом: мог запросто опоздать на ответственное собрание, а потом свалить всю вину на неких «виновников»[321], не существовавших в природе. Однако даже традиционно недисциплинированный Э. М. Склянский, который опоздания на правительственные заседания и получение ленинских «надраний» сделал традицией, так не распоясался, как руководство финансового ведомства: уже 17 марта 1922 г. СНК был вынужден «… поставить на вид Наркомфину систематические запаздывание на заседание СНК» и как следствие «…задержку обсуждения вопросов»[322]. Коллегия Наркомата финансов РСФСР продолжала игнорировать заседания правительства и доигралось до того, что 4 апреля 1922 г. А. И. Рыков, первым же пунктом поставив в СНК вопрос «Об отсутствии на заседаниях представителя Наркомфина», провел поручение себе самому выяснить причину отсутствия и проведение в жизнь наложения дисциплинарного взыскания. В протоколе заседания было специально зафиксировано: «Копию расследования представить т. Ленину»[323], которого наркомы боялись сильнее, чем всех заместителей председателей СНК и СТО РСФСР, вместе взятых. Все бы было хорошо, если бы 13 июня 1922 г. в числе опоздавших членов Совнаркома не оказался бы сам А. И. Рыков[324]. Если бы не педантизм вождя, самое место было бы припомнить старинную пословицу о том, что рыба гниет с головы.

В начале 1922 г. у В. И. Ленина появился серьезный повод для вмешательства в кадровую политику как партийного, так и советского аппарата – необходимость сформирования делегации для архиважных переговоров в Генуе. 6 февраля он составил и направил в Политбюро следующий проект директивы ЦК РКП(б): «Не утверждая списка экспертов (т. е. не передоверяя решения этого вопроса Оргбюро и Секретариату. – С.В.), ЦК предлагает кандидатам, внесенным в него, в недельный срок представить конспект программы и тактики (по вопросам, входящим в компетенцию данного эксперта) всей Генуэзской конференции. Все наркомы обязаны дать в два дня письменные отзывы и ручательства о своих кандидатах в эксперты. Если эксперты осрамятся в Европе, отвечать будут и они, и наркомы»[325]. С 1919 г. Оргбюро занималось подбором и расстановкой партийных кадров, однако в советско-хозяйственном аппарате решающее слово по-прежнему оставалось за вождем мировой революции, который снова и снова убеждался: его наркомы действуют по-прежнему кустарнически и топорно. Ленин сделал выводы и всерьез занялся реорганизацией правительственной работы.

15 февраля 1922 г. В. И. Ленин, признав правоту аргументов А. Д. Цюрупы, предложил ему заручиться согласием Политбюро и начать сокращение Малого СНК – правда, не до шести человек, включая председателя, а до восьми, поскольку помимо пяти представителей ведомств он рассчитывал на двух вневедомственных членов. Кроме того, вождь считал необходимым ассигнования, предусмотренные сметой, утверждать в НКФ и НК РКИ РСФСР, а в Малом СНК – только в порядке обсуждения[326]. Начать работу Ленин посоветовал с выработки письменных указаний и получения отзыва председателя Малого СНК и постановления Политбюро, а также разработки нового Положения о Малом СНК. Ленин еще раз уточнил у Цюрупы, не следует ли, дополнительно урезав компетенцию комиссий СНК и СТО РСФСР (Совет труда и обороны вождь в качестве комиссии, видимо, не воспринимал сам), сосредоточить «всю» работу в руках заместителей председателя Совета народных комиссаров и Совета труда и обороны[327].

20 февраля 1922 г. В. И. Ленин в очередном письме А. Д. Цюрупе «О работе по-новому»[328] помимо уже привычных инструкций о разгрузке Большого СНК и СТО РСФСР от второстепенных вопросов дал и действительно новые: 1) Цюрупе «часть членов Малого СНК и его аппарата, а равно и аппарата Управ[ления] дела[ми] СНК взять […] под личное командование для проверки фактического исполнения (Вы поручаете такому-то: съезди, посмотри, прочти, проверь, ты ответишь за ротозейство)»; Цюрупе и Рыкову два часа в сутки уделять личной проверке работы, а именно: «вызывать к себе (или ездить) не сановников, а членов коллегий и пониже, деловых работников наркомата […] – и проверять работу, докапываться до сути, школить, учить, пороть всурьез. Изучать людей, искать умелых работников. В этом суть теперь (Сталин выдвинул лозунг «Кадры решают все!», как известно, только 13 лет спустя, в 1935 г., в неофициальном порядке – чуточку раньше. – С.В.)»[329]. «Все приказы и постановления – грязные бумажки без этого», – разъяснял вождь. Предлагая Цюрупе высказать свои соображения, Ленин писал: «Обдумаем, посоветуемся с членами ЦК (чтобы в очередной раз не получить обвинение в бланкизме. – С.В.) и поскорее (пока цекисты не опомнились. – С.В.) закрепим такую или иную программу»[330]. В случае легализации большевистским ЦК ленинского замысла советское правительство вновь стало бы дееспособным властным центром. По мере того как здоровье вождя ослабевало, он все более цепко держался за советско-хозяйственную альтернативу Политическому бюро как властному центру.

В тот же день, 20 февраля, А. Д. Цюрупа направил В. И. Ленину проект директивы Малому СНК, составленный на основе указаний председателя Совнаркома от 15 февраля[331]. На этом проекте в тот же день или на следующий день Ленин написал Цюрупе: «Советую до четверга взять краткие отзывы всех наркомов и всех членов Малого СНК. / Особым дополнительным постановлением» главной задачей Малого СНК поставить «строгое наблюдение за тем, чтобы наркоматы»: 1) соблюдали законы; 2) не уклонялись от ответственности, перенося без надобности тьму лишних вопросов на решение Малого СНК, а решали вопросы сами, под своей ответственностью или по соглашению двух и более наркоматов в общем порядке; 3) осуществляли проверку законности, целесообразности и быстроты отдельных распоряжений и действий наркоматов; вели «борьбу с бюрократизмом и волокитой путем такой проверки и неуклонного сокращения числа чиновников»[332]. Полученные вдогонку рекомендации Цюрупу не устроили, и он написал Ленину: «Владимир Ильич! Мне кажется, Ваша поправка (дополнение) к проекту директивы о Малом СНК сведет на нет всю затею. Если ему (Малому СНК – С.В.) поручить строгое наблюдение за соблюдением законов наркоматами и проверку законности, целесообразности и быстроты действий наркоматов, то он всех затормозит, все поставит вверх дном и прямо-таки будет способствовать застопорению работы. Подумайте, сколько он разошлет запросов, сколько потребует ответов, докладов […] и т. д.! Это ему раскрывает безмерное “поле деятельности”. Я думаю, он всю советскую махину (и без того плохо работающую) поставит на холостой ход. Наблюдение и проверку нужно осуществить, но не через Малый СНК»[333]. Ленин, констатировав 21 февраля «коренное»[334] расхождение во взглядах на Малый СНК со своим заместителем, разъяснил Цюрупе, что главным он считал организацию проверки исполнения принятых решений и подбор и расстановку советско-хозяйственных кадров, и, если Цюрупа не считает возможным использовать для этого Малый СНК, то ему следует взяться за дело лично – вместе с А. И. Рыковым и в качестве помощника управляющим делами СНК или кем-либо из наркомов[335].

Наконец, в «Проекте директивы насчет работы СТО и СНК, а также Малого СНК», написанном 27 февраля 1922 г., В. И. Ленин обобщил основные положения своих писем по возвращению властных возможностей Совнаркому и СТО РСФСР: «Малый СНК, СТО и СНК должны изо всех сил освобождать себя» от решения второстепенных вопросов, «приучая наркоматы самим решать мелочи и отвечать за них строже. / Аппарат Упра[вления] дела[ми] СНК главной своей задачей должен ставить фактическое проведение этого: сократить число дел в Малом СНК, СТО и СНК, добиться, чтобы наркомы (порознь или совместно) больше решали сами и отвечали за это; передвигать центр тяжести на проверку фактического исполнения»[336]. А. И. Рыкову и А. Д. Цюрупе предписывалось «использовать аппарат Управ[ления] дела[ми] СНК и часть членов Малого СНК, а равно [Наркомат рабоче-крестьянской инспекции] для проверки фактической работы и ее успешности; словом, становиться практическими инструкторами государственной работы…»[337] Ленинские заместители обязывались также, как и предложил сам вождь, «всеми силами освобождать себя от мелочей и от комиссий; бороться против втягивания […] в дела, подлежащие решению наркомами; уделять 2–3 часа в день как минимум для личного знакомства с ответственными работниками (не сановниками) важнейших (а потом всех) наркоматов для проверки и подбора людей»[338]. Принципиально важно: в условиях нэпа на проверенных Цюрупу и Рыкова Ленин возложил подбор и расстановку советско-хозяйственных кадров, т. е. все то, что в отношении кадров партийных осуществлял Секретариат. Как бы между делом Ленин подчеркнул, что в рамках решения кадровых задач он сам, Цюрупа с Рыковым и наркомы будут заниматься, в т. ч., «смещением коммунистов, не учащихся делу управления всерьез»[339]. С учетом постоянных с 1918 г. претензий Секретариата ЦК на гегемонию и постоянных с 1919 г. свар в Политбюро, ленинские письма Цюрупе и связанные с ними изменения в системе органов советского правительства могли заложить основу для последующей борьбы между двумя политическими институтами – Совнаркомом и Советом труда и обороны, где Ленин был единоличным руководителем, с одной стороны, и Политбюро ЦК РКП(б), в котором Ленин был первым среди равных (лишь чуточку «равнее»), – с другой. В данном контексте многозначительно выглядит постановление Политбюро от 4 марта 1922 г. – отложить решение вопроса о реорганизации Малого СНК на неопределенный срок[340].

С особым пристрастием вождь следил за делом о закупке за границей мясных консервов. Почему? Исключительно по той причине, что вопрос был решен не в Наркомате внешней торговли и тем более не в его местных органах, а непосредственно… в Политбюро ЦК РКП(б)! В конце февраля 1922 г. поправившийся на время В. И. Ленин приехал в Москву и «сразу натолкнулся […] на отчаянные вопли московских товарищей»[341], которые жаловались на волокиту Наркомата внешней торговли. Вождь выяснил, что один французский предприниматель предложил закупить у него мясные консервы на вполне приемлемых условиях и 11 февраля 1922 г. Л. Б. Каменев провел в ПБ постановление о желательности закупки за границей предметов продовольствия. Вождь дал поручение управляющему делами Совнаркома добыть ему соответствующий документ и в рамках координации деятельности партийных и государственных органов лично взялся за проведение постановления Политбюро в жизнь. По его собственному заявлению, «закончилось это дело тем, что […] Каменев поговорил с Красиным, дело было улажено, и консервы мы купили»[342]. Вождь был глубоко возмущен постановкой работы: «ни капли обдуманности, никакой подготовки, обычная суетня, несколько комиссий, все устали, измучились, больны, а дело можно двинуть тогда, когда Каменева можно сочетать с Красиным»[343]. Позднее, 27 марта, выступая на XI съезде РКП(б), В. И. Ленин не преминул публично поиздеваться над решением столь мелкого вопроса на высшем уровне: «Конечно, без Политбюро ЦК РКП как же это русские граждане могут такой вопрос решать! Представьте себе: как это могли бы 4700 ответственных работников (это только по переписи) без Политбюро ЦК решить вопрос о закупке предметов продовольствия за границей? Это, конечно, представление сверхъестественное. Тов. Каменев, очевидно, прекрасно знает нашу политику и действительность и поэтому не слишком полагался на большое число ответственных работников, а начал с того, что взял быка за рога, и если не быка, то во всяком случае, Политбюро…»[344] Вождь настаивал на изменении порядка, при котором без обозначения позиции руководства РКП(б) не могли быть решены даже третьестепенные вопросы: «Что Каменев с Красиным умеют столковаться и правильно определить политическую линию, требуемую Политбюро ЦК РКП, в этом я нисколько не сомневаюсь. Если бы политическая линия и в торговых вопросах решалась Каменевым и Красиным, у нас была бы лучшая из советских республик в мире, но нельзя так делать, чтобы по каждой сделке тащить члена Политбюро Каменева и Красина, – последнего, занятого дипломатическими делами […] – для того, чтобы купить у французского гражданина консервы»[345]. Ленин делал вывод о неправильном характере взаимоотношений партийных и государственных органов, при котором «конкретное мелкое дело тащат уже в Политбюро»[346].

В это самое время проводилось тотальное сокращение государственного аппарата, поскольку увеличение в геометрической прогрессии числа советских служащих уже давно наводило на большевистское руководство неподдельный ужас[347]. Примечательно, что под раздачу попал даже Наркомат рабоче-крестьянской инспекции. 3 марта 1922 г. коллегия НК РКИ РСФСР заслушала доклад председательствующего В. А. Аванесова «О направлении работ РКИ» и приняла дополнение к принятым еще на заседании 2 сентября 1921 г. тезисам «Роль и задачи РКИ в связи с новой экономической политикой»[348]. В связи с 60-процентным (!) сокращением штатов коллегия решила выделить основные направления деятельности комиссии: «1. На первое место должна быть выдвинута инспекционно-ревизионная работа по проведению плановых обследований важнейших отраслей хозяйства в общегосударственном масштабе, преимущественно с целью проверки новых, только еще реализующихся законодательных мероприятий и внесений в них […] корректив. […] Для этого необходимо: а) чтобы работа центральных инспекций была строго сжата единым общим планом и на добрую половину направлена с ревизии центральных советских учреждений на практическое руководство деятельностью местных органов по исполнению единого плана (выработка инструкции и программ и обработка доставляемых с мест материалов); б) чтобы местные органы совершенно отказались от мелкой работы по осмотрам, приемкам, освидетельствованиям и т. д. и свели к минимуму все остальные работы по ревизиям местного значения; в) чтобы органы РКИ в центре и на местах возможно тесно слились с работой Совета труда и обороны и его местных органов (курсив наш. – С.В.); г) необходима перестройка органов РКИ по линии образования новых хозяйственных единиц (тресты, комбинаты и т. д.), причем перестройка эта не должна быть связана с административным делением страны; д) чтобы всем работам по проведению такого рода плановых обследований был придан строго научный характер и, наконец, е) чтобы было обращено особое внимание на повышение квалификации работников РКИ и улучшение материального их положения»[349]. Контрольно-ревизионные функции, исполнение которых было «крайне» затруднено «процессом перестройки по новому курсу», коллегия сочла необходимым ограничить «лишь наиболее крупными делами с заострением их в направлении персональной ответственности и с обязательным доведением их до конца»[350]. В результате 60-процентного сокращения в июне 1922 г. НК РКИ РСФСР практически перестал справляться со своими обязанностями. Попытки ответственных сотрудников наркомата (к примеру, члена Коллегии НК РКИ Е. Ф. Розмирович) поставить перед руководством вопрос о необходимости сокращения функций НК РКИ вследствие сокращения аппарата были А. Д. Цюрупой и другими членами коллегии пресечены, и сокращение продолжили[351]. Проскрипции, как это часто бывает на Руси, в конце концов сменились осенью 1922 г. курсом на восстановление разрушенного аппарата. 28 ноября по докладу члена коллегии НК РКИ РСФСР А. И. Свидерского о реорганизации коллегии наркомата признала необходимым: «а) учесть действительную работу [РКИ] в центре и на местах; б) дать картину действительного положения местных органов РКИ; в) подсчитать и подвести итоги тому, что сберегает и сберегло государству существование [РКИ]; г) установить через центральные инспекции, в каких учреждениях осуществляется ведомственный контроль, его состав и во что он обходится; д) учесть опыт применения в наркомате особого фонда и проведения в жизнь сметных ассигнований (имея в виду расходование на меньшее количество сотрудников отпущенного по смете на 12 тыс. человек), выявив средние ставки зарплаты как в центре, так и на местах; е) все данные, указанные в предыдущих пунктах, разработать в течение семи дней, после чего немедленно разослать материалы членам коллегии с таким расчетом, чтобы весь вопрос в целом мог быть заслушан в заседании коллегии 9 декабря». По вопросу о мерах к немедленному улучшению положения сотрудников Коллегия Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции обязала «Общее управление (финотдел) добиваться в срочном порядке от высших законодательных учреждений («законодательным» органом Рабкрин назвал Политбюро, ведавшее распределением золота. – С.В.) оплаты отпущенных наркомату 1500 золотых пайков в соответствующем, ныне действующем, расчетном коэффициенте для золотого рубля». Кроме того, коллегия наркомата обратила внимание всех своих членов коллегии на критическое материальное положение сотрудников и предложила «каждому из них», «сосредоточив сугубое внимание на этом вопросе», внести свои предложения – «какие он (каждый член коллегии. – С.В.) найдет необходимыми мероприятия хотя бы для временного улучшения крайне тяжелого ныне материального положения сотрудников в центре и на местах»[352]. Следует заметить, что сокращения «контингента служащих государственных учреждений» продолжались и в последующие годы. По официальной партийной статистике, с 1 марта 1923 по 1 марта 1924 г. число советских служащих было сокращено в среднем на 12 % (в связи с необходимостью выбить из рук Троцкого главный козырь в политической борьбе центральный аппарат управления РККА за тот же период сократили на 40 %)[353].

В 20-х числах марта 1922 г. под ленинским нажимом в правительстве провели очередное сокращение комиссий. Сказать, что сокращение было масштабным, – не сказать ничего: из 120 комиссий признали целесообразным существование 16. Комиссии Совнаркома и СТО РСФСР, как и коллегии ко времени правления Александра I, превратились в ширмы для прикрытия безответственности и недееспособности конкретных руководителей, вызывавшие откровенное возмущение вождя, который делал революцию не для того, чтобы посадить на шею «трудящихся» новый класс эксплуататоров[354].

Для перелома сложившегося в партийно-государственной верхушке положения вождь в полном объеме использовал все имеющиеся аппаратные возможности, феноменальную силу своего убеждения и запас авторитета на XI съезде РКП(б), проходившем в конце марта – начале апреля 1922 г.

Уже в Отчете ЦК за время с X по XI съезд РКП(б), напечатанном в рамках подготовки съезда «Известиями ЦК РКП(б)», констатировалось «врастание партийной организации в советский аппарат и поглощение партийной работы советской (курсив наш. – С.В.)»[355]. То есть для восстановления влияния советско-хозяйственного аппарата верхи «побеспокоились» о судьбе перегруженных практическими вопросами партийных органов. В организациях РКП(б) предлагалось усиление чисто партийной работы – с неизбежной разгрузкой от работы советской.

Набросанный В. И. Лениным план Политического отчета на XI съезде партии и письмо от 23 марта 1922 г. вождя члену и секретарю ЦК В. М. Молотову для пленума ЦК РКП(б) о плане доклада доказывают, что восстановление дееспособности Совнаркома РСФСР в начале года и проектируемая реорганизация работы Политбюро рассматривались вождем как двуединый процесс, а свою болезнь Ленин рассматривал как проверку на прочность созданной им властной модели – «Нет худа без добра: я засиделся и ½ года ([19]21 и [19]22) смотрел “со стороны”»[356].

Вождь разъяснял Центральному комитету в письме, переданном через В. М. Молотова, целесообразность «разграничить гораздо точнее функции партии (и ЦК ее) и сов[етской] власти; повысить ответственность и самостоятельность совработников и совучреждений, а за партией оставить общее руководство работой всех госорганов вместе, без теперешнего слишком частого, нерегулярного, часто мелкого вмешательства»[357]; доказывал необходимость «выработать проект соответствующей резолюции на утверждение партсъезда»[358].

Из плана Политического доклада на XI съезде партии: «Переписка с Цюрупой с конца января [19] 22 [г.] о новой постановке работы [Совнаркома]. В связи с этим (! – С.В.) облегчение Политбюро, его освобождение от неподходящих дел, повышение его авторитета и работоспособности (пример: комиссии Троцкого по Главбуму. Этакие комиссии развить)»[359]. Из письма В. И. Ленина В. М. Молотову для пленума ЦК: «Освободить СНК от мелочей; точнее разграничить его функции от функций СТО и Малого СНК[360]. Поднять авторитет СНК привлечением к участию в нем руководящих товарищей, наркомов, а не только их замов»[361].

Как видим, речь шла о максимальной разгрузке обеих властных институций от второстепенных вопросов, однако в большей степени запланированная Лениным реорганизация усиливала именно Совнарком, уже давно потонувший во главе со своим председателем в административной рутине. Именно поэтому, на наш взгляд, вождь и направил свой прожект пленуму ЦК РКП(б) непосредственно, без предварительного обсуждения с узкой группой товарищей по Политбюро, которая по традиции могла собраться на квартире любого заболевшего члена и даже, в случае необходимости, выехала бы в Горки.

Для рационализации деятельности Совнаркома В. И. Ленин, сославшись на неоднократные устные заявления кандидата в члены Политбюро ЦК РКП(б) и председателя ВЦИК М. И. Калинина, а равно очередное письменное предложение секретаря ВЦИК А. С. Енукидзе, был готов пойти даже на частичное восстановление политического значения советского парламента – путем организации более длительных его сессий «для разработки основных вопросов законодательства и для систематического контролирования работы наркоматов и СНКома»[362].

Итогом запланированной вождем реорганизации должно было явиться восстановление в полном объеме властной модели конца 1917 – первой половины 1918 г. (т. е. до появления первых результатов целенаправленной деятельности по перенесению центра тяжести в партийные органы «председателя ЦК РКП» Я. М. Свердлова), с тремя центрами власти: двумя полноправными – Совнаркомом РСФСР и ЦК РСДРП(б) – РКП(б), при том, что место последнего органа заняло в новых реалиях Политбюро ЦК РКП(б), и одним «пораженным в правах» – ВЦИКом и, как мы увидим в дальнейшим, его Президиумом.

27—28 марта 1922 г. на XI съезде РКП(б) В. И. Ленин расписался в том, что, когда по состоянию здоровья ему пришлось отойти от практической работы в советском правительстве, выяснилось, что Политбюро и Совнарком – «два колеса»[363] в телеге советской политической системы, деятельность которых он координировал лично, – не действовали «сразу». По разъяснению вождя, как следствие «пришлось нести тройную работу Каменеву (как члену Политбюро, заместителю председателя как СТО, так и СНК. – С.В.), чтобы поддерживать эти связи. Так как в ближайшее; время мне едва ли придется вернуться к работе, то все надежды переносятся на то, что теперь имеются еще два заместителя – т. Цюрупа […] и т. Рыков»[364]; «Рыков, когда работал в Чусоснабарме, сумел подтянуть дело», а «Цюрупа поставил один из лучших наркоматов – [продовольствия]. Если они вдвоем максимум внимания обратят на то, чтобы подтягивать наркоматы в смысле исполнения и ответственности, то тут, хотя и маленький, шаг мы сделаем. У нас 18 наркоматов, из них не менее 15-ти – никуда не годны, – найти везде хороших наркомов нельзя […]. Тов. Рыков должен быть членом [Орг] бюро ЦК и членом Президиума ВЦИК, потому что между этими учреждениями должна быть связь, потому что без этой связи основные колеса иногда идут вхолостую»[365]. Удельный вес Оргбюро в советской политической системе вождь предполагал повысить, твердо заявив: «Гвоздь всей работы – в подборе людей и в проверке исполнения»[366] (принцип взял на вооружение И. В. Сталин, который дал соответствующую установку Л. М. Кагановичу, назначая его на ответственный пост в аппарате ЦК). Еще раз подчеркнем, что известнейший сталинский лозунг 1935 г. «Кадры решают все!» – не что иное, как ленинское высказывание в отточенной генсеком формулировке.

По сложившейся практике, наркомы вначале решали вопросы в Совнаркоме, а потом, в случаях категорического несогласия с решениями товарищей по правительству, апеллировали к Политбюро. В. И. Ленин, признав сложившийся порядок «неправильным», был вынужден тем не менее констатировать: формально даже съезд РКП(б) не в состоянии запретить наркомам «жаловаться в ЦК», поскольку большевистская партия была «единственной правительственной»[367], и нарком принадлежал, с одной стороны, к верхушке советского чиновничества, с другой – к партийной элите. В условиях, когда в Политбюро ЦК РКП(б) вождь уже солировать не мог, он решил вновь вернуться к системе двух партийных центров – Полит- и Оргбюро ЦК РКП(б), восстановить Совнарком в качестве полноправного властного центра (наряду с «центральными органами партии») и даже вернуть статус относительно дееспособного центра власти Президиуму ВЦИК. В условиях нэпа из всех ленинских прожектов восстановление Совнаркома было наиболее логичным.

Навязывая XI съезду РКП(б) разграничение компетенции партийных органов и государственных учреждений, В. И. Ленин попытался сыграть на противоречиях между, с одной стороны, членами Политбюро, не желавшими делиться властью с кем бы то ни было, и, с другой стороны, вчерашними и завтрашними оппозиционерами: Е. А. Преображенским, В. В. Осинским и Д. Б. Рязановым и стоявшими за ними остатками группы демократического централизма и партийной группировки уральских радикалов, которая давно не проявляла себя, но члены которой находились на руководящей работе в партийном и советском аппарате еще со времен Я. М. Свердлова. Е. А. Преображенский, в недавнем прошлом секретарь и член ЦК, «по должности» знакомый с работой Политбюро, заверил съезд, что «мы (в кулуарах обменялся мнениями с товарищами по организационно не оформленной, но активно действующей оппозиции. – С.В.) с огромным удовлетворением выслушали то место речи т. Ленина, где он говорил о необходимости размежеваться в советской и партийной работе на нашем партийном верху. Вы знаете, товарищи, что самым плохим губкомом, который только существует, является тот, который занимается мелочами советской работы, который вместо того, чтобы руководить, чтобы ставить на определенные места людей, давать им определенные права и спрашивать отчеты о сделанной работе, занимается мелкими делами»[368]. Вождь должен был действовать максимально осторожно, поскольку прямо опереться на оппозиционеров было нереально: Е. А. Преображенский предложил съезду отвергнутый в Политбюро, по совету В. И. Ленина, проект создания Экономического бюро ЦК[369], который в случае его принятия неминуемо привел бы к некому подобию Профсоюзной дискуссии, а В. В. Осинский и вовсе завел старую песню о необходимости превращения Совнаркома в «исполнительный орган ВЦИКа»[370] – и это в условиях, когда вождю было необходимо не ослабить правительство, а напротив – усилить его как властный центр, лишь приспособив советский парламент для борьбы с бюрократией в правительстве и его комиссиях.

В результате В. И. Ленин сумел, выставив себя пламенным защитником отдельных членов Политбюро ЦК РКП(б) [371], подготовить почву для наступления на права этого властного института в целом.

Естественно, сам вождь проект резолюции съезду не предложил. И Я. М. Свердлов, и сам В. И. Ленин, и позднее И. В. Сталин заранее готовили конкретных лиц, предлагавших от имени собственного ли, группы делегатов ли принять совершенно определенные решения. В данном случае в роли подсадной утки выступил от лица бюро делегаций съезда М. В. Фрунзе[372], только-только выдвинувшийся в руководящее ядро партии.

Главная мысль проекта резолюции представляла собой обтекаемое выражение ленинских предложений: «Сохраняя за собой общее руководство и направление всей политики Советского государства, партия должна провести гораздо более отчетливое разграничение между своей текущей работой и работой советских органов, между своим аппаратом и аппаратом Советов (в данном случае имеется в виду государственный аппарат. – С.В.). Подобное, систематически проводимое, разграничение должно обеспечить, с одной стороны, более планомерное обсуждение и решение вопросов хозяйственного характера советскими органами, одновременно повысив ответственность каждого советского работника за порученное ему дело, а с другой стороны – дать возможность партии в необходимой мере сосредоточиться на основной партийной работе общего руководства [деятельностью] всех государственных органов просвещения и организации рабочих масс»[373]. Как видим, целиком отделить государственную работу от партийной в проекте не предусматривалось, однако это было вовсе не обязательно: партийные функционеры, читавшие стенографический отчет ленинских выступлений (Политический доклад ЦК и заключительное слово по нему) и ознакомившиеся с резолюцией, не могли не понять, что именно замыслил вождь мировой революции.

Конкретные предложения, предусмотренные в проекте: 1) восстановить в качестве властного центра Совнарком – «В тех же целях разгрузки высших партийных органов от вопросов чисто советского характера и внесения максимума планомерности и отчетливости в деятельность советского аппарата в центре и на местах необходимо поднять и усилить деятельность СНК как органа систематического руководства и согласования работ всех органов государственного управления»[374]; 2) расширить компетенцию ВЦИК – «ВЦИК как орган, объединяющий местные советы, должен принять более активное, постоянное и систематическое участие в выработке основных начал государственного и хозяйственного строительства, чем это могло быть осуществимо в предшествующий период. ВЦИК должен на деле стать органом, разрабатывающим основные вопросы законодательства, в первую очередь направленные к восстановлению сельского хозяйства, промышленности и финансов, и систематически контролирующим как деятельность отдельных наркоматов, так и деятельность СНК. Для осуществления этих задач ВЦИК должен собираться систематически на длительные сессии»; 3) усилить роль местных советов – превратить их из «агитационных и мобилизационных центров в практических руководителей хозяйственной жизни на местах»[375].

В целом оглашенный Фрунзе проект резолюции был утвержден «всеми при четырех воздержавшихся»[376]. Делегатам предоставили право направлять предложения о поправках к конкретным пунктам в президиум съезда[377], однако все проанализированные нами фрагменты проекта никакому редактированию подвергнуты не были[378].

Кроме того, в резолюции съезда «Об укреплении и новых задачах партии» было предписано провести «разделение труда» между членами губернских комитетов РКП(б) и их президиумов, среди членов президиумов губернских исполкомов «и во всех высших партийных и государственных органах»[379]. Цекисты и наркомы должны были плотнее заняться конкретными делами, оставив общее направление работы вождю и его наиболее доверенным соратникам (также строго в рамках «специализации»: Г. Е. Зиновьеву – Исполком Коминтерна, И. В. Сталину – аппарат ЦК, А. Д. Цюрупе – Совнарком, Л. Б. Каменеву под особо тщательным присмотром основателя партии – координацию деятельности Политбюро и Совнаркома, и лишь Президиум ВЦИК как «пятое колесо в телеге» высших органов можно было оставить на съедение Осинскому со товарищи[380]).

Задача восстановления правительства в качестве второго, наряду с Политбюро, центра власти в Советском государстве была вождем поставлена (и освящена авторитетом съезда как верховного органа партии), и верный заместитель В. И. Ленина в Совнаркоме А. Д. Цюрупа начал реализацию этой задачи со свойственными ему упорством и методичностью.

11 апреля 1922 г. А. Д. Цюрупа произвел в советском правительстве настоящую революцию. Заслушав доклад управляющего делами СНК РСФСР В. А. Смольянинова, Совнарком утвердил, правда, с весьма существенными исправлениями, проект «Постановления о порядке внесения вопросов в СНК и СТО»[381]. Большинство пунктов этого документа касалось исключительно делопроизводственной стороны вопроса. Как и учил Ленин, Цюрупа и под его руководством Смольянинов пытались освободить СНК и СТО РСФСР от вермишельных вопросов: четко прописали, какие органы и как именно могли вносить вопросы в правительственный аппарат для последующей передачи обоим высшим правительственным институтам, как и в какие сроки Управление делами СНК должно было ставить вопросы в повестки дня Совнаркома или Совета труда и обороны. Однако первые три раздела документа формально переворачивали конструкцию высших правительственных органов аккурат на 90 градусов – не случайно копия протокола 6-го пункта постановления СНК РСФСР № 475 направлялась не просто членам высшего партийного руководства для информации, а непосредственно в Политбюро ЦК РКП(б)[382]. Итак, «во изменение ранее изданных постановлений в порядке внесения вопросов на рассмотрение Совета народных комиссаров и Совета труда и обороны – Совет народных комиссаров постановляет: 1. Совет народных комиссаров и Совет труда и обороны рассматривают вопросы: а) направляемые постановлениями ВЦИК и его Президиумом; б) вносимые Председателем ВЦИК, Председателем СНК, М[алого] СНК и СТО, их заместителями, Управляющим делами СНК и СТО, народными комиссариатами, [ВЦСПС], Центральным статистическим управлением, Всероссийским центральным союзом потребительских обществ и Государственной общеплановой комиссией (Госплан)»[383]. Важно отметить, что к данному пункту было сделано три примечания, одно исправление в котором, внесенное на заседании Совнаркома, можно признать существенным. Первоначальная редакция: «областные и губернские экономические совещания вносят вопросы через Управление делами СНК (в этой и в следующей цитатах курсив наш. – С.В.)». Окончательная: «…в Управление делами СТО», которое, видимо, именно в этот период и было выделено из формально единого вспомогательного аппарата советского правительства. Судя по тексту документа, к этому моменту оформились два самостоятельные секретариата[384]. Из текста постановления следовало, что все вопросы, подлежавшие разрешению в правительстве, могли направляться как в СНК РСФСР, так и в СТО РСФСР, а председатели этих органов имели едва ли не идентичные функции[385]. По сути Цюрупа, который был одновременно и заместителем председателя Совнаркома, и заместителем председателя Совета труда и обороны, для собственного удобства закрепил сложившийся на практике властный паритет обеих высших правительственных институций, одна из которых была формально подчинена другой.

Особого внимания заслуживает оставшийся неопубликованным набросок «Постановления о работе замов» председателя СНК (апрель 1922 г.), в разработке которого под руководством В. И. Ленина участвовали А. И. Рыков и А. Д. Цюрупа. В случае принятия этого документа на заместителей председателя СНК возлагалось в т. ч. наблюдение в других высших как советских, так и партийных органах, а именно: Президиуме ВЦИК, Полит- и (что особенно важно) Оргбюро ЦК РКП(б) – за тем, чтобы решение советских вопросов происходило «не иначе, как с ведома и участия замов»[386]. Это, выражаясь по-ленински, архиважный момент в истории альтернатив развития советской политической системы: в случае принятия проекта он должен был стать первым шагом к установлению обратного контроля – советского правительства над высшим большевистским руководством. Но пока Ленин был в добром здравии, он с рокировкой не торопился. Течение событий ускорила болезнь вождя, который, переставая быть в Политбюро первым среди равных, терял всю полноту реальной власти.

22 апреля 1922 г. председательствующий А. Д. Цюрупа сделал на заседании СНК доклад «О реорганизации М[алого] СНК»[387]. Ленинские наркомы внесли в проект серьезную правку, сократив число членов Малого Совнаркома с 8 до 6 и настояв на том, чтобы Председатель этого органа, его заместитель и члены назначались Большим Совнаркомом[388]. Через два дня постановление было направлено в Политбюро ЦК РКП(б) [389]. В нем указывалось, что Малый СНК «имеет лишь пленарные заседания»[390], при Малом СНК «не образуется никаких комиссий»[391] и более того – Секретариат Малого СНК занимается исключительно ведением протоколов заседаний и исполнением принятых решений. Если Малый СНК считал, что внесенные в Совнарком вопросы требуют дополнительной проработки, их предписывалось возвращать внесшим «их ведомствам с предложением последним в случае надобности привлечения к работам представителей заинтересованных ведомств»[392]. Подобные уточнения могли появиться исключительно в том случае, если в голове кого-то из высших руководителей советского правительства или ленинских наркомов и их заместителей, входивших в состав Малого СНК, зародилась крамольная мысль о еще большей бюрократизации работы путем создания в Малом СНК некого подобия Распорядительного совещания при СТО РСФСР. Малый СНК состоял отныне из председателя и членов – представителей ведомств: НКЮ, НКФ и НК РКИ, а также двух вневедомственных членов. Удельный вес СТО и Малого СНК РСФСР изменялся с такой же выгодой для первого органа, с какой ранее корректировались взаимоотношения с Большим Совнаркомом: «Все вопросы, касающиеся ассигнований, предусмотренны[х] государственной сметой, изымаются из М[алого] СНК и передаются в НКФ, где рассматриваются с участием ответственного представителя НК РКИ; на рассмотрение М[алого] СНК они восходят лишь в порядке обжалования действий и распоряжений НКФ в этой области». В области финансов в ведении Малого СНК оставались исключительно «сверхсметные (внесметные) ассигнования»[393]. Таким образом, решение экономических вопросов сосредоточивалось по сути в Совете труда и обороны, потому что нарком финансов заседал в этом Совете на правах постоянного члена и в любой момент должен был заняться согласованием соответствующего финансового вопроса. Собственно, удельный вес финансового ведомства наглядно демонстрирует тот факт, что 2 мая 1922 г. СНК РСФСР провел в Президиуме ВЦИК предоставление наркому финансов и его заместителю «прав[а] решающего голоса в СТО»[394].

25 апреля 1922 г. не иначе как по прямому указанию В. И. Ленина, председательствующий А. Д. Цюрупа произвел в Совете народных комиссаров важную кадровую замену: на посту наркома РКИ РСФСР отсутствовавшего на заседании И. В. Сталина на самого А. Д. Цюрупу[395]. Повод был веский: как справедливо заметил совсем недавно, 27 марта, на XI съезде РКП(б) Е. А. Преображенский, И. В. Сталин, будучи членом Политбюро и одновременно «наркомом двух наркоматов», по определению не был «в состоянии отвечать за работу двух комиссариатов и, кроме того, за работу в Политбюро, в Оргбюро и десятке цекистских комиссий»[396]. Сталин действительно не имел времени для систематической работы в Наркомате РКИ, однако на заседаниях коллегии наркомата периодически появлялся и лично ставил по-настоящему важные вопросы – в т. ч. кадровые, по взаимодействию с высшими государственными органами[397] и по организации аппарата РКИ на местах[398], четко прописывал в резолютивных частях протоколов порядок проведения принятых решений. Занятость наркома имела следствием парадоксальную особенность делопроизводственного оформления протоколов заседаний коллегии Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции: заседания вел И. В. Сталин, а протоколы в качестве «председателя» подписывал В. А. Аванесов, лишь направляя их наркому для информации[399]. В целом следует признать, что на рассмотрение коллегии при Сталине ставили вопросы более важные, чем при Цюрупе. Однако это ни в коей мере не умаляет значения деятельности последнего. Цюрупу до сих пор знают преимущественно по анекдоту о голодном обмороке 1918 г. наркома по продовольствию (оставим сей эпохальный случай без комментариев, тем более что есть ровно такие же основания верить рассказу, как не верить, скептически относясь к реалиям советской жизни и большевистской принципиальности) да по ленинскому «Предписанию», которое исследователи склонны воспринимать без тени иронии: «19/II—1919 г. Предписывается наркому А. Д. Цюрупе ввиду его приступа к работе и необходимости охраны казенного имущества [публикаторы Полного собрания сочинений вождя для тех, у кого помимо чувства юмора атрофировалась сообразительность, пометили в подстрочном примечании: «В. И. Ленин имеет в виду состояние здоровья А. Д. Цюрупы». – С.В.] строго соблюдать [меры] предосторожности: больше двух часов без перерыва не работать, 10 час. 30 мин вечера не работать, приема публике не давать. Ограничительные предписания Лидии Александровны Фотиевой [тут бы вождю помянуть лечащего врача – так нет же: секретаря Совнаркома. – С.В.] исполнять беспрекословно. Пред[седатель] СНК В. Ульянов (Ленин)»[400]. Казенным имуществом вождь вообще именовал своих ближайших соратников по Совнаркому, т. е. по руководству советско-хозяйственным аппаратом[401]. Цюрупа не входил в первый эшелон большевистской верхушки, однако он был твердым, исполнительным организатором, несомненно большого масштаба, с собственной позицией по всем хозяйственным вопросам, человеком, по признанию вождей, «громадной энергии»[402]. Совершенно очевидно, что в конце марта 1922 г. В. И. Ленин еще не планировал полностью сосредоточить деятельность И. В. Сталина на партаппарате. Оппонируя Е. А. Преображенскому в заключительном слове по Политическому отчету ЦК, вождь, пометивший в записи прений, что «Сталин занят кучей дел…»[403], заявил 28 марта буквально следующее: аппараты партийный и советский «страшно трудно» размежевать, поскольку «людей нет! Вот Преображенский здесь легко бросал, что Сталин в двух комиссариатах. А кто не грешен из нас? Кто не брал несколько обязанностей сразу? Да и как можно делать иначе? Что мы можем сейчас сделать, чтобы было обеспечено существующее положение в Наркомнаце, чтобы разбираться со всеми туркестанскими, кавказскими и проч. вопросами? Ведь это все политические вопросы! А разрешать эти вопросы необходимо, это – вопросы, которые сотни лет занимали европейские государства, которые в ничтожной доле разрешены в демократических республиках. Мы их разрешаем, и нам нужно, чтобы у нас был человек, к которому любой из представителей наций мог бы пойти и подробно рассказать, в чем дело. Где его разыскать? Я думаю, и т. Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме т. Сталина. То же относительно Рабкрина. Дело гигантское […] нужно, чтобы во главе [наркомата] стоял человек с авторитетом, иначе мы […] потонем в мелких интригах»[404]. Видимо, производя рокировку в руководстве органов советского контроля, В. И. Ленин внял призыву Е. А. Преображенского: счел целесообразным освободить И. В. Сталина от по-настоящему ответственного правительственного поста и заставить его сосредоточиться на партаппаратной работе.

В рамках еще большей разгрузки повестки дня Совнаркома и уточнения взаимоотношений Большого и Малого Совнаркомов 2 мая 1922 г. А. Д. Цюрупа продавил на заседании советского правительства образование Комиссии для предварительного рассмотрения финансовых вопросов, подлежащих внесению из Малого СНК в Большой – в составе А. Д. Цюрупы, Г. Я. Сокольникова и А. И. Рыкова. Комиссия должна была рассматривать опротестованные ведомствами решения Малого СНК по вопросам об ассигнованиях кредитов с передачей в Большой СНК исключительно решений одним из трех членов комиссии[405].

18 мая 1922 г. А. Д. Цюрупа сделал доклад «О составе Малого Совнаркома» на заседании Политбюро ЦК РКП(б). Было постановлено: «а) утвердить следующий состав МСНК: Председатель – т. Киселев, зампред – Леплевский (вневед[омственный]), от НКЮ – т. Гойхбарг, от НКФ – т. Чуцкаев, зам. – Дм. Малютин, от РКИ – т. Рузер, безведомств[енный][406] – т. Белов. Во время отсутствия т[т]. Киселева и Леплевского, которые должны лечиться два-три месяца, обязанности Председателя исполняет т. Гойхбарг, т. Леплевского во время его отсутствия замещает в качестве члена (а не зама) Вельман; б) предрешая необходимость включения в МСНК представителей местных советов и представителя ВЦСПС, поручить Оргбюро по соглашению с [ленинскими] замами [в правительстве] наметить кандидатов и провести [назначения] в советском порядке»[407]. Примечательно, что еще в 1921 г., когда на заседаниях Совнаркома председательствовал В. И. Ленин, никакого обращения к высшим партийным органам при проведении назначений наркомов и членов коллегий не было[408].

Уже через два дня, 20 мая 1922 г., СНК РСФСР, под председательством А. Д. Цюрупы, утвердил предложенный партийными органами персональный состав Малого Совнаркома[409]. На том же заседании последним был заслушан доклад А. И. Рыкова «О заседаниях СНК». Постановлено: «Начиная со следующей недели одно заседание СНК во вторник посвящать текущим вопросам, а два заседания – в четверг и субботу – обсуждению бюджета»[410]. Распределение денежных ресурсов оставалось, как видим, важной функцией советского правительства, что называется, гарантом его высокого веса в советской политической системе.

Ориентировочно в 1922 г. имел место эпизод, описанный фактическим руководителем (1922–1924) Малого Совнаркома Г. М. Леплевским в ходе чистки ВКП(б) в 1933 г.: «В недрах СНК контроль имеет специфические черты. […] Прежде всего, наша работа заключается в том, чтобы давать Председателю в первую очередь, давать Совнаркому зрелые, продуманные и хорошо проработанные решения. Но если при этом отсутствует контроль предыдущих решений, то этой продуманности и зрелости все меньше и меньше. Потому что если хорошо проконтролировать исполнение решения, то, оказывается, на практике у нас и народные комиссары вносят целые вороха новых законов, которые являются излишними, если бы хорошо выполнялись старые решения. Поэтому хорошо поставленный контроль освободил бы правительство от принятия новых решений. Чем их меньше, тем лучше их исполнение и легче следить за исполнением. Мне лично пришлось получить большую взбучку от Владимира Ильича за то, что мы в законы вносим большое количество поправок. В свое время, когда был введен железнодорожный тариф, это был чрезвычайно крутой и резкий перелом в нашей стране, это вызвало чрезвычайно высокое напряжение среди наших трудящихся, т. к. они привыкли ездить бесплатно, и после опубликования закона [мы] каждый день вносили поправки. Это вызвало раздражение Владимира Ильича, который угрожал, что вопрос будет поставлен в Совнаркоме вплоть до смены всего состава Малого Совнаркома»[411]. В. И. Ленин выдрессировал Г. М. Леплевского настолько, что, по свидетельству сотрудников, он и при преемниках вождя мировой революции, находясь в отнюдь не блестящей физической форме, исполнял свои обязанности почти образцово. Во время упомянутой чистки деятельность Леплевского его сотрудники характеризовали следующим образом: 1. «Я работаю в Совнаркоме с 1925 г. Работал дежурным секретарем на заседаниях, где председательствовал т. Леплевский. Меня всегда удивляли четкость и быстрота решений т. Леплевского»[412]. 2. «Я с т. Леплевским непосредственно работаю около года. Тов. Леплевский в своей повседневной оперативной работе всегда уделяет много внимания тому, чтобы всесторонне подготовить вопрос, который докладывается Председателю и его заместителям, чтобы не было никаких недоделок. Что характерно для т. Леплевского? Если он чувствует какую-нибудь неувязку, он немедленно же берет телефонную трубку, сговаривается, выясняет неясные стороны и делает соответствующие выводы. В части темпов у Леплевского дело обстоит хорошо»[413].

15 июня 1922 г. Л. Б. Каменев выступил на заседании Политбюро ЦК РКП(б) по вопросу «О докладах замов в Политбюро». Сделал следующее предложение: «1. Обязать Рыкова и Цюрупу раз в неделю не позже вторника присылать в Секретариат Политбюро для рассылки всем членам Политбюро краткую сводку: а) важнейших решений СНК и СТО по вопросам, имеющим общее значение; б) важнейших вопросов, находящихся в разработке. В сводку не должны входить вопросы текущего или распорядительного характера. В сводке отмечаются случаи особо острых разногласий, если таковые имели место при обсуждении в СНК или СТО. 2. Члены Политбюро, если тот или другой вопрос, затронутый в сводке, требует, по их мнению, обмена мнениями в Политбюро, в среду сообщают о том в Секретариат [ПБ], и Рыкову, и Цюрупе»[414]. Постановили: «а) решено принять предложение Каменева; б) составление указанных сводок решено возложить на Смольянинова, который должен представлять их на просмотр и подпись Цюрупе и Рыкову»[415]. Как видим, Л. Б. Каменев, будучи прежде всего полноправным членом Политбюро ЦК РКП(б), попытался поставить Совнарком как властный центр под контроль ПБ. Однако В. И. Ленин потому и был вождем мировой революции, что умел направить энергию соратников в нужное ему русло. При живом и здоровом Ленине подобные инициативы серьезную корректировку внести не могли.

В. И. Ленин продолжал устраивать своим подчиненным «надрания», однако болезнь давала о себе знать: в августе 1922 г. пришлось установить порядок опротестования решений Совнаркома и обеих его ключевых комиссий – Совета труда и обороны и Малого СНК РСФСР. 31 августа Президиум ВЦИК, рассмотрев представленный Совнаркомом «Проект постановления ВЦИК и СНК о порядке и сроках опротестования постановления М[алого] СНК, СНК и СТО», утвердил проект в следующей редакции: «1. Право опротестования постановлений М[алого] СНК, СНК и СТО принадлежит народным комиссарам, членам СТО и руководителям тех учреждений, которые имеют право совещательного голоса в СНК и СТО. Примечание: Право опротестования решения М[алого] СНК предоставляется и Председателю М[алого] СНК. 2. Протесты на постановления М[алого] СНК и СТО рассматриваются в СНК, а на постановления СНК – Президиумом ВЦИК. / Постановления Президиума ВЦИК являются окончательными и опротестование их может быть произведено лишь в порядке внесения соответствующего проекта постановления в Сессию ВЦИК. 3. Протест должен быть подписан народным комиссаром, членом СТО или руководителем учреждения, имеющего право совещательного голоса в СНК и СТО, а в случае болезни или отъезда этих лиц – соответствующим заместителем, и направлен в высшую инстанцию, а копии протеста – в орган, постановление коего опротестовывается. 4. Протесты на постановления М[алого] СНК, СНК и СТО должны быть поданы не позднее семи дней со дня [принятия] постановления. 5. Постановления СНК и СТО немедленно проводятся в жизнь, независимо от их опротестования, за исключением тех случаев, когда состоялось специальное постановление Президиума ВЦИК о приостановке решения СНК и [специальное постановление] Совета народных комиссаров – о приостановке решения СТО»[416]. 16 ноября 1922 г. Президиум ВЦИК, очевидно, по инициативе Малого Совнаркома (присутствовал председатель этого органа Г. М. Леплевский[417], а в протоколе заседания значится, что вопрос внес «СНК»[418]), образовал «Постоянную комиссию для ревизии секретных расходов по ВЦИК и СНК» в составе председателя А. П. Смирнова (от Президиума ВЦИК), А. И. Свидерского (от НК РКИ РСФСР) и М. К. Владимирова (от Наркомата финансов РСФСР) [419]. Отметим, что ранее советское правительство не выступало с предложением о совместном со ВЦИК решении финансовых вопросов, даже имевших чисто аппаратное значение. Комиссия была сформирована и приступила к работе, на что указывает решение Президиума ВЦИК от 16 мая 1923 г. о замене в ней представителя Наркомата РКИ – А. И. Свидерского С. Е. Чуцкаевым[420].

Правда, при этом 17 августа 1922 г. СТО РСФСР, в лучших ленинских традициях, провел через ВЦИК «Положение об уполномоченных наркоматов при ЭКОСО», учреждавшее должности «областных уполномоченных» наркоматов, на которых возлагались следующие задачи: «а) наблюдение за своевременным и точным исполнением всеми органами в пределах области постановлений и распоряжений центра по данному ведомству; б) руководство, объединение и контроль деятельности органов данного ведомства в пределах области; в) составление областных планов по данному ведомству, сводки губернских смет и связи с хозяйственным планом, представление этой сводки и плана с заключением ЭКОСО в соответствующий наркомат и контроль над составлением и исполнением смет местных органов по своему ведомству; г) перераспределение между губерниями с утверждения облЭКОСО денежных и материальных ассигнований по данному ведомству […]; е) выполнение специальных поручений центра»[421], что серьезно усиливало потенциальное значение ЭКОСО. Особо выделялась на общем фоне следующая функция: «Дача заключений по вопросам о назначении и отстранении от должности местных работников данного ведомства в тех случаях, когда, согласно действующих указаний, таковое назначение или отстранение производится центром»[422]. Специально уточнялось: «В экстренных случаях областному уполномоченному предоставляется право отстранения от должности тех работников губерний и области, которые назначаются из центра – с немедленным уведомлением соответствующего наркомата»[423]. Но особенно пикантным было т. н. примечание: «Уполномоченный наркомата является единовременно руководителем областного управления данного наркомата, в случае если таковой там имеется»[424]. Положение, когда НКВД РСФСР с трудом налаживал взаимодействие с местными советскими органами, постепенно менялось, авторитет правительства на местах неуклонно рос.

В. И. Ленин вполне оправился после первого приступа болезни и столкнулся с новой расстановкой сил в высшем большевистском руководстве, а именно с блоком Г. Е. Зиновьева с И. В. Сталиным. Для нейтрализации все растущего, как это было в 1918 г. с Я. М. Свердловым, авторитета И. В. Сталина В. И. Ленин попытался усилить позиции во власти Л. Д. Троцкого. Организм вождя стремительно сдавал, а потому устроить, как он это делал раньше, широкомасштабное наступление по всем фронтам – от контроля над кремлевскими переговорами по прямому проводу и до созыва и планирования партийного форума – вождь уже был не в состоянии. Он должен был экстренно найти кого-то из членов высшего большевистского руководства, на которого можно было опереться в интриге против И. В. Сталина. Идеально подходил, конечно же, давнишний ленинский соратник-оппонент Л. Д. Троцкий, которому В. И. Ленин предложил пост заместителя председателя Совнаркома.

Исследователь С. А. Павлюченков связал такое предложение со сложившейся традицией, согласно которой пленумы ЦК и заседания Политбюро непременно вел председатель Совнаркома или его ближайший заместитель[425]. Ссылка на источник отсутствует, однако исследователь, очевидно, припомнил фразу из воспоминаний Н. С. Хрущева: «…председательствовал на заседаниях в [19] 30-е годы не Генеральный секретарь ЦК, а Председатель Совета народных комиссаров»[426].

Несомненно, подобное предположение логично, хотя несколько настораживает тот факт, что ближайшим ленинским заместителем по Совнаркому был А. И. Рыков, однако в условиях отсутствия основателя партии заседания Политбюро вел другой заместитель вождя по Совнаркому – Л. Б. Каменев[427]. Более того, есть основания полагать, что традиция, о которой поминает С. А. Павлюченков, сложилась только во второй половине 1920-х гг.[428] Сразу после смерти В. И. Ленина (1924) заседания продолжал, как и во время болезни вождя, вести Л. Б. Каменев, возглавивший не Совнарком, а Совет труда и обороны. М. П. Томский прямо заявил на заседании Политбюро 2 ноября 1925 г.: «Тов. Каменев председательствует как член ЦК и как член Политбюро, а не просто как Председатель СТО. Это ни в какой степени не связано одно с другим»[429]. Во второй половине 1920-х гг. председательствование на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) напрямую не зависело от избрания председателем СНК СССР или снятия с этого поста. После разгрома Правой оппозиции А. И. Рыков, оставаясь председателем СНК СССР до декабря 1930 г., был, по настоянию И. В. Сталина, отстранен от председательствования на заседаниях Политбюро уже в октябре 1929 г.[430] Очевидно, суть ленинского предложения была иной: в условиях, когда Л. Д. Троцкий, по крайней мере номинально, оставался главой военного ведомства, В. И. Ленин мог, поставив его по совместительству на важный правительственный пост, рассчитывать на обратное перетекание политической власти из Политбюро в Совет народных комиссаров под своим председательством – в случае более чем вероятного при выздоровевшем основателе партии успеха подобная комбинация привела бы к полному краху сталинских амбиций. Между прочим, перед назначением И. В. Сталина генеральным секретарем ЦК вождь перестраховался – в резолюции XI съезда РКП(б) «Об укреплении и новых задачах партии» было зафиксировано: «Партийные организации […] стали систематически обрастать большим аппаратом, обслуживающим партийные организации. Этот аппарат, постепенно разрастаясь, сам, в свою очередь, стал приобретать бюрократический налет и поглощать чрезмерное количество сил. Одной из важнейших задач партии является сократить аппарат обслуживания партии в его бюрократической части – задача, к которой Центральный комитет и местные организации уже приступили»[431].

11 сентября 1922 г. вождь написал В. М. Молотову как секретарю и члену ЦК РКП(б): А. И. Рыков получил отпуск до возращения 20 сентября А. Д. Цюрупы; сам В. И. Ленин должен был вернуться к практической работе в Совнаркоме не ранее 1 октября. Под предлогом невозможности взвалить работу на плечи одного Цюрупы Ленин предложил «назначить еще двух замов (заместителя Председателя СНК и заместителя Председателя СТО)», а именно Л. Д. Троцкого и Л. Б. Каменева, и распределить между ними работу при участии «моем и, разумеется [явное лишнее вводное слово. – С.В.], Политбюро как высшей инстанции»[432], прямо заявив о собственном приоритете. Л. Д. Троцкий, который не желал быть чьим-либо заместителем, как и следовало ожидать, отказался. За предложение В. И. Ленина голосовали И. В. Сталин (демонстративно, понимая, что Л. Д. Троцкий сам будет против), А. И. Рыков, М. И. Калинин; воздержались М. П. Томский, пассионарный запас которого истощился после длительной Профсоюзной дискуссии, и Л. Б. Каменев, который, будучи значительно порядочнее иных большевистских вождей, отнюдь не сразу присоединился к сталинско-зиновьевскому блоку[433]. Политбюро «с сожалением» констатировало «категорический отказ» Л. Д. Троцкого и предложило «приступить к исполнению обязанностей заместителя до приезда» А. Д. Цюрупы Л. Б. Каменеву[434]. Согласившись по сути «совместить» партийное кресло с советским, Л. Б. Каменев серьезно упрочил свои позиции во власти и полностью вернул расположение В. И. Ленина, серьезно пошатнувшееся в конце 1917 – начале 1919 г. в связи с совместным с Г. Е. Зиновьевым демаршем в преддверии Октябрьского переворота, по итогам событий, связанных с несостоявшемся формированием «однородного социалистического правительства», и, наконец, с дискуссией о ВЧК[435] и двусмысленным поведением Л. Б. Каменева[436] в ходе борьбы основателя партии за власть с самопровозглашенным «Председателем ЦК РКП» Я. М. Свердловым. Именно с согласием Л. Б. Каменева поддержать своим авторитетом ленинскую властную рокировку, а также, как установлено в историографии, принять участие в создании «нового хозяйственного механизма»[437] следует связать прочные позиции во власти Каменева в первой половине 1920-х гг., противоречивость которых также отмечена в историографии: «Текущая хозяйственная работа все более захлестывала Каменева, все меньше оставалось времени для участия в решении других вопросов, возможно, поэтому его участие в делах управления партией едва просматривается, а участие в решении вопросов, выходящих за рамки чисто экономических (кроме тех, что обсуждались коллегиально в Политбюро), можно, не боясь ошибиться, охарактеризовать как эпизодическое»[438]. Постоянно обвиняя в духе ленинских характеристик Сталина в грубости, исследователи, как правило, не учитывают, что грубость этого лидера партии была пределом такта, если вспомнить о манере выражаться истеричного Зиновьева. Следует обратить особое внимание на тот факт, что Каменев, будучи интеллигентом по духу и воспитанию и выгодно – в человеческом плане – отличаясь от Сталина с Зиновьевым, вообще занял нейтральную позицию в конфликтах Ленина с товарищами по высшему руководству РКП(б) и (почти!) до конца остался верен вождю. Видимо, дал о себе знать атавизм пиетета в отношении политического учителя. Притом что, в отличие от Сталина с Зиновьевым, Каменев не умел фарисейски подчеркивать факт своего ученичества[439].

Именно в контексте укрепления властных позиций Совнаркома следует рассматривать тот факт, что 12 декабря 1922 г. В. И. Ленин с 12 до 14 часов, и это – в условиях «повторения болезни»[440], беседовал со всеми тремя своими заместителями: А. И. Рыковым, Л. Б. Каменевым и А. Д. Цюрупой[441]. Тройка соратников изложила вождю свой взгляд на распределение обязанностей между заместителями, по крайней мере, на ближайшие три месяца, на которые, по ее расчетам, выбывал из политического процесса премьер-министр. Ленину предложения не понравились – особенно рыковские, и на следующий день он продиктовал по телефону свое видение проблемы, в основе которой лежало стремление «теснее согласовать» распределение заместителей по наркоматам со способностями каждого «к чисто администраторской работе». Вождь настаивал на строгом отделении «функции председательствования и контроля за правильностью юридических формулировок» декретов и постановлений Финансового комитета и т. п. нормативных актов «от функций проверки и улучшения административного аппарата»[442]. По мнению В. И. Ленина, «председательствование, контроль за правильностью формулировок и т. д.» наиболее подходили Л. Б. Каменеву, тогда как функции чисто административные – А. Д. Цюрупе и А. И. Рыкову[443]. В. И. Ленин откладывал окончательное решение вопроса до своего возвращения после лечения, но признавал за заместителями во время своего отсутствия право распределять обязанности по собственному усмотрению (как видим, последнее слово вождь, не имевший обыкновения ничего пускать на самотек и привыкший за пять лет к совнаркомовской «вермишели», оставил за собой)[444]. Ленин напомнил, что все три его заместителя в ходе разговора напрочь забыли об «Экономической жизни», и рекомендовал возложить контроль за ней на А. И. Рыкова, что в очередной раз подтверждает отсутствие строгого распределения обязанностей между ленинскими заместителями в Совнаркоме и Совете труда и обороны. В противном случае он предложил бы курировать газету Л. Б. Каменеву, поскольку впоследствии именно он занял председательское кресло в Совете труда и обороны, печатным органом которого являлась «Экономическая жизнь». Помимо тройки замов по Совнаркому В. И. Ленин переговорил в тот день с Ф. Э. Дзержинским и членом РСДРП с 1902 г., совнаркомовским аппаратчиком Б. С. Стомоняковым, представлявшим в 1920 г. РСФСР в Берлине[445].

На следующий день В. И. Ленин вызвал в 12 часов Л. А. Фотиеву и продиктовал ей три письма, в числе которых – письма трем своим заместителям по Совнаркому о распределении их обязанностей. С 12 часов 30 минут до 14 часов 35 минут (два часа пять минут) вождь беседовал с посетившим его И. В. Сталиным. Остался в весьма недурном расположении духа[446]: убедившись, что вождь еще сохраняет бодрость духа, генсек предпочел временное тактическое отступление и признание ошибочности своей позиции по вопросу о монополии внешней торговли.

В конце 1922 – начале 1923 г., в рамках работы над статьями «Как нам реорганизовать Рабкрин» и «Лучше меньше, да лучше!», В. И. Ленин предложил коренное реформирование системы высших партийных и государственных органов, по итогам которого центр власти должен был окончательно вернуться в Совнарком. Однако тяжелая болезнь не позволила вождю навязать товарищам по ЦК РКП(б) и его Политбюро свою волю[447]. Именно трио ленинских замов, реально руководившему советским правительством, пришлось отстаивать прерогативы этого самого правительства, когда вождь перестал иметь какие-либо взаимоотношения с окружающей действительностью, а потом и вовсе ушел в Историю «вечно живым» символом советской власти.

РАЗДЕЛ II. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ АЛЬТЕРНАТИВА В ЭПОХУ «КОЛЛЕКТИВНОГО РУКОВОДСТВА»

Глава 1. «Из партийного органа» управлять «невозможно». Формирование правительственной альтернативы

Рассказывая на склоне лет позднесоветским читателям о сути внутрипартийных дискуссий 1920-х гг., А. И. Микоян констатировал: «Дискуссии эти были именно внутрипартийными, т. е. велись споры между единомышленниками в главном – т. е. между людьми, являвшимися коммунистами, целью которых было строительство нового общества. Конечно, порой некоторых так “заносило”, как, например, Троцкого (указать в этом месте кого-либо другого правоверный сторонник генерального линии партии и не мог. – С.В.), что личные амбиции на непогрешимость и правоту всегда и во всем в силу самой логики борьбы переходили грань допустимого, проявляли неподчинение решениям большинства, т. е. нарушали устав партии. Думаю, что в отношении некоторых других руководителей, включая Сталина, также можно сказать, что к идейной борьбе примешивался личный фактор, соперничество за престиж и руководящие позиции в партии. Но для громадного большинства других членов партии было ясно одно – в трудных условиях первых лет существования первого в мире социалистического государства опасность раскола партии означала опасность гибели революционных завоеваний. Вместе с тем можно понять, что многие члены партии, не имея готовых рецептов строительства социалистического общества, не видели в дискуссиях ничего удивительного, с жаром в них участвовали. Я бы даже сказал, что в ходе дискуссий рос теоретический и политический уровень коммунистов, ибо они заставляли окунаться в марксистскую литературу, сравнивать тезисы различных лидеров течений и т. д.»[448]

Экономическая составляющая внутрипартийных дискуссий 1920-х гг. стала предметом многочисленных исследований. Проблему поставил в полном объеме основатель большевистской партии (1922): в Советском государстве сложилось «…положение, совершенно невиданное в истории, когда у пролетариата, у революционного авангарда совершенно достаточно политической власти, а наряду с этим – государственный капитализм. Гвоздь вопроса в том, чтобы мы поняли, что это тот капитализм, который мы можем и должны допустить, который мы можем и должны поставить а рамки, ибо капитализм этот необходим для широкого крестьянства и частного капитала, который должен торговать так, чтобы удовлетворять нужды крестьянства. Необходимо дело поставить так, чтобы обычный ход капиталистического хозяйства и капиталистического оборота был возможен, ибо это нужно народу (отказ от марксистской фразеологии. – С.В.), без этого жить нельзя. […] Сумейте вы, коммунисты, вы, рабочие, вы, сознательная часть пролетариата, которая взялась государством управлять, сумейте вы сделать так, чтобы государство, которое вы взяли в руки, чтобы оно по-нашему действовало. А вот мы год пережили, государство в наших руках, – а в новой экономической политике оно [государство, в смысле государственный аппарат. – С.В.] в этот год действовало по-нашему? Нет. Этого мы не хотим признать: оно действовало не по-нашему. […] Вырывается машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто-то, не то нелегальное, не то беззаконное, не то бог знает откуда взятое, не то спекулянты, не то частнохозяйственные капиталисты, или те и другие, но машина едет не совсем так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой машины»[449].

Общеизвестно, что члены большевистского руководства сходились в необходимости «усиления социалистических элементов в общенародном хозяйстве»[450], однако на этом, собственно, единство в экономических взглядах и заканчивалось. В 1925 г. Н. И. Бухарин, проанализировав первые три раунда внутрипартийной борьбы, развернувшейся после «отхода» от власти В. И. Ленина, констатировал, что в целом дискуссия велась вокруг «соотношения между рабочим классом и крестьянством»[451] в условиях нэпа. Изучив становление и развитие советской политической системы в 1917—1930-е гг., Е. Г. Гимпельсон сделал вывод в том же духе: «…возникавшие в [19]20-е гг. одна за другой оппозиции в правящей партии, проходившие ожесточенные дискуссии были вызваны трудностями движения к социализму в рамках нэповских реформ. Концепции противников всех дискуссий не выходили за пределы “заколдованного” круга ортодоксальных марксистских догм. Все дискутанты были их пленниками, балансировали между нэпом и его неприятием. Это определяло то общее, что объединяло их, независимо от, казалось бы, непримиримых “платформ”. Все исходили из необходимости преодоления опасности сползания к капитализму, но по-разному понимали этот процесс»[452]. Не зря Г. Е. Зиновьев, который готовился официально выступить с критикой сталинского курса на построение социализма в «одной, отдельно взятой» стране, процитировав фрагмент последнего ленинского выступления на заседании Моссовета – «Россию нэповскую мы превратим в Россию социалистическую», – заявил в 1925 г. ленинградским партийцам: «Как превратить, в каком темпе превратить – вот вопрос, над которым мы (большевики. – С.В.) работали и будем работать годами»[453].

В то время аппаратная, что называется, госучрежденческая составляющая советской политической истории и внутрипартийной борьбы в 1920-е гг. не стала предметом самостоятельного исследования, поскольку до сих пор считается, что уже в 1923–1924 гг. Политбюро превратилось в «гипертрофированное сверхправительство»[454]. Однако опубликованные в последнее время стенограммы заседаний Политбюро в совокупности с архивными документами опровергают устоявшиеся в историографии положения.

10 января 1923 г. Президиум ЦИК СССР, на основании постановления 1-й сессии ЦИК СССР, образовал Комиссию по выработке «Положения о СНК, СТО и наркоматах Союза» в составе М. И. Калинина, Т. В. Сапронова, председателя Белорусского Совнаркома А. Г. Червякова, П. Г. Мдивани, А. И. Рыкова, Г. Л. Пятакова, А. С. Енукидзе, А. Д. Цюрупы, Д. И. Курского, А. А. Андреева, В. А. Аванесова, А. Г. Белобородова и В. П. Ногина. Как видим, основу комиссии составили ответственные руководители РСФСР. Наркоматам РСФСР: по военным и морским делам, иностранным делам, внешней торговле, почт и телеграфов, финансов, труда, РКИ, продовольствия, а также ВСНХ – было указано представить в комиссию проекты положений о наркоматах не позднее 10 февраля 1923 г. Созыв комиссии возлагался на М. И. Калинина, в его отсутствие – на А. С. Енукидзе. Комиссия обязывалась представить в Президиум ЦИК СССР положения о СНК, СТО, 8 указанных наркоматах и ВСНХ СССР[455]. На том же заседании была выбрана Комиссия по составлению проекта организации наркоматов и намечению персонального состава наркоматов для внесения на утверждение Апрельской сессии ЦИК СССР. В комиссию вошли М. И. Калинин, Г. И. Петровский, И. В. Сталин, А. И. Рыков, Л. Б. Каменев, А. Д. Цюрупа, М. П. Томский, ответственный секретарь ЦК КП Украины Ф. Я. Кон, председатель Совнаркома Белоруссии А. Г. Червяков, председатель Совнаркома и нарком по военным делам Армении и одновременно заместитель председателя Совнаркома Закавказской СФСР А. Ф. Мясников (Мясникян) и А. С. Енукидзе[456]. Подбор и расстановка кадров были важнее утверждения положений, поэтому в данную комиссию вошли все ленинские заместители в правительственных органах и Сталин как главный большевистский кадровик[457].

Во время болезни В. И. Ленина положение в верхушке советско-хозяйственного механизма осложнилось, о чем вполне логично заявил на XII съезде РКП(б) 21 апреля 1923 г. П. А. Богданов: «… промышленность больше, чем кто-либо другой, страдает от того, что она зависит сразу от трех “замов”: от Председателя СТО (Рыков), по финансовой линии от финансового комитета (Каменев) и, в-третьих, от “зама”, который специально наблюдает над промышленностью (Цюрупа)»[458]. Естественно, тройственность руководства не способствовала единству экономической политики Советского государства и высокому удельному весу правительственных органов в политической системе. П. А. Богданов настаивал на еще большем разграничении компетенций Совета народных комиссаров и Совета труда и обороны – с освобождением последнего органа от руководства непрофильными наркоматами[459]. Правда, никаких организационных выводов из предложения П. А. Богданова не последовало, за тем исключением, что, вследствие отъезда в отпуск Г. Л. Пятакова, по предложению А. И. Рыкова 6 октября 1923 г. Политбюро ввело П. А. Богданова в состав СТО СССР[460].

Персональный состав союзного Совета труда и обороны отличался высокой степенью стабильности, изменения были незначительны. 7 мая 1923 г. А. И. Догадов заменил в Совете труда и обороны А. А. Андреева[461]. 9 мая 1923 г. Малый Президиум ВЦИК в составе Т. В. Сапронова, А. С. Енукидзе, Ю. Х. Лутовинова и Л. П. Серебрякова, рассмотрев вопрос «О назначении т. Рыкова зампредседателя СТО и председателем ВСНХ и о назначении т. Богданова заместителем его по ВСНХ», постановил: «Утвердить и опубликовать»[462]. Таким образом, А. И. Рыков стал одновременно и заместителем председателя СНК, и заместителем председателя Совета труда и обороны. 3 июля 1923 г. Политбюро ЦК РКП(б) приняло предложение секретаря и члена Президиума Центрального исполнительного комитета А. С. Енукидзе членам Комиссии ЦК по руководству 2-й сессией ЦИК СССР поручить Президиуму ЦИК СССР «подготовить проекты положений о ЦИКе, СНК и наркоматах» СССР, а также «проект положения о бюджетных правах Союза ССР и союзных республик для внесения их на ближайшую сессию ЦИКа Союза ССР»[463] – «с тем, чтобы вопрос об организации СТО [С] ССР был передан на разрешение Президиума ЦИКа СССР»[464]. Через два дня, 5 июля, Политбюро поручило провести решение об организации СТО СССР (наряду с Центральным статистическим управлением СССР) на заседании ЦИК СССР его председателю М. И. Калинину[465]. Как мы увидим в дальнейшем, это – едва ли не единственный случай, когда ЦИКу СССР доверили что-либо определить в жизни союзного Совета труда и обороны.

4 июля 1923 г. пленум ЦК РКП(б) принял по отчетам Политбюро и Совнаркома постановление провести слияние Совета труда и обороны и Финансового комитета «и образование из СТО единого направляющего органа в составе [ленинских] замов и представителей необходимых ведомств или же персонально»[466].

5 и 12 июля, 2 августа 1923 г. Политбюро, на основе постановления пленума ЦК, приняло ряд решений по изменению персонального состава и организации деятельности СНК, СТО и «заглавной тройки» Госплана СССР, а также СНК и Госплана РСФСР[467]. В частности, 12 июля 1923 г., рассмотрев вопрос «О реорганизации и составе СТО», Политбюро ЦК РКП(б) утвердило следующий состав Совета: председатель – В. И. Ленин; заместители Председателя – Л. Б. Каменев, А. И. Рыков («с заместителем» заместителя Г. Л. Пятаковым), А. Д. Цюрупа; члены – Л. Д. Троцкий (с заместителем Э. М. Склянским), Ф. Э. Дзержинский, Г. Я. Сокольников и Г. М. Кржижановский; кандидаты в члены – В. Я. Чубарь и М. Д. Орахелашвили[468].

Июльская 1923 г. сессия ЦИК СССР провела решение Политбюро ЦК РКП(б) в советском порядке: утвердила союзный Совет народных комиссаров под формальным председательством В. И. Ленина, в выздоровление которого, впрочем, никто не верил. Естественно, руководящие кадры прежнего республиканского правительства составили костяк нового – союзного, хотя членов союзного правительство было значительно больше[469]. Как уже говорилось, заместителями председателя СНК СССР стали, как и в РСФСР, А. И. Рыков (одновременно – председатель ВСНХ), А. Д. Цюрупа, Л. Б. Каменев (одновременно – заместитель Председателя Совета труда и обороны); к ним присоединились формально В. Я. Чубарь (одновременно – председатель СНК Украины), М. Д. Орахелашвили (одновременно – председатель СНК ЗСФСР), реально не принимавшие серьезного участия в союзном государственном управлении, будучи главами республиканских правительств. Девятью (помимо А. И. Рыкова) наркомами стали: иностранных дел – Г. В. Чичерин, по военным и морским делам – Л. Д. Троцкий, внешней торговли – Л. Б. Красин, путей сообщения (и одновременно – председателем ОГПУ) – Ф. Э. Дзержинский, почт и телеграфов – И. Н. Смирнов, РКИ – В. В. Куйбышев, труда – В. В. Шмидт, продовольствия – Н. П. Брюханов (15 апреля 1924 г. наркомат ликвидировали), финансов – Г. Я. Сокольников[470].

3 августа 1923 г. был официально образован в качестве комиссии при СНК СССР союзный Совет труда и обороны. «Положение о Совете труда и обороны Союза ССР» утвердил, соответственно, Совет народных комиссаров СССР. СТО СССР, в отличие от Совета обороны, представлял собой не высший чрезвычайный внеконституционный орган, как это было в 1918 г., а комиссию при союзном Совнаркоме. «Положение…» было впервые проигнорировано после смерти В. И. Ленина. Вопреки статье 2-й, гласившей, что «Председателем Совета труда и обороны является Председатель Совета народных комиссаров», в 1924 г. состоялся раздел ленинских председательских постов в Совете народных комиссаров и Совете труда и обороны. Первый занял А. И. Рыков, второй – Л. Б. Каменев. При том, что в последние недели ленинской болезни будущим председателем СНК СССР наркомы, по всей видимости, считали Л. Б. Каменева[471]. В. М. Молотов заявил в беседе с журналистом Ф. Чуевым (1972): «После смерти Ленина, когда остались три его заместителя (Цюрупа, Рыков и Каменев), мы обсуждали вопрос, кого назначить Председателем Совнаркома. Были сторонники Каменева, но Сталин предпочитал Рыкова, потому что тот хоть и был за включение в правительство меньшевиков и эсеров, но против Октябрьской революции не выступал открыто, как Каменев. К тому же играло роль и то, чтобы во главе правительства стоял русский. В то время евреи занимали многие руководящие посты, хотя составляли невысокий процент населения страны»[472]. В. М. Молотов заявил это многие годы спустя, когда все давно привыкли, что все решал И. В. Сталин. Несомненно, от мнения Сталина зависело многое, однако в 1924 г. едва ли оно могло стать решающим. Но в рассуждениях Молотова есть логика, когда он пишет о «национальной подоплеке» принятия окончательного решения. Постановка на ленинский пост русского А. И. Рыкова действительно могла быть уступкой представителям «великого русского народа», если по сталинскому тосту 1945 г., в руководящем ядре большевистской партии.

Как сказано в отчете Комиссии законодательных предположений СНК СССР за два с половиной года ее существования, направленном для сведения председателем комиссии В. П. Антоновым-Саратовским И. В. Сталину[473], в системе правительственных органов СССР было создано некое подобие Малого СНК – Особая подготовительная комиссия по административно-финансовым и законодательным вопросам, однако «по мере развития советского строительства работа СНК Союза и СТО все более и более осложнилась, причем резко выделились два русла работы: по линии административно-финансовых мероприятий и по линии развития, уточнения и упорядочения союзного законодательства»[474]. Когда стало ясно, что объединение обеих групп вопросов в единой подготовительной комиссии «невозможно без явного ущерба», было принято решение разделить комиссию на две самостоятельные – Комиссию законодательных предположений и Административно-финансовую комиссию»[475]. Таким образом, полной кальки с РСФСР при формировании правительственных органов СССР не получилось. Была создана система не из трех правительственных органов (СНК, СТО и Малый СНК), как это было при В. И. Ленине, а из двух – Совнаркома и СТО. Выстраивать систему взаимодействия двум ключевым правительственным органам пришлось заново, да еще и в отсутствии Ленина как объединяющего и направляющего начала.

19 апреля 1923 г. Н. И. Бухарин признал: взаимоотношения Политбюро и СНК – это «…один из тех вопросов, которые имеют довольно крупное политическое значение»[476]. В условиях, когда В. И. Ленин периодически бывал в здравом уме и твердой памяти, конфликт между партийным (ЦК и две его коллегии – Полит- и Оргбюро) и советско-хозяйственным руководством (СНК РСФСР – СССР и Совет рабочей и крестьянской обороны – Совет труда и обороны) был невозможен. Когда в 1919 г. Оргбюро явочным порядком взяло на себя кадровые назначения на ряд ответственных постов в советско-хозяйственный аппарат[477], ни малейшей тени беспокойства по этому поводу В. И. Ленин не выразил. В конце 1922–1923 г. ситуация стала значительно более сложной.

Как и в конце 1917 г., в начале 1920-х гг. сохранялось положение, при котором члены СНК в значительной своей части входили в большевистский ЦК. По справедливому замечанию К. Б. Радека (18 апреля 1923 г.), «в ЦК партии сидят товарищи, которые или руководят целым рядом экономических отраслей, или стоят в ближайшей связи с этой работой. Сидит т. Рыков, сидит т. Сокольников», а также другие члены и кандидаты ЦК – такие, как «тт. Пятаков [и] Смилга»[478]. Генеральный секретарь ЦК РКП(б) И. В. Сталин, повсеместно расставляя преданные себе кадры, не мог посредством Секретариата расставлять только членов СНК и СТО РСФСР – СССР: утверждению в Политбюро ЦК РКП(б) подлежали даже кандидатуры членов коллегий наркоматов, которых выдвигали Секретариат и Оргбюро[479]. Перетасовать ленинских наркомов без согласия товарищей по Политбюро, как он это проделывал с руководителями местных партийных организаций, Сталин не мог.

Своими именами политическую подоплеку дискуссии о месте и роли Политбюро и Совета народных комиссаров в политической системе назвал партийный правдоруб В. В. Осинский, которого, неизменно критикуя, В. И. Ленин ценил за умение вникать в суть проблемы и видеть за событиями людей: «…никакими формулами […] не поможешь, и никакие конституции и писания на бумаге не помогут в смысле установления правильного разделения труда и в определении того, кто что должен делать: что принадлежит Политбюро, что Совнаркому»[480]. Следовало решить вопрос «о составе и объеме органов и о персональной их связи»[481]. Высшие партийные руководители, по замечанию Осинского, стремились, «чтобы все советские дела были в компетенции Политбюро [как] партийного органа», «в то же время» отказываясь «из Политбюро управлять, потому что […] из партийного органа» управлять «невозможно»[482]. При этом «Совнарком или как[ую]-нибудь друг[ую] формально высш[ую] советск[ую] инстанци[ю] (нами подчеркнута гениальная по своей точности дефиниция. – С.В.)» члены Политбюро стремятся сделать «только техническим органом, куда боятся сажать ответственных людей потому, что они съедят Политбюро, окажут ему конкуренцию»[483]. Такая политика была справедливо признана Осинским «…самой вредной на свете»[484]. Политбюро становилось попросту собакой на сене: если говорить несколько упрощенно, само оно не руководило социалистическим строительством, а Совнаркому как органу руководства экономической политикой не позволяло решать ключевые вопросы.

К. Б. Радек на Бауманской районной конференции РКП(б) гор. Москвы 7 января 1924 г. справедливо заметил: «Когда мы в [19] 19–19] 20 гг. имели Гражданскую войну, мы милитаризовали партию, когда в [19]21–19]22 гг. не было Гражданской войны, и нищета принуждала нас, хотя в более мягкой форме, дальше держать партию в руках партаппарата»[485]. В условиях «нищеты» ни о какой самостоятельности хозяйственных органов действительно не могло быть и речи. Вместе с тем, согласно официальной статистике за этот же период, добрая половина старых большевиков находилась на работе именно в советско-хозяйственном аппарате, а не в партийном: на работе «в хозорганах» трудилось 26 % большевиков, на административно-советской – 24 % (всего – 50 % «на хозяйственной и советской работе»), на профсоюзной работе – 10 %, на партийной работе – 9 %, на военной работе – 5 %, «у станков» – и вовсе 0,7 %[486].

После XI съезда РКП(б) «избранный» генеральным секретарем ЦК И. В. Сталин провел коренную реорганизацию дела учета и распределения партийных кадров. Большевистский ЦК (точнее, генсек) – специально занимался, по признанию В. В. Куйбышева, сформированием «мощного» Учетно-распределительного отдела Секретариата: «…подкрепил его новыми силами, дифференцировал его работу по отдельным отраслям с тем, чтобы партия имела возможность тщательнейшим образом проверять работников, ставить лучших, выдвигать более подходящих работников на все хозяйственные посты»[487]. И. В. Сталин возложил на Учетно-распределительный отдел ЦК подбор, расстановку и перетряску не только руководства местных партийных организаций, но и, по его собственному выражению, «всего промышленного комсостава, при помощи которого партия» держала в своих «руках» советско-хозяйственный аппарат и осуществляла руководство им[488]. 4 октября 1922 г. состоялось совещание секретарей партийных ячеек центральных учреждений, которое заслушало доклады о задачах учета, составлении характеристик и технике учета ответственных работников центральных учреждений. Совещание постановило: «1. Инструкцию ЦК об учете ответственных работников центральных учреждений принять к неуклонному исполнению. 2. Недостающие материалы, личные листки по требованию Учраспреда представлять своевременно. 3. Составление характеристик начать немедленно. Установить для всех ячеек срок представления характеристик не позднее 5 ноября с.г. 4. Для установления регулярной связи ячеек центральных учреждений с Учраспредом ЦК, помимо присылки сведений об изменении по форме 12а (очевидно, о перемещениях работников. – С.В.), установить обязательную явку секретарей ячеек ежемесячно не позднее 5-го числа в Учетный п[од] отдел со списками наличия ответ[ственных] работников на 1-е число каждого месяца»[489]. Это было грубым вторжением в ленинскую епархию.

21 октября секретарь и член ЦК В. М. Молотов и заведующий Учетно-распределительным отделом ЦК С. И. Сырцов направили председателю Малого СНК А. С. Киселеву для «все[х] руководител[ей] советских, профессиональных, кооперативных и военных учреждений» дополнение к Инструкции по учету ответственных работников центральных учреждений. Подчеркнув «особое значение предстоящего учета и необходимость присылки на утверждаемых работников возможно более полных, конкретных, всесторонне характеризующих их характеристик (так в тексте. – С.В.)», аппаратчики ЦК указали: «1. Составление характеристик на работников, предусмотренных 6-м п[унктом] Инструкции, необходимо поручить наиболее знакомому с работниками члену коллегии или президиума учреждения. 2. Материалы для характеристики членов коллегии и президиума учреждения даются непосредственно руководителям последнего, и на основании их Учраспред ЦК составляет характеристики». Кроме того, Молотов и Сырцов обращали внимание советско-хозяйственных руководителей на установленный порядок «…откомандирования в другие организации или учреждения работников, взятых на учет ЦК»[490].

Правительственный аппарат саботировал распоряжения, поэтому 10 ноября С. И. Сырцов направил в бюро коммунистической ячейки СНК РСФСР гневное послание: «Постановлением Учраспреда ЦК 5 ноября должны [были] быть представлены характеристики на ответ[ственных] работников, а также и [было предписано] явиться секретарям ячеек для сверки наличия ответработников по учреждениям. Постановление в обеих частях не выполнено. / Ставя на вид бюро ячейки невыполнение постановления, Учраспред ЦК предлагает: в 3-дневный срок явиться секретарям ячеек и представить: 1) письменное объяснение о причинах неявки; 2) характеристики; 3) сведения о наличии отв[етственных] работников на ноябрь [1922 г.]; 4) все недостающие л[итерные] листки»[491].

4 декабря 1922 г. Оргбюро ЦК РКП(б) поручило Учетно-распределительному отделу произвести «…учет ответственных беспартийных (! – С.В.) работников»[492]. Это была заявка на масштабные кадровые изменения.

4 января 1923 г. В. М. Молотов и С. И. Сырцов констатировали в послании Н. П. Горбунову как аппаратному руководителю Совнаркома: «Проводимый ЦК учет ответработников […] центральных учреждений через ячейки обнаружил ряд недочетов, главным образом, вытекающих из того, что ячейки часто не объединяют всех ответработников данного учреждения»[493]. По заявлению Молотова и Сырцова, «ЦК» (вернее – аппарат ЦК) счел необходимым организовать учет не через ячейки, как предполагалось первоначально, а непосредственно через административные управления центральных советских учреждений, т. е. использовать уже готовый бюрократический механизм в своих целях. Горбунову предписывалось: «1. Выделить парт[ийного] товарища, по возможности связанного с работой Учраспреда [ЦК] учреждения, на которого и возложить работу по собиранию материалов на ответработников и доставке их в ЦК (фамилию выделенного товарища сообщить в Учраспред[отдел] ЦК). 2. Выделенному для этой работы товарищу явиться в Учраспред ЦК за получением инструкции и всех необходимых материалов по учету ответработников»[494]. Правда, центральные государственные органы распоряжения партаппарата выполнять не торопились, за что получили нагоняи от Молотова и Сырцова «…Госплан, Госбанк, Наркомзем, Главмилиция, Наркомфин, СНК (если бы это не подчеркнули в отпуске документа, обязательно подчеркнули бы мы. – С.В.), НКВТ, Центросоюз, Промбанк»[495] (а также ВЦИК и Американская администрация помощи[496] – по всей видимости, персонально К. И. Ландер[497]). Подобное отношение «к заданиям» признавалось в документе «недопустимым»[498]. Кстати, помимо уполномоченного Учетно-распределительный отдел ЦК запросил 11 апреля представить к 13 апреля штаты соответствующих учреждений[499] – для составления организационного отчета Центрального комитета РКП(б) к XII съезду. 18 апреля 1923 г., в разгар работы съезда, в аппарат правительства некому Казаку направлялась «номенклатура должностей СНК, учитываемых Учраспредом ЦК, независимо от квалификации и масштаба товарищей, занимающих их», с предложением не позднее 25 апреля представить недостающие материалы по прилагаемому списку и набором ценных указаний по учету кадров[500]. Пробить ленинских сотрудников оказалось нелегко, но сталинские партаппаратчики, в условиях, когда вождю мировой революции не суждено было оправиться, сумели выломать руки своим оппонентам.

По мнению Центральной ревизионной комиссии, секретариатская инициатива была «очень полезной и необходимой», но одновременно таила в себе «некоторую опасность» в том плане, что «партийный аппарат постепенно сможет перейти на работу, которую должен выполнять […] советский аппарат»[501]. Правда, корень зла Центральная ревизионная комиссия усмотрела в ином: «Когда мы […] присмотрелись к работе всех шести помощников заведующего, каждому из которых поручено соответствующее дело, то увидели […] в каждом наркомате, который они обслуживают, […] большой пробел в смысле правильной постановки организационной работы», полное отсутствие «соответствующих аппаратов в целом ряде учреждений» и как следствие «подмену партийным аппаратом советского»[502]. Как видим, Центральную ревизионную комиссию озаботили вовсе не взаимоотношения партийного и советско-хозяйственного аппаратов, и, в частности, грубое вмешательство Сталина в дела Рыкова, Каменева, Цюрупы и пока еще живого, хотя и безнадежно больного Ленина, а всего лишь необходимость усиления работы ряда подразделений центрального аппарата управления СССР.

Взаимоотношения Политбюро ЦК РКП(б) и СНК СССР Л. Д. Троцкий с большим сарказмом охарактеризовал 23 марта 1923 г.: «Руководит ли Политбюро работой СНК? – Нет. Руководит ли Политбюро работой отдельных комиссариатов? – Нет. Программы работ отдельных комиссариатов, коренные изменения программы на […] длительный период, фактические достижения комиссариатов, их внутренняя организация, способы их действия, подбор в них работников – все это остается целиком вне обсуждения Политбюро, и в огромной части – вне его ведения. / Зато зачастую мелкие второстепенные конфликты между ведомствами сплошь и рядом поступают в Политбюро. Этому последнему приходится решать вопросы – выдать ли тому или другому ведомству в текущем месяце 17 триллионов или 23. Такого рода решение всегда похоже на лотерею, ибо самый вопрос, вырванный из своей связи с другими вопросами и поставленный на 10-минутное обсуждение, не допускает какого бы то ни было планового решения»[503].

На XII съезде РКП(б) в апреле 1923 г. И. В. Сталин с гордостью подытожил годовой опыт деятельности вверенного ему Секретариата ЦК: «За короткий срок удалось учесть наш промышленный комсостав, охватывающий около 1300 директоров, из них […] 29 % партийных […] руководят самыми крупными предприятиями, объединяющими более 300 тыс. рабочих, а 70 % беспартийных директоров руководят предприятиями, охватывающими не более 250 тыс. промышленных рабочих. Мелкими предприятиями руководят беспартийные (учет которых на ответственных должностях, как мы уже знаем, в аппарате ЦК предполагалось вести наряду с партийными. – С.В.), а крупными – партийные. [С]реди директоров-партийцев рабочих втрое больше, чем нерабочих […] – внизу по промышленному строительству, в основных ячейках, не в пример верхам, ВСНХ и его отделам, где коммунистов мало, уже началось овладение предприятий силами коммунистов и прежде всего рабочими. Интересно (и неубедительно. – С.В.), что по качеству своему, по пригодности среди коммунистов директоров оказалось годных больше, чем среди беспартийных […] – партия, распределяя коммунистов по предприятиям, руководствуется не только чисто партийными соображениями, не только тем, чтобы усилить влияние партии в предприятии, но и деловыми соображениями»[504]. Сталин был, видимо, искренне убежден, что «…от этого выигрывает не только партия […], но и строительство всего хозяйства, ибо годных директоров оказывается среди коммунистов гораздо больше, чем среди беспартийных»[505].

Правда, не в меру оптимистичное сталинское выступление серьезно подкорректировало сообщение Центральной ревизионной комиссии РКП(б) о том, что в ряде случаев Учетно-распределительный отдел ЦК, направляя своих работников в наркоматы, лишь вносил элемент дезорганизации в работу государственного аппарата: «Товарищи, решающие судьбу не только председателей и членов правления трестов, но даже директоров фабрик, фактически распоряжаются, ни разу не побывав в той отрасли промышленности, которой они практически руководят, будучи совершенно неориентированными в тех вопросах, которые определяют работу той или иной отрасли промышленности»[506]. Уточнение, что такое положение «легко можно устранить»[507], в корне ничего не меняло.

Естественно, грубое сталинское вмешательство, выразившееся в насаждении на ответственные хозяйственные посты дилетантов, не могло устроить большинство ленинских наркомов, которые привыкли видеть себя во главе пролетарской революции и с возмущением наблюдали, как значительную часть их более молодых, с точки зрения стажа в партии, товарищей партийный диктат довел до боязни апеллировать ко Всероссийскому съезду РКП(б) как верховному партийному органу[508]. В. И. Ленин еще доживал свои дни в Горках, когда старые большевики из Совнаркома во главе с Л. Б. Красиным вынесли дискуссию о первородстве СНК и Секретариата ЦК РКП(б) на Двенадцатый партийный форум.

Глава 2. «Верхи нашей партии до сих пор построены так, как это было два десятка лет назад…» Ленинские наркомы против диктата

В начале 1920-х гг. В. И. Ленин вполне допускал принятие ключевых решений в Политбюро ЦК РКП(б) и их простое проведение через СНК и СТО РСФСР «в советском порядке»[509]. Будучи в силе, вождь мировой революции определял в Советской России все, в частности, персонально координировал деятельность Политбюро и рабоче-крестьянского правительства[510], поэтому четкая схема взаимодействия Политбюро и высших правительственных органов отсутствовала. Руководство правительством со стороны ЦК и его органов не носило систематического характера.

10 февраля 1922 г. председатель СНК РСФСР выслушал жалобу Г. М. Кржижановского на бестактность высшего партийного руководства и заступился за одного из своих старейших соратников, направив на следующий день секретарю и члену ЦК В. М. Молотову для согласования по телефону товарищам по Политбюро ЦК РКП(б) следующее послание: «Кржижановский… мне горько плакался», что у Госплана РСФСР «большая работа» по расчету «единого хлебного налога» и «что-де оборвали ее», даже не соизволив выслушать председателя этого органа. Ленин просил предоставить Кржижановскому 3—4-дневный срок и до этого времени постановление о цифре налога «не печатать»[511]. Однако в материалах Политбюро составителям полного собрания сочинений Ленина никакой реакции на просьбу вождя выявить не удалось. Судя по перечню повесток дня заседаний Политбюро, проблему опросом по телефону так и не решили[512].

27 марта 1922 г., вполне в русле составленного В. И. Лениным Политического отчета ЦК, В. В. Осинский констатировал на пленарном заседании XI съезда РКП(б), что Совнарком – «безответственный пасынок» Политбюро «по отношению к самым даже отдельным конкретным (в смысле – второстепенным. – С.В.) вопросам. Если имеется директива Политбюро решить вопрос так, то […] комиссары смолкают. Если надо пересмотреть по существу […] наши наркомы спасуют, потому что имеются особые директивы»[513] из партийного центра.

На ленинских наркомов, прекрасно помнивших то время, когда политический курс определяли они сами, шло двойное давление – с одной стороны, по партийной (на заседаниях Политбюро), с другой стороны, по советской (на заседаниях СТО СССР) линиям. К примеру, нарком внутренней и внешней торговли СССР Л. Б. Красин, которого товарищи по партии еще на III съезде РСДРП 1905 г. (на данном форуме Красина избрали, между прочим, одним из двух вице-председателей бюро[514], причем он был единственным делегатом, у которого было сразу три голоса: два от ЦК, и один от Совета партии, при том, что председатель бюро Ленин имел один голос – от Одесского комитета РСДРП[515]) обвиняли в том, что он за вопросы «технические» превращал «из средства почти […] в цель»[516], сетовал 2 ноября 1925 г. на заседании Политбюро: «…все закупки и продажи НКВТ производил под давлением высших органов – […] СТО и Политбюро…»[517] К тому же Оргбюро и Секретариат ЦК РКП(б) в рамках, по Е. А. Преображенскому, «коммунизирования государственного аппарата»[518], зачастую направляли в советско-хозяйственный аппарат партийцев, не пригодных к сложным функциям государственного управления. Если диктат со стороны руководства Совета труда и обороны ленинские наркомы вынужденно терпели, то вмешательство некомпетентных в хозяйственных вопросах членов Политбюро и Оргбюро/Секретариата в организацию деятельности правительственного аппарата вызывало у них откровенное раздражение. Накапливалось это раздражение медленно, но верно. Первым не выдержал Л. Б. Красин, которого многие завистливые товарищи по партии всегда недолюбливали за принципиальность и профессионализм.

24 марта в преддверии XII съезда РКП(б) дискуссию в печати открыл статьей «Контроль или производство? (По поводу статьи тов. Ленина “Лучше меньше, да лучше”)»[519] нарком внешней торговли и член ЦК РКП(б) Л. Б. Красин. Не зря его оппонент в этот период Л. Б. Каменев заметил: в высшем партийном руководстве «нет человека, которого мы слушали бы с большим вниманием, чем т. Красина, когда он приезжает из-за границы; нет […] из деловых наших советских людей человека, к которому бы мы относились с большим уважением, чем к т. Красину; нет […] из деловых наших людей товарища, которого больше любил бы Ленин, и это засвидетельствуют все ближайшие помощники т. Ленина»[520].

Л. Б. Красин исходил из той обстановки, в которой приходилось действовать РКП(б) в условиях нэпа, т. е. в условиях «изменившихся коренным образом […] обстоятельств деятельности […] партии»[521]. Красин писал, что «пережитая эпоха оборонительной войны привила нам многие качества, от которых надо теперь отучаться»[522]. Относительно выдвинутого Лениным предложения о соединении партийных и государственных органов в области контроля Красин заявил: «Организация верхушки нашей партии, унаследованная нами от изжитого уже периода, не соответствует более тому громадному усложнению и количественному увеличению задач, разрешать которые приходится […] высшим органам партии»[523]. По сути Л. Б. Красин при всех возражениях против «гипертрофированной контрольной службы»[524] поддержал ленинские идеи о «реорганизации Рабкрина», раскритиковав в печати высшее большевистское руководство.