«Дней Александровых прекрасное начало…»: Внутренняя политика Александра I в 1801–1805 гг.

Политика покровительства иностранным колонистам и путешественникам нашла отражение в указах: 27 апреля о приеме французов в России на том же основании, как и других иностранцев, и о запрете помещикам записывать за собой иностранцев, которым предоставлялась свобода в выборе занятий. 16 мая была принята инструкция по внутреннему распорядку и управлению новороссийских иностранных колоний[39].

Довольно много распоряжений верховная власть отдала по вопросам торговли, откупов и промышленности. 10 апреля отменили положение 1800 г., по которому при вывозе за рубеж полотна определенная часть отдавалась «натурой» в пользу комиссариата (то есть для военного снабжения). Запрет на ввоз в Россию игральных карт последовал 26 апреля из-за действовавшего откупа в пользу воспитательного дома. Жителям «присоединенных от Польши губерний» 30 мая разрешалось вывозить за границу поташ через наиболее удобный для них пункт – Рожеямпольскую пограничную заставу. По-прежнему в пользу приказов общественного призрения было предписано 19 апреля взыскивать штрафы с откупщиков, подрядчиков и поставщиков вина и соли. Ввиду того, что откупщики «препятствовали» понижению цены на соль, что «отягощало» местное население, в мае не был продлен откуп «о продовольствии крымской солью» западных губерний. 3 июня Сенат опубликовал правила по производству торгов по откупам. 15 июня он же распорядился отдать повсеместно оброчные статьи на 12-летний откуп (если откупная сумма превышала 10 тысяч рублей, то договора представлялись в Сенат).

Предпринимателей и ремесленников 14 апреля освободили от обязанности присылать образцы своих изделий в Мануфактур-коллегию для клеймения. Открывателей «рудников» поощрял именной указ от 6 июня о выдаче награждения не только казенным мастеровым, но и всем, кто совершит подобное открытие. Сенатский указ от 23 июня предписывал не принимать к протесту и взысканию векселя, написанные не на гербовой, а на простой бумаге. Записавшихся в купечество или мещанство крестьян такой же указ от 30 июня велел высылать из сельских поселений (в соответствии с указами 1781–1782 гг.)[40].

Известно, что Александр I лишь дважды лично присутствовал на заседаниях Государственного совета по вопросам внутренней политики. Первый раз – 16 мая 1801 г., когда рассматривался проект указа о непродаже крепостных без земли (см. выше). Второй раз государь посетил заседание 27 мая: основной темой стало «устроение» Сибири. 9 июня вышел именной указ «Об обозрении Сибирского края». В нем ставилась задача «объять весь сибирский край», решить: соответствует времени разделение Сибири на три губернии (Пермскую, Тобольскую и Иркутскую) или нужно предложить иное территориальное деление? Далее – собрать все географические, статистические и прочие сведения о крае, описать положение, занятия и нравы местного населения. На этой основе составить записку, где должны содержаться «нужные предположения» по данной теме[41].

Вопросы культуры и образования также присутствовали в решениях Александра Павловича. «Чиновники» Московского университета именным указом от 7 апреля были освобождены от постойной повинности. Перемещенный павловским указом в Митаву университет 12 апреля вновь был возвращен на прежнее место – в Дерпт (здесь он находился «на средоточии» трех прибалтийских губерний: Рижской, Ревельской и Курляндской). В Митаве именным указом от 11 мая было предписано оставить гимназию и не переводить ее вместе с университетом в Дерпт. Президенту Академии наук барону Николаи именным указом от 15 мая поручалось составить регламент Академии и наладить чтение публичных лекций. Таким же образом 30 мая Вольному экономическому обществу было пожаловано место в Петербурге на Петровском острове. Одобренный императором сенатский указ от 14 июня разрешал помещать в печатных календарях гораздо больше сведений, чем это было в предыдущее царствование. Поскольку в некоторых губерниях на должностях директоров народных училищ состояли случайные люди, именной указ от 20 июня требовал назначать туда «сведующих в науках и известных своей нравственностью». Поддержкой начинания симбирского дворянства на ниве благотворительности выступил именной указ от 11 июня о разрешении открыть в Симбирске больницу[42].

В рассматриваемый период верховная власть сделала несколько распоряжений, касающихся почтового ведомства (20 июня – об отсылке «излишних» сумм в Государственный заемный банк; 17 апреля и 15 июня – о деньгах за корреспонденцию императорской фамилии; 22 мая – о почтовых конторах в прибалтийских губерниях); отметила (именной указ от 21 мая), что главным делом «опекунов и попечителей» малолетних и иных являются уплата долгов и составление соответствующих отчетов; предписала калужскому губернатору (23 апреля) не предавать суду «поврежденных в уме людей» по обвинению в убийстве[43], а также решала некоторые частные вопросы.

Внутриполитические шаги Александра I в марте – июне 1801 г. были связаны прежде всего со стремлением освободиться из-под опеки руководителей заговора 12 марта. Борьба по этому вопросу не предавалась особой огласке. Но такие решения, как отставка графа П. А. Палена, становились известны всем. Император стремился отменить непродуманные, нередко приносившие прямой вред решения отца. И часто приходилось возвращаться к установлениям Екатерины II. Еще не имея моральной поддержки друзей, государь пытался приступить к решению крестьянского вопроса и административным преобразованиям. В указах и манифестах этого времени видна линия на гуманизацию внутренней политики, проводилось снятие ряда запретов и ограничений в отношении повседневной жизни населения.

Глава третья

«Негласный комитет»

Собравшийся на свое первое заседание 24 июня 1801 г. в присутствии Александра I так называемый «Негласный комитет» не имел никакого официального статуса. Собственно говоря, это был кружок лиц, уже давно известных государю и близких ему по взглядам. Часто этих людей называли и называют «молодыми друзьями» Александра Павловича, прямо отмечая или намекая на их неопытность. Но все они, как мы уже писали, были старше двадцатитрехлетнего императора. Да и их возраст (Н. Н. Новосильцову – 40, графу В. П. Кочубею – 33, князю А. Чарторыйскому – 31, графу П. А. Строганову – 29 лет) по меркам того времени уже предполагал пору мужской зрелости. И неопытными людьми их назвать нельзя: на русской дипломатической службе уже успели побывать Кочубей и Чарторыйский, состоявший в екатерининские времена на военной службе Новосильцов имел чин подполковника, а Строганов в апреле 1801 г. был назначен обер-прокурором Сената. Все они были хорошо образованы и подолгу жили за границей. Понятно, почему большинство екатерининских вельмож отзывалось об александровских друзьях пренебрежительно. Последние отвечали им обвинениями в косности и непонимании современных задач.

Шестнадцатилетняя на тот момент княжна Р. С. Стурдза (в замужестве – графиня Эдлинг) считала, что это люди «без дарований и опытности». Ей вторил Ф. Ф. Вигель (которому в 1801 г. исполнилось пятнадцать лет): В. П. Кочубей умел искусно прятать свои недостатки, и вообще на нем природа отдыхала (Вигель имел в виду большие способности его дяди – канцлера А. А. Безбородко), А. Чарторыйский – «непримиримый враг России», П. А. Строганов – человек «ума самого посредственного», Н. Н. Новосильцов, хотя и «выше умом» названных, но считает, что «великий разврат не мешает быть великим человеком». Конечно, эти современники писали свои мемуары в зрелом возрасте и могли с кем-то сводить личные счеты или же о ком-то судить на основании мнений родственников и друзей. Но вот П. Г. Дивов обвинял Кочубея в честолюбии и мелочности и вкупе с Новосильцовым в полном незнании дел в своем отечестве. Княгиня Е. Р. Дашкова «с грустью» отмечала, что Александр I «окружил себя молодыми людьми», которые «небрежно» относились к людям пожилым и опытным.

Историк XIX в. М. И. Богданович давал такие характеристики нашим героям: Н. Н. Новосильцов – «человек со светлым умом, образованный и в некоторой степени ученый», хорошо знал Англию, но не знал Россию, он считался малоспособным к постоянным и усидчивым занятиям; князь А. Чарторыйский «получил всестороннее образование», но многие русские его не любили, «видя в нем заклятого врага России» и сторонника восстановления польской государственности; граф П. А. Строганов – человек «с прекрасной и благородной душой, начитанный и приятный в беседе», но его влияние на дела основывалось лишь на тесном союзе с вышеназванными лицами; граф В. П. Кочубей также «знал Англию лучше России» и т. д. А. Н. Пыпин, однако, пенял М. И. Богдановичу за подобные характеристики, полагая, что они бросают «тень» на ближайших соратников императора[44]. Мы обратились к оценкам членов «Негласного комитета» для того, чтобы читатель понял, что к этим лицам было много претензий и они отнюдь не являлись абсолютными авторитетами среди политически мыслящих людей того времени.

Один из членов «Негласного комитета» князь А. Чарторыйский в своих мемуарах, написанных, правда, значительно позже, так отзывается о своих товарищах и о самом комитете. Он выделяет его «ядро» – Чарторыйский, Новосильцов и Строганов (в обществе тогда даже называли их «триумвиратом»), группу единомышленников. Князь Адам даже вспоминает о «девизе» этой группы: стоять выше личных интересов и не принимать «ни отличий, ни наград». Это внушало Александру I особое уважение к друзьям. Но только Чарторыйский остался единственным носителем этого «девиза». Остальным же он «не всегда приходился по вкусу». Причину последовавшего затем охлаждения императора к членам комитета автор видит в том, что он стал «тяготиться» этими сотрудниками, желавшими выделяться отказами от наград, к которым все «так жадно стремились». Иначе говоря, по словам князя Адама, Александру Павловичу надоели «белые вороны».

Четвертым членом комитета стал граф В. П. Кочубей. Ему мемуарист дает подробную характеристику: европеец с прекрасными манерами, по характеру мягкий, добрый, искренний, имевший «навык в делах», однако тщеславен, обладал «точным», но неглубоким умом, ему недоставало широких и действительных знаний. Резюмируя оценку личных качеств друзей императора, Чарторыйский пишет: в комитете самым пылким был Строганов, самым рассудительным – Новосильцов, самым осторожным – Кочубей. Себе автор отвел роль самого бескорыстного. Пятым членом комитета князь Адам называет приехавшего в Петербург Ф. С. Лагарпа. Правда, он не присутствовал на заседаниях, но часто беседовал с государем и подавал ему различные записки. Чарторыйский, высказываясь от имени всех членов комитета, заметил, что Лагарп показался «ниже» той репутации и мнения, которые о нем составил Александр I. Он принадлежал к поколению, воспитанному на «иллюзиях» конца XVIII в., считавшему, что их доктрины разрешали все вопросы. Мемуарист полагал, что и мнение о Лагарпе государя «начало колебаться». Да и влияния на реальные дела в Петербурге швейцарец почти не имел. О самом Александре Павловиче того времени Чарторыйский говорит, что о прежних либеральных мечтаниях «нет и речи». Государь «поддавался влиянию» «старых» политических деятелей, однако никем из них не был доволен. Император не соглашался и на советы немедленно принять «энергичные меры».

Члены «Негласного комитета» в то время могли являться к столу императора без предварительного приглашения. Собрания происходили два-три раза в неделю (на самом деле реже). В беседах с императором затрагивались все сколько-нибудь значимые вопросы. Долгое время от этих бесед не было практической пользы, но все проведенные преобразования «зародились» на этих совещаниях. Поначалу друзья стали выражать неудовольствие по поводу отсутствия практических результатов, торопили государя и призывали к энергичным мерам (прежде всего по замене людей с устаревшими взглядами на более молодых и современных). Александр Павлович склонен был идти путем «частичных соглашений и осторожных попыток». Чарторыйский объясняет это не только особенностью характера императора, но и тем, что он еще не чувствовал себя прочно сидящим на троне[45].

Граф П. А. Строганов оставил нам подробную запись речей, произнесенных на заседаниях «Негласного комитета». Он занимался этим дома, вечером после каждого заседания, по памяти. Разумеется, это не протоколы комитета. Однако Строгановым проделана очень важная и добросовестная работа. Свое изложение вопросов, поднятых на первом заседании (24 июня), Строганов начал с утверждения, что четыре лица, «удостоенные доверием» государя, должны были участвовать «в систематической работе над реформой безобразного здания государственной администрации». То есть на первый план сразу же выдвигались преобразования в государственном управлении. Император согласился с предложением друзей, что сначала нужно «иметь перед глазами картину настоящего состояния империи во всех ее частях». За эту работу взялся Н. Н. Новосильцов. Поскольку она требовала времени, Александр I одобрил предложение рассматривать данный труд по частям. Только после завершения этой работы можно было приступить к реформе «различных частей администрации». Таким образом, были намечены три этапа в деятельности комитета в этом направлении: 1. Изучить действительное состояние государства; 2. Совершить административные реформы в различных частях управления; 3. «Увенчать преобразования составлением уложения» (то есть законодательства), которое бы придало реформам прочность. В порядке подхода к первому этапу наметили разделить труд Новосильцова на три вопроса: первые два – внешнеполитические (состояние армии и флота и отношения с другими государствами) и последний – внутриполитический. Этот последний вопрос, наиболее интересующий нас, Строганов подробно раскрывает. Члены комитета выделяли его статистический и административный аспекты. К «статистике» они отнесли торговлю, пути сообщения, земледелие и промышленность. К «администрации» – помимо вопросов управления, юстицию, финансы и законодательство.

Перейдя к частностям, на первом заседании коснулись проблемы военного флота. «Дурное его состояние» приписали неспособности главы Адмиралтейской коллегии адмирала графа Г. Г. Кушелева. По мнению Александра I, он «не имел… никаких достоинств, кроме того, что был лично угоден императору Павлу». Государь желал найти ему подходящего преемника. Тут же он был найден: им стал адмирал Н. С. Мордвинов (правда, решили еще навести о нем справки у опытных моряков). Забегая вперед, скажем, что в августе 1801 г. Кушелев получил отставку, а вместо него был назначен Мордвинов (25 сентября введен в Государственный совет).

Далее Строганов заметил, что император «выразил нетерпение перейти прямо к административному отделу и начал говорить о Сенате». По-видимому, это была для Александра Павловича больная тема. Как мы помним, 5 июня он уже распорядился, чтобы Сенат сам составил доклад о своих правах и обязанностях. Общим решением «положили» поручить графу П. В. Завадовскому подготовить соответствующую записку, на основании которой собирались «приискать вернейшие средства к приведению в надлежащий порядок этого учреждения». Государь не был доволен личным составом сенаторов, доставшимся ему в основном от предыдущего царствования. Он желал, чтобы ими становились «действительно способные» выполнять эти обязанности люди. Более того, Александр Павлович высказал мнение, чтобы каждый губернатор представил бы от себя двух кандидатов в сенаторы. Новосильцов, не отвергая этой мысли, засомневался в том, что губернаторы предложат действительно способных людей, чем «поразил» государя. В конце заседания пришли к выводу, что прежде нужно ознакомиться с «болезнью», а уже потом прописывать соответствующее «лекарство»[46].

На заседаниях 1 и 10 июля основное внимание было обращено на вопросы внешней политики. Однако присутствовавшие коснулись и политики внутренней. 1 июля Н. Н. Новосильцов «утверждал», что «в войсках упал дух и исчезло чинопочитание» (то, что именно он заговорил об армейских делах, понятно, поскольку он являлся единственным служившим по военной части). Александр I согласился со вторым замечанием, отвергнув первое (государь сослался на примеры мужества войск во время суворовской кампании в Италии). Поскольку 24 июня была образована Военная комиссия (см. выше), то «распространяться» по этому вопросу не стали. В конце Новосильцов представил свой доклад «О способе работ Его Величества с министрами» (хотя в то время официально были только два министра: по делам уделов и коммерции, но министрами могли называть и других глав ведомств). Автор доклада указывал на очевидные для членов комитета недостатки, в частности на «подсовывание» министрами в спешке указов государю на подпись. При этом часто по судебным делам случались ошибки. Члены комитета посоветовали императору непосредственно не вмешиваться в решение подобных дел. Александр Павлович, соглашаясь в принципе с мнением друзей, «затруднялся» следовать этому на практике, так как он должен был реагировать на подаваемые ему апелляции на решения Сената. 12 июля члены комитета резко критиковали министра коммерции князя Г. П. Гагарина. Они обвинили его в «недобросовестности» и «неосновательности» его выводов, содержащихся в представленном отчете о таможенных доходах. Опять (как и в случае с адмиралом Кушелевым) критика в «Негласном комитете» стоила князю Гагарину карьеры: он получил отставку и в конце 1801 г. выбыл из Государственного совета[47].

15 июля все время было посвящено обсуждению подготовленного по поручению императора графом Александром Романовичем Воронцовым проекта высочайшего манифеста, который предполагалось обнародовать по случаю предстоящей коронации. Знаменательно, что Александр I поручил двум выходцам из одной «партии» – графам П. В. Завадовскому и А. Р. Воронцову – составить важные документы о правах и привилегиях Сената (см. выше) и Манифест по случаю коронации. Хотя, по свидетельству Н. К. Шильдера, государь Завадовского «признавал ничтожеством», а к Воронцову «питал непреодолимое отвращение». Александр Павлович вообще не любил, когда при нем вспоминали о царствовании Екатерины II. Но ведь эти вельможи и состоялись как государственные деятели в то время. Современники отмечали, что из екатерининских вельмож ближе всех к членам «Негласного комитета» стоял А. Р. Воронцов и пользовался их уважением (неслучайно он вскоре получил пост канцлера). Современная исследовательница Н. В. Минаева опубликовала текст этого документа (называвшегося «Всемилостивейшей жалованной грамотой»). Его автором являлся граф А. Р. Воронцов (А. Н. Радищев – соавтор по отдельным вопросам). Н. В. Минаева считает, что «Всемилостивейшая жалованная грамота» – проект первой русской конституции. Однако все ее положения исходят от монарха. Вот их суть. Государь подтверждал, что для него главное: «благоденствие» подданных, сохранение благополучия, спокойствия и целости Российского государства и народа. Важна фраза: «Не народы сделаны для государей, а сами государи промыслом Божьим установлены для пользы и благополучия народов». Особая комиссия по законодательству (графа П. В. Завадовского) должна была его «поправить», чтобы обеспечивалась безопасность личности и собственности «каждого». Особо подтверждались все права и преимущества дворянства и городских обывателей (упомянуты указы и грамоты Петра III и Екатерины II). Провозглашалась свобода мысли, «веры или исповедания», слова, «письма и деяния», если нет противоречия с законом. Неоднократно было заявлено право российского подданного на личную безопасность и собственность. Несколько статей посвящены вопросам судопроизводства: если обвинение не доказано, то обвиняемый не считается преступником, он имеет право пользоваться в суде своим «защитником» и «отвергнуть судей»; заключать под стражу кого-либо может только имеющий на то законную власть; если в течение трех дней задержанный не предстанет перед судом и ему не будет предъявлено обвинение, то его обязаны освободить. По всем делам интересы казны не должны были быть выше интересов частного лица и т. д.

Итак, 15 июля в «Негласном комитете» началось обсуждение этого проекта графа А. Р. Воронцова. Обратив внимание на то, что ряд положений повторяют статьи екатерининской Жалованной грамоты 1785 г., собравшиеся начали рассуждать о лишении неграмотных дворян и крепостников-деспотов права присутствовать на дворянских собраниях (Н. Н. Новосильцов), о разграничении в правах служилого и живущего «в праздности» дворянства (Александр I). Государь при этом заметил, что восстановил Жалованную грамоту дворянству «против собственной воли», а исключительные права дворянства были «всегда ему противны». Друзья сказали, что со временем ничего не мешает распространить эти права на прочие сословия. Последней репликой император остался доволен. Выяснилось «неблаговоление» Александра Павловича к проекту и самому А. Р. Воронцову. Последнего взял под защиту князь А. Чарторыйский: хоть Воронцов и стар, но «идеи его молоды» и т. д. Однако Александр I не согласился с мнением своих соратников по комитету о графе Воронцове.

К заседанию 23 июля Н. Н. Новосильцов подготовил свои замечания на проект А. Р. Воронцова. После их «прочтения» «прения» сосредоточились на двух вопросах: о разрешении крестьянам приобретать общинные земли и об уничтожении шлагбаумов (именной указ был принят еще 26 июня – см. выше) и «паспортных формальностей». Касательно первого вопроса друзья императора трактовали разрешение крестьянам покупать землю «как первый шаг» в деле узаконивания крестьянской собственности. По второму вопросу «возник довольно жаркий спор», в ходе которого члены комитета, заметив «утомление государя», перешли к обсуждению вопросов судопроизводства по проекту Воронцова. Хорошо знавшие английскую жизнь, они сразу же определили, что граф заимствовал положения Habeas corpus act. Н. Н. Новосильцов отметил, что лучше не давать такого права, если власть может быть вынуждена его нарушать. Александр I сразу же признался, что сделал по этому поводу замечание Воронцову.

По сути дела, на этом обсуждение проекта графа А. Р. Воронцова в «Негласном комитете» завершилось. В конце заседания граф В. П. Кочубей сделал неудачную попытку убедить восстановить должность генерал-губернатора (император этому воспротивился). «Прервав разговор», Александр I показал друзьям проект князя П. А. Зубова по крестьянскому вопросу. Он охарактеризован как «заключавший в себе отвлеченные идеи, без применения к действительному положению страны». Члены комитета «предпочли» письменно изложить свои мнения о проекте Зубова[48].

Как видим, Александр Павлович (да и его друзья) не готов был принять проект воронцовской «Жалованной грамоты», которую можно рассматривать как конституционный акт. В ней подробно говорилось о правах личности, различных свободах, что соответствовало положениям буржуазных конституций. Причем все права и свободы у А. Р. Воронцова признавались за всеми подданными, следовательно – и за крепостными! Да, граф оказался гораздо большим либералом, чем государь и его друзья. Заметим также, что 15 сентября 1801 г. был обнародован Манифест по случаю коронации Александра I, составленный в традиционной форме дарования «милостей» народу (о нем ниже).

29 июля граф В. П. Кочубей рассказал о своей неудачной попытке склонить адмирала Кушелева к добровольному выходу в отставку. Государь не желал, чтобы его обвиняли «в произволе» и поручил Кочубею снова поговорить с адмиралом от своего имени. Затем зашла речь о предстоявшей коронации. Император пожелал пробыть в Москве не более шести недель (вспомним, что коронационные мероприятия могли затягиваться и на полгода). Говоря о милостях, Александр Павлович зарекся давать кому-либо крестьян и пожелал, чтобы представления о наградах были сделаны заблаговременно. В конце вспомнили о проекте князя П. А. Зубова, предлагавшего не разрешать продажу крепостных без земли (мы помним, что это же решение безуспешно пытался провести через Государственный совет Александр I) и советовавшего запретить владение дворовыми людьми, которых казна должна выкупить у помещиков. Сами же бывшие дворовые должны быть записаны в цеховые, мещане или купечество. Н. Н. Новосильцов сказал, что предложенный князем выкуп дворовых людей у помещиков потребует «огромных сумм». Александр I приказал их подсчитать, а сам проект Зубова рассмотреть по статьям в комитете. Далее в записях сказано, что до конца 1801 г. члены комитета занимались в основном двумя вопросами: крестьянским и «преобразованием Сената»[49].

В августе 1801 г. «Негласный комитет» приступил к рассмотрению записок, касавшихся сенатской проблемы. Тогда же в Петербург приехал Ф. С. Лагарп. Хотя он, как уже отмечалось, не участвовал в заседаниях комитета, но, часто общаясь с Александром I, мог косвенно влиять на ход дискуссий. Прежде чем остановиться на обсуждении темы Сената, обратимся к творчеству Павла I. В «собственноручной записке» он называет Сенат «единственно судебным местом», точнее – высшей судебной инстанцией, куда бы направлялись дела, не входившие в компетенцию «нижних судебных мест». По тем делам, которые «выходили из власти» Сената, докладывалось государю.

Поскольку, как мы помним, проект реформы Сената было поручено подготовить графу П. В. Завадовскому, обратимся к этому документу. Завадовский определил Сенат как «верховное место всякого исполнения законов и высшее судилище по гражданским и уголовным делам». Следовательно, автор видел в Сенате высшую исполнительную и судебную власть. В соответствии с его документом, Сенат имеет право и обязан «делать представления» императору. В случае разногласий сенаторов доклад «вносится» государю. Права Сената: непосредственно управляет всеми присутственными местами империи, назначает «образ исполнения законов», дает указы по делам, производящимся в подчиненных ему местах, «наполняет» все места чиновниками (кроме избираемых от дворянства). Привилегии Сената: все жалобы государю на подчиненные ему места рассматриваются в Сенате, все его определения «почитаются правосудными и беспристрастными», «не преемлются» жалобы на общее собрание Сената, в своих мнениях Сенат свободен. Наконец, все департаменты Сената равны. 19–20 июля 1801 г. в Сенате высказывались замечания на доклад Завадовского, и 26 июля он был принят в окончательной редакции.

Одновременно появились записки Г. Р. Державина и графа А. Р. Воронцова. Державин в своих воспоминаниях отмечал, что через князя П. А. Зубова император поручил ему написать «организацию или устройство» Сената. Оно было написано «в духе Екатерины», сообразно ее учреждению об управлении губерний, когда выделялись четыре власти: законодательная, судебная, исполнительная и «оберегательная», но соединялись они «в единственной воле монарха». То есть Сенат – есть орудие государя, и в нем сосредоточены все эти четыре власти. Графов Воронцова и Завадовского Державин, как известно, обвинял в желании «ослабить самодержавную власть и присвоить больше могущества Сенату». Он приводил в пример их предложения, чтобы Сенат «располагал доходами» и «совершал смертную казнь без конфирмации государя». Однако граф А. Р. Воронцов в своей записке также настаивал, чтобы Сенату принадлежала вся власть. С. Б. Окунь считает, что в трактовке Воронцова Сенат приобретал «некоторое подобие конституционного учреждения». Во всяком случае, он должен был служить «гарантией от личного произвола царя», а все повеления государя – проходить через Сенат. В таком виде этот орган выглядел бы соправителем Александра I. При этом Г. Р. Державин и сенатор адмирал Н. С. Мордвинов предлагали выборность если не всех, то части сенаторов.

5 августа «Негласный комитет» начал рассматривать вопросы, связанные с положением Сената. Н. Н. Новосильцов выступил с характеристикой сенатского доклада (на основании записки Завадовского) и мнений сенаторов. Он ухватился за главное и отметил, что «не следует» считать Сенат законодательным учреждением (он сослался на функции Сената при Петре I и отметил, что придание этому органу законодательных функций «свяжет руки» монарху). Конечно, законодательный орган, по европейской традиции, – это парламент или хотя бы одна из его палат. Разумеется, делать парламент из Сената ни Петр I, ни его преемники не собирались. В итоге Новосильцов пришел к выводу, что следует «ограничить Сенат судебной властью», то есть принять мнение Павла I (см. выше). Однако он посоветовал Александру Павловичу утвердить сенатский доклад, «пополнив его сообразно с мнениями графа Воронцова и Державина». Государь на это спросил: не лучше ли отложить решение этого дела пока Державин не представит свое «объяснение». Граф П. А. Строганов далее пишет, что «мы думали иначе». Державин, на взгляд членов комитета, «предлагал весьма ошибочное разделение властей», которые он думал соединить в Сенате. Н. Н. Новосильцов даже поведал «об истинных началах разделения властей», то есть прочитал лекцию об этой буржуазной теории. Чтобы выйти из затруднительного положения, друзья предложили императору поручить Д. П. Трощинскому написать указ «на основании доклада». Александр Павлович вроде бы одобрил эту идею, «но не высказался решительно» (распоряжение Трощинскому последовало 13 августа). Он предложил друзьям заслушать записку Воронцова и стал сам ее зачитывать. Текстом Александр I «остался недоволен». Главным «недостатком» он признал «облечение всею властью Сенат» и сказал, что последнему «надлежит предоставить судебную власть и ничего более». Как видим, и Александр Павлович разделял взгляды отца по этому вопросу. Далее комитет занялся рассмотрением частных дел, которые вряд ли соответствовали задачам этого органа. В заключение друзья стали просить императора поскорее отправить в отставку Кушелева, на что он обещал действовать через своего флигель-адъютанта[50].

На заседании «Негласного комитета» 13 августа рассматривались внешнеполитические дела. 26 августа зачитывался список наград по случаю коронации. Причем членам комитета опять пришлось уговаривать Александра I отметить заслуги графа А. Р. Воронцова производством его в действительные тайные советники 1 класса. «Неудовольствие» же императора на графа Н. П. Панина никто из друзей не оспаривал (Панин, как уже было сказано, вскоре, в сентябре, был отправлен в отставку)[51].

В сентябре 1801 г., когда государь, его друзья и двор были на коронации в Москве, граф П. А. Строганов зафиксировал только одно собрание «Негласного комитета» на его квартире (11 сентября). Правда, присутствовали кроме государя лишь Строганов и Н. Н. Новосильцов. Александр Павлович выразил признательность графу Н. И. Салтыкову «и прочим лицам, участвовавшим в его воспитании». По поводу пожалования графу А. Р. Воронцову чина 1 класса государь все еще раздумывал и сказал, что поговорит об этом с Д. П. Трощинским. Когда Александр I спросил друзей о награде графу В. П. Кочубею, они посоветовали подарить ему дом стоимостью в 60 тысяч рублей. Однако Александру Павловичу «это показалось слишком много». Далее присутствовавшие перешли к сенатскому вопросу. Речь зашла о записках Г. Р. Державина и князя П. А. Зубова. Князь высказывал мысли, близкие державинским. Основное отличие – Зубов предлагал обратить Сенат в «законодательное собрание» (то есть фактически в парламентское учреждение). Строганов пишет, что «император высказался в пользу идей последнего». Заметим, что 5 августа Александр Павлович вроде бы разделял мнение Павла I и своих друзей, что Сенат должен стать лишь высшей судебной инстанцией. Видимо, император колебался. Новосильцов и Строганов сослались на Ф. С. Лагарпа, чье мнение «по сему предмету согласовалось с их собственным». На это император сказал, что Лагарп «не хочет, чтобы я отказался от власти». Вот, как Н. К. Шильдер представляет взгляды Лагарпа образца августа – сентября 1801 г.: он стал остерегать Александра I «от призрачной свободы народных собраний» и против «либеральных увлечений»; он убеждал своего бывшего ученика дорожить своей властью и выступал против расширения прав Сената. Друзья вновь начали уговаривать Александра Павловича не давать Сенату законодательной власти. Строганов пишет, что император согласился с этим, «но стоял твердо за вручение Сенату исполнительной власти». В ответ оба друга стали предостерегать государя, чтобы он не связывал себя и не отдавал «ответственность» в руки многих лиц (лучше было бы отдать часть «ответственности» кому-то одному) и т. д. Особенно нажимать на своего августейшего визави Строганов и Новосильцов не стали, чтобы он «не заупрямился», и решили прекратить возражения. В конце концов, Александр I поручил обоим составить соответствующий проект[52].

Пропустив октябрь, «Негласный комитет» собрался 4 ноября (это и последующие два заседания посвящались крестьянскому вопросу). Граф П. А. Строганов отметил, что к этому моменту многие лица, в особенности Ф. С. Лагарп и Н. С. Мордвинов, говорили императору о необходимости сделать что-либо в пользу крестьян, доведенных «до самого плачевного положения, не имея никакого гражданского существования». Говорилось, что сделать это можно было «постепенно, незаметно». Первым шагом, по мнению Мордвинова, могло быть разрешение покупать земли купцам, мещанам и крестьянам, за исключением крепостных. Известно, что Лагарп выступал за «медленные и осторожные мероприятия» по освобождению крестьян. Для Мордвинова (которого историк А. А. Корнилов называл «убежденным конституционалистом со взглядами английского тори», то есть консерватора) предложенная им мера являлась частью плана по появлению слоя новых землевладельцев, использующих наемный труд, что сделало бы менее производительный крепостной труд неконкурентоспособным. Тогда бы дворянство само отказалось от использования крепостных, и крепостное право ушло в прошлое.

Вернемся к заседанию 4 ноября. Государь выразил согласие с предложением Мордвинова. Однако при этом он сделал неожиданное предложение: разрешить недворянам покупать не только земли, но и крестьян. Он полагал, что отношения новых землевладельцев и купленных ими крестьян должны быть «более умеренными», а крестьяне «не были бы рабами», в отличие от крепостных. И это стало бы первым шагом к «благоденствию» крестьянства. Строганов заметил, что император «шел далее Мордвинова». На это друзья откликнулись замечаниями: разрешить «мещанам» покупать и земли, и крестьян – «слишком много», кроме того, мера эта на практике не осуществима, поскольку помещики не захотят продавать своих крестьян новым землевладельцам по пониженной цене (а что она будет такой, друзья не сомневались, поскольку новые землевладельцы будут иметь «меньше власти» над крестьянами). Далее: лица податных сословий, купив земли, повысят их цену, чтобы извлечь выгоду из своих приобретений. Возражения членов комитета Александр Павлович встретил «с сочувствием». Затем обратились к необходимости отмены продажи крепостных без земли, и государь снова стал зачитывать проект князя П. А. Зубова (о нем мы писали выше). Опять было сказано, что выкуп казной дворовых потребовал бы огромных расходов, а их запись в цеховые «показалась неудобной и несообразной с духом народа». В конце концов, государь принял идеи запрета личной продажи крепостных и дозволения недворянам (кроме крепостных) покупать недвижимость, а графу В. П. Кочубею приказал подготовить проект указа «на основании идей» Зубова[53].

На заседании 11 ноября не удалось заслушать проект указа, порученный графу В. П. Кочубею (причем он отсутствовал). Когда члены комитета собрались, государь приказал Н. Н. Новосильцову привести свои замечания по проекту. Тот рекомендовал начать текст указа с сентенции о «развитии народного богатства». Новосильцов допускал выкуп дворовых, а для облегчения казны предложил его шестимесячную рассрочку и оплату рекрутскими квитанциями либо наличными деньгами. Однако Новосильцова больше всего беспокоил вопрос о выпущенных на волю дворовых: они могут начать «бродяжничать». Можно было бы их переселить на другие места. На это члены комитета заметили, что переселения требуют больших денег и «у нас они совершаются весьма дурно». Причина – «в плохих чиновниках», действия которых могут повлечь гибель переселяемых. В конце император пожелал услышать мнение друзей о том, обнародовать ли обе меры (выкуп дворовых и разрешение лицам податных сословий покупать земли) вместе или ограничиться вначале последней. Присутствовавшие посоветовали объявить об обеих. Поскольку каждая из них могла «возбудить неудовольствие», то лучше «покончить дело вдруг». Александр Павлович, однако, решил, чтобы Новосильцов посоветовался об этом с Ф. С. Лагарпом и Н. С. Мордвиновым[54].

Н. Н. Новосильцов 18 ноября представил на очередном заседании комитета свой доклад, в котором он поведал о консультациях с Н. С. Мордвиновым и Ф. С. Лагарпом. Они рекомендовали не объединять обе вышеуказанные меры, а выкуп дворовых вообще отложить, чтобы не вызвать «возбуждения слишком больших надежд» у крестьян и беспокойства дворян. С этим последним соглашался и Новосильцов, отмечавший, что уже ходят разные слухи и общественное мнение считает государя «слишком склонным к освобождению». Император согласился, что надо отсрочить выкуп. Но вот другие члены комитета «были иного мнения». Все они высказались. Граф В. П. Кочубей посчитал несправедливым и неблагоразумным давать льготы иным сословиям, обойдя крепостных, что еще и опасно; дворяне будут недовольны любыми мерами по ограничению их прав над крепостными, поэтому меры надо проводить «одним разом». Князь А. Чарторыйский согласился с Кочубеем и нашел, что крепостничество «столь ужасно», что ничто не должно удерживать от его «нарушения». Кочубей тут же присовокупил, что в Малороссии, Польше и Прибалтике никогда не было отдельной продажи крепостных без земли, и следует этот порядок распространить на всю Россию.

Очередь дошла до графа П. А. Строганова. Свою речь автор записок привел полностью. Он начал с вопроса о возможном недовольстве дворянства предлагаемыми мерами. Его основная масса «невежественна», не видит ничего выше власти императора и не способна даже к малейшему сопротивлению. Образованная часть дворянства немногочисленна и не склонна к противодействию. «Усвоившие настоящее понятие справедливости» будут сочувствовать предложенным мерам, другие же только «поболтают». Кроме того, крупным помещикам, по мнению Строганова, нечего бояться мер по ограничению их прав по отношению к крепостным. Среди девяти миллионов крепостных имеются разные настроения, но они везде чувствуют тяжесть «рабства». Далее Строганов рассуждал о «цезаризме» народа, который готов приписывать всякие «стеснительные меры» не государю, а его министрам. В заключение граф в противоположность Нивосильцову доказывал, что опасность заключается не в освобождении крестьян, а «в удержании крепостного состояния».

Вторым вопросом, поднятым на этом заседании, была роль Государственного совета. Многие, в особенности граф С. Р. Воронцов, считали, что все важнейшие государственные дела должны обсуждаться в Совете, который состоял бы из всех «министров», как в Англии (так подошли к вопросу о министерской реформе). Члены комитета отметили отличие английского кабинета министров (партийного) от российских реалий, когда «министры» могут быть не согласны между собой. Государю же друзья порекомендовали, чтобы генерал-прокурор А. А. Беклешов и Д. П. Трощинский, по его указанию, одни дела вносили в Совет, а другие, требующие особой тайны, – в особый комитет. Александр Павлович не возражал, но и не пришел к определенному решению. Закончилась встреча разговором по частностям[55].

21 ноября «Негласный комитет» возобновил обсуждение вопроса о Государственном совете. Вначале решали, какие дела в него вносить. Затем граф В. П. Кочубей зачитал записку Ф. С. Лагарпа «о порядке прений в Совете». Н. Н. Новосильцов рассказал Лагарпу о неупорядоченности прений в этом органе, когда одновременно могут выступать разные лица. Швейцарец предлагал назначить вице-президента Совета, который бы следил за порядком, предлагал на обсуждение вопросы, подытоживал высказанные предложения и следил за составлением протоколов. В развитие министерского проекта Лагарп заключал, что «министры» должны войти в Совет, но только с совещательным голосом. Александр Павлович согласился с опасениями своего бывшего наставника, что в Совете между «министрами» будет корпоративная договоренность и они станут поддерживать друг друга. Члены комитета же считали, что такой опасности нет и сейчас только одно «несогласие». Граф П. А. Строганов высказался за то, чтобы в России появилось «согласное министерство», члены которого стремились бы к одной и той же цели, указанной государем. Александр I после этого решил, чтобы «министры» заседали в Совете на равных с прочими членами, и поручил Кочубею составить «план» состава Совета и его занятий. В конце император сообщил, что собирается создать особый комитет по «приведению в лучшее положение Крыма». Из членов «Негласного комитета» он пожелал ввести в него Кочубея[56].

Проекты указов по крестьянскому вопросу и Государственному совету рассматривались 25 ноября. В ответ на предложение членов комитета вынести для обсуждения на Совет указ о разрешении покупать землю лицам податных сословий император отметил, что дело это уже решено и вряд ли стоит по этому вопросу обращаться в этот орган. Соответствующий указ Александр Павлович намеревался обнародовать в день своего рождения (12 декабря, что и было сделано – подробнее об этом в следующей главе). Он также пожелал в тот же день восстановить ордена Св. Владимира и Св. Георгия. Когда друзья посчитали, что государь вполне заслужил то, чтобы возложить на себя орден Св. Владимира, Александр I отметил, что примет такую награду через двадцать лет, если увидит, что Россия достигнет желанной им степени благосостояния. Тогда же граф В. П. Кочубей начал критиковать реорганизацию в прежнее царствование удельных имений, с чем император согласился[57].

В сентябре 1801 г. граф А. Р. Воронцов получил пост канцлера, то есть стал главой Коллегии иностранных дел. Ноябрем того же года датируется его записка на имя Александра I. В этом документе Воронцов высказался по самому широкому спектру государственных дел. Начал он с обычных восторгов по поводу вступления на престол Александра Павловича. Далее канцлер заявил, что, хотя со времен Петра I велась работа по благоустройству России, она еще отнюдь не завершена. Автор позитивно отнесся к петровским преобразованиям в области государственного управления, а также по военной части. Царствование Анны Ивановны он критиковал за засилие немцев, а елизаветинский период назвал «счастливым». Время Екатерины II характеризовал «большим блеском», который придали успешные войны и территориальные приобретения. Однако негативной стороной царствования Воронцов считал почти ежегодные рекрутские наборы и «изнурявшие» страну налоги. Критиковал граф и усиливавшуюся с елизаветинских времен «роскошь». Правление Павла I привело к «совершенному хаосу». От экскурса в историю канцлер переходит к рецептам, как вести дела теперь: если не преобразовать Государственный совет, то он превратится в «ничтожный» орган, каким являлся Совет при Павле I; ныне Совет малоэффективен, и нужно, чтобы в нем заслушивались дела, которые «приватно» докладываются государю, да и сам бы он присутствовал на заседаниях Совета. Воронцов весьма критически оценивал большинство лиц, введенных в последние годы в Сенат. Из-за них этот орган «обратился… в большую ничтожность». Канцлер также рекомендовал рассмотреть и упорядочить государственные доходы и расходы, привести в порядок и «ясность» налоги и подати, «соизмерить» состояние и число монеты и бумажных денег. В части военной автор обратил внимание на «разоренное» состояние флота. Причем это «явилось» в нынешнее лето причиной, почему флот стоял в гаванях, когда «англичане в наших водах разъезжали». Правда, Воронцов признавал, что «по многим причинам» Россия не может быть в числе первенствующих морских держав. Основное могущество страны – в ее сухопутной армии. Автор высказался за «рассмотрение» состояния промышленности и торговли, за пересмотр таможенных тарифов в пользу расширения отпуска товаров и за «свободный ход» внутренней торговли. Задачи внешней политики канцлер сформулировал так: новые приобретения не нужны, новые войны не желательны. Можно заключить, что в своей записке императору канцлер граф А. Р. Воронцов высказывался за преобразование Государственного совета и Сената в духе их большей дееспособности и важности для проведения политического курса, а также за развитие экономики в условиях большей свободы. Однако, по его мнению, порох следует держать сухим (это видно из критики состояния военно-морского флота)[58].

На заседании «Негласного комитета» 2 декабря зачитывался проект указа о разрешении представителям податных сословий приобретать земли, составленный Н. Н. Новосильцовым. Как мы помним, автором самой идеи являлся Н. С. Мордвинов. Членами комитета и императором были предложены редакционные поправки, а затем проект все-таки решили внести в Государственный совет, которому в нем не разрешалось ничего менять. Государственный совет заслушал проект. Д. П. Трощинским были оглашены замечания государя: не скупят ли земли богатые купцы, которые не будут их обрабатывать, но займутся перепродажей, и в связи с этим не следует ли установить специальные подати в случае приобретения земель «сим родом людей»? Члены Совета отметили, что сумма податей будет присоединена к цене за землю при сделках с простыми обывателями и, следовательно, обратится на последних. Устанавливать подобную подать «справедливо» только после того, как земля станет приносить прибыть. Этим Совет и ограничился (указ вышел 12 декабря – см. выше). Завершилось заседание 2 декабря обсуждением дипломатических вопросов[59].

Собрание 9 декабря началось с вопроса графа В. П. Кочубея к императору: кого тот предполагает назначить министром коммерции вместо отставленного князя Гагарина? Среди вероятных кандидатур назывался и граф Н. П. Румянцев (введенный в Государственный совет еще 9 сентября), который и занял этот пост. Затем все внимание переключилось на графа П. А. Строганова, который стал зачитывать свою записку о реформе Сената. Начав с истории вопроса, Строганов повторил сентенцию о том, что государю «больно видеть Сенат в унизительном состоянии» и он желает придать этому органу то же значение, каким Сенат пользовался при Петре I. Далее выступавший вспомнил ход обсуждения этого вопроса в «Негласном комитете» и Сенате. Особенно Строганов подчеркнул, что друзья императора не советовали ему лишать «правительство» свободы в дальнейших распоряжениях (намекая на скорую министерскую реформу?) и поддержать Сенат как высший судебный орган. В плане сохранения административных прав предусматривался надзор над коллегиями и губернскими властями. Далее происходил обмен мнениями по второстепенным вопросам. Первым из членов «Негласного комитета» в Государственный совет был введен 18 декабря граф В. П. Кочубей[60]. 23 декабря Александр Павлович сказал друзьям, что еще не успел подготовиться по вопросу о Сенате и предложил заняться иным, а именно: заслушать вначале записку Ф. С. Лагарпа о народном образовании. Предлагалась система управления: особый комитет во главе с министром, с соответствующими подразделениями в губерниях и с инспекторами из дворян на местах. Лагарп рекомендовал открыть школы в сельских поселениях, понимая, что в России это будет трудно сделать. Члены комитета заметили, что наше народное образование «представляет необычайную смесь и пестроту». Граф П. А. Строганов стал рассуждать о разнице между общим и специальным образованием и о различном их уровне. Ссылки при этом на Францию вызвали замечание императора, что не все иностранное удобно вводить в России. В другом своем письме государю Лагарп выступил против сохранения поста канцлера, считая, что при этом приобретаются огромная власть и влияние. Конкретно же он предостерегал от назначения графа А. Р. Воронцова, считая, что он будет противиться замышляемым реформам. Опасения швейцарца по поводу канцлерской власти парировал Строганов, приводя примеры из недавнего прошлого, когда огромным влиянием пользовались персоны не из-за своих должностей, но по доверенности к ним государей. Что ответили друзья на нападки в адрес Воронцова – не сказано. Однако мы знаем их позитивное мнение об этом политическом деятеле[61].

Замечаниями Александра I на записку о Сенате графа П. А. Строганова началось заседание 30 декабря. Они носили конкретный характер. Государь одобрил предложенное разделение административных и судебных дел по сенатским департаментам. Предложение Александра Павловича об изъятии из компетенции Сената вопросов военных и народного образования было единогласно одобрено. После этого возник спор, весьма показательный для очерчивания характера Александра I. Его друзья отметили, что ежедневно его отвлекает множество мелочей по военной части. Они считали, что большинство этих вопросов могли бы решать инспектора войск, облеченные доверием государя. Александр Павлович возражал, что эти мелочи не требуют продолжительного времени, но, если поручить их инспекторам, то «от послабления их произойдут беспорядки». Иными словами, Александр I как типичный гатчинец полагал, что неправильно подогнанный ремешок на амуниции или неверно пришитая пуговица на униформе могут привести к катастрофе. Поэтому эти мелочи требуют монаршего внимания.

3 и 6 января 1802 г. продолжилось обсуждение сенатской проблемы. Две записки по поручению государя представил Н. Н. Новосильцов. В них обрисовывались права и обязанности Сената. Далее обсуждалась проблема разделения дел между департаментами. Предложение Г. Р. Державина о выборах кандидатов в сенаторы из лиц, имевших чины первых четырех классов, дворянами, имевшими чины первых восьми классов, с последующим назначением кандидатов в сенаторы было всеми отвергнуто как «несвоевременное» для России. На обоих заседаниях заходила речь о назначении новых губернаторов. При этом было отмечено, что вместо скончавшегося в декабре вице-президента Военной коллегии И. В. Ламба назначен генерал от инфантерии С. К. Вязмитинов (введен в Государственный совет 16 января 1802 г.)[62].

Разногласия членов «Негласного комитета» 20 января вызвало сообщение Н. Н. Новосильцова. К нему обратились два лифляндских помещика и подали проекты о взаимоотношениях с крестьянами. Они также просили разрешить собиравшемуся вскоре ландтагу (местному дворянскому собранию) заняться «улучшением быта их крестьян», на что уже имелось согласие большинства помещиков. Новосильцов и князь А. Чарторыйский полагали, что можно дать на это согласие. Граф В. П. Кочубей считал, что крестьянский вопрос нельзя решать «без основательного обсуждения» и только в одной из частей империи. Он предлагал внести его в Государственный совет, но ему ответили, что тогда дело станет достоянием гласности. Граф П. А. Строганов также не считал возможным, чтобы ландтаг занимался таким важным вопросом. К тому же он сомневался в том, что большинство лифляндского и эстляндского дворянства этого желает. Император, выслушав стороны, поручил Новосильцову посоветоваться с канцлером графом А. Р. Воронцовым и другими лицами. Конец этого заседания, а также последующие (22 и 27 января) посвящались внешнеполитическим темам. Кроме того, 27 января поднимался вопрос о жалобах братьев Зубовых и графа Н. П. Панина на полицейский надзор над ними.

3 февраля «Негласный комитет» касался разных вопросов. Наиболее значимыми оказались доклады графа В. П. Кочубея о владении землями в Крыму русскими помещиками и о положении Московского университета. После присоединения Крыма в раздачу русским пошли земли бывшего крымского хана, турецкого султана и другие, ставшие казенными. Земли же местных жителей, оставшихся в Крыму, были за ними закреплены. Однако возникла ситуация, когда у русских оказывались земли лояльных власти местных, что вызывало споры. Для их решения был образован особый комитет. Кочубей предлагал вернуть эти земли местным при условии компенсации русским, если они вложили средства в развитие хозяйства. Положение Московского университета признавалось неудовлетворительным. Суммы на его содержание не пересматривались с момента основания и из-за инфляции были явно недостаточны. То же касалось и жалованья профессоров. Решено было увеличить ассигнования и приобрести дом для размещения профессоров и университетских служителей[63]. Все внимание членов «Негласного комитета» 10 февраля было обращено на зачитанную князем А. Чарторыйским записку о порядке управления, который должен сложиться в результате предлагаемых реформ. Чарторыйский объявил существующую систему управления находящейся «в величайшем неустройстве». Он отметил «столкновения» между Сенатом и генерал-прокурором, между Государственным советом и Сенатом. Он также подчеркнул, что отсутствует ответственность «министров», прокурорский контроль над действиями должностных лиц недостаточен. А вот, по его мнению, каков «план новых учреждений»: всю административную власть разделить между несколькими министрами (народного образования, внутренних дел, финансов, юстиции, военного и морского дела и т. д.). Министры должны возглавить советы из подчиненных им высших чиновников. Судебную власть разделить на гражданскую, уголовную и полицейскую (у первых двух – две инстанции и кассационный суд). Сенату предоставить надзор за действиями всех чиновников; он же рассматривает жалобы на губернаторов и предводителей дворянства. Министрам надлежит ежегодно представлять в Сенат отчеты. Как видим, Чарторыйский начертал общую схему реформы государственного управления, в основе которой – создание министерств и четкое разделение компетенции высших органов власти.

Государь выразил удовлетворение запиской. К нему присоединились и друзья. В ответ на вопрос Александра Павловича о Государственном совете члены комитета порекомендовали ввести в него министров и назначить на эти должности лиц, имеющих одинаковый образ мыслей, чтобы они составили «одно нераздельное» (то есть Кабинет министров). (Мы помним, что об этом уже раньше говорили.) Затем Чарторыйский повторно (ранее – граф В. П. Кочубей) заявил о необходимости восстановить пост генерал-губернатора, под чьим началом находились бы две-три губернии. Александр I, теперь уже признавая пользу подобного предложения, посетовал на нехватку подходящих кандидатур. Друзья ответили, что для этого нужно время[64].

Заседания 10 марта (полностью) и 16 марта (частично) были посвящены внешнеполитическим вопросам. 16 марта вновь встала тема Сената. Накануне соответствующий проект указа, зачитанный Н. Н. Новосильцовым, вызвал у государя «неодобрение» некоторых статей. А вот князь А. Чарторыйский и граф П. А. Строганов «были весьма довольны» содержанием проекта. Конкретно Александру Павловичу не понравилось, что Сенату давалось право проверки действий министров. Друзья считали, что без ответственности министров Сенат будет бесправен. Причем они решили настаивать на этом в разногласиях с императором, ибо иначе откроется простор самому неограниченному произволу министров. На самом заседании Новосильцов, Чарторыйский и Строганов следовали этой договоренности. Им удалось перетянуть на свою сторону не только графа В. П. Кочубея, но и Александра I.

Последнее заседание, на котором специально обсуждался сенатский вопрос, имело место 17 марта. Зачитывались соответствующие «бумаги», учитывающие предложения канцлера графа А. Р. Воронцова и одобренные государем. Члены комитета добились установления правильного, по их мнению, порядка взаимоотношений Сената с губернаторами, председателями присутственных мест и прокурорами. Император и его друзья одобрили проект одного из двух указов по внутренним делам Сената, подготовленных Воронцовым. Далее Александр I заявил, что решил отдать все «бумаги» по Сенату на рассмотрение Государственного совета, показав их прежде Воронцову. Н. Н. Новосильцов сообщил собравшимся об одобрении Ф. С. Лагарпом плана организации государственного управления и введения министерств. Князь А. Чарторыйский поведал о проекте программы кодификации русского права с привлечением иностранных юристов, которую Александр Павлович одобрил. В конце участники заседания обменялись мнениями о «поступках» петербургского военного губернатора М. И. Голенищева-Кутузова. Все, в том числе и император, высказались за его замену[65].

В марте – мае 1802 г. на заседаниях Государственного совета рассматривались важные вопросы государственной жизни. 3 марта был заслушан доклад канцлера графа А. Р. Воронцова о непродаже крестьян без земли (во второй главе мы затрагивали этот вопрос, поднятый Александром I, но не поддержанный 6 мая 1801 г. Государственным советом). Начав с того, что продавать человека, «как лошадь или барана», непозволительно в нынешнее «просвещенное» время, Воронцов вспомнил об отклонении Советом предложения императора из-за боязни потрясений, которые могли произойти в начале царствования вследствие подобного запрета. Теперь время для подобной меры уже «приспело». Канцлер предложил: покупать людей к фабрикам и заводам только с поселениями; купцам запретить под чужими именами покупать деревни; не разрешать продажу людей в рекруты; дворянам и чиновникам, имеющим только дворовых людей, разрешить их продавать только казне; следить за тем, чтобы проданные помещиками для поселения на другие земли крестьяне действительно переселялись в другие места «для хлебопашества»; помещики, отпускающие крестьян на волю, тут же освобождались бы от уплаты за них подушной и рекрутской податей. Все члены Совета с этой запиской в основном согласились. На том, чтобы в будущем документе присутствовала фраза о запрете продажи крестьян без земли «без всякого изъятья», настаивали графы П. В. Завадовский и Н. П. Румянцев. Однако подобный указ не был разработан. Исследователь С. Б. Окунь считал, что в 1802 г. Александр I уже не видел в нем «надобности»[66].

С 21 апреля по 5 мая 1802 г. по вопросу «о правах и преимуществах» Сената высказались почти все члены Государственного совета. Они обсуждали «бумаги», переданные Александром I и предварительно разбиравшиеся в «Негласном комитете» (см. выше). Граф В. А. Зубов заметил, что в предлагаемом проекте указа надо только подтвердить права Сената. Князь П. В. Лопухин советовал прежде издания указа «исправить производство дел» в Сенате. Граф В. П. Кочубей считал: Сенату следовало «возвратить то, что у него было отнято», и ускорить «течение дел» в нем. При этом он предлагал: пока не будет принято «новое законоположение», удобнее оставить Сенату судопроизводство (то есть высказывался за Сенат как высшую судебную инстанцию). Граф А. И. Васильев считал, что нужнее всего найти способы «к успешному производству дел» в Сенате. Н. С. Мордвинов доказывал, что Сенат как присутственное место «может иметь должности, а не права». А эти «должности» никогда не отменялись. Сходство настоящего положения Сената с предложениями, содержащимися в проекте указа, заметил граф Н. П. Румянцев. Он считал, что никакого «исправления слабости» этого органа не предусматривается. С. К. Вязмитинов предложил вообще отложить вопрос до издания законов (у Кочубея – «нового законоположения»). Если же нужно сейчас издать указ, то текст следует сократить и ничего не обещать в порядке преобразований.

Мнения иных членов Совета более пространны. Вице-канцлер князь А. Б. Куракин заявил, что не нужно даровать Сенату новые «права и преимущества». При Петре I государь, находясь в Петербурге, сам присутствовал в Сенате, и без его ведома ничего не делалось. Преемники Петра перестали заседать в Сенате, и этот орган получил новые «границы», которые «верховному судилищу приличны». Куракин высказался в консервативном духе, что польза от новых преобразований не может быть выше пользы от прочных многолетних установлений. Сенату же нужны перемены лишь по части его канцелярии.

Граф П. В. Завадовский одобрил представленные проекты. Его предложения сводились к тому, чтобы при голосовании мнение сенатора имело равный вес с генерал-прокурором, чтобы указы по делам, присланным из присутственных мест, значились как исходящие от Сената, а не объявлялись бы от отдельных лиц, и чтобы были различия в наименовании действующего сенатора и сенатора в отставке.

Генерал-прокурор А. А. Беклешов повторил объявленную цель проектов: укрепить Сенат как высшее судебное учреждение, следящее за точным соблюдением законов и осуществляющее общее «ведение» всех государственных распоряжений. Кроме того, устроить точный и единообразный порядок ведения дел. Но вот предложенные 27 статей, по мнению Беклешова, повторяли то, что уже имелось ныне, и они не подкрепляли «слабый и бессильный» Сенат. В конкретном плане генерал-прокурор предложил разделение департаментов Сената «по делам» и рассмотрение штата его служителей.

Недавно введенный в Государственный совет (21 апреля 1802 г.) граф С. П. Румянцев (родной брат Н. П. Румянцева) предложил свой проект «верховного правительства». Это Сенат, состоящий из двух палат. Первая – «Высшая палата правительства». Она делится на два департамента (один ведает казенными доходами, а другой – прочими правительственными местами). При этой палате Румянцев намечал учредить комитет, который должен исполнять именные указы, назначать на должности и производить в чины. Вторая палата – «Высшая палата правосудия», которая состоит из департаментов гражданских и уголовных дел.

На высоком теоретическом уровене пытался утвердить свое мнение канцлер граф А. Р. Воронцов. Он начал с того, что признал лучшей формой правления для России самодержавие. Однако, с его точки зрения, только личность монарха не может охватить «все части государственного управления», при этом неизбежны «самовластие и произвол» (еще свежи павловские времена). Если же вверить управление «местам, известное сословие лиц составляющим» (говоря современным языком – учреждениям), то ошибки одного исправляются другими, и это принято у европейских народов раньше нас. Местом, в котором в России соединяются все части внутреннего управления, должен быть Сенат (тут Воронцов совершает исторический экскурс в XVIII в.). Автор делает вывод, что орган этот на протяжении столетия признавался государями «первым источником», через который их власть и законы «изливались на всю империю». Народ привык видеть в Сенате «верховное судилище правосудия». Однако в последнее время сила Сената ослаблена, что и признал Александр I. Если оставить Сенат в прежнем положении, то надо перестать называть его Правительствующим, но числиться бы ему верховной палатой гражданского и уголовного суда и верхней инстанцией межевых дел. Канцлер призвал восстановить Сенат на тех принципах, которые изложены в указе от 5 июня 1801 г. (см. вторую главу). В заключение Воронцов высказал конкретные предложения: если будет утверждено, что решения принимаются единогласно, то в случае несогласия генерал-прокурора или сенатора дело передается на суд общего собрания или императора, а если будет утвержден принцип большинства голосов, то их требуется для решения 2/3; оставить Сенату право «делать представления» монарху; выходящие из Сената указы не может нарушать губернская власть.

Д. П. Трощинский упирал на необходимость подтверждения государем прав и обязанностей Сената. Он предлагал в основном редакционные уточнения по отдельным статьям. Им было поддержано пожелание Воронцова о сохранении за Сенатом права «делать представления» императору, если по важным делам появится указ, «с законами несогласный». Трощинский хотел сохранить петровский принцип единогласного решения, но, если будет принят принцип большинства голосов, то точно определить их пропорцию. Он также считал, что в отставке лицо лишается звания сенатора[67].

Из вынесенных на суд читателя мнений членов Государственного совета о «правах и преимуществах» Сената ясно, что большинство из них либо мирились с его статусом и предлагали только усовершенствовать работу канцелярии, либо полагали, что ничего нового обсуждаемые проекты не предлагают, да это (как считали некоторые) и не нужно. Позитивно к проектам отнесся Завадовский; Кочубей практически призывал оставить за Сенатом лишь функции высшего суда; свой проект превращения Сената в «верховное правительство» представил С. П. Румянцев, а Воронцов отстаивал идею наделения этого органа не только судебной, но и исполнительной властью. На этом завершилось обсуждение в верхах сенатской темы.

Конец марта – середина мая 1802 г. прошли для «Негласного комитета» под знаком подробного обсуждения министерской реформы (на заседаниях 24 и 31 марта также обсуждались вопросы внешней политики и дипломатии, кроме того, 31 марта еще и разбирали земельную тяжбу между графами Н. И. Салтыковым и И. П. Кутайсовым). 24 марта зачитывался проект «пояснений» графа В. П. Кочубея к указу об учреждении министерств. Основную причину этого он видел в «беспорядке» в отраслях государственного управления. Заявление Кочубея о ликвидации при этом коллегий и замене их канцеляриями министров вызвало сомнения императора и князя А. Чарторыйского. Александр Павлович считал, что нельзя «разом уничтожить» коллегии, а достаточно подчинить их министрам, и только потом можно заменить коллегии другими учреждениями. Н. Н. Новосильцов и граф П. А. Строганов, напротив, поддержали Кочубея, считая, что сохранение коллегий затруднит ход дел в министерствах. Окончательного решения тогда не приняли. Далее было замечено, что проекты сенатской и министерской реформ «отчасти» друг с другом не согласуются. Друзья лишь ответили, что нужно разделить во времени две реформы.

11 апреля зачитывался проект министерской реформы Н. Н. Новосильцова. Он предлагал создать восемь министерств: юстиции, внутренних дел, финансов, государственного казначейства, иностранных дел, военное, морское и народного просвещения. Далее Новосильцов охарактеризовал компетенцию министров и подведомственные им учреждения (все это по большей части вошло в итоговый документ – о нем мы будем говорить в пятой главе). Автор коснулся порядка работы министров, содержащегося в особой инструкции (которую еще надо было составить). У каждого министра предусматривался помощник, названный товарищем министра. Вопросы, выходящие за рамки компетенции министра, вносились в виде доклада императору. Государь выразил удовлетворение работой и попросил Новосильцова посоветоваться с Ф. С. Лагарпом (он уже предложил Александру I свой проект создания Министерства народного просвещения). 21 апреля продолжилось обсуждение проекта Н. Н. Новосильцова, который внес в него некоторые поправки, а также сообщил о замечаниях Ф. С. Лагарпа. Они сводились к предложению составить положение о канцелярском порядке. Новосильцов заметил, что на первых порах можно использовать правила, изложенные в петровском Генеральном регламенте. Император сказал, что нельзя требовать одного канцелярского порядка и в судебных местах, и в административных учреждениях. В ходе прений поднимались вопросы создания Комитета министров, где должны обсуждаться решения по разным министерствам. Причем Комитет занимался бы текущими делами, а Государственный совет – важными вопросами. Подняли тему ответственности министров перед Сенатом, которые должны бы представлять туда ежегодные отчеты о своей работе. А уже Сенат, проверив их, передавал бы в форме докладов государю. Александр Павлович заметил только, что таких прав у Сената никогда не было. Предлагалось также, чтобы министры стали членами Государственного совета.

О своей беседе с Ф. С. Лагарпом по поводу назначения министров император поведал своим друзьям 5 мая. Швейцарец засомневался насчет намерения государя назначить министром финансов графа Н. П. Румянцева, а министром юстиции – графа А. И. Васильева. Лагарп полагал, что «общественное мнение» за назначение министром финансов Васильева как единственного знающего в этом деле человека. Он также убеждал императора учредить особое Министерство коммерции. В заключение члены комитета заслушали сообщение графа В. П. Кочубея о прениях в Государственном совете по сенатской проблеме. Было отмечено, что сторонниками проекта указа являлись графы А. Р. Воронцов и П. В. Завадовский (о чем мы уже писали).

Фактически подытожившим почти годовую работу «Негласного комитета» стало заседание 12 мая, которое было посвящено чтению «шести бумаг», присланных канцлером графом А. Р. Воронцовым, всячески одобрявшим решение Александра I учредить министерства. В первой «бумаге» Воронцов предложил все-таки создать Министерство коммерции, соединить в одном лице должности министра юстиции и генералпрокурора и т. д. Государь согласился с необходимостью Министерства коммерции («в жертву» было принесено Министерство государственного казначейства). Второе предложение также было утверждено. Затем шли замечания редакционного характера по статьям. Во второй «бумаге» канцлер излагал причины, побудившие его к высказыванию предложений. Третий документ посвящался Лесному департаменту. Воронцов считал, что нельзя доверять заведование всеми лесами Министерству финансов. В соответствии с сенатским указом необходимо отделить леса, годные для кораблестроения, от прочих (только последние могли ведаться министром финансов). Император был недоволен тем сенатским указом и заключил, что все леса должны быть под одним управлением. Две другие записки содержали предложения: о представлении министром финансов государю ежемесячных ведомостей о расходах (отклонено, поскольку нужны были отчеты всех министров), об учреждении при Сенате ревизионной комиссии для проверки счетов, представляемых министрами (одобрено). Последняя «бумага» содержала вопросы о различных переменах, связанных с учреждением министерств (государь ответил на них лишь частично). В заключение «Негласный комитет» выразил «удивление ничтожностью замечаний» графа Воронцова[68].

Многие авторы считают, что 12 мая 1802 г. «Негласный комитет» фактически закончил свою основную деятельность. Александр I все больше внимания уделял внешнеполитическим и дипломатическим вопросам, во Франции наращивал свои силы и власть Наполеон, а вскоре пришлось уже противодействовать прямой экспансии наполеоновской Франции в Европе. Еще одно заседание комитета в 1802 г. произошло 26 октября: тогда обсуждали «большое волнение» крестьян в Малороссии, которые вспомнили «о казачьих правах», отмененных в 1783 г. В 1803 г. обсуждались вопросы организации военно-учебных заведений. На заседании 9 ноября (которое стало по-настоящему последним) снова рассматривали крестьянский вопрос. Члены комитета стали убеждать государя разрешить купцам приобретать населенные земли, а живущие на них крестьяне не оставались бы крепостными, но работали бы по договорам с новыми владельцами. Они также просили «образовать» капитал, из которого бы выдавали ссуды крестьянам, заключающим со своими помещиками выкупные сделки. По этим вопросам присутствовавшие обменялись мнениями, и на этом история «Негласного комитета» завершилась[69].

Совершенно очевидно, что деятельность «Негласного комитета» была необходима Александру I в интересах выработки государственной политики в 1801–1802 гг. Он обсуждал со своими друзьями проекты важнейших решений по реформе административной системы (статус Сената, образование министерств), крестьянскому вопросу и внешнеполитические проблемы. Александру Павловичу был тогда нужен неофициальный орган, не скованный никакими регламентами и инструкциями, действующий как можно более незаметно. Император желал остаться самодержцем. Разговоры о конституции, которая неизбежно предполагала необходимость поделиться частью власти с учреждением парламентского типа, уже не велись. Да и члены «Негласного комитета» нигде не говорили о переходе к конституционной монархии (хотя и могли считать это отдаленной перспективой). Опять-таки не были сделаны решительные шаги к преодолению крепостного права. Даже предложение о запрете покупки крепостных без земли в итоге так и не было принято. С завершением разработки проектов о статусе Сената и об образовании министерств надобность в «Негласном комитете» отпала, и с мая 1802 г. он закончил свою основную работу. Неслучайно в мае покинул Россию и Ф. С. Лагарп. А в 1803 г., когда заседания комитета и вовсе прекратились, возвратился на службу А. А. Аракчеев. Важный для Александра I политический отрезок был успешно пройден[70].

Глава четвертая

Внутренняя политика Александра I с начала работы «негласного комитета» до проведения министерской реформы (июль 1801 – август 1802)

Рассмотрим вначале важнейшие меры, имевшие наиболее широкий резонанс. 15 сентября 1801 г. был опубликован Манифест о короновании Александра I и о разных по этому случаю «народу милостях». В преамбуле документа перечислены основные популярные меры марта – июня 1801 г.: восстановление Жалованной грамоты дворянству, Городового положения, дарование права «поселянам» пользоваться лесами, прекращение деятельности Тайной экспедиции, «уничтожение» следствия и судов над чиновниками и людьми «всякого звания», освобождение от наказаний духовенства. Далее перечислены «новые милости»: 1. Освобождение от рекрутского набора на текущий год; 2. При сборе подушной подати в 1802 г. со всех не брать «единожды» по 25 копеек с души; 3. Положенные по делам штрафы, не взысканные до сих пор, – уже не взыскивать; 4. «Колодников», содержащихся под стражей за неуплату в казну пошлинных денег, кто из них платить не в состоянии, – освободить, и пошлинных денег с них не взыскивать; 5. Различные взыскания по казенным или уголовным делам, которые длятся более 10 лет и еще не закончены, – отставить, а если кто-либо по таким делам находится в тюрьме, то его освободить; 6. Прощаются наследники умерших, на которых есть казенные недоимки; 7. Освободить находящихся в тюрьме более пяти лет людей, содержащихся по казенным долгам, которые платить не могут; 8. Государственным крестьянам, кто убежал за границу или внутри империи «бегает», – прощение (первым – право возвращения на родину); 9. Освободить содержащихся под стражей лиц по «корчемным» и соляным делам, и наказания им не чинить; 10. «Навсегда отрешить» сбор четвертной пошлины с помещиков, взимаемой «при справке и отказе» недвижимости; 11. Всем военнослужащим до полковника включительно жалуется прибавка к жалованью в размере четвертой части нынешних окладов[71]. «Милости» Александра I касались почти всего населения: податных сословий, дворянства и военнослужащих. Они имели вполне определенную финансовую сторону, а также освобождали от ответственности ряд категорий лиц, находящихся под следствием или в тюрьме, в основном по казенным долгам, а также беглых государственных крестьян. Другим подобным решением стал именной указ от 12 декабря 1801 г., разрешавший «всем российским подданным», кроме крепостных, приобретать земли «без крестьян». В нем сказано, что данная мера должна поощрить развитие как земледелия, так и промышленности[72]. Указ был рассчитан на имеющих капиталы лиц податных сословий (реально – на богатое купечество), которые теперь могли свободно покупать незаселенные земли либо в интересах заведения на них капиталистического промышленного или сельскохозяйственного производства, либо спекулятивных операций с недвижимостью. 24 апреля 1802 г. в целях обеспечения выполнения именного вышел сенатский указ, в котором предписывалось местным властям «не стеснять» «людей свободных состояний и казенных крестьян» в покупке незаселенных земель. Для закрепления вышеназванных мер большое значение имел либеральный, по сути именной указ от 6 мая 1802 г., который распространял на купечество, мещанство и «земледельцев» положение 23 статьи Жалованной грамоты дворянству 1785 г. о переходе имения к наследникам в случае осуждения собственника даже по «важнейшему» преступлению[73].

Тема злоупотреблений губернского руководства поднималась в рассматриваемый период не раз. Получил отставку тамбовский губернатор Бахметьев. В именном указе от 1 августа 1801 г. описан его неблаговидный поступок: вначале он предал суду чиновников-взяточников, а затем пошел на поводу у местной судебной палаты и отказался от обвинений. 27 января 1802 г. Государственный совет принял решение по донесению сенаторов Пестеля и Салтыкова, ревизовавших Вятскую губернию. Виновные в злоупотреблениях губернатор и чиновники были отрешены от должностей.

Громким стало проведенное Г. Р. Державиным «следствие» в Калужской губернии. Вот что сам Гавриил Романович говорит об этом в своих «Записках». 23 ноября 1801 г. его вызвал к себе Александр I. Император показал сенатору «множество изветов», присланных разными людьми, «о беспорядках» в Калужской губернии, чинимых губернатором Лопухиным. Знакомясь с «изветами», Державин понял, что Лопухин пользуется покровительством «наисильнейших вельмож». Государь собирался послать его в Калугу, чтобы «открыть злоупотребления» губернатора. Гавриил Романович просил не посылать его, объясняя Александру Павловичу, что из его «следствия» ничего не выйдет, «бояре» государя обманут, а он только наживет себе новых врагов. В конце концов, император заверил Державина, что «поступит как должно», передал ему не только «изветы», но и донесения людей, посланных «потаенно» для негласной проверки «изветов». 5 января 1802 г. сенатор «без огласки» отправился в Калугу (официально он был в отпуске). В Москве небезызвестный В. Н. Каразин (по распоряжению государя) передал Державину «важные бумаги», среди которых оказалась «подписка» калужского помещика и фабриканта Гончарова о том, что губернатор Лопухин взял у него под вексель 30 тысяч рублей, но денег не возвратил и грозил Гончарову за вымышленные проступки ссылкой в Сибирь, если не вернет вексель. Это было еще во время павловского царствования, когда «свойственница» губернатора княгиня А. П. Гагарина являлась фавориткой императора. Гончаров вернул Лопухину вексель. А уже в нынешнее царствование губернатор опять взял у него же под вексель 3 тысячи рублей. В Калуге Державин остановился на частной квартире и негласно «разведал» о губернаторских проступках. Затем вдруг явился в губернское правление и объявил губернатору указ «о свидетельстве дел в губернии». Поскольку необходимые бумаги были заготовлены заранее, чиновники сразу же стали отвечать письменно на поставленные вопросы. Злоупотребления губернатора открылись. Причем, по свидетельству Державина, «в неистовых, мерзких и мучительных проступках» вину губернатора Лопухина разделял и местный архиерей.

Открыто было 34 уголовных дела, «по неблагопристойным» деяниям губернатора – 12, да выявлено «беспорядков по течению дел около ста». Державин обратился к императору, чтобы тот отстранил Лопухина от губернаторства. Но последний не сидел сложа руки. Он апеллировал к своим «приятелям»: генерал-прокурору Беклешову, князю Лопухину, Трощинскому и другим. Посыпались обвинения на Державина в превышении власти, в «выбивании» из разных лиц нужных показаний. Александр I отрешил Лопухина от должности, но и потребовал объяснений от Державина. Гавриил Романович как опытный бюрократ запасся необходимыми документами и в апреле 1802 г. приехал в Петербург. Александр Павлович встретил сенатора «сурово», но Державин сумел убедить его в своей невиновности. Затем император приказал «составить» комитет из четырех лиц: графов А. Р. Воронцова, В. А. Зубова, Н. П. Румянцева и Г. Р. Державина – для рассмотрения калужского дела. Комитет работал четыре с лишним месяца. Важными, как и ранее писал автор, были признаны все 34 дела.

В результате приняли три указа. Все они – именные, от 16 августа 1802 г. Первый носил общий характер и обращался ко всем губернаторам, чтобы они управляли губерниями строго по законам. В нем сказано о «следствии» сенатора Г. Р. Державина в Калужской губернии, где выявились «многие беспорядки и злоупотребления, произошедшие от несохранности законов и неисполнения должностей». Отмечено, что отправлены в отставку губернатор, губернский прокурор и ряд чиновников. Указ требовал от губернаторов: 1. Управлять губернией посредством губернского правления, «а не своим одним лицом»; 2. Не преступать рамки закона и не заводить или прекращать следствие «по одному своему произволению»; 3. Не вмешиваться в судебные дела; 4. Жалобы направлять в присутственные места;

5. Не вмешиваться в дворянские и гражданские выборы и не домогаться избрания себе угодных лиц; 6. Делать представления к определению на должности и производству в чины на людей, действительно достойных; 7. Не обременять чиновников своими собственными делами; 8. Раздача взаймы сумм Приказа общественного призрения должна осуществляться «под верные и прочные залоги»; 9. «Устраивать» города по утвержденным планам; 10. Следить за полицией, чтобы злоупотреблений и жестокости не было; 11. Пресекать лихоимство; 12. Не допускать проволочек в судебных решениях и предотвращать притеснения и «неправосудие»; 13. Не присваивать себе «не принадлежащей» власти; 14. Поборов не брать; 15. На всех местах чтобы решали дела, несмотря на положение просителей, но по закону; 16. Не принимать никаких «личных переписок в виде повелений», но вести дела официально; 17. Содержать канцелярии в порядке; 18. Губернским прокурорам действовать строго по закону.

Второй указ предписывал гражданским палатам (то есть палатам по гражданским судебным делам) не принимать к рассмотрению частные жалобы и решать дела без проволочек (ссылка на вскрытые Г. Р. Державиным «беспорядки»).

Третий указ непосредственно касался злоупотреблений в Калужской губернии и отмечал посылку Державина для «следствия». Перечислялись конкретные «беспорядки» Лопухина, а их характер – тот же, против чего выступал первый указ. В перечне решений по калужскому делу: отставка и отдача под суд губернатора, городничего и секретаря, отставка председателя уголовной палаты, губернского прокурора и ряда чиновников.

В русле той же политики лежит и именной указ от 11 августа 1802 г., который предписывал губернским властям не отдавать особых распоряжений для встречи императора и его родни в городах и селениях на случай их путешествия (то есть предостерегал от увлечения «показухой»)[74]. Государственная власть, как это видно из калужского дела и других распоряжений, была озабочена проблемой соблюдения губернскими учреждениями законов и регламентов. Она стремилась бороться с губернаторским своеволием и самодурством, показательно наказывая за наиболее вопиющие «беспорядки».

В рассматриваемый период восстанавливались ликвидированные Павлом I губернии, разрабатывались новые губернские штаты, переподчинялись уезды и принимались иные решения в сфере губернского управления. Два именных указа от 9 сентября 1801 г. восстанавливали пять губерний (Пензенскую, Олонецкую и по одной в Малороссии, Литве и Белоруссии). Кроме того, пограничные губернии были переданы под управление военным губернаторам: 1. Петербургская «с Финляндской»; 2. Лифляндская, Курляндская и Эстляндская; 3. Архангельская; 4. «Две Литовские»; 5. «Две Белорусские»; 6. Киевская с Минской; 7. Подольская с Волынской; 8. «Две Малороссийские»; 9. Оренбургская; 10. Астраханская. Было указано также наметить кандидатов в губернаторы. Именной указ от 8 декабря 1801 г. предписывал представить государю на утверждение десять кандидатов в гражданские губернаторы по мере открытия вакансий[75].

В 1802 г. именными указами утверждались штаты губерний: 1 января, 12 февраля, 18 апреля, 28 июня, 12 и 31 июля, 28 августа. Отказались от некоторых павловских названий губерний и при этом из одной образовали две: 27 февраля вместо Малороссийской появились Черниговская и Полтавская, а вместо Белорусской – Могилевская и Витебская. Первые две новые губернии вошли в состав Малороссийского генерал-губернаторства. 28 августа по той же схеме вместо Литовской губернии были созданы Виленская и Гродненская. Военным губернаторам (новороссийскому и лифляндскому, курляндскому, эстляндскому) 15 января 1802 г. были назначены «столовые деньги». Указами от 29 марта и 24 апреля восстанавливались упраздненные Павлом I «заштатные» города. В отсутствие губернатора и вице-губернатора по именному указу от 1 сентября должность начальника губернии исполнял старший из председателей губернских палат.

29 марта Слободско-Украинская губерния передала Воронежской три уезда, а 14 августа к Гродненской губернии был приписан Ошмянский повет[76]. Как видим, восстанавливались екатерининские губернии и часто их екатерининские названия, а также бывшие при «августейшей бабке» «заштатные» города. Новыми стали александровские штаты губерний.

Внутригубернских дел касался ряд документов. Специальным именным указом от 11 октября 1801 г. запрещалось губернаторам принимать подарки. Главное, чтобы на это не употреблялись городские и общественные деньги. Именной указ от 3 сентября 1801 г., обращенный к новгородскому гражданскому губернатору, запрещал взимать незаконные поборы. Конкретно был отменен местный сбор в 5 копеек с ревизской души на жалованье уездным предводителям дворянства. Соблюдать «казенный интерес» при покупке домов для присутственных мест предписывалось сенатским указом от 27 мая 1802 г. Именной указ от 14 июля 1802 г. запрещал занимать городские помещения под квартиры губернаторам, вице-губернаторам и чиновникам, но нанимать их самим. Сенатскими указами от 10 марта 1802 г. в уездные стряпчие велено назначать чиновников 9, 10 и 14 классов, а предоставлять отпуск чиновникам без ведома Сената разрешено не более как на 29 дней. Также сенатский указ от 14 мая 1802 г. определял для назначения в городничие отставных военных. По именному указу от 19 мая 1802 г. назначение чиновников в белорусских, малороссийских губерниях и «от Польши присоединенных» должно было соответствовать общему порядку. Специально обращал внимание местных властей на «неуклонение» дворянства и купечества от выборов именной указ от 20 августа 1802 г. 18 апреля того же года купцам и мещанам «безуездных» городов разрешено было «переписываться» в государственные крестьяне.

Дела и споры по хозяйственным и финансовым вопросам нашли отражение в сенатских указах от 10 августа 1801 г. (невыданные «рекрутские складочные деньги» отдавать в Приказ общественного призрения), 6 ноября 1801 г. (споры между горожанами и помещиками о выгонных землях «ревизовать» в «высших судебных местах»), 28 апреля 1802 г. (городским обществам запрещено выдавать аттестаты на суммы, превышающие их капиталы), в именном от 10 июля 1802 г. (сельские запасные «магазины» должны освидетельствовать земские суды и специальные чиновники)[77].

24 июля 1802 г. вышел именной указ «Об устройстве земских повинностей». В нем император сообщил, что «из опыта» знает о «тягостности» для городских и сельских обывателей разнообразных земских повинностей, причем «тяжесть» происходит не только от самих сборов, но и от разнообразия сроков уплаты, «неуравнительной» раскладки, а «часто по произвольному их взысканию». Чтобы «привести их в единообразное положение и пресечь безотчетное их употребление», Сенату указывалось обратить на это внимание и привести «сию часть народных повинностей» в надлежащую ясность и определенность, а для этого разработать бланки ведомостей, где бы расписывались всякие городские и земские повинности, сроки и формы их взимания; прибавить и сведения «о добровольных складках» на общие нужды, а также указать, если практикуются общественные работы, сколько в них занято людей и в какое время. Ведомости составлять в губерниях, уездах и городах (подписывают их, соответственно, губернаторы, губернские и уездные предводители дворянства и городские головы). Сенат из этих ведомостей должен составить сравнительную «табель», где следует указать по губерниям: на какое количество душ приходятся повинности и сколько взимается денег, нет ли ненужных повинностей, сколько в губерниях будет собираться денег, если «отрешить» ненужные повинности. Надо также стремиться уравнять сборы по губерниям и взимать их в одни сроки[78]. Данный указ имел целью не только собрать информацию о земских и городских повинностях и постараться привести их к единообразию по тяжести и срокам, но предусматривался также отказ от ненужных повинностей, то есть облегчение положения городских и сельских обывателей.

Александр I большое внимание обращал на управление столичными городами и на условия жизни их обывателей. Именной указ от 14 августа 1801 г. формально был обращен к главнокомандующему в Москве графу Салтыкову, но по тексту касался и Москвы, и Петербурга (в конце сделана помета, что подобный указ послан и петербургскому военному губернатору Голенищеву-Кутузову). Император объявил, что желает облегчить повинности жителей обеих столиц. Мало того, он задал вопрос: нельзя ли повинности отменить? Для государя было важно, чтобы не нарушались тишина, безопасность и «правый суд». Он хотел, чтобы городское управление в столицах возвратилось к прежним (екатерининским) правилам.

Но ввиду того, что прежние установления теперь могли быть недостаточны, Александр I возложил на Салтыкова и Голенищева-Кутузова труд по составлению «начертания» лучшего устройства городского управления, особо отметив необходимые изменения и дополнения.

Следующим шагом в избранном направлении явился именной указ от 19 января 1802 г., который учреждал в Петербурге Комитет для уравнивания постойной повинности (такой же орган появился и в Москве). Комитеты состояли из четырех человек: двое от правительства и по одному, избранному дворянами и купцами. В указе обращено внимание на постойную повинность. Обыватели либо могли внести единовременно «поземельные деньги» и освободить свои дома от постоев, либо предоставлять их под постои. Понятно, что деньги вносили богатые горожане, а бедные несли еще большие «тягости» от постоев. В указе прямо сказано, что это несправедливо. Далее отмечены злоупотребления полицейских чиновников, которым выдавались «квартирные деньги»: они могли иметь несколько квартир. Образованный комитет и должен был разобраться с этими проблемами.

Ввиду того, что Павел I ввел весьма обременительные денежные и натуральные повинности в Петербурге, их часть была Александром I вскоре отменена: не требовалось выполнять обязанности «будочников» (то есть ночной стражи), не взимались налог на прибывавшие суда с хлебом (что вело к удорожанию) и сбор с рабочих и прислуги. 13 августа 1801 г. было отменено павловское распоряжение о взимании 10 копеек с каждого отъезжающего из Петербурга. От постойной повинности в Москве не освободили аптекарей (указ от 14 февраля 1802 г.). В Петербурге вышеназванному комитету был дан именной указ от 4 августа 1802 г., в котором, в частности, предусматривалась выплата офицерам квартирных денег вместо предоставления им помещения по постойной повинности.

Власть принимала решения и по конкретным вопросам столичной жизни. Так, 11 июля 1801 г. именной указ предписывал петербургскому военному губернатору Голенищеву-Кутузову «истреблять» карточные игры. Сказано, что «уже многими законами» в России карточная игра запрещена. Имелась в виду, разумеется, игра на большие деньги. Она названа «открытым грабительством» в местах «скопища разврата». Профессиональные игроки – «толпа бесчестных хищников», обыгрывающих неопытное юношество, которое «разоряет» достояние предков. Специальный именной указ от 25 июля 1802 г. предписывал местному гражданскому губернатору позаботиться «о сделании аллеи посреди невской перспективы», то есть украсить деревьями Невский проспект. Такой же указ от 29 августа 1802 г. обязывал петербургского обер-полицмейстера пресекать в городе «скорую езду»[79].

Распоряжения верховной власти по внутригубернским и внутригородским делам были рассчитаны на предотвращение коррупции, экономию казенных денег, рациональное использование на должностях чиновников и отставных военных. Александр I лично проявлял заботу об облегчении повинностей, что его выгодно отличало от отца, Павла I. Причем говорилось о необходимости соблюдать равенство и справедливость. Конечно, кардинальные шаги предприняты не были, но определенные послабления имели место.

По вопросам межевания принимались меры по переделке планов земельных участков, если определенные землемерами межи «захватят» соседнее строение или «селидбенную» землю. Планы участков предписывалось немедленно рассылать владельцам. Под новые хутора земли отводить запрещалось (сенатские указы от 4 июля 1801 г., 13 февраля и 27 мая 1802 г.). Специально принимались правила генерального межевания земель на окраинах Европейской России, в губерниях Екатеринославской, Херсонской, Таврической и Саратовской (сенатские указы от 7 апреля и 28 августа 1802 г.)[80].

Ранее (см. вторую главу) нами обращалось внимание на предписания власти при межевании предусматривать для казенных (государственных) и удельных (императорской фамилии) крестьян достаточное количество земли (речь шла о 15 десятинах на душу мужского пола). Ту же пропорцию обязывали соблюдать указы от 16 сентября и 17 октября 1801 г. и 1 января 1802 г. Казенным крестьянам 7 августа 1801 г. были отданы построенные на их землях мельницы. Именной указ от 15 августа 1801 г. оставлял в Астраханской губернии «зашедших» туда помещичьих крестьян. Они причислялись к казенным, а помещикам их засчитывали за рекрутов. 16 июля 1802 г. подтверждался павловский указ об отпуске удельных крестьян в купцы и мещане[81]. Политика обеспечения казенных и удельных крестьян достаточным количеством земли продолжалась. Власть не отказывалась также от предоставления крестьянам императорской фамилии права становиться городскими обывателями.

Нашла свое продолжение проводившаяся ранее (см. вторую главу) политика покровительства переселенческому движению. Огромные территории Российской империи оставались слабозаселенными, и подобные действия властей вполне логичны. Хорошо прослеживаются два переселенческих потока. Налицо передвижение на новые территории российских подданных. Так, 10 августа 1801 г. сенатский указ требовал снабдить переселенцев в Иркутскую губернию «потребными» деньгами для пропитания. «Военных дезертиров» (в том числе австрийских), осевших в Новороссийской губернии, которые «доказали свое звание», именными указами от 21 и 31 декабря 1801 г. «отбирали» у помещиков и разрешали им «избирать род жизни». Особые «правила» по расселению поселенцев в Сибири были утверждены 23 января 1802 г. А 19 марта того же года по сенатскому указу было решено расселять в Сибири «по большой иркутской дороге и за Байкалом» отставных солдат. Духоборам по именному указу от 25 января 1802 г. отвели места для расселения в Мариупольском уезде.

Новороссийская губерния держала первое место по привлечению иностранных переселенцев: разрабатывались особые правила по их приему, принимались вышедшие из Турции болгары и греки (указы от 5 января, 9 мая и 16 июня 1802 г.). 15 сентября 1801 г. Александр I подтвердил жалованные грамоты своих предшественников братскому Сарептскому обществу, которое существовало 37 лет. А 24 июля 1802 г. он пожаловал обществу землю у «целительного» колодца. Жалованная грамота Нежинскому греческому обществу, подтверждавшая прежние «права и преимущества», выдана 29 декабря 1801 г. Специальный именной указ от 23 октября 1801 г. был принят по случаю приема в Одессе 19 семейств болгар и греков. Синод 20 января 1802 г. определил порядок приема прибывающих из-за границы монахов. Именной указ от 4 сентября 1802 г. требовал удовлетворить потребности в земле «колонистов» в Саратовской губернии[82].

Не заставили себя долго ждать новые решения, касавшиеся центральных правительственных учреждений (начало было положено в марте – июне 1801 г. – см. вторую главу). Сенаторам полагались новые мундиры и особые пуговицы (именные указы от 9 и 23 декабря 1801 г.). Генерал-прокурору именным указом от 25 декабря 1801 г. определялась особая резиденция (дом бывшего екатерининского генерал-прокурора князя Вяземского). Для «выслушивания» Сенатом именных указов 11 февраля 1802 г. было определено время с 9 часов утра. 28 марта 1802 г. именной указ запрещал сенаторам собираться в пасхальные праздники. Годовое жалованье им по такому же указу от 28 августа 1802 г. определялось в 3 тысячи рублей (вместо 2275 рублей).

Еще до проведения министерской реформы именным указом от 5 декабря 1801 г. ликвидировалась Камер-коллегия. Ее дела отныне должны были вестись в губернских казенных палатах. В июне 1802 г. Сенат распорядился посылать теперь ведомости о питейных сборах в Экспедицию о государственных доходах. Ряд распоряжений касался чиновничества, находившегося в подчинении Сената: из присутственных мест представления о производстве в чины принимались к 1 октября, при этом они должны были проходить все начальственные ступени; о досрочном за отличия производстве в чины Сенату надлежало докладывать императору; на должности определяли чиновников, у которых чин на одну ступень ниже или выше требуемого; служащие по выборам дворяне повышались в чине, если их должность этого требовала; за отличие и 35-летнюю службу чиновник мог быть представлен к награждению орденом Св. Владимира (указы от 11 и 18 июля, 1 августа, 5 сентября 1801 г. и 29 мая 1802 г.). Синод своим указом от 7 августа 1802 г. «строжайше подтвердил» правило, чтобы подведомственные ему люди «мимо своего начальства» не передавали непосредственно просьбы императору[83].

Именными указами государь продолжал вводить новые полковые штаты, заботиться об обучении войск и внутреннем распорядке и проводить изменения в униформе и амуниции армии и флота[84]. Ф. Ф. Вигель подметил характерную вещь: «Страсть к формам и униформам, кажется, в это царствование еще более увеличилась». Непросто было в этом смысле Александру I перещеголять Павла I. Вводимая новая униформа не имела павловских неудобств, зато появились новые: «широкие и длинные мундиры перешиты в узкие и чрез меру короткие, едва покрывающие грудь; низкие отложные воротники сделались стоячими и до того возвысились, что голова казалась в ящике, и трудно было ее поворачивать»[85]. Правда, перед войной 1812 г. отмеченные недостатки были исправлены.

Уже стало традицией внимание Александра Павловича к службе в нижних чинах дворян. Именным указом от 1 июля 1801 г. разрешалось представлять к отставке от службы рядовых из дворян и унтер-офицеров из обер-офицерских детей. Сверхкомплектным унтер-офицерам из дворян велено было выдавать солдатское жалованье (до этого указа от 29 сентября 1801 г. они в полках никакого жалованья не получали). По уставу отпуска унтер-офицерам не полагались. 9 ноября 1801 г. именным указом устанавливался порядок, когда император рассматривал прошения об отпуске унтер-офицеров из дворян на тех же основаниях, что и офицеров. Гражданским губернаторам указом того же числа предписывалось наблюдать за уволенными в отпуск унтер-офицерами из дворян. Через десять дней, 19 ноября, новый указ обязывал таких отпускников по прибытии домой являться с визитом к губернатору или городничему. Государь желал также знать, кого из унтер-офицеров из дворян переводят из гарнизонных в армейские полки (именной указ от 12 марта 1802 г.)[86].

Однако и к службе офицеров он относился внимательно. Находящимся под судом генералам и офицерам выплачивалась половина жалованья (указ от 7 августа 1801 г.). Одновременно из одного батальона в отпуск увольнялись не более трех офицеров (указ от 1 ноября 1801 г.). При определении офицеров «в службу» в соответствующих докладных записках было приказано официально свидетельствовать об их поведении (указ от 27 января 1802 г.). Жалованье офицерам во время отпуска не выдавалось, если они продлевали его свыше 28 дней (указ от 29 января 1802 г.). Государь потребовал разъяснений от полковых шефов: почему в полках в новые чины производятся «младшие» в обход «старших» (имелось в виду время нахождения на службе; указ от 19 февраля 1802 г.)? Он также распорядился доносить ему лично о «впадших в преступление» офицерах прежде их предания суду, об офицерах, просящихся в отпуск, и о смерти офицеров (указы от 11 и 21 апреля и 31 августа 1802 г.)[87].

Службы нижних чинов касались указы: об исчислении службы солдатских детей с 18-летнего возраста (9 сентября 1801 г.); об определении в полки пришедших в Россию австрийских военных дезертиров (9 ноября 1801 г.); об отсылке в дальние гарнизоны и полки солдат, наказанных за воровство и подобные преступления (27 ноября 1801 г.); об увольнении со службы нижних чинов, взятых «во время польского замешательства» (1793–1794) в плен и поступивших в нее[88].

Серия указов вводила уточнения в систему рекрутских наборов. 21 сентября 1801 г. была введена особая «полоса» шириной в 100 верст вдоль границы от Балтийского до Черного моря. Внутри нее население освобождалось от рекрутских наборов. Взамен следовало платить по 360 рублей за рекрута (из расчета 1 рекрут с 500 человек). В дополнение 9 апреля 1802 г. было принято положение, по которому крестьяне Выборгской губернии, официально признанные лоцманами, освобождались от рекрутской повинности. Казенным крестьянам стали засчитывать за рекрутов поступивших в них церковников, приписавшихся к их селам (8 октября 1801 г.). 1 апреля 1802 г. был подтвержден прием от помещиков их людей в солдаты в зачет будущих рекрутских наборов, а 15 мая решено отсылать «в крепостные работы» принятых в рекруты «без зачета»[89].

Гуманизации системы наказаний послужили указы: 8 декабря 1801 г. – о присутствии лекаря при воинских экзекуциях; 18 января 1802 г. – о неупотреблении в приговорах военных судов «касательно наказания» слова «нещадно»; 21 марта 1802 г. – о представлении государю для производства в чины тех разжалованных в рядовые, которые «поведением своим… сделаются того достойны»; 24 апреля 1802 г. – о предоставлении в Военную коллегию дел о подсудимых военнослужащих, в которых бы не только отмечались их показания, но и изъяснялись все нужные обстоятельства[90].

Во второй главе мы отмечали, что 24 июня 1801 г. была учреждена Военная комиссия для рассмотрения вопросов, связанных с положением сухопутной армии. 24 августа 1802 г. был создан такой же орган по военному флоту – Комитет для приведения его «в лучшее состояние». Именной указ предназначался графу А. Р. Воронцову[91]. И это неслучайно. В третьей главе мы упоминали записку Воронцова на имя Александра I от сентября 1801 г., где в числе прочих был поднят вопрос о плохом состоянии флота. Флотских дел также касались указы об устройстве новых казарм в Кронштадте (от 14 июля 1801 г.) и о ремонте артиллерии, якорей и прочего и их доставке по «определенным» ценам[92].

Большое значение для казачьих офицеров имело распоряжение от 17 августа 1801 г. об уравнивании их жалованья с жалованьем офицеров гусарских полков. То есть по денежному содержанию офицеры легкой иррегулярной и регулярной конницы сравнялись. На одном из заседаний «Негласного комитета», как мы знаем, Александр I объявил о восстановлении орденов Св. Георгия и Св. Владимира в свой день рождения 12 декабря 1801 г., что было исполнено и послужило еще одним стимулом к ревностной службе офицеров и генералов даже в большей степени, нежели чиновников, поскольку военнослужащим вручались оба эти ордена. Сенат 22 июля 1801 г. обязал земскую полицию всячески помогать полкам при организации их постоев «на квартирах». Он же специальным указом от 19 марта 1802 г. определил, что отопление казарм в городах Выборгской, Новороссийской и Оренбургской губерний будет осуществляться за счет казны[93].

Как и в предыдущий период, указы власти по военным вопросам по количеству преобладают. Причем большей частью это указы именные, зачастую по самым простым поводам. Александр Павлович продолжал вникать во все мелочи армейской жизни. Его распоряжения способствовали ее улучшению и гуманизации. Одновременно проводилась и разумная экономия. Однако избавиться от батюшкиного наследства – ради собственного представления о красоте униформы не обращать внимания на ее неудобства – император сразу не мог.