Помоги проекту - поделись книгой:
Я и пристрелялся.
Бегал, прыгал и плавал я не в одиночестве. Всей командой. Лиса, Пантера, Антон составляли компанию. Ну, что до Антона мне далеко, не новость. Он, Антон, в армии стал кандидатом в мастера спорта по армейскому пятиборью, да и сейчас спорт не бросает, выступает за свой институт. Педагогический. А девочки трижды в неделю тренируются на «Динамо», в мае выполнили норму второго разряда по дзюдо. И останавливаться не намерены. И у девочек, и у Антона — честные золотые значки ГТО с отличием. Ну, а я… Каков уж есть. Лидия Валерьевна настоятельно не рекомендует вкладываться в прыжки и гранаты. Не прыгается — и не нужно. Подтягиваешься на турнике двенадцать раз — и хватит. Гуляй, дыши, тридцать раз отжимайся от пола — вот твоя физкультура. Излишество вредит.
Так-то оно так, но обидно. Девочки и бегают быстрее, и прыгают дальше, и с гранатой лучше управляются. О рукопашной и не говорю. Не дзюдо с поклонами, милиция учит действовать без ложно понимаемого гуманизма. Единственно стрельба приободрила. Девочки пообещали сводить в милицейский тир, пострелять из ПМ. Ну, это потом. Хочу подольше считать себя Кожаным Чулком. Стрелком уникальной меткости. Хотя чего сложного: прицелился согласно наставлению, плавно нажал на спуск, и попал. Чистая геометрия, никакого волшебства.
Измерив, исчислив и взвесив, меня сочли для поединка готовым. Насколько вообще можно быть готовым к поединку с Фишером.
— У вас, Михаил, помимо Фишера, будут два очень сильных противника, — сказала Петрова. — Широта и долгота. Лас-Вегас расположен на тридцать шестом градусе северной широты. Это на пятнадцать градусов ближе к экватору, чем Чернозёмск, что составляет тысячу шестьсот пятьдесят километров к югу. Пустынный субтропический климат. В сентябре средняя температура — двадцать восемь градусов. Средняя! А днём вполне вероятны все сорок. В тени. Тридцать пять — это обязательно. Очень сухой воздух. Дождей, о которых стоит говорить, практически не бывает.
— Но ведь кондиционеры… — начал было я.
— Именно, — продолжила Лидия Валерьевна. — Кондиционеры. Они охлаждают воздух в помещении до двадцати — двадцати двух градусов. И это дополнительная сложность. Переход от сорокаградусной жары в двадцатиградусную прохладу, да по несколько раз в день вызывает полом регуляции, иными словами, стрессовое воздействие на организм. Отсюда велика вероятность простуд, тонзиллитов и прочих заболеваний. Кругом жара, а у вас насморк или ангина, да ещё гнойная. Что делать? Контрастный душ, и не только в Лас-Вегасе, но и сейчас. Слабосолёная вода постоянно. Бутылочку с собой. В номере ставьте кондиционер не на максимум, а на минимум. И в игровом зале — настаивайте на температуре в двадцать пять градусов. Фишер, думаю, вас поддержит, он, насколько мне известно, требует оптимальных условий для игроков.
— Записано, — сказала Лиса.
— Второй противник, долгота, куда хуже. Сто пятнадцать градусов западной долготы. С Чернозёмском разница в сто пятьдесят пять градусов. Это десять с половиной часов в астрономическом времени. Одиннадцать — с московским временем. То есть тамошний полдень — это двадцать три часа здесь. Игра начинается в пять пополудни, это четыре ночи — или утра — по нашему времени. Опять стресс. И приспособиться к этому нельзя: адаптация наступает минимум через месяц. А пик дезадаптации — на седьмой — десятый день после перелета. То есть в разгар матча. Что делать? Наши учёные открыли лечебное действие вытяжки, полученной из эпифизов крупного рогатого скота. Смесь вытяжки с витамином С облегчает адаптацию организма к десинхронозу, то есть к изменению циркадного ритма, ритма сна и бодрствования. Его готовят для наших космонавтов. Препарат редкий и, что важно, секретный. Но мне удалось достать двадцать капсул. Принимать нужно за час перед сном. Если вдруг спросят — на таможне, или ещё где-нибудь, говорите, что это для пищеварения. Для прочищения желудка. Но лучше, чтобы его никто не видел.
— То есть это только Чижику? — спросила Ольга.
— Да. Остальным придется обходиться традиционными средствами: рано ложиться, гулять при свете дня не менее получаса, лучше — час, не есть позднее восемнадцати часов по местному времени. Избегать кофе, чай, алкоголь. Кока-колу тоже избегать. Спать восемь часов, ни больше, ни меньше. Дыхательные упражнения. Размышления о вечном. Чтение классиков. Строгий режим. Монастырский. Это и вас касается, Чижик. Вы понимаете?
— Ясно. Касается. Монастырский режим, чего тут не понять. Пост и благочестивые размышления.
— Именно. Благочестивые размышления нормализуют сердечно-сосудистую систему. И пищеварительную тоже. Научно доказанный факт.
Вот так.
Получив положенные рекомендации и пузырёк темного стекла с крохотными капсулками, мы отправились в Сосновку. Я, Надежда и Ольга. Нет, девочки по-прежнему заняты делами: Ольга готовит сентябрьскую подборку школьной и студенческой лирики в «Степи», а Надежда — кормчий факультетского сельхозотряда. Однако в горкоме комсомола им настойчиво посоветовали не забывать о предстоящем матче. То есть обо мне.
Можно подумать, что они забыли, как же. Просто стали раньше вставать и позже ложиться, только и всего. Потому успевают на обоих фронтах, доказывая справедливость утверждения, что автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Действительно, своя машина экономит уйму времени. Которое идёт на подготовку к матчу.
А готовиться нужно: Америка — это вам не семечки лузгать. Девочки шьют наряды. Долго думали и решили: копировать французскую или немецкую моду не стоит, не в этом наша сила. Ещё на первом курсе, помнится, листали в институтской библиотеке журнал «Корея». Забавно восхваление любимого и уважаемого вождя, особенно если этот вождь — не наш. Но фотографии юных девушек-военнослужащих впечатлили. Лиса и Пантера захотели такое же. Только лучше. Ну, и в самом деле: Ольга метр семьдесят пять, Надежда метр семьдесят три, а кореянки едва ли сто пятьдесят. Важны не силуэты, важна идея. Военный стиль — наше всё.
И с тех пор экспериментируют. Найти баланс: чтобы и не казённо, и не опереточно. И красиво, и практично. И технологично тоже — чтобы можно было шить швеям-аматёршам.
Получается интересно. Но девушки хотят лучше. Стараются. Рисуют, стрекочут машинками, примеряют (поначалу вообще шьют из самого простенького материала, даже марлю пробуют), уточняют. Идёт процесс. Покажем Америке, на что способны.
Я тоже готовлюсь. Чесучовый костюм, два смокинга, шёлковые рубашки. Фраки решил не брать. Не Европа, не оценят.
Физическая подготовка — само собой. Девочки пытаются научить меня приемам самообороны. Ты, Чижик, поэтом можешь и не быть, но три приема знать обязан. Отработать до автоматизма. Так, для грации и пластики.
Отработал. На троечку. С минусом. Девочки изволили смеяться.
И, разумеется, благочестивые размышления. Их я решил заменить церковными песнопениями. И песнопениями просто. Русские, украинские, белорусские народные песни. Революционные тоже. В течение получаса. На три голоса. А потом я немного играю сам. Бетховен, Лист, Моцарт, Чайковский. По настроению.
Девочки к репетициям относятся с пониманием. Америка ведь. В грязь лицом падать негоже. Пусть послушают.
А собственно шахматная подготовка состоит в анализе партий Фишера, начиная с шестьдесят восьмого года. За пять лет Джеймс Роберт превратился из сильного шахматиста в сильного невероятно. Как? Почему? Этот секрет я и стараюсь разгадать. Вжиться в образ Фишера. Прочувствовать его побуждения, желания. Понять, как он мыслит. Смоделировать его в собственном сознании. То есть применить к нему систему Станиславского.
И вскоре мне стало ясно, что гениальность гениальностью, но в исландском матче со Спасским Фишер был очевидно готов к тем дебютным построениям, который применял Спасский. То ли он сам настолько прочувствовал Спасского, что мыслил, как Борис Васильевич, то ли в команде нашего чемпиона была крыса. По ощущениям — и то, и другое.
Кто, интересно, готовил команду Спасского? Если бы Борис Васильевич сохранил корону, то сразу бы выяснилось — кто. А так, думаю, каждый говорит, что только советовал, да его не послушали. Тренерский штаб, коллективное руководство. И коллективная же безответственность.
Интерес к предстоящему матчу чувствуется и в Сосновке. Андрюха, работник на все руки, уважительно спрашивает, как идёт подготовка. В сберкассе, куда я зашел за наличностью, пропустили к окошку без очереди — вам нужно, вы к Фишеру готовитесь. То ж и в магазине. Вот оно, народное участие! Или меня считают обреченным, и, как пишут в романах, стараются облегчить последние дни перед казнью?
Кстати, о наличности.
Как-то между «Чёрным вороном» и «Перепелкой» Ольга спросила:
— Полмиллиона долларов — это же огромные деньги. Что ты будешь с ними делать, Чижик?
— Почему полмиллиона?
— А что, мало?
— Нет, в самый раз. Что делать? Пока и не знаю. Кроить шкуру неубитого медведя — плохая примета. Но, в принципе… Найдется им применение.
— Книг накупишь? Для медицинской библиотеки?
— Книг я, конечно, куплю. Для нас. А там, по прочтении, можно и в библиотеку сдать. Только кто у нас в институте знает английский плюс желает учиться по иностранным учебникам? Сумлеваюсь штоп. Возьмет их профессор, поставит в кабинет на видное место, чтобы всяк понимал, что он, профессор, на переднем крае науки.
— Это ты преувеличиваешь, Чижик.
— Я исхожу из того, что вижу. Мы в группе книги показывали? Те, что из Вены привезли? Показывали. И что? Полистали вяло, посмотрели иллюстрации, на этом и всё.
— Я была в Берёзовском районе, — подала голос Лиса. — По делам сельхозотряда. Там одна «скорая» на весь район, и та на ладан дышит. Не хочешь подарить району «Форд»? Фургон, для скорой? Купишь в Америке, можно даже два. С носилками, с аппаратом ЭКГ…
— По порядку. Почему «Форд»?
— Хорошая машина.
— Ладно. Но местные дороги и местные водители рано или поздно приведут к тому, что «Форд» выйдет из строя. Скорее, рано, чем поздно. И что тогда? На вечную стоянку? Где они возьмут запчасти, резину, когда даже свою буханку починить толком не могут?
— Ну, тогда купи им наш «УАЗ», буханку, — не отставала Лиса.
— Ты знаешь, сколько стоит «УАЗ»?
— Ну…
— Восемь тысяч рублей.
— Тебе восемь тысяч жалко? — притворно удивилась она.
— А сколько людей в Березовском районе?
— Тридцать две тысячи человек.
— Вот и посчитай: положим, из них работает половина, а половина — пенсионеры и дети. Так?
— Ну, допустим.
— Восемь тысяч рублей делим на шестнадцать тысяч работающих людей. Получается, пятьдесят копеек с человека, верно?
— Верно, но… — и она замолчала.
— Что «но»? Полтинник — непосильная трата? Или трудно организовать сбор средств? Есть структуры. Прежде всего — советская власть. Сельсоветы. Затем профсоюзы, потребкооперация, комсомол, наконец, партия. Если комсомол прикажет, все деньги отдам для людей. Вот что лежит на книжках — тут же и отдам. На самом деле, не шучу. Вы меня знаете.
Они меня знали. Знали, что отдам. Куда же денусь, если прикажут. Отдам, и тут же заработаю ещё. Ну, постараюсь заработать.
— Но тогда почему…
— Вот этого я не пойму. Пытаюсь, но пока не получается. Возможно, есть причины. Возможно, они даже простые, но я не сведущ. Много загадочного. Взять хоть инвалидов войны. Задача — обеспечить жильём. Война-то двадцать девять лет назад кончилась. А люди без жилья. Почему? Не знаю.
— Это очень дорого — всем построить жильё.
— Дорого, — согласился я. — Надя, у тебя брат кооперативку строит. Не стал ждать милостей от природы. Сколько стоит квартира?
— Однокомнатная девять тысяч, двухкомнатная двенадцать. Улучшенной планировки.
— Возьмем двенадцать тысяч. Пусть двухкомнатная, пусть улучшенной планировки, герою не жалко. Положим, нужен миллион квартир. Получается — двенадцать миллиардов рублей.
— Ну вот, это ведь огромные деньги, — сказала Лиса.
— Два года назад, когда мы поступали в институт, из Египта выслали советских военных советников. Двадцать тысяч человек. И это бы ладно, но египетский президент сказал, что долги нашей стране возвращать Египет не станет, а это, между прочим, двенадцать миллиардов. И это один Египет. А есть ещё Вьетнам, Куба, Индонезия, Сирия, Чехословакия и прочие, и прочие, и прочие. Денег на их поддержку и развитие ушло и уходит столько, что не только инвалидам войны — каждому можно и квартиру, и машину, и дачу построить, и останется на детсады, школы, больницы. Но — помогают, значит, так нужно. Не спрашивайте, почему: большая политика требует больших знаний, которых у меня нет. Может, это предотвращает мировую атомную войну. Может, готовится броневой щит вокруг Союза. Может, что иное. Но брать на себя государственные функции и сам не стану, и другим не советую.
Ведь что это значит, если я подарю Берёзовскому району машину скорой помощи? Это значит, что власть о народе не заботится, даже машину не хочет купить. А я, получается, забочусь. Ищу популярности. Прямой вызов. Оскорбление величества. А я вовсе не собираюсь бросать вызов власти. Опять повторю: прикажут отдать деньги, да не просто прикажут, а в письменном виде, для истории, законом — тут же и отдам.
Только ведь не прикажут. И вот что я думаю: деньги у государства есть. И у больницы есть. А «буханок» в продаже нет. Все расписаны на годы вперёд. И если я вдруг чудом куплю «УАЗ» — хотя частным лицам его не продают, — то, одарив Берёзовский район, я отберу новую «Скорую» у района Каменского, которому машина была предназначена. Оно разве хорошо?
А доллары мы потратим. С толком. Когда поймём, в чем он, толк.
Пораженные моим красноречием, потрясенные моей логикой, девушки даже ужинать не стали. Все думали и думали, глядя в окно.
А потом мы пошли в сауну.
Сгонять вес.
Надо!
Глава 4
ПОЛЁТ ЧИЖИКА
Салон «Лира» размерами не потрясал. Вроде нашего Ан-2. Я три раза летал на Ан-2, дважды по местным маршрутам, внутри области, а однажды — в соседний Воронеж. По делам «Школы Ч».
Но отделка, компоновка, чистота салона «Лира» впечатляли. Хотя и тесновато. Что делать, «Ил-62» в Лас-Вегас не летает.
Мы приближались к Лас-Вегасу со скоростью восемьсот километров в час. Пятый час приближались. Скоро совсем приблизимся.
А началось всё утром. Ранним московским солнечным утром. В девять наш славный «Ил-62» оторвался от родной земли и устремился на запад. Даже так: на Запад. И мы вместе с ним. Мы — это я и моя команда. И ещё пассажиры числом до девяноста. Плюс экипаж.
Летели-летели, летели-летели. Под нами то чужая земля, то международные воды Атлантического океана. Над океаном лететь страшнее. Случись что — ни приметы, ни следа.
Но я гнал малодушные мысли, и тихонько пел «Мы, друзья, перелётные птицы» — бодро, весело, энергично. И мне подпевали Лиса и Пантера, сидевшие рядом. Лиса слева, а Пантера через проход справа. Первый класс, здесь сидят по двое.
Я бы и обыкновенным полетел, но тут уж расстарался Виктор Давидович: Спорткомитет забронировал нам места именно в первом классе. В чем разница? В семистах рублях. Обычный билет стоил триста рублей, точнее, двести пятьдесят девять рублей тридцать копеек на всё про всё, какая точность. А в первом классе — четыреста восемьдесят. Разница — сто восемьдесят рублей на один билет, умножаем на четыре — получаем разницу в семьсот двадцать советских рубликов. А всего — без малого две тысячи! Плачу-то я, а не Спорткомитет, почему бы и не пошиковать, решил Батуринский.
Положим, расходы мне американцы возместят, но то будет после, а сейчас ведь жалко же расставаться с деньгами, и какими деньгами, деньжищами! Две тысячи для нашего советского человека и в самом деле деньжищи.
Чтобы не кусали руку кормящую! — видно, решили в Спорткомитете.
По счастью, деньги были.
А то ведь некоторые спрашивают, зачем тебе, Чижик, деньги, зачем?
Вот зачем!
Летели, пели, ели, дремали, опять пели («Летит Чижик, летит Чижик и две орлицы, ах, кого люблю, кого люблю, пусть приснится», опять ели, опять дремали. Первому классу полагались водка и коньяк по первому требованию. Ну, за четыреста восемьдесят-то рублей! Но мы обходились водой. И на еду не налегали. Я так и вовсе поклевал чёрной икорки, и будет. Наш советский «Аэрофлот» — это не сельская закусочная, а всё ж рисковать не хотелось.
Девушки в восторге. Для нас, чернозёмцев, полёт в Америку — это почти как на Луну. Я поспокойнее. Берегу эмоции. А Антон и вовсе что-то строчит в толстую тетрадь на девяносто шесть листов. Не что-то, книгу пишет. «Чижик против Фишера».
Вот так летели, летели. Наконец, сели. В Монреале. Посидели, дозаправились, дальше полетели. В момент дозаправки пассажиров вывели в аэровокзал. По правилам пожарной безопасности. Но только в пределах, не далее. Так и не знаю, могу я сказать, что ступал на канадскую землю. На землю-то как раз и не ступал. На бетон ступал, на асфальт ступал, на камень ступал, на плитку керамическую ступал, а на землю не ступал.
Чуть-чуть размялись, я купил «Канадиен трибьюн» и «Нью-Йорк Таймс»: долларов нам все-таки в Москве наменяли, хотя и самую малость. На газеты хватит.
Вернулись в самолёт, полетели дальше. Тут уже близко, утешался я. И над землёй летим, не над океаном.
Поделиться книгой: