Моя пушистая проблема

От того, как осторожно он укладывает меня на постель. Как нависает сверху, пожирая светящимся взглядом. Это какая-то магия. Да-да, точно она заставляет приподнять руку и очертить морщинку на чужом высоком лбу.

Это она заставляет провести по сомкнутым губам и тихо вскрикнуть, когда палец захватывают в плен. Он облизывает его, как карамельку, а потом прикусывает, тут же резко дуя на кожу.

Мурашки бегут табуном сдаваться, поганки. Ошпаривает меня до самого… до места, которое ищет приключения, короче говоря.

А этот гад ухмыляется — и тянется за вторым пальчиком. Нежненько так, загадочно-ласково.

Я смотрю, как загипнотизированная. Очарованная, забывшая, что ещё десять минут назад хотела любой ценой отстоять свою свободу. И тут раздается грохот. В потревоженной мной гардеробной, не иначе.

Оборотень вздрагивает — и отводит взгляд. И я прихожу в себя. В разодранной рубашке, с прозрачным пикантным лифом, через который проглядывает кое-что интересное, и…

Окатывает отвращение. К себе. К нему. К глупости всей этой ситуации.

В тот момент я совершила ошибку. Люди слишком мало знали об оборотнях. Я дернулась, уперлась ладонью в грудь, пытаясь оттолкнуть.

Зверь вскинулся. Зверь — не человек. Его лицо по-звериному исказилось, поплыло, на руках появились острые когти.

В глазах на миг отразилось что-то… ужас? Борьба? Мне даже бесполезно кричать! Никто не услышит!

Каким чудом вывернулась? Когти только едва заметно прочертили полоску на животе, даже кровь не выступила.

Неведомым образом я взвилась вверх, словно акробат, перелетая через голову застывшего мужчины на другой конец комнаты.

Скрипнула кровать. Зверь больше не играл. Ощерился, зарычал так, что все волоски на теле дружно вытянулись по струнке.

Я отшатнулась.

Запах — этот тошнотворный запах стал совсем невыносимым, и в этот момент, запоздало, я вспомнила, где именно уже ощущала подобный аромат. В химической лаборатории одной из крупнейших медицинских компаний Райлакса.

Так пах мейон, одна из наших последних разработок, смесь, которая сама по себе не была отравой, но если принять вместе с этим белым, безвкусным и бесцветным порошком алкоголь… пусть земля моему тупому коллеге, решившему напиться на работе, будет пухом.

Оборотень принял мейон? Но зачем? Я попятилась в дверной проем, отпрыгивая в соседнюю комнату. Мышцы сводило. Долго я не выдержу, несмотря на все часы, проведенные в спортзале.

Мейон… сыворотка, которая должна была облегчить ряд сложных операций в медкапсулах. Он воздействовал на нервные окончания человека. Оборотням его продать и не пытались, это же совершенно бессмысленно, мы слишком отличаемся…

Мне конец.

Но почему-то страха не было. Стало только как-то жарко, нестерпимо заломило суставы и зачесались кончики пальцев.

Оборотень шагнул вперед, и… прыгнул. Я почти увернулась, треклятыми труселями обожаемой подруги клянусь!

Под ноги попались сбитые с полки книги. Не пластиковые — обычные. Дорогущие, вероятно. Но несчастную меня и гневливенького зубастика такие мелочи не волновали. Бросок. Удар, как тараном. Спина горестно вопит от поцелуя с полом — он, знаете ли, хоть и покрыт ковром, но весьма жесткий.

Кусь?!

Его лицо близко. Совсем близко. Так, что я вижу каждую напряженную жилку, острющие — прощай мой пальчик — клыки, прижатые плотно к голове вытянувшиеся уши, весьма пикантно и почти мило покрытые пушком.

Ноздри раздуваются — и вдруг недомохнатый клыкастый утыкается мне в шею, продолжая жадно и часто дышать.

Кончики пальцев на руках взрываются болью.

Я вскрикиваю, рефлекторно сжимаю что-то ладонью — и со всей дури опускаю её на голову оборотня.

Раздается тихий хрип — и огромное тело на мне безвольно обмякает, заставляя внутренне похолодеть.

Из моих пальцев вываливается какой-то каменный бюст. Крови на нем, кажется, нет, но от этого не легче.

Мать моя неизвестная, только б не убила! Разорвут!

Я уже почти готовлю оправдательную речь, когда… эта бессовестная туша начинает храпеть. Ну ладно, тихо посапывать. Он спит! Спит, пока я тут схожу с ума и пытаюсь сбежать от его хищных инстинктов!

Пальцы мелко дрожат. Я не сразу понимаю, что с ними что-то немного не так. Например, острые когти, что медленно, буквально на глазах исчезают в подушечках пальцев. Померещилось. Перенервничала.

Вопрос лишь в одном? Что произошло — и как это все теперь разрулить, не лишившись головы?

Глава 7. Волки во сне и наяву.

Спустя час, картина, увы, не изменилась. Мохнатый меня не выпускал. Шипел во сне, рычал, норовил ошерститься — но не отпускал. З-зараз-за. Я уже перестала вздрагивать и бояться. Его сиятельство всего лишь изволил отдыхать. Ну обнял, как любимую игрушку, ногами и руками, ну мелькали в шевелюре волчьи уши, то и дело становясь торчком.

Ну пытался вылизать пару раз мое лицо горячим шершавым языком. Мда. Действительно, мелочи жизни.

Честно признаю, в какой-то момент мне все это настолько надоело, что я просто… уснула. Да-да. Сказались и нервы, и усталость, и сытная еда днем, и стресс. Оборотень был горячий, как батарея, и тихо тарахтел во сне, словно кот, а не волк.

В общем, странно это или нет — но спала крепко. И всю ночь вокруг меня кружил огромный белый волк с серебристыми умными глазами.

И столько в них было странной, дикой мольбы и ярости, что было невольно не по себе.

Лишь под утро этот странный сон сменился другим… но каким!

Знакомый клуб, куда я частенько захаживала в юности, лет эдак в семнадцать. Бьющая по ушам музыка, весьма сомнительного качества напитки, мутные типы, яркие отсветы ламп.

И я… почему-то сейчас извивающаяся у шеста. Я никогда в жизни не умела так танцевать. Гибко, чувственно, не пошло, но… словно призывая одним только взглядом. Воспламеняя того, кто сидел в зале. Вечер скрадывал его черты, свет маголамп производства хафльгаров на него не попадал. Но я всей кожей чувствовала чужой взгляд. Собственнический, жесткий, хищный. До наглых мурашей притягательный.

Да его бы статуя захотела! Лучи ударили в мое тело, когда я обвила шест рукой, словно нежнейшего партнёра по танцу, закидывая на него ногу, и закружилась.

Светло-золотистое белье на мне в этом свете истончилось, став едва не прозрачным, будто платье из… откуда? Во сне я не помнила.

Важен был лишь чужой взгляд. Лишь мой вызов. Сдашься? Подойдешь? Нет?

Я порой ненавижу оборотней! Но сейчас… иди сюда, волчок!

Встал. Глаза вспыхнули ярко-ярко. Ух, какая… фигура! Какие внушительные… достоинства!

Я облизнулась демонстративно. Провела ладонью вдоль тела, зная, что за мной следят жарким, бессовестным взглядом.

— Давай, крошка! Иди сюда! Вижу, тебе там скучно одной…

Бархатистые, игривые нотки в низком голосе заводят. Качаю бедрами, снова медленно обводя собственное тело руками.

— Веселее, чем можно представить, — мой голос звучит совсем иначе, с незнакомыми мне мурлыкающими, соблазняющими нотками.

Искушающе. Насмешливо. В крови бежит азарт.

— Сколько стоит ночь с тобой, девочка? Я заплачу ту цену, что назовешь. Ну же. Такого шанса у тебя больше не будет!

В крови вскипает гнев. Так, значит? Облезешь, лохматый! Обида сильна, но я лишь молча качаю головой, продолжая кружиться под музыку, которая становится все более медленной и тягучей.

— Гордость заела? Или ты немая? — кажется, у кого-то самолюбие задето.

— У вас нет столько, чтобы получить меня, господин, — отвечаю шепотом, медленно проводя язычком по губам.

Прогибаюсь, откидывая голову назад. В этом сне у меня роскошные золотистые волосы ниже лопаток, не стрижка.

— Назови. Цену.

— Вы уверены, что хотите её услышать? Уверены, что всех можно купить?

Он уже у самого края сцены. Смотрит, тяжело дыша и сжимая зубы.

— У всех вас есть цена. Чего хочешь? Деньги не нравятся? Украшения? Статус в обществе? Дом? Вы, люди, предсказуемы, — скалится зараза.

— Хочу…

Я наклоняюсь ниже. Ага, взгляд так и заблудился в районе груди. Жадный, жаркий, такой, что что-то екает внутри.

— Ну?.. — грубое.

— Хочу твою шкуру, оборотень, — шиплю зло, прищурившись, — но ты же вряд ли мне доставишь такое удовольствие, а, хозяин жизни?

Я злюсь, даже понимая, что это, конечно, не по-настоящему. Хоть диалог идет словно наяву.

Грудь мужчины вздымается. Когда успел остаться в одной тонкой рубашке, сбросив пиджак?

Не мощный внешне, но сухощавый, гибкий. Он отворачивается — и мне удается целое мгновение лицезреть подтянутую, крепкую зад… попу… Ох, что ж это за… наваждение! Залипаю, теряю бдительность.

И прихожу в себя уже лежа на спине в одном из кресел. Мужчина сидит на корточках, удерживая меня. Стеснения нет. Да и чего пока стесняться? Только тугая волна жара, когда он, больше не говоря ни слова, наклоняется ниже. Ещё ниже. Горячее дыхание ползет по ноге, вызывая щекотку. Вот же пушистая гадина, я скоро сгорю в этом огне, мне хорошо до того, что, когда он поднимается выше, тихонько дуя на кожу, хочется закричать, выплеснуть скопившееся напряжение. А когда эти сумасшедшие подлые губы накрывают мои, когда этот треклятый божественный язык затягивает в поцелуй, дарит наслаждение… Да такое, что можно взорваться чистейшей сверхновой только от этого!

Ладонь ложится на кожу. Пальцы касаются меня, едва не порхая, вырывая тихий вздох восторга.

— Ещё…

— Что? Не слышу, детка? Ты что-то сказала?

Он великолепен. Не могу налюбоваться настолько редким и совершенным образцом. Да и грех не любоваться — одежда не скрывает выдающихся достоинств паршивца.

Чтоб тебя!

— Гори в огне, мохнатый! — дергаюсь, пытаясь вырваться, но руки перехватывают, и коварные губы атакуют мои.

Медленно. Стараясь показать мне всю полноту испытываемых им чувств. Показать, кто здесь ведет, кто перехватил игру и удерживает её в своих цепких когтях.

Он нависает надо мной медленно, давая прочувствовать, так сказать, всю опасность положения, в которое глупая человечка умудрилась угодить. Мы уже слишком близко друг к другу, и у меня пересыхают губы. Слежу за паршивцем жадно, мечтая и провалиться сквозь землю, и отвернуться, и продлить этот безумный момент.

Не снимая одежды, опираясь руками о подлокотники кресла, он надвигается на меня, а потом медленно опускается едва ли не на колени. Так, чтобы я смогла прочесть в движениях тела, в его глазах безумную жажду, дикое напряжение, что отделяет нас от продолжения банкета.

— Сгорим вместе, сладкая моя, — хриплые, рычащие нотки, — хочу знать точно, какая ты… на вкус… ощутить в полной мере твой странный запах. — Ага, на вкус, на запах и на кус… знаем мы вас! — И занять чем-нибудь твой дерзкий язычок, конфетка… например, — ленивое — очередным поцелуем.

Меня окатывает такой волной жара, что, кажется, ещё немного — и щеки воспламенятся. Исключительно от ярости! Как легендарные драконы буду сейчас огнем пыхать! Несите огнетушитель для Майки! Никогда ведь и мыслей таких не было, но… облизнулась. Шестом клянусь, не удержалась!

Чужие глаза вспыхнули черным сумасшествием, меня подхватили, плотно прижимая к чужому торсу, позволяя каждой клеточкой тело ощутить, в каком восторге хвостатый.

— Мне уже интересно, девочка, что тебе снится, если уж ты так жарко приветствуешь меня? Не скажу, что против, но, боюсь, сейчас слегка не в том состоянии…

А? Что?!

Я отшатываюсь, дергаюсь рефлекторно, изо всех сил врезаясь во что-то головой. В кого-то. Упс.

Над головой шипят. Я вываливаюсь из сна — позорно потная, дрожащая, чтоб вас всех, мохнатых, побрили налысо, и… наставившая шишку лорду.

Бледный, с темно-синими кругами под глазами, он, в отличие от сна, вызывает только жалость. А ещё — память о вчерашнем.

Во сне я каким-то образом оказалась на его груди — и теперь ощущала весь прилив оборотнической благодарности.

Скатилась на пол быстрее, чем успели бы сказать “ква”. Меня даже милостиво отпустили.

Чужая рубашка прилипла к телу, противное томление искорками отдавалось в теле, а “хозяин жизни” знакомо противно ухмыльнулся одними глазами.

— Рад, что мы начинаем находить… общий язык, конфетка, — знакомым голосом из сна хрипло заметил этот Казанова полумертвый. — Но ты могла бы быть и капельку более любезной. И не забывать о своей положении, — холодно и совершенно иначе, чем предполагалось, завершил жрец игривую фразу.

На его скуле уже расцветал синяк. Жалко? Да не в этой жизни! С их регенерацией через полчаса и следа не будет. А вот у меня затылок ноет.

— Хорошая благодарность за то, что спасла вам жизнь и рассудок, — холодно усмехнулась, тут же беря себя в руки.

— Что со мной было? Когда я пришел в спальню — ты здесь уже была? И что за вид, к слову говоря? Мне казалось, что тебя должны были подготовить совсем иначе…

Сколько спеси в двух предложениях! Когда он спит зубами в пол — то гораздо симпатичнее! Х-хозяин.

Молча подошла к нему. Коснулась пальцами висков, несмотря на недовольное шипение послушала пульс. Заглянула в глаза. Зрачки в норме. Дыхание в норме. Но вывести остатки препарата из крови необходимо, хоть он частично уже и вышел с потом на кожу.

— Мейон, — зло щурюсь, — может, я зря вас оглушила, когда вы набросились на меня, пытаясь убить.

Вру. И меня пугает, что как раз не попытался. Он был неадекватен — и все равно не причинил мне вреда. Что происходит?

— Рассказывай, — он медленно поднимается.

Невольно взгляд скользит по слегка растрепанной шевелюре, по шелковистым длинным прядям, по прессу с бледной белой шерсткой.

Отвожу взгляд.