Потаенная любовь Шукшина

- Василий Шукшин - талант. У него большое будущее.

Ассистентка Людмила Пшеничная, познакомившись с Василием Шукшиным, выяснила главное, что их потом объединяло долгие годы, удерживало друг возле друга, заставляло сострадать... Шукшин, как и она, выходец из Алтайского края; родителям их выпала почти одинаковая суровая судьба, о чем они чаще молчали,- тогда принято было об этом молчать; оба неустроены, бездомны, никого из близких не имели в Москве. Прозвище Пончик сменило более теплое, родственное - Земеля.

Жила Люся в одноэтажном фанерном бараке возле ВГИКа, окна которого упирались в тротуар. Недалеко от барака торчала колонка, у которой не однажды останавливался Василий Шукшин - попить ли свежей водицы, ополоснуть ли разгоряченное лицо, смочить взлохмаченные волосы. По сапогам, мелькнувшим в окне, Люся узнавала Василия, забегавшего к ней из института, чтоб попечатать на машинке, перехватить чего-нибудь из домашней снеди.

Иногда Василий приходил с гурьбой товарищей или с однокурсником Виноградовым, который в это время был для него самым близким человеком среди студентов.

Голодное, холодное, цыганское существование ничуть не омрачало теплых, дружеских отношений, делало их более прочными, надежными, почти братскими.

Одним из первых слушателей первых рассказов, написанных в Москве, была опять же Люся, которая раньше Василия обмосковилась. Она и на Алтае жила в Славгороде, поэтому как городской житель не знала деревенского разговорного языка, родниковой русской речи, вносила свои поправки, порой не очень удачные. Василий же терпеливо выслушивал замечания своей юной подружки, но ироничного отношения к себе не принимал: говорил сибирский крутой характер.

- Какие "пимы"? - с высоты своего бескомпромиссного возраста вопрошала Земеля.- Нужно писать "валенки".

Василий в присутствии Людмилы покорно исправлял "пимы" на "валенки", но при перепечатке оставлял все-таки родное с детства слово, известное издревле в деревенском обиходе Сибири.

Не пропустил Василия Шукшина с первого захода кинематограф в свои недра, словно испытывая его на прочность. Но, как бы компенсируя неудачу талантливого молодого человека из российской глубинки, для поддержания юного дарования, подающего большие надежды, в 1955 году в журнале "Советский воин", № 10, появляется впечатляющий снимок: студент - будущий режиссер Василий Шукшин ведет репетицию с актерами Ирмой Рауш и Ким Ен Солем. В заметке говорилось о том, что это "первый самостоятельный опыт бывшего моряка".

Что еще можно сказать про это время? Только что закончилась война между Северной и Южной Кореей, в которой негласно участвовал и Советский Союз, преследуя свои геополитические интересы, гласно - США и Китай.

В стране наступили новые времена, сменился режим, но российская глубинка по-прежнему жила бедно, кормила всю страну и зарубежье, нищенствуя сама.

"Здравствуй, мама! Получил 200 рублей..."

Документ всегда ставился профессионалами выше художественного вымысла в любом произведении, будь это книга, кинофильм или что-то другое. Поэтому и в повествовании о Василии Макаровиче Шукшине главное - это документ.

В период студенчества нелегко приходилось Василию среди респектабельной московской молодежи - сыновей и дочерей знаменитостей или влиятельных людей из государственных, проправительственных кругов, но сибирский юноша стойко переносил свою бедность, понимая, что и матери там, в Сростках, не менее трудно. Мать для Василия Шукшина всегда оставалась самым святым и дорогим человеком на земле и от нее он не посмел бы никогда и ни при каких обстоятельствах отречься! Об этом говорят его письма из Института кинематографии - яркий образчик жизни послевоенного поколения:

Здравствуй, мама! Получил 200 рублей, посылочку (вторую) и письмо. Мама, так что это ты делаешь? Купила пальто. Милая моя, ведь я бы с таким же успехом проходил в шинели осень и весну. Получаю посылочку, опять как маленький вагончик. Что же, думаю, она сюда умудрилась еще-то положить? Развертываю, а там новехонькое пальто. Вот тебе раз! Мама, ты где деньги-то берешь? Пальто мне как раз. Но я пока носить не буду. Вот дотаскаю шинель, а там уж... Деньги у меня есть. Числа до 15 октября денег хватит. Больше не покупай. И вообще, мама, больше ничего не покупай. Сегодня получил твое письмо с фотографией. Мама, ты как будто немного похудела. Милая моя, напиши честно - как живешь? Как питаешься? У меня в этом отношении все в порядке. Денег хватает через глаза. Насчет валенок. Да, мама, придется, наверное, выслать. Это верно ты говоришь. Москва-то Москвой, а зима зимой...

Живу очень интересно, мама. Очень доволен своим положением. Спасибо тебе за все, родная моя. Успехи в учебе отличные. У нас не как в других институтах, - т. е. о результатах обучения известно сразу. Ну вот пока и все. Итак, мама, повторяю, что я всем решительно обеспечен. Недавно у нас на курсе был опрос, кто у кого родители. У всех почти писатели, артисты, ответственные работники и т. д. Доходит очередь до меня. Спрашивают, кто из родителей есть. Отвечаю: мать. Образование у нее какое? Два класса, отвечаю. Но понимает она у меня не менее министра.

Смеются.

Ну, будь здорова, милая. Твой Василий.

Мария Сергеевна Шукшина-Куксина, золотое сердце, сибирячка, выполнила с честью материнский долг, живя будущим детей, отдав им свою молодость и жизнь, выводя стоически "в люди". Не случайно же позже В. М. Шукшин напишет проникновенные слова о матери, имея, конечно, в виду прежде всего собственную:

Мать - самое уважаемое, что ни есть в жизни, самое родное - вся состоит из жалости. Она любит свое дитя, уважает, ревнует, хочет ему добра - много всякого, но неизменно, всю жизнь - жалеет.

Мы все вышли из детства, из-под крыла своих отцов и матерей - и рабочие, и живописцы, и писатели. Наше появление на белом свете постоянно напоминает о себе в лице нашей матери. И каким бы великим ни был человек, для матери он останется всегда маленьким ребенком, вышедшим некогда из ее лона, листиком древа материнского, плодом человеческой любви. И тут уж ничего не поделаешь. Такова природа жизни.

"Два Федора"

На третьем курсе института фортуна наконец повернулась к Шукшину лицом.

В это время запускал свою картину "Два Федора" Марлен Хуциев. После конкурса были утверждены актеры на роли Федора Большого и Федора Маленького, но старший Федор не удовлетворял чем-то кинорежиссера. И тут угодно было судьбе в лице Андрея Тарковского помочь Василию Шукшину стать актером. Андрей впервые назвал Марлену Хуциеву имя Шукшина. Об этом он сказал в Доме кино в годовщину смерти Василия Макаровича.

Из автобиографии В. М. Шукшина:

Будучи еще студентом, на режиссерской практике встретился с Марленом Хуциевым. Он готовился снимать второй свой фильм "Два Федора". Искали исполнителя главной роли - Федора Старшего. Хуциеву пришла мысль попробовать меня. Попробовали. Решили снимать. Вместо положенных шести месяцев моя практика растянулась до полутора лет. О фильме потом много спорили. Дело десятилетней давности - фильм хороший, честный. Я же от начала до конца пробыл бок о бок с человеком необычайно талантливым, добрым. Полтора года почти я каждый день убеждался: в искусстве надо быть честным. И только так. И не иначе. Марлен при своей худобе (он, наверно, самый тонкий режиссер в мире в буквальном смысле) достаточно выносливый и упорный человек.

Во время съемок этого фильма у Василия Шукшина была мимолетная связь с одной из работниц киногруппы. Позже в какой-то газете мелькало сообщение, что жизнь этой женщины оборвалась трагически...

На третьем курсе Василий Макарович снялся в кинофильме "Золотой эшелон" режиссера Ильи Гурина. В картине участвовал в эпизодической роли Петр Ильич Вишняков, заслуженный артист РСФСР, работавший в Центральном театре Советской армии. Петр Ильич с тех пор навсегда стал поклонником Шукшина, подготовил программу из произведений Василия Макаровича, которая с неизменным успехом проходила во всех аудиториях. Особенно зрителям нравился рассказ "Сапожки" в исполнении Вишнякова.

Шукшин тянулся душой к землякам, ища у них оберега, защитного барьера. Но находил их, увы, не всегда.

На съемках фильма "Золотой эшелон" подружился с артистом Алексеем Ваниным. Правда, Ванин и ранее встречался с Шукшиным на студии им. Горького - ну, поздоровались, перебросились парой незначительных фраз, а близких контактов не получалось.

В "Золотом эшелоне" Василий играл роль партизана. Работа нелегкая много трюков, перестрелок, погонь! Уставали страшно. Как-то в перерыв высыпали передохнуть на двор киностудии, а Шукшин уже был там. Сидел отрешенно и что-то записывал - одним коленом стоял на земле, а на другом лежала ученическая тетрадь, в которой он делал какие-то записи.

Ванин пристроился неподалеку с тайной мыслью обратить на себя внимание. Шукшин писал-писал, да невзначай взглянул на Алексея, поймал его пристальный взгляд на себе, спросил:

- А ты, парень, откуда родом?

Ванин ответил, немного играя:

- Откуда родом? Из России, конечно.

Но Василий Макарович не обиделся, продолжал допытываться:

- Ну, это ясно, все мы россияне, а конкретно-то?

- С Алтая я,- бросил Алексей, глянув с вызовом в глаза Шукшину.

Тот враз переменился в лице, начал лихорадочно заталкивать тетрадку за голенище сапога, обрадованно приговаривая:

- Слушай, так мы же земляки, я тоже с Алтая!

И пошло-поехало, словно плотину прорвало, разговорились о родине, Сростках, Сибири. Словно родные, потянулись сразу друг к другу.

Многие из киногруппы "Золотого эшелона" помнили и Люсю Пшеничную, забегавшую иногда во время киносъемок навестить Васю Шукшина. В краткий перерыв, проскользнув к вагону, где на полке лежал киногерой, отвлекая внимание режиссера незначительными вопросами, незаметно за спиной передавала бутерброды вечно полуголодному Васе, забывавшему, как правило, пообедать, а может, не имевшему на это денег. Но Шукшин всегда помнил, что его Земеля, его бескорыстный Пончик, выкраивая из скудного заработка ассистента все возможное, дружески делится с ним последним. Когда получал заработанные деньги, Люси, как и следовало ожидать, рядом не оказывалось: деньги уплывали моментально в неизвестном направлении.

Но был случай, когда Люся попалась навстречу Шукшину именно в день получки.

- Возьми-ка на расходы! - сунул обрадованный Василий Земеле двадцать пять рублей.- Ты все время на меня тратишься, а я...

- Да ты что это?! О чем ты? - оскорбленно вспыхнула Люся Пшеничная и убежала в буфет, даже не оглянувшись, не взяв денег.

Но Василий нашел ее. Не дав Люсе расплатиться, накупил столько, что хватило бы на целую компанию. Впрочем, компания тут же появилась, утянула Василия по-цыгански за собой. Это случалось все чаще и чаще. Он отдалялся неумолимо от прежних надежных берегов, как льдина, подхваченная бурным половодьем студенчества, молодости, узнавания неведомого мира московской богемы, где были свои круги ада. Он пока что всего лишь ступил на его порог.

"Извини, я встаю рано, часа в четыре..."

Вскоре Шукшин приступил к постановке дипломной короткометражной картины "Из Лебяжьего сообщают", ставшей стартовой для молодого кинематографиста.

Тут стоит сказать о прекрасном актере Иване Рыжове, с которым Шукшин познакомился незадолго до дипломной работы. Казалось бы, случайная встреча, но она обернулась для двух разновозрастных людей долгим творческим союзом.

Иван Рыжов был старше Шукшина, но считал, что Василий Макарович научил его относиться серьезнее к своей профессии и вообще к искусству.

Они встретились в Киеве, где оказались вдвоем в двухместном номере. Когда Рыжову показали, с кем ему предстоит соседствовать, артист увидел высокого, поджарого человека в сапогах и потрепанном пиджаке, державшего в одной руке чемодан. Рыжов попытался помочь донести его и был удивлен тяжестью: как будто в чемодане находились кирпичи. В номере выяснилось, что чемодан Шукшина до отказа набит тетрадками.

- Давай сразу на "ты",- предложил Василий без всяких церемоний, как это бытовало среди деревенских жителей, если человек располагал к себе.

Рыжов принял условие соседа по номеру, услышав и то, что его по первости насторожило и обескуражило:

- Извини меня, я немного пишу, встаю рано, часа в четыре, но тебя будить не стану.

Рыжов, привыкший ложиться засветло, конечно, прохладно отнесся к поздним появлениям в номере соседа и подъему, чуть забрезжит свет, поэтому взаимоотношения их на первых порах не совсем складывались, были скорее даже напряженными.

Через две недели Иван Рыжов увидел две стопки тетрадей на гостиничном письменном столе - одни исписанные, другие чистые. А тут, как будто нарочно, Шукшина как раз и увезли на съемки на несколько дней, и Рыжов не удержался, решив почитать, что там такое его сосед насочинял, в чем при встрече и сознался честно Василию Макаровичу.

Эх, что тут началось! Шукшин страшно возмутился, обиделся и стал запирать с этого момента свои "шедевры" в чемодан. Но однажды, в минуту сближения, поинтересовался мнением Рыжова, который сказал, что в произведениях Василия Макаровича есть какая-то аморальность: уж слишком они не похожи были на море печатавшегося в это время в центральных изданиях. Шукшин еще больше разозлился:

- Нет у меня никакой аморальности! Правда все это! А правда не может быть аморальной.

И начал бегать по номеру, размахивая для убедительности руками. Рыжов позже подметил эту характерную черту в поведении Василия Макаровича именно в моменты каких-то несогласий, противостояний. Но с этого дня Шукшин зауважал мнение Ивана Рыжова, поняв, что актер тоже любит правду.

Когда Василий Макарович поставил свою дипломную работу "Из Лебяжьего сообщают", то пригласил Ивана Рыжова на просмотр, и актер вновь честно сказал ему, что хорошо, а что не получилось. Нужно отметить, что дебют этот Шукшина не всеми встречен был однозначно, скорее даже отрицательно, но сам Василий Макарович работой остался доволен, хотя отнесся к ней критически.

А Лидия Александрова отказалась

мыть полы

Под осень, когда листву на деревьях чуть тронула позолота, из Ленинграда приехал в Москву сценарист Алексей Тулушев. Несуетный, немного странноватый, большая умница и книгочей, он сразу всем понравился.

И надо же было случиться тому, что на огонек забрел к нам Василий Макарович. Вошел сияющий, излучающий энергию и радость, но, увидев Алексея, сник, смешался, стал тихим и неприметным. Старался уйти в тень, спрятаться. Не говорить, ничему не мешать. И только исподтишка внимательно всматривался в Тулушева, беспокойно и тяжело вздыхая.

Зашел разговор о дипломной короткометражке "Из Лебяжьего сообщают", которая стала в миниатюре будущей кинокартиной "Живет такой парень", о Леониде Куравлеве, исполнителе главных ролей в обеих работах Шукшина, о Лидии Александровой, сыгравшей в последнем фильме Василия Макаровича роль библиотекарши.

- Больше, кажется, Лида нигде и никогда не снималась? - выспрашивал дотошно Тулушев, словно пытал исподволь Шукшина.

- Нет,- скупо подтвердил Шукшин, пряча глаза, съежив плечи.

- Ты знаешь, а Лида ждет ребенка...

- Кого она там родит! - сказал хмуро, с усмешкой.

При этом весь облик Василия Макаровича напоминал нашкодившего и теперь наказываемого человека.

Они оба что-то знали такое, это "что-то" было связано с Лидией Александровой, явившейся один раз в шукшинском фильме "Живет такой парень" и оставшейся в памяти кинозрителя навсегда юной, женственной, озорной, такой, какой ей повелели быть молодость и любовь.

Лидия Александрова имела все, чтобы пополнить ряды лучших кинозвезд отечества, но ушла из мира большого кинематографа так же внезапно, как и появилась. И за этим угадывалась какая-то тайна, если не человеческая трагедия.

Появление Лидии Александровой во ВГИКе заметили сразу все. Высокая, ладно скроенная, с огромными глазами, в которых можно было утонуть, девушка останавливала внимание любого, кто с ней встречался. И, ассистируя очередную картину, Людмила Пшеничная, придя во ВГИК, сразу заметила эту своенравную, необычайно красивую студентку.

Забежав как-то во ВГИК, в буфете наткнулась на Василия Шукшина и Лидию Александрову, сидевших рядом за столиком и о чем-то оживленно разговаривавших. По их сияющим, заговорщицким лицам можно было прочесть, что третий в подобных ситуациях лишний.

Возможно, этой новой избранницей Шукшин пытался защитить себя от предшествующей привязанности? Невольно появляется мысль, что он на всем протяжении жизни бежал от прочных связей, внутренне оставаясь верен одной, верен бескомпромиссной юности, где его никогда не предавали.

Именно во время начинающегося нового романа Василия Шукшина с Лидией Александровой дошла до него весть о том, что жизнь молодой женщины, с которой у него была мимолетная связь во время съемок фильма "Два Федора", неожиданно трагически оборвалась. Родившегося ребенка взяли родители, а все попытки Василия Шукшина что-то прояснить по этому вопросу, наткнулись на "круговую оборону" родственников погибшей. Узнать про эту историю что-то подробнее мне не удалось. Кто что-то знал подробнее, уже покинул этот свет. А другие подтверждают единственное - да, действительно, кто-то был. Родила. Кажется, сына. Газеты прошлись по этому поводу и смолкли... След оборвался.

Удивительное дело, женщины Шукшина шли всякий раз на риск - родить от него. Видно, клокотала в нем необузданная жизненная сила и всепобеждающая мужская природа, подчиняя новых избранниц своему убедительному обаянию, своей прочной основе, заложенной родителями, судьбой.

Юная студентка, возведенная волею случая и капризом Шукшина вскоре в звездный ранг кинематографа, не смогла справиться с бременем славы. Лидия Александрова выезжала вместе с Василием Шукшиным даже в Сростки для знакомства с Марией Сергеевной, но не выдержала испытания. Звездная болезнь, гонор молодости, да и своенравный характер помешали девушке пройти конкурс на будущую жену.

Отказавшись мыть полы в доме Марии Сергеевны, к тому же плохо себя чувствовавшей, посчитав для "звезды" подобное занятие недостойным, Лидия, с точки зрения крестьянской морали, низко пала. Довела и Шукшина своим вызывающим поведением до крайности.

Разодетая по последнему писку моды, "звезда" вынуждена была голосовать на обочине тракта, чтоб добраться на попутке до Барнаула, а оттуда - в Москву.

Узнаваемость кинодивы помогла доехать Лидии Александровой до столицы без денег. Шукшин не предполагал, что его временная пассия способна на такую крайность, не ссудил ей необходимой суммы. Увы, и не бросился за ней! Но шукшинской "жестокости" актриса не простила до конца жизни, если судить по нашему последнему разговору, длившемуся до утра. Вскоре Лидия Александрова перебралась в Киев, чтоб обрубить все концы, где и вышла замуж. А потом родила сына, которого желал всю жизнь иметь Василий Макарович, а судьба давала ему только дочерей.

Два ярких, сильных характера сшиблись в смертельной схватке так, что полетели искры! А кинематограф России потерял талантливую драматическую актрису.

Не только кто-нибудь типа Тулушева наезжал из Ленинграда в Москву, но и Василий Шукшин посещал иногда "зимнюю столицу" русских царей.

После Института кино Шукшин и Файт почти не встречались. Но в один из наездов Василия Шукшина в Ленинград пути сокурсников пересеклись, и они решили вместе прошвырнуться по набережной Невы. Файт снимал неподалеку комнату.

Запомнилось, как Шукшин вдруг остановился на мостике через Канавку, потрогал ногой брусчатку и сказал неожиданное:

- Слушай, здесь же Пушкин ходил.

Заразил своим удивительным открытием и бывшего сокурсника. Они долго бродили по Ленинграду, вспоминая бесшабашные студенческие годы и, возможно, то, как Алексей Тулушев, влюбленный в Лидию Александрову, однажды повис на руках, держась за подоконник, на стене общаги ВГИКа, объявив: если девушка не ответит ему взаимностью, он сорвется вниз и покончит счеты с жизнью. Еле уговорили парня, втащив в комнату, чтоб он этого не делал.

Наряд для Беллы

В двух соседствующих домах в проезде Русанова жили преподаватели ВГИКа и работники киностудии им. Горького. ВГИК и детская киностудия находятся рядом с ВДНХ, нынешним ВВЦ, и, конечно, в конце дня автобусы, подвозившие жителей Свиблова после работы домой, были всегда переполнены. В салоне теснились не только служащие, но и рабочие, в поношенных, загрязненных фуфайках и комбинезонах. Среди них я увидела знакомое лицо мужчины, в фуражке, простом пиджаке, но никак не могла припомнить, кто и откуда. К тому же человек отвернулся к окну, занятый чем-то своим, а я гадала: где же его видела?

И каково же было мое изумление, когда на конечной остановке мужчина вышел из автобуса и направился к нашему дому. И тут мне стало стыдно: я не узнала Шукшина! Давно не видела и не узнала.

Своему принципу одеваться неброско Шукшин однажды изменил. Увы, это случилось опять же на первой его самостоятельной кинокартине "Живет такой парень", когда в киногруппе появилась Белла Ахмадулина. Василий Макарович уговорил ее сняться в роли журналистки, интервьюирующей по ходу сюжета Пашку Колокольникова - Леонида Куравлева. Изящная, всегда модно одевающаяся, артистичная, "восходящая звезда в поэзии", Белла подействовала на "восходящую звезду в кинематографе" так, что Василий Шукшин вдруг стал приходить на съемочную площадку разодетый как на званый прием. Это помнят до сих пор многие на киностудии им. Горького.

Василий и Белла познакомились на телестудии "Останкино". Поэтесса встретилась со взглядом "окликом", в котором отразилась ее "инопланетность столичного жителя". Василий был "неуверенным и бездомным", Белла "бежала благополучия". Этот нелюдимый, "неукрощенный взгляд", "вольная умственная независимость" вызывали тревогу. Но спор двух творческих людей шел не на равных, потому что Москва была городом Беллы, где ее знало множество домов, которые не однажды принимали их вдвоем. И эти дома навсегда запомнили будущую знаменитость - Василия Шукшина. А он тосковал по Алтаю и не принимал "интеллигентную заумь" поэтессы, хотя на всем протяжении жизни относился с уважением к таланту Ахмадулиной.

Не надо забывать, что Беллу и Василия отличал в то время невозможно молодой возраст, оба не успели еще обзавестись семьями, ходили по одним кругам, где не знали пока сдержанности умудренных опытом жизни стариков. Василий и Белла проявляли естественное любопытство друг к другу, как истые художники, и даже этим одним были уже хороши!

Но вскоре модную одежду Шукшина сменила повседневная, полуботинки сапоги.

Мне рассказывали, что во время съемок фильмов, режиссируемых Василием Макаровичем, его часто не узнавали журналисты, которым поручено было взять у Шукшина интервью. Объектом их внимания, как правило, был оператор Валерий Гинзбург, одевающийся с иголочки, бросавшийся в глаза своей респектабельностью. Гинзбург с Шукшиным придумали нечто вроде розыгрыша. Оператор невозмутимо рассказывал о новой киноработе, прекрасно понимая, за кого его принимают, а когда журналист вдруг произносил опрометчивое:

- Василий Макарович, а...

- "Василий Макарович"? - перебивал незамедлительно журналиста Валерий и делал широкий жест в сторону Шукшина: - Это туда!

И работники прессы слегка обалдевали, видя Шукшина в фуфайке и сапогах, без всяких, как говорится, излишеств. Но в Василии Макаровиче была какая-то непонятная сила, которая останавливала панибратство и вызывала уважение.

Представление же о моде Василий Макарович позже выразил весьма своеобразно в слове:

Если армия молодых людей зашагала по улицам в узких штанах, то часть их, этак с батальон, обязательно выскакивают вперед и начинают отчаянно обращать на себя внимание. И они-то, думая, что они народ крайне интересный, смелый, скоро начинают раздражать.