Шеф-повар придорожной таверны

— Весел, пойдем, у нас пара часов всего, погоняю тебя, — прокричал дядя, помахивая парочкой тяжелых палок, что играли у нас роль мечей.

— Льера, я прошу прощения, я вас должен оставить, — вежливо обратился я к девушке, — вы можете пройти в таверну.

Девушка покивала и… пошла за мной следом. Ну и ладно, хочет посмотреть — пусть смотрит, в воинском мастерстве ни чего постыдного нет, лишь бы не мешалась. Но она как только увидела куда мы пришли, ойкнула, отошла в сторону и расположившись на еще не распиленных бревнах полезла в свою сумку. Я скинул рубаху, и взмахнул мечом, разминая кисти.

— Давай, покажи как усвоил вчерашнее и я тебе покажу, как увести клинок противника в сторону, — приглашающе взмахнул деревянным мечом Ивер, вставая в стойку.

Следующие два часа дядя гонял меня по дворику выжимая все соки, не давая даже лишний раз вздохнуть и поэтому чем занимается наша гостья узнал лишь когда закончили и Ивер полил на меня из ведра, смывая пот. потом сунул мне в руки тряпку и посмотрел на зрительницу.

Маша сидела на бревне, положив на коленях доску, на нее книгу, которая тонка и широкая и быстрыми движениями водила по листу цветными палочками. Любопытно стало не только мне и дядя первым осторожно подошел до бревен, обошел их и медленно заглянул через плечо девочке. Такого ошарашенного дядю я еще не видел, он не отрываясь смотрел и смотрел, что я не выдержал и бросив вытираться тоже поспешил к ним. Маша не обращая на нас никакого внимания, наклонив голову набок и высунув от усердия кончик языка самозабвенно чиркала быстрыми движениями по листу, время от времени меняя палочки. То что они были поломаны на их свойства это никак влияло. Я залез на бревно и заглянул в книгу.

Там был я! И Ивер! И наша площадка! Ивер стоял ровно, вытянув меч вперед, а я пригнувшись, обхватив свою палку двумя руками, пытался обойти его. Она на рисунке отразила все, даже было видно, как складки у меня на штанах показывали мое движение в сторону. Я никогда не видел такой четкости и точности картины, а эта прямо рождалась на моих глазах! Когда я слышал, что на создание картин требуются месяцы работы, отчего они так дорого стоили и ценились. Картина Маши была непривычная, из множества штрихов и между ними почти не было просветов, но все равно рисунок был не монолитный, как я видел раньше в Храме, но это нисколько не портило картину! Мы были как настоящие, казалось сейчас моргну и мое тело на рисунке продолжит начатое движение!

— Голодать с такими талантами она точно не будет, — тихо тихо произнес Ивер, делая мне знак глазами, чтобы я отошел, — не будем мешать, пойдем в таверну.

Шли молча. Внутри меня словно образовалась какое-то новое чувство, до сих пор незнакомое. Я был в таком восторге, от увиденной картины, что она все еще стояла перед глазами. Волшебство продолжалось!

— Вы чего такие пришибленные? — спросила мама, накладывая нам похлебку, — и куда гостью дели?

— Скоро придет, она на заднем дворе, — ответил Ивер, — Она рисует. Не стали отвлекать.

— Она учиться рисовать?

— Не думаю. Ей впору самой учить.

Мама хмыкнула. Ну-ну, вот сама рисунок увидишь, посмотрим, что скажешь. Но сказал другое.

— Тот лиер, что прибыл со спутниками, утром, сказывали, что едут покупать каменоломню. И что скоро должны медные рудники вновь запустить. И тракт все же замостить хотят.

— Ну тракт еще при деде замостить хотели, — отмахнулся отец, — А про рудники точно?

— Точно — не точно — не сказывали, а я не спрашивал. Но слышал, что купить хочет каменоломню, так как камень будет востребован, и что рудники будут запускать.

— Хорошая новость, — кивнул отец, — люди пойдут, может хоть дело наше наладится.

— Мне нужна будет помощница, — тут же вставила мама, — одной на кухне несподручно, когда много гостей.

— Пойдут люди, сможем и помощников нанять. А глядишь, там и Весел жену найдет и вовсе тратиться на наемников не придется.

— Да не буду я пока жениться! — Возмутился я, — Мне еще дружинником стать надо!

Отец с Ивером заухмылялись.

— Через годик — другой к этому вопросу вернемся, посмотрим, как ты не будешь хотеть жениться — хохотнул отец, а мама стукнула его полотенцем.

— Цыц, охальник! Вон гостья идет, пойду и ей налью…

Маша зашла в таверну, на несколько секунд замерла, привыкая к полумраку после солнечной улицы, и разглядев, что я ей приглашающе машу рукой, подошла к нам.

— Садитесь, — провожу рукой по лавке рядом, — мама сейчас принесет обед.

Девочка присела рядом, смущенно поглядывая на отца и дядю. Папа скорчил добродушную, по его мнению физиономию и спросил:

— Как успехи, получилось? — и махнул рукой на незакрытую сумку, из которой торчали книги в которой рисовала и в которой записывала слова. Он явно говорил про рисунок, но девочка поняла его иначе.

— Лавка. Стол. Миска — показывая на предметы, Маша с гордостью произносила их названия, — пол, та-вер-на.

— О! Делаешь успехи! Уже сможешь найти в незнакомом городе, где можно поесть. А как ее попросить показать рисунок?

Я протянул руку и коснулся тонкой книжки с рисунками и вопросительно посмотрел на девочку.

— Альбом, — произнесла она название книги, и только потом поняла, что я не название спрашивал и сразу смутилась.

Немного подумав, она достала альбом, немного подержала в руках, не зная давать нам такую ценность, но папа тут же снял с руки полотенце и постелил перед собой, разглаживая руками. Окончательно смутившись, она положила альбом перед папой и поджав губки принялась наблюдать за нашей реакцией. Подошедшая мама поставила миску перед гостьей и сама уставилась через папино плечо. Вот только наш рисунок был не первый. Первым был рисунок большого, рыжего кота, с белой грудкой и наглым выражением на морде. Мы с минуту разглядывали творение, словно ждали, когда он пошевелиться, прежде чем перелистнули. Второй рисунок изображал нескольких молодых людей и девушек в обтягивающих одеждах, в большом помещении, с различными непонятными приспособлениями. Впрочем непонятными они были для меня.

— Это зал для тренировок, — тут же пояснил всезнающий дядя, — вон тот, поднимает тяжести, вот эта девушка укрепляет ноги… А это я даже не знаю, что такое. Может для гибкости?

— Все люди как настоящие, — шепотом произнесла мама, — нарисовано необычно, но они как настоящие!

Третий рисунок был со мной и дядей. Тут мама и отец зависли надолго.

Пока они рассматривали и восторгались, все шепотом, словно боясь спугнуть рисунок, я увидел как Маша привлекает мое внимание. Едва я повернул к ней голову, она все еще с алеющими щечками что-то шепотом спросила, потом махнув рукой, показала кулак с поднятым большим пальцев вверх, подержала и перевернула кулак пальцев вниз и вопросительно уставилась.

— Я не понимаю тебя, — произнес я, помотав головой и она сразу расстроилась

— Дурень, — усмехнулся дядя, — она спрашивает, понравилось или нет. Это воинский знак. Победа или поражение.

И показал ей кулак с поднятым большим пальцем. Маша тут же растянулась в улыбке, показав мне язык. Ой, она решила, что я помотал головой, потому что мне не понравилось! Ой Боги…. Я тут же вздернул обе руки с пальцем вверх и потряс ими.

На что Маша тут же рассмеялась и принялась есть.

— Все, доел? Иди, запрягай в телегу Косматого, сейчас в к Дереку поедем, за хмелем.

Бросив взгляд на рисунок, я поднялся и пошел в конюшню, по дороге показав Маше еще раз кулак с поднятым пальцем. Ее это заметно порадовало.

Глава 4. Родичи

Дерек, муж моей сестры Лары, жил в соседней деревне- Заливной. Сама то деревня никогда не заливалась и вообще находилась на сопках, а заливались каждую весну луга, от разлива небольшой, все остальное время года, речки. Благодаря этим разливам, все луга зеленели буйной растительностью и на них с превеликим удовольствием паслись коровы, овцы и козы. Поля с пшеницей, овсом и гречихой росли чуть выше, вода их не трогала, но через них проходило множество ручьев, что тоже благотворно влияло на урожай. Заливная — деревня большая, больше, чем наша, хоть и ненамного, но у них было больше уважаемых мужей и больше больших подворий, где кроме семей работали и батраки. Против наших троих, в которые входил отец Гереса, в Заливном таких было восемь! Когда был жив дед Дерека, он тоже считался уважаемым мужем, но его сын, отец Дерека до сих пор такого уважения не достиг и в совет деревни не попал. Соответственно, никто не хотел давать ему свой урожай на продажу в город, при таком-то наличии достойных конкурентов. Но тем не менее, у них было двенадцать батраков, которые работали на полях, и четверо сыновей, из которых трое младших занимались скотиной на лугах. Дерек, самый старший, помогал отцу управлять хозяйством, и даже уже сам ездил в город, продавать товар.

— Папа! — Не успели мы въехать во двор и спешиться, как навстречу нам выскочила высокая девушка и бросилась на шею отцу, — Как я соскучилась!

— Ну тебе, ты еще слезу пусти, — ворчливо ответил отец, не любящий показывать слабости, но тем не менее с любовью обнял дочь, погладив пару раз по волосам, заплетенных в четыре косички.

— Ой, Весел, ты что, еще больше стал? — переключилась сестра на меня, слегка обнимая и трепля волосы, — ты так скоро отца догонишь.

— Не догонит, я еще тоже расту, — пошутил папа, хлопнув пару раз по намечающемуся животу.

Мы дружно рассмеялись. Раньше с Ларой мы были очень дружны, но последнее время она почти не общалась со мной. Оно и понятно, она только четыре месяца как родила, последний год ей точно не до нас было, но отношение поменялось почти сразу после того, как начала жить с Дереком. После разлуки еще приветливая, а немного пробудем вместе — и как подменяют. Поэтому такие моменты были очень приятны и значимы для меня. А вот кстати и Дерек, только подумал.

— Норд! Доброго дня! А я как раз думал, как бы весточку передать, что мы двух поросят забили, хотел одного продать! О! Яник, привет!

— Я Весел, — буркнул я, уже почти привыкнув, что он не может запомнить как меня зовут. В этот раз хоть именем брата назвал, а то прошлый раз я и вовсе каким-то Метелом был.

— Да, точно, я так и хотел сказать!

— И тебе доброго дня, — степенно ответил отец, — батя твой дома?

— В поля поехал, работников проверять, ужо часа два прошло как. Ну так, что насчет поросенка?

— Что по цене? — Видно было, что отцу неприятно, в дом не позвал, дела на улице ведет. Даже попить с дороги ничего не предложил!

— Шестьдесят.

— Взрослый что ли? — удивился отец.

— Да, ну, не сезон же еще. Зимний.

— Тогда сорок. Весу то в нем немного.

— Так и не сезон, поэтому дороже!

— Да, не-е, дорого.

— Ну дядько Норд, я ж его куда теперь дену, я ж его специально для вас оставил. Думаю, в таверне то точно мясо надо. Вот думаю, надо родственникам помогать… Нежели от помощи откажитесь?

Не люблю такие ситуации. Дерек постоянно что-то нам навязывал, и обычно оно было не очень по качеству или необходимости. И вроде отказывать невместно, все же муж сестры… Вот и отец рассудил так же.

— Сорок пять давай. Шестьдесят это дорого.

— Ну дядько Норд, ну пятьдесят пять еще сделаю, по родственному, ну сам же понимаешь, его и кормить надо было зимой, это не то что зимой травы покидал…

— У меня не окупится. Давай за пятьдесят, хоть без навару, но не пропадать же мясу.

— По рукам! — с легкостью согласился Дерек, привлекая внимание жены, — Лара, сходи, скажи дядьке Усу, пусть принесет поросенка

Сестра убежала, а Дерек без перехода продолжил обсуждать дела.

— А вы, стало быть чего-то купить приехали? Ну коль на телеге, да вдвоем? Это вам повезло, что я в поля тоже не уехал, как раз собирался. так что взять то хотели?

— Хмель нужен. Ну и ячменя, для солода, а также можно овса для лошадей и гречихи, у нас оставалось кулей пять, можно сразу десяток взять.

— Хмеля то и у нас нет… Много надо то?

— Да нет, мешок, как всегда…

— Ну вы в дом заходите, сейчас Лоре скажу, сбитня принесет… А я все организую.

Я так понимаю, будь у него хмель, то в дом нас и не пригласил бы. Тут бы все погрузили и отправил восвояси. Мне Дерек не нравится. Вот чтобы что-нибудь продать — так он вьюном изовьётся, а как дело касается бытовых вопросов, гостеприимства, вежливости — он такой тупой… Даже имя брата жены запомнить не может…

С сестрой поговорить не удалось — проснулся ребенок и она ушла кормить. Попили пустого сбитня, посмотрели на картину, привезенную еще дедом Дерека, где было нарисовано какое-то сражение у крепости, пришли с отцом к выводу, что Маша нарисовала бы куда лучше. Нас уже позвали на улицу. Телегу нашу уже подогнали к амбару, где дюжий работник подтаскивал мешки к воротам. Я скинул рубаху и принялся стаскивать зерно в телегу, а отец принялся торговаться с Дереком. Слышал только обрывки разговора, но услышанное мне совсем не нравилось. впрочем, как всегда.

— …А чего это мясо попахивает? Когда забили то?

— Вчера. Но оно на холоде лежало. Просто Фимон хотел две туши, а….

— …Да куда мне его?

— Ой, да чесночком заправишь, уксусом замажешь — с дороги то голодные съедят и не поморщатся. А я тебе и чесночка отсыплю. Даром. Вот, пять головок…

— … Дерек, не гневи богов, двадцать пять за мешочек хмеля — это почитай вдвое больше обычного!

— Ну так сосед за меньше не захотел отдавать, прошлогодние запасы, пока еще этого года подойдут….

— …А чего это мешки влажные к ячменем?

— Ну так все равно замачивать для солода будешь… А что заплесневело — ну так выкинешь, я монету на это скидываю…

Обратно ехали большую часть дороги молча. Точнее отец ехал, а я шел рядом, чтобы разгрузить коняшку.

— Бать, ну может ну его? Этого Дерека? Ну совсем выгоды с ним не видим! Ну не видишь что ли, что он нам спихивает за две цены, то что вообще выкинуть надо!

— Да я понимаю, что он лежалый товар нам сует, да цену не убавляет… Понимаю все это, а куда деваться. Ежели все есть у родича, которым он нам теперь является, а мы будем брать со стороны, что люди подумают? Скажут, раз с родичем ладу нет, то стоит ли с ним дело иметь? Тут дело такое, репутация, сын, ее в один миг потерять можно. А с товаром — придумаем что-нибудь.

Вернулись мы на закате и заехав во двор, увидели прелюбопытную картину: Овер и Герес, весело переругиваясь ставили ограду, недалеко от сараев.

— Чего твои друзья к нам в батраки заделались? — Усмехнулся отец, даже немного придержав коня, чтобы лучше рассмотреть.

— Вот и мне интересно, что они натворили, что их Ивер наказал.

— Ну беги узнай, я телегу к задней двери подведу, коня распрягу и Янику передам, пусть сводит, оботрет. А ты подходи, разгрузим и телегу сами закатим под навес.

— О! Ты вовремя! — закричал Овер, едва я к ним подошел, — придержи, вот тут. Двоим ну никак не сподручно!

— А чего это вы тут решили поработать? — Усмехнулся я, понимая, что трудолюбие вызвано у них явно не от любви к работе.

— Да мы тут старую ограду немного завалили, давно пора Гереса перестать кормить… И пыхтит, и потеет, а теперь вот и ограды под ним ломаются.

— Да я на нее только руки положил! — Возмутился второй друг, — Это ты на ней повис, когда дворянку увидел! И вообще, что это за ограда, что она так легко ломается!

— А смысл тут частокол городить, — парировал я отцовскими словами, помогая поднять пролет со штакетинами из кустарника, — все равно ворота открыты день и ночь, гостей полон двор, от кого забор ставить, если так войти может кто угодно. Так, нужен то только чтобы скотина не разбегалась, да чужая не шастала… А чего это вы льеру караулите?

— Да, Овер решил еще раз на нее посмотреть. А я с ним пошел и сразу вам сметану принес, мама твоя вчера просила.

— Ты в курсе, что она полдня на крыше конюшни просидела, по доске палочками чиркая? — не выдержав вывалил новость глазастый охотник, — я думаю, она не очень удачно вчера упала, все же головушке досталось… А жаль, такая красивая…

— Дурень! Все у нее нормально с головой, — рассмеялся я, бросая взгляд на пустую крышу, — а где она сейчас?

— Да недавно спустилась, — хохотнул Герес, бросая взгляд на Овера, — вот она как начала спускаться, так наш… охотник… так сразу сделал стойку и на забор полез. Так и рухнул, то ли от хлипкости забора, то ли от ее возмущенного взора, когда он ей свистеть начал.