Поэма О…

Иду я прямо, но я забываю

обратный путь…

Смогу ли вновь найти?

Шагаю медленно, спешить как будто никуда не надо,

со всех сторон густой туман и тягостно прибой звучит,

и руки спрятаны в карманы…

И ощущение, что где-то далеко болит,

но что болит – совсем не помню,

а может даже и не знала никогда,

и боль фантомная, и я фантомом

сейчас здесь где-то, где шумит вода.

А веток нет… Следов моих почти не видно,

зато вокруг белым-бело, как бел бывает снег…

И вдруг остановилась от виденья:

вдали передо мной нарисовался силуэт,

как будто бы чуть-чуть знакомый,

хотя знакомых у меня здесь нет,

но в памяти вдруг всплыл образ искомый -

тот проводник, что не пробил мой маленький билет.

И появилось ощущение досады:

я здесь совсем одна, и он один.

Быть может, завести с ним разговор? Хотя бы

из-за того, что говорить нам нет причин.

Я стала медленно, но верно приближаться,

а человек в чёрном плаще как будто ждал,

хотя стоял ко мне спиной… И он дождался:

я скоро встала там, где он стоял.

– Туманы здесь, наверное, бывают часто? -

спросила я. – Практически всегда.

Туманы, знаете ли, всё равно что праздник

начала нового, но древнего конца.

Когда туманы разливают небеса между землёй и небом,

на полотне над головой совсем не видно звёзд -

это затем, чтоб человек, который в прошлом был,

а в будующем не был,

не видел, как звезда его сорвётся в свой единственный полёт.

– А что бывает, если не сорвётся?

А что если звезда лишь задрожит?

– Что ж, это точно не потушит солнце,

только одна звезда продолжит жить.

– Продолжит жить, но свет дрожать-то будет.

Зачем сиянье дрожи миру наблюдать?

Так пусть же лучше оборвётся, пусть погубит

себя, чтоб красоту небес не осквернять.

Мой собеседник ухмыльнулся еле слышно:

– Давно ли вы смотрели на ночные небеса?

Они ведь неизменны – на них вечно

все звёзды не сияют ровно, а сиянием дрожат.

Найдите мне одну звезду, что светит прямо,

что без изъянов дышит не мигнув и раз,

и я сорву её. – Зачем? – Чтоб задрожала.

Или чтоб свет её не осквернял неидеальных глаз.

– Вы очень против идеалов?

Изъяны ближе вам или, быть может, сам изъян и есть ваш идеал?

– О, люди… Вам бы лишь бы идеалы.

Они – ничто.       Я всё сказал.

Я просыпаюсь снова, но от треска -

в печи последний уголёк дрожит.

Ночью буран был. Сейчас легче -

за стенами лачуги тишина звучит

прибоем… Мне немного беспокойно:

все ветви, что насобирала прежде, превратила в пепел

в ночь,

теперь опять придётся обходить весь берег,

чтобы насобирать для поддержания огня с десяток веток хоть.

И я встаю, и покидаю дом, и я иду по брегу,

опять туман, опять одна, опять шумит вода,

которую ещё не видела ни разу… Мне бы

идти на шум её, но я иду туда,

где прежде с незнакомцем говорила -

но где? Дорогу не найти -

всё пелена тумана вновь покрыла,

и эту пелену не обойти.

Но места нет. И человека нет. Зато есть

одна коряга, обещающая долго тлеть.

Беру её, несу её, как вдруг собака

за горизонтом будто начинает выть.

Я оборачиваюсь, хоть и понимаю -

собаку не увижу здесь никак -

и вдруг от неожиданности замираю -

за мной идёт белёсый тот чудак,

что звёзды будто бы сорвать способен,

коль заподозрит в их свечении обман.

– А… Фантазёр. Ты будешь мне удобен.

– Уверена, что хочешь моей помощи? – Нет, понесу сама.

Я о другом. Компанию составишь.

Со звёздами понятно всё. Давай о чём-нибудь другом.