Помоги проекту - поделись книгой:
– Ты военный, капитан! ― удивился адмирал. ― Посылать на смерть ― это мое право и моя обязанность. Умереть по приказу ― твой долг. Забыл присягу?
– Я – не забыл.
Окончание фразы «а она – не приносила» было слишком очевидным. Поэтому оба они, мужчины, военные, одновременно уставились в пол.
– Мы пытались им объяснить… ― Парамонов, все еще не поднимая взгляд, неловко развел руками. ― Бесполезно. Те, кто выжили, для флармиев – экипаж. Экипаж должен быть передан им. Точка. Ну и, чего уж там, когда вы выходили в рейд, на борту были в том числе настоящие курсанты, от силы парой лет старше. Мальчишки…
– Да, адмирал. Мальчишки.
Это тоже прозвучало как «а не девчонки». И пара лет в таких случаях – значимый рубеж.
Для людей, во всяком случае. Флармии скидку на возраст и при других обстоятельствах не делали, с самого начала, когда война многим казалась обычной. Ни на возраст, ни на пол. Все обитатели побежденных миров это запомнили натвердо… в тех редких случаях, когда случайно оставалось, кому запоминать.
Правда, у флармиев, кажется, вообще нет концепции детства как такового. Каким уж именно образом столь продвинутый вид ухитряется обходить проблемы роста и взросления, какие аналоги деления-почкования-клонирования позволяют им множить свой род, при чем тут Первое Яйцо – даже у ксенобиологов согласия по этому вопросу не было, а для Космофлота он просто не стоял. Такие вопросы – исключительное право победителей. Флот должен был сделать все, чтобы ими оказались земляне. Он и сделал все, что мог – но…
– Ну хоть ты-то мне расскажи… ― с тоской произнес адмирал. ― Откуда вообще взялись эти обломки крушения, да еще почти возле самого Фларма? И что это за чушь – «как будто синий клипер на бесцветной волне»?
– Не могу знать, ― с каменным лицом отчеканил Иван. ― Находился на орудийной палубе. Шлюз, куда был принят аварийный объект, расположен в навигационном отсеке, тремя ярусами выше.
– А потом? Ты своими глазами видел…
– Не могу знать. Девчонку – видел. Обломки чего-то – видел. Клипером они прежде могли быть ничуть не хуже, чем чем-либо иным.
Адмирал вздохнул. Мозг корабля, конечно, зафиксировал все с точностью – но он сейчас недоступен. А информационная емкость спасательной капсулы вместила жалкие крохи тех сведений, которые хранит сеть «Дежнёва».
Можно, конечно, было хотя бы прислушаться повнимательней к рассказам самой девочки – но некогда это делать, некому, да и незачем теперь.
– Ваше право, адмирал ― послать в бой… ― Голос Ивана был не менее каменным, чем выражение лица. ― Меня. Не… нас обоих. И в бою я могу выжить. В любом, самом страшном бою! Невероятная случайность… На «Дежнёве» мы отправились к Фларму умирать, но я выжил, вот что я имею в виду. А сейчас вы приказываете совершить самоубийство. Причем не только мне.
– Не приказываю, а прошу, ― тихо сказал Парамонов.
– То есть я могу отказаться? Мы оба можем? ― уточнил Шарганов.
– Конечно.
– И нас не остановит охрана?! ― не поверил капитан-бомбардир.
– Не остановит, ― кивнул адмирал.
– Интересно, как долго мы будем гулять на свободе? ― пробормотал Шарганов. ― Скоро нас схватят патриотически настроенные граждане?
Адмирал отвел глаза: ― По требованию флармиев до того, как они заберут вас, вы оба свободны и неприкасаемы, ― нехотя сообщил он. ― Хоть вместе, хоть порознь…
– Порознь… То есть гуляй, рванина? ― горько рассмеялся капитан-бомбардир. ― Могу делать что угодно: стрелять на улице прохожих, гадить на крыльце резиденции президента, насиловать малолетних приютских воспитанниц, и мне ничего не будет?
– Мы обеспечим охрану, ― хрипло подтвердил Парамонов.
– Слушай, адмирал, ― Шарганов вдруг заговорил шепотом, словно кто-то мог их подслушать. ― Значит, порознь… А если я все это – в одной стороне, громко, открыто, всем напоказ… а девчонку тем временем по-тихому…
– Вам обоим вживлены их маячки, ― так же шепотом ответил Парамонов. ― Это тоже требование флармиев. Они все равно заберут вас обоих, капитан.
– Вот дерьмо! ― выругался капитан-бомбардир. ― Куда не кинь… давайте ваши, черт!.. их требования к моему поведению.
Адмирал вручил ему полученный от Лазурного Флармитроя фолиант. Иван Шарганов взвесил книжищу в руках, прочитал название, подумал и добавил в личный список мерзостей слово «протоколий».
Флармии не признавали симметрии, ясно выраженных углов и ровных плоскостей. Посольский крейсер более всего напоминал гигантский гриб-дрожалку. Причудливо вывернутая бахрома оранжевых лопастей, темные провалы в «плодовом теле», капли жирной «росы» на лаковых стенках. И запах, всепроникающий запах пряностей! Поверх туши крейсера висела в воздухе оранжевая же дырчатая, сплетенная из склизких тяжей нашлепка посадочной площадки.
Или того, что адмирал Парамонов принимал за посадочную площадку, поскольку об истинном предназначении нашлепки флармии не распространялись. Впрочем, этот вариант был не хуже всех прочих. Он, по крайней мере, имел вполне человеческий смысл.
А может быть, не имел, поэтому машина адмирала садиться не стала. Снизилась, приблизилась, насколько это возможно, и оставила на бугристой поверхности двоих людей. Едва они коснулись босыми ногами оранжевого желе, в кабине адмиральского коптера возник фантомный флармий.
– Иван Шар-рганов, стражн, истинное-верное, ― возвестил он. ― Курсан Веранд. Тр-ребовательное исполненность. Мной, Лазурный Флармитрой, пр-ринятие есть!
Сильвио Парамонов с сомнением посмотрел на флармия. Эта особь и близко не напоминала того Лазурного Флармитроя. Другое расположение дыхалец и псевдощупалец, другая форма фиолетовых пятен. Или его зачем-то водят за нос, или Лазурный Флармитрой был не именем, а кастой, должностью, функцией либо чем-то другим, неизвестным и непонятным. Впрочем, с этим пусть разбираются ксенологи. Жертва принята, и это главное.
Фантом с чавканием схлопнулся. Адмирал махнул рукой, и движок взвыл, набирая обороты. Оказаться подальше от крейсера флармиев, ― вот чего сейчас хотелось Парамонову больше всего. Пилот коптера полностью разделял его желание.
А еще им обоим хотелось сдохнуть.
Шум винтов коптера стих, и люди остались на площадке в одиночестве. Осенний ветер мерзко холодил голую кожу. Уничтожение всех покровов, включая растительность на теле, было одним из требований «протоколия».
Тварей стыдиться нечего, а вот на Веранду капитан-бомбардир смотреть избегал. Надеялся, что и она на него сейчас не смотрит.
Черт бы со всем этим, но погода подкачала. Хотя какое дело флармиям до комфорта смертника?
Иван сложил руки на груди и сел где стоял: прямо в оранжевое желе, неожиданно теплое, словно бы даже ласковое, вкусно пахнущее ванилью и корицей.
– Ты только дождись меня, дядь Вань, ― прозвучал голос Вероники. Не поворачиваясь, Шарганов пожал плечами.
– Нас вместе не выбросит, ― объяснила девочка. ― Вообще-то взрослые попадают в иные миры. В соответствии со своими склонностями, заслугами и устремлениями.
Последнюю фразу она произнесла немного странно, словно цитируя кого-то.
– Но мы вместе, потому тебя, скорее всего, выбросит на полдороге. Вселенная еще в процессе становления, у многих экспериментов бывает сбой…
Эти слова тоже прозвучали как-то по-взрослому, по-учительски. Вероника, сама заметив это, хмыкнула и дальше продолжала своим обычным голосом:
– Я такое уже видела. В первый раз пришлось долго собирать тех, кто оставил свои тела вместе со мной – туристов, маму, отчима… Хорошо, что все меня тогда дождались, их же расшвыряло по разным пространствам!
– А тебя куда? ― спросил Иван, просто чтобы не сидеть молча.
– Да как и в прошлый раз: Серая галактика, звезда Ржавый Гвоздь, восьмая орбита! ― По-прежнему не оборачиваясь, не видя Веронику, он почувствовал, что она небрежно махнула рукой. ― Пятый от Всемирной оси угловой конус, сто тринадцатый вектор. Там еще такая маленькая планетка есть, прозрачно-синяя, а на ней квадратная каменная площадка, и по краям два фонаря, знаешь, старинного вида, на чугунных узорчатых столбах… Ты не парься особо, все равно взрослые в этом ни бум-бум!
Иван сумел улыбнуться.
– Только, главное, сам с места не пытайся трогаться, ― деловито продолжила она. ― Даже если сумеешь отыскать Землю, то все равно увидишь пустой каменный шар. А тебя там вообще не увидят, мы для тех землян будем… ну, как бы прозрачны.
Оранжевая жижа шагах в десяти впереди вдруг с влажным хлюпом выбросила толстую ложноножку, потом вторую, третью… Извиваясь подобно безглазым червям, ложноножки сплелись в подобие арки. Внутренность арки мерцала.
Вход… Флармии призывали их внутрь.
Нет уж, ребята. Мы жертвы, наклонение страдательное. Сами, если нужно, перемещайте.
– Обратной дороги нет, но есть просто Дорога, ― заторопилась Веранда. ― На ней можно встретить кого хочешь и прийти куда угодно. Или прилететь. Я уже привыкла летать на синем клипере. У меня был с собой бумажный, сейчас его отобрали, конечно – но есть корабли, которые потерять нельзя: он все равно из лучей Мирового Света построен! И вообще – в кораблях не бывает зла, ни в каких…
Она говорила что-то еще, но слушать ее вдруг сделалось невмоготу.
– Так и буду сидеть, ― сообщил капитан-бомбардир: не девочке, а в пространство.
И вдруг вскочил, потому что тело словно плазменным ударом ожгло. Рядом коротко вскрикнула Вероника, тоже вскакивая.
Хозяевам надоело ждать, и они проявили настойчивость.
– Да чтоб вам пусто!.. ― заорал Иван и, высоко подбрасывая колени, побежал к арке.
В корабле их сразу разделили.
Полета на Фларм Иван не запомнил. В памяти его осталась затянувшая вход мембрана и его искаженное отражение в ней. Голый, испуганный человечек, заляпанный неровными фиолетовыми пятнами, с неприлично торчащими в стороны ушами. Курсант-первогодок после прививок, честное слово, ровесник Вероники, только куда глупее и трусливей! Растопыренные уши остались последним, что бросилось ему в глаза, прежде чем наступила темнота.
…Ослепительный свет!
…Густой медово-миндальный дух!
…Неслышный, внутри черепной коробки заключенный грохот!
Капитан-бомбардир очнулся, сел и огляделся. Его окружали ставшие за время службы привычными и почти родными стены реакторного зала «Землепроходца Семёна Дежнёва». Реактор и прочее оборудование флармии сняли, и со стен глядели на просторный пустой зал слепые сейчас экраны оперативного мониторинга. В одном месте стену вскрыли, и сейчас там мерцала уже знакомая Ивану мембрана входа.
Сам Иван находился в середке липкой оранжевой подушки, рядом, приходя в себя, поднималась на ноги Веранда. А вокруг стояли ― или восседали, черт его разберет, как возможно выразиться про помесь слизня с насекомым! ― несколько флармиев самого отвратного вида. Охрана, или чего там требовал «Протоколий» жертвоприношения?
Их. Сейчас. Убьют!
Ужас близкой и неминуемой гибели лишь теперь по-настоящему добрался до капитан-бомбардира. Кишки скрутила судорога, замутило, и Ивана вырвало вчерашним завтраком. «Не так долго и летели», ― отметила та часть сознания, которая не билась сейчас в конвульсиях, не выла от смертной тоски, не корчилась от стыда перед девчонкой, странно спокойной.
Оранжевая жижа под ногами равнодушно впитала в себя рвоту и снова стала глянцевой, блестящей.
Флармии охраны или чего-то там иного вдруг захлюпали, пуская пузыри, тонко засвистели. Вокруг помутнело, затуманилось. Запахло чем-то знакомым, растительным. То ли укропом, то ли тмином. Иван вдохнул сгустившийся воздух, и тоска развеялась, стало хорошо и весело!
– Великость доли напитание Первое Яйцо, ― сообщил новый, незнамо откуда явившийся флармий, немного иной, более толстый и солидный, ― надлежание встр-реченность радовать!
Толмач, сообразил Иван и хихикнул: ― Ага! Я радуюсь. Та-ак радуюсь, гы-ы!
Действительно, что может быть почетнее, чем послужить пищей Первому Яйцу! Неизвестно, что флармии имеют в виду, и плевать.
Толстый флармий надулся еще больше, проникся, видать, радостью пленника, и обрадовался сам.
– А вас никуда не выбросит, ― вдруг сказала Вероника без страха, но с удивлением. ― Бесцветные Волны принимают на гребень только тех, кто мог вырасти в своих мирах. А вы… вы же там, у себя не растете! ― На нее веселящая отрава то ли не действовала, то ли подействовала вот так, совсем иначе, чем на Ивана. ― Вас сразу затянет в Абсолютное Ничто!
Лишь сейчас в голосе девочки прозвучал испуг.
Охрана взвыла и забулькала громче, запахи кухни стали плотными – только режь, и через мембрану входа полезло в реакторный зал несусветное Нечто. Огромное тело, испещренное фиолетовым, сиреневым, лиловым, разделенное перетяжками, как царица термитов, и маленькая головка на переднем конце.
– Первое Яйцо! ― возвестил толстый.
Кожа Первого Яйца натягивалась и бугрилась, под ним непрестанно происходило какое-то отвратительное движение. Не будь Иван столь рад и горд оказанной ему великой честью, его непременно снова стошнило бы. Но он лишь заулыбался и спросил толмача:
– Нас убьют… как?
– Жер-ртвение форр, ― охотно откликнулся толмач, ― мыслительный пр-ридаток отделением!
– Не бойся, дядь Вань, ― поспешно зашептала Вероника. ― К нам на астероиды один прилетел с дырой вместо сердца, целый день так ходил… А другой вообще… ну, что остается от человека, если у него под ногами лопается тяжелая мина?.. Но все сползлось, срослось! Ты только не бойся…
Им отрежут головы, сообразил плывущий на волнах эйфории капитан-бомбардир. Им отрежут головы, и кровь их прольется на пол реакторного зала.
Иван засмеялся. Флармии ничего не нашли и не поняли! То, к чему готовился экипаж «Дежнёва», свершится.
В кораблях не бывает зла. Но и добро они несут не всякому.
«Землепроходец Семён Дежнёв» был не мегадестройером, а мегабрандером. Они шли в самоубийственную атаку, а для надежности, в случае гибели экипажа, запалом послужила бы их кровь. Антивещества в магнитных ловушках корабля хватит, чтобы превратить систему Фларма в ничто!
В воздухе проявилось тонкое лезвие, поплыло к Ивану Шарганову – и он захохотал еще громче.
Андрей Бреусенко-Кузнецов
Статуя Командора
Взламывать оковы пришлось силой мысли. Небыстрое занятие, к тому же отождествление с отмычкой здорово притупляет ум. Провозившись более суток, освободил непослушные руки, снял мешок с головы – светлее не стало. В поисках света подтянул тело к каменной лестнице, ведущей прочь из подвала. По ней, однако, бродили какие-то тени. Это фантомы, сказал себе я. Они реальны, возразил я себе, их стоит остерегаться. «Прекратите болтовню!» – гаркнул я сурово на всех нас, и мы послушно затихли. Осторожность – неплохой знаменатель.
Несколько часов ушло на ожидание, когда же уйдут тени. Но стоило какой-то из них убраться, неминуемо являлась следующая. Они издевались. Верней, издевались не сами тени, а что-то, что их отбрасывало. Статуи! Да, их удалось-таки разглядеть; это они мерно вышагивали напротив широко распахнутой двустворчатой двери. Девушка с веслом. Авиатор с планером. Мальчик-горнист. Снова девушка – та же самая, но с каким-то другим снарядом. Все как из далекого пионерского детства.
Вышагивали? Статуи не ходят, возразил себе я. Их конечности скованы гипсом. Что же их движет? Должно быть, внешняя сила. Желание убедиться приподняло меня на шаткие ноги, повело под стеночкой, приблизило к выходу. Ну что я себе говорил: застывшие изваяния плывут по воздуху. Вот грузчики, которые носят их на спинах, те и подвижны в суставах, и даже по-человечески озвучены. Кряхтят. И кто-то выкликивает:
– Лыжница – одна штука. Барабанщик – четвертый. Горнист – девятый.
Но кто ведет учет, из-за узости дверного проема не видно.
Подглядеть? Но, высунувшись из подвала, я познал раскаленную тяжесть заоблачного солнца, от которой словно закаменел.
– Эй, кто поставил здесь Командора? – услышал я голос учетчика.
– Лёха, кажись, – отозвались грузчики.
– А ну грузи его с остальными скульптурами!
Поделиться книгой: