Антология народничества

5. Рукопись неизвестного «По поводу собрания народной партии 6 декабря 1876 г.» // Первая рабочая демонстрация в России. К 50-летию демонстрации на Казанской площади в Петербурге 6/18 декабря 1876 г. Сб. воспоминаний и документов. М.; Л., 1927. С. 64–65.

6. Из воспоминаний О. В. Аптекмана о землевольческих поселениях // Аптекман О. В. Общество «Земля и воля» 70-х годов по личным воспоминаниям. Изд. 2-е. Пг., 1924.С. 258–263.

7. Из Тамбовской программы народников-землевольцев (1878 г.) // Красный архив. 1926. Т. 19. С. 171–177.

8. Из воспоминаний В. Н. Фигнер о землевольческом поселении // Фигнер В. Н. Полное собрание сочинений в семи томах. 2-е изд. Т. 1. Запечатленный труд. Гл. 6. В деревне. M., 1932. С. 124–129.

9. Из показаний А. Д. Михайлова о работе в народе (в т. ч. в среде сектантов) // Прибылева-Корба А. Л., Фигнер В. Н. Указ. соч. С. 112–113, 114–115, 117–120.

10. Из воспоминаний В. К. Дебогория-Мокриевича об идее создать революционную организацию в крестьянской среде // Дебогорий-Мокриевич В. К. Воспоминания. СПб., 1906. С. 202–206.

11. Из подложной «царской грамоты» крестьянам, распространявшейся в Чигиринском уезде (1876 г.) // Былое. 1906. № 12. С. 257–259.

12. Речь С. И. Бардиной на «процессе 50-ти» (март 1877 г.) // Былое. 1906. № 12. С. 356–357.

13. Речь П. А. Алексеева на «процессе 50-ти» (март 1877 г.) // Революционное народничество 70-х годов. Т. I. 1870–1875. М.: Наука, 1964. С. 363–367.

14. Степняк-Кравчинский С. М. О «процессе 193-х» // Община. 1878. № 2. С. 5–7.

15. Речь И. Н. Мышкина на «процессе 193-х» (15 ноября 1877 г.) // Революционное народничество 70-х годов. Т. I. 1870–1875. М.: Наука, 1964. С. 373, 377–379, 381–382, 386–387, 391–392.

16. Записки И. Н. Мышкина (1878 г.) // Каторга и ссылка. 1930. № 5 (66). С. 72–76.

1. А.Д. Михайлов[61]

Из показаний А.Д. Михайлова на следствии о настроениях в революционной среде в 1876 г. (декабрь 1880 г).

Осень 1876 года для радикалов была очень оживленная. В Петербург съехалось очень много народу со всех концов России. Кроме чайковцев и многих из близких им людей, сюда собрался почти весь юго-восточный кружок[62], выдававшийся по солидности, опытности и бывалости; многие же отдельные лица, подобно мне ищущие истины и работы, еще более увеличивали общее оживление. Только что упомянутый юго-восточный кружок имел массу интересного материала, собранного долговременным и разносторонним наблюдением народа. Дон, Крым, Кубань, Харьковская и Екатеринославская губернии были ими изучены в подробностях. Быт, обычаи, типы, настроения и ожидания населения этих мест – хорошо известны и приводили их к мысли о необходимости наметить другой, более подходящий к условиям русской жизни образ действий, отчасти уже сложившийся в голове, но требующий коллективного обсуждения, проверки посредством опыта других кружков и лиц. Стали повторяться одна за другой сходки, то очень многочисленные, поднимавшие самые общие вопросы, иногда даже философского характера, ложащиеся в основание различных революционных направлений, то немноголюдные, более интимные, ставившие вопросы частные, в связи с прошлым опытом и предположениями для будущей деятельности. […] Молодежь, соприкасавшуюся с партией, занимал вопрос о том, что более обуславливает поступки человека, ум, – т. е. сознание, или чувство, хранящее в себе лучшие общественные инстинкты человека? Отчего зависит совершенствование форм общежития, от увеличения образованности людей, или от упражнения и накопления в обществе альтруистических чувств? Какая работа в народе своевременнее и необходимее, – та ли, результат которой усиление одного стимула деятельности человека, сознания, или же та, которая развивает другой – общественные чувства? Увеличение сознания достигается просвещением, одно из средств которого – пропаганда, альтруистические же чувства управляются только поступками, и потому необходимый путь для этого – путь действия, путь революционной борьбы. […] В эти дни сомнения и критики не один хватался за нормы истории, перечитывая и изучая эпохи народных движений и революций, – в них искал указаний. И освобожденному от идеализации взору уяснились законы, руководившие всеразрушающими массовыми течениями, периодически оживляющими огнем и кровью общественную жизнь народов. Углубляясь в знаменательное прошлое, он замечал, что всем движениям, удивляющим неудержимой стихийной силой, предшествовал целый ряд мелких, частных движений, идущих crescendo по мере приближения к моменту общего революционного пожара. Это общее явление при изучении различных эпох одинаково рельефно бросается в глаза и даже иногда, при поверхностном знакомстве, кажется, что то или другое движение возникло неожиданно, случайно, под влиянием того или другого разбойника, самозванца, что не будь такого или иного промаха власти, и зло было бы предупреждено своевременно. Но такой взгляд есть, конечно, обман неопытного исторического зрения. Все движения, как народные, так и общественные, есть неотразимые следствия невидимо действующих причин. Жизнь большинства, в интересах сословия или касты, при посредстве грубой силы или какого-нибудь духовного преобладания, сложилась ненормально. Вот главные причины накопления недовольства, порождающего протест, который, в свою очередь, как всякая борьба, заражая своим влиянием, увеличивает число активно протестующих и т. д. Здесь может быть два выхода. Первый – это логическое следствие растущего вширь и вглубь протеста – революционное движение; второй – своевременно осознанная меньшинством и устраненная ненормальность общественных форм. В истории встречаем первый выход реже, но его целительные свойства гораздо глубже. Ко второму прибегают «страха иудейска ради» чуть не каждый день, но «корысти того же племени ради» не устраняют болезни в корне, а только залечивают, а иногда вгоняют внутрь; то и другое оттягивает, а не отвращает печальный конец.

Раз всеобщая история убедила в непременности такого хода событий, сам собою является вопрос, находится ли русский народ под действием подобного исторического процесса, т. е. нормально ли его положение по отношению к другим сословиям государства и правящим классам, соответствует ли оно его потребностям и вековым привычкам, и если нет, то какова сила действия этих отрицательных условий строя: достаточна ли она для того чтобы пробудить освободительную борьбу народа. Здесь опыт, изучение жизни и истории нашего крестьянства и рабочего дают утвердительные ответы. Обращаясь к нашему чувству и примеру героев народных движений, мы получаем дальнейшие указания, определяющие путь для тех людей, которые своими личными силами и способностями желают содействовать историческому процессу борьбы за свободу. Но может ли быть чем-нибудь полезна интеллигенция в разрушительных стремлениях масс, не внемлющих слову убеждения? О, да! Роль интеллигенции в этих роковых событиях неоценима, и она всегда более или менее принимала в них участие. Во всяком движении силою необходимости выдвигаются люди, развитием, способностями, решительностью стоящие выше массы, призванные организовать и направлять горящих желанием борьбы, и чем эти люди бескорыстней и просвещенней, тем результаты движения успешней, тем с меньшими излишествами страстей оно совершается.

Если в прошлые эпохи народных движений, благодаря недостаточной организованности самого государства, повторяющиеся мелкие движения, эти предвозвестники бури, прогрессировали без участия сравнительно интеллигентных вожаков, являвшихся уже в разгаре борьбы, то при настоящей окрепшей и централизованной системе государства, требующей для борьбы с собой более сплетенной и совершенной организации, такие деятели необходимы и в период, предшествующий кровавой драме…

Как видите, наблюдение, опыт и исторические соображения привели большинство к взглядам, в общем, схожим с положениями бунтарской программы[63], но, ближе присматриваясь и знакомясь обстоятельней с людьми нового течения и их направлением, открываешь между теми и другими во всех отношениях значительную разницу. Причина ее заключается в более серьезном и основательном знакомстве с действительной жизнью и ее условиями, а вследствие того в отсутствии идеализации в той степени, в какой она присуща была большинству бунтарей, и в большой житейской опытности и осмотрительности, освободившей от тенденциозной исключительности и нетерпимости, так часто мешавшей успешной деятельности последних. Новое течение не допускало пренебрежительного отношения к науке, хотя и созданной привилегией, но не исключительно ей служащей, оно смотрело на интеллигентную молодежь как на нравственно чуткую и умственно развитую среду, могущую дать силу партии при постоянных, правильных столкновениях с последней. Свои теоретические идеалы и симпатии люди этого направления подчиняли насущным, острым потребностям народа и потому называли себя «народниками».

2. О. В. Аптекман[64]

Из воспоминаний. О роли М.А. Натансона[65] в создании «Земли и воли»[66]

[…] Натансон исчез скоро и след его простыл. Его ищут с тревогой власти по всем весям и городам нашей необъятной Русской земли, его нет как нет. А он тем временем делал генеральный смотр всем нашим революционным силам, уцелевшим после разгрома года, собирал эти силы, сплачивал их и построил в зиму 1876–77 гг. «Общество Северных народников», принявшее в 1878 г. название общества «Земля и Воля». И это была кульминационная точка практического творчества Натансона. […] Правда, он продолжал неутомимо работать и строить, но это уже были рутина, навыки, направляемые опытной рукой. В это именно время, т. е. в 1876–1877 гг., я и познакомился лично с Натансоном. В числе делегатов, посланных в Петербург от ростовско-харьковского кружка[67], находился и я.

На другой день нашего приезда в Петербург Натансон посетил нас на нашей конспиративной квартире, на Бассейной. Вошел мужчина выше среднего роста, шатен, небольшая шелковистая борода, высокий лоб, карие, живые, умные, проницательные глаза, в общем – фигура импонирующая. Впрочем, первое произведенное на меня впечатление было не совсем благоприятное: коробило меня, что слишком уж щупает глазами своего собеседника. Но это впечатление как рукой сняло, как только присмотрелся к нему, и мы обменялись несколькими словами. На прощанье он пригласил меня, Тищенко[68] и Мощенко[69] к себе: «Прошу на учредительное совещание. Работы много, много…» Он сказал это таким тоном, словно мы уже сговорились и приходится лишь все закрепить делом. Вечером мы собрались. Передаю лишь окончательный результат того ночного совещания учредительного. Принята программа и тактика. Принят устав Общества и форма строения его строго централизованная. Утвержден, наконец, заранее выработанный уже план ближайших работ и распределения функций между членами общества. Общество конструировалось. Мы крепко пожали друг другу руки, как бы этой внешней формой закрепляя заключение товарищеского союза. Разошлись за полночь – бодрые, полные надежд.

3. Тезисы народников (1877 г.)

Требования свои мы суживаем до реально осуществимых в ближайшем будущем, т. е. до народных требований и желаний, каковы они есть в данную минуту. По нашему мнению, они сводятся к трем главнейшим пунктам.

1. Переход всей земли в руки сельского рабочего сословия (мы убеждены, что две трети России будут ею владеть на общинном начале) и равномерное ее распределение.

2. Разделение Российской империи на части соответственно местным желаниям.

3. Перенесение всех общественных функций в руки общины, т. е. полное ее самоуправление. (Это требование нельзя назвать общенародным: есть группы общин, стремящихся к этому, но большинство их еще не дошло до такого нравственного и умственного развития и, по нашему мнению, каждый союз общин отдаст известную долю общественных функций тому правительству, которое каждый из них образует для себя. Наша обязанность стараться только возможно более уменьшить эту долю).

Требования наши могут быть осуществлены только посредством насильственного переворота.

Орудием же подготовки и совершения его, по нашему мнению, служат: 1) агитация как путем слова, так и, главным образом, путем дела, направленная на организацию революционных сил и на развитие революционных чувств (бунты, стачки – вообще путь действия есть в то же время и наилучший путь для организации революционных сил) и 2) дезорганизация государства, которая дает нам надежду на победу при той силе организации, которую создаст агитация в ближайшем будущем.

4. Казанская демонстрация (6.12.1876)[70]

Корреспонденция о Казанской демонстрации из газеты «Вперед»[71], 1876, № 4

6 декабря, в Николин день, в Казанском соборе собралась толпа из интеллигенции и рабочих почтить память погибших и заявить свою солидарность с людьми, томящимися теперь в каторге, ссылке и тюрьмах из-за своей любви к народу.

Дело было так: после окончания литургии отслужен был молебен за здравие Николая (Чернышевского) и нескольких других еще не добитых русским правительством. После молебна все присутствующие, в числе до тысячи человек, вышли из храма и разместились вокруг, частью на площади, частью на портиках и ступенях храма. Среди толпы, стоявшей на площади, один из присутствующих[72] произнес следующую речь:

«Друзья! Мы только что отслужили молебен за здравие Николая Гавриловича (Чернышевского) и других мучеников за народное дело. Вам, собравшимся здесь работникам, давно пора знать, кто был Чернышевский. Это был писатель, сосланный в 1864 году на каторгу за то, что волю, данную царем-освободителем[73], он назвал обманом. Не свободен тот народ, говорил он, которому за дорогую цену дали пески и болота, невыгодные помещику; не свободен тот народ, который за эти болота отдает и царю и барину больше, чем сам зарабатывает, у которого высекают розгами эти страшно тяжелые подати, у которого продают последнюю корову, лошадь, избу, у которого забирают лучших работников в солдатскую службу. Нельзя назвать вольным и работника, который, как вол, работает на хозяина, отдает ему все свои силы, здоровье, свой ум, свою плоть и кровь, а от него получает сырой и холодный угол да несколько грошей. За эту святую истину наш даровитейший писатель сослан в каторгу и мучится в ней и до сих пор. Таких людей – не один Чернышевский – их было и есть много: декабристы, петрашевцы, каракозовцы, нечаевцы[74], долгушинцы и все наши мученики последних лет…

Они стояли и стоят за то же народное дело; я говорю народное – потому, что оно начато самим народом. Припомните Разина, Пугачева, Антона Петрова[75]! Всем одна участь: казнь, каторга, тюрьма. Но чем больше они выстрадали, тем больше им слава.

Да здравствуют мученики за народное дело! Друзья! Мы собрались, чтобы заявить здесь перед всем Петербургом, перед всей Россией нашу полную солидарность с этими людьми; наше знамя – их знамя; на нем написано: “Земля и воля крестьянину и работнику!” Вот оно – “Да здравствует земля и воля!”»

По окончании речи с портиков и на площади раздались рукоплескания и громкое, дружное ура. В это время выкинуто было над толпой красное знамя с надписью «Земля и Воля». «Ура» повторилось. Знамя переходило из рук в руки, развеваясь над головами. После этого толпа двинулась по Невскому и начала расходиться при повторяющихся возгласах: «Да здравствует Земля и Воля!», «Да здравствует народ, смерть царям!»

Уже под конец речи раздались свистки городовых и, когда толпа начала расходиться, околоточные во главе городовых начали набрасываться на ту группу лиц, среди которой находился оратор. Но эта группа ответила полиции самым энергичным отпором и обратила нападающих в бегство.

Полицейские собрались в более значительном количестве, к ним присоединились переодетые жандармы; три раза повторялся натиск на ту же группу лиц и каждый раз встречал отчаянное сопротивление. В это время приехал Трепов[76] и, возмутившись тем, что было арестовано лишь самое незначительное число лиц, отдал приказ: «Хватайте, хватайте как можно больше!» Тогда-то полицией и был пущен в присутствующую публику слух: «Поляки бунтуют!», «Хватай кого попало, хватай в очках и пледах!»

Главная толпа уже разошлась; остались только небольшие кучки и отдельные лица, отчасти вовсе не принадлежавшие к демонстрировавшим; на них-то и набросилась полиция, она била, хватала женщин за волосы, бросалась даже с обнаженными тесаками. Арестуемые защищались отчаянно; женщины не уступали мужчинам. Дело кончилось тем, что полиция вкупе с дворниками и сыщиками нахватала в разных частях города 32 человека, в числе коих было 11 женщин. В участке обращались с арестованными самым зверским и варварским образом: им была отведена комната аршина три ширины и 7–8 аршин длины, в комнате было поставлено человек 10 городовых, дворников и сыщиков. Арестованного ударом в голову сзади вталкивали в эту комнату; на него набрасывались полицейские и дворники, валили на пол и били руками и ногами сколько находили нужным; избитых нельзя было узнать, так они были изуродованы. Той же участи подвергались и женщины, и между ними одна при последних днях беременности, она упала замертво и потребовалось присутствие доктора.

Один из арестованных, крестьянский парень, проездом мимо Аничкова дворца, кричал: «Да здравствует свобода, да здравствует Земля и Воля!», за что ему проломили эфесом сабли голову и, как ходят слухи, он теперь умирает.

5. Рукописная прокламация о Казанской демонстрации

Рукопись неизвестного «По поводу собрания народной партии 6 декабря 1876 г.»

Что такое произошло в Петербурге на Казанской площади 6 декабря 1876 г. по втором часу дня?

Собралось несколько сот русских людей, принадлежащих частью к образованному, частью к рабочему классу. Собрались они для того, чтобы почтить память тех также русских людей, которые или уже погибли, или еще погибают в тюрьмах за то, что пренебрегли заботами о личном ублаготворении. […] Собрались они еще для того, чтобы показать, что, несмотря на гонения и клеветы, идеи и дела этих истинных друзей народа никогда не переставали находить людей, стремившихся к их осуществлению. […] Собрались они вообще для того, чтобы заявить друг другу и тем, кто хотел бы иметь уши слышать, что дело народного освобождения, перейдя теперь в руки самого народа, становится на твердую почву; что этим переходом знаменуется начало активного вмешательства нового, необыкновенно важного элемента в ход политической жизни России, а именно, начало сознательного участия русского рабочего класса в движениях этой жизни, и что этот важный исторический факт есть результат не только прямого действия, непосредственного влияния разных общественных явлений, разных изменений в условиях экономической, в складе социальной жизни, идущих вслед за распространением в России европейской цивилизации, одним словом, есть не только результат непосредственного влияния самой жизни, так сказать, на развитие народной массы, но есть также результат и 15-летних сознательных усилий, связывающих одной братской цепью погибших и настоящих деятелей. […]

Наши друзья-отрицатели говорят: событие было несвоевременно, дурно организовано, не была вполне выяснена его цель, не была подготовлена к нему вся публика, могущая своим сочувствием или присутствием придать ему несравненно более импозантный вид; собрание вообще вышло мелко, а конец его печален и жалок, так как социалисты-народники были избиты и прогнаны самим народом, т. е. дворниками, извозчиками, лавочниками. Из всех этих замечаний выходит одно очевидное заключение, а именно, что недовольство друзей вертится, главным образом, на деталях собрания, а это может быть объяснено только тем, что их внимание было обращено более на внешнюю сторону, чем на внутренний смысл события 6 декабря. […]

И, слушая их толки, невольно приходит на мысль Обломов. Вот он, лежа на диване, презрительно улыбается: «Так это такая-то ваша революция?! нет, моя не такова!..» и начнет затем рисовать в своем воображении картины своей революции: тут все прекрасно организовано, все идет ладно и успешно, как представление в театре; тут много, много публики, и все сочувствующая, тут народ, в лице дворников, лавочников и извозчиков, не кидается на собравшихся, нет, он сам готов броситься на полицию и даже на войско, – но это ему не приходится совершать, потому что войско и полиция кричат: «Ура, социальная революция!» и братаются с народом! […] И Обломов вскакивает и кричит: «Да, вот что я называю моей революцией!.. во всяком случае, я не позволил бы себя бить! я бы или вышел победителем, или лег нa поле чести!» […]

До сего времени деятельность русских социалистов ограничивалась пропагандой среди народа, пропагандой устной и письменной. Это было естественное начало деятельности народной партии: нужно было приготовить почву для возможности какого-нибудь политического действия; нужно было распространить хоть некоторые идеи, вызвать хоть сколько-нибудь сознательное стремление к изменению существующего порядка среди хоть некоторой части темной народной массы, положить начало ее политическому самосознанию. […]

Но вот пропагандисты сознали некоторую узость, недостаточность в этом направлении своей деятельности. Для дальнейшего успеха своего дела следовало, не покидая, конечно, своего первого средства, присоединить к нему второе, следовало, одним словом, расширить программу действия. К этому же побуждал и самый успех пропаганды, коль скоро он выразился тем, что пропаганда проникла в среду городских рабочих.

Одно из недоразумений, господствовавших еще недавно среди русских социалистов, заключалось в том, что они, приняв во внимание, с одной стороны, относительно малое число городских рабочих в России, с другой стороны – недовольство сельского населения своим невыносимо тяжелым положением, с огромными платежами и с малым наделом истощенной земли, основывали успех своего дела исключительно на движениях в массе сельского населения, и потому туда, в деревни, были обращены, главным образом, их силы и надежды. Но жизнь дала результат несколько иной, чем тот, которого они ожидали. Этот результат состоял в том, что городские рабочие, более скученные, более связанные между собой равенством своего положения, более развитые вследствие разнообразия получаемых ими впечатлений от городской жизни и вследствие частых и резких столкновений с представителями правительства и правящих классов, чем сельское население, – оказались более восприимчивыми к социалистической пропаганде, чем последние. А вследствие своей еще не вполне разорванной связи с крестьянством, а также вследствие необходимости для этого крестьянства идти в города на заработки, городские рабочие явились естественными проводниками социалистических идей в деревне. Таким образом, само собой происходит изменение в нашей программе действия, т. е. оно получает вообще то же направление, как и на Западе, именно, идет из города в деревню, а не наоборот (что, конечно, не исключает пользы и необходимости применения обратного действия, где есть к тому почва), и только программа наших требований, по причине подавляющего в России большинства сельского населения и по причине напряженности его недовольства, остается та же самая, именно в том смысле, что во главе требований народной партии должны стоять те требования, которые прямо клонятся к коренному изменению условий крестьянского быта. […]

То сознание, которое здесь, в городе, скорее, чем в деревне, приходит рабочему человеку на мысль, что он, истинный производитель всего этого выставляющегося во всем своем приманчивом блеске богатства, сам еле-еле может удовлетворить свои потребности, – должно раздражать его, выводить из апатичного состояния и возбуждать в нем страстное стремление выйти из своего вполне гнусного положения. В таком, уже неспокойном, раздраженном состоянии, познакомившись с социалистическими идеями и стремлениями, а также с историей борьбы его братьев по положению на Западе, в нем должно усиливаться и принимать сознательную форму стремление идти на бой с враждебными элементами, и идти сейчас, не откладывая надолго начало борьбы, идти если не за получением сразу, тотчас всего желаемого, то по крайней мере чего-нибудь возможного в данную минуту, по крайней мере, пробить брешь в этом уж чересчур теперь ставшем для него невыносимом порядке. Но тут он встречается сразу со всей современной политической системой; он видит, что он шагу не может сделать вперед, не пошатнув прежде этой системы, потому что она находится к услугам его прямых эксплуататоров, она вся устремлена только на то, чтобы сдавить его мысль, волю, она грубо, без всякого снисхождения, дает ему чувствовать, что его считают и что он сам должен считать себя не более как машиной, а отнюдь не человеком. А eмy, хлебнувшему уже свежей воды, уже мало, что сам сознает себя человеком, что таким считают его товарищи; нет, ему хочется, чтобы его считали человеком и другие люди, и вот он стремится заявить себя человеком, и притом вполне свободным, имеющим право мыслить, говорить, действовать открыто и согласно своим убеждениям; к тому же он видит, что для успешной борьбы со своими прямыми экономическими эксплуататорами он должен пользоваться тем, что называют политической свободой, т. е. свободой слова, сходок, совести, печати, пользоваться ею как удобным средством для достижения своей прямой цели. Но эту свободу он должен завоевать себе, и для того он должен вступить в бой со всей существующей политической системой, его деятельность на пути к своему освобождению должна неминуемо принять политический характер. Событие 6 декабря является результатом подобного настроения в сознательной части рабочего класса. Участие и известная инициатива в устройстве этого собрания со стороны рабочих не подлежат сомнению, хотя правительство усиленно старается скрыть эту сторону собрания, а образованное общество и печать стараются уверить самих себя в неучастии рабочих, а правительство и общество боятся признаться в появлении этого грозного признака на политическом горизонте […]

6. О. В. Аптекман

Из воспоминаний о землевольческих поселениях

[…] Весною 1877 года мы начали форсированным маршем мобилизировать наши наличные силы в деревню. Мы двинули, прежде всего, с этой целью членов «основного кружка», как организаторов поселений, приобщив также к этому движению многих лиц из местных кружков и групп революционеров-народников, вошедших в организацию «Земли и Воли». Операционным базисом наших поселений, в силу исторических традиций, послужили опять-таки Поволжье, Дон и Кубань. […]

Каждая из местных групп представляла собою как бы копию или сколок с основного петербургского кружка: та же структура, те же функции. Местные группы не были обособлены, а, смотря по надобности, непосредственно сносились между собою. […]

Над всеми группами, в качестве согласующего и направляющего центра, главенствовал петербургский «основной кружок» общества «Земля и Воля»… Прежнее догматическое утверждение, требовавшее, чтобы революционер отправлялся в народ в качестве чернорабочего, потеряло свою безусловную силу. Положение человека физического труда признавалось по-прежнему весьма желательным и целесообразным, но безусловно отрицалось положение бездомного батрака, ибо оно никоим образом не могло внушить уважения и доверия крестьянству, привыкшему почитать материальную личную самостоятельность, домовитость и хозяйственность. А потому настоятельной необходимостью считалось занять такое положение, в котором революционеру, при полной материальной самостоятельности, открывалась бы широкая возможность прийти в наибольшее соприкосновение с жителями данной местности, входить в их интересы и пользоваться влиянием на их общественные дела. […]

Большинство товарищей, громадное большинство их, обыкновенно жило с фальшивыми паспортами. Это потому, что многие уже тогда были «нелегальными», во-первых, а во-вторых, даже некоторые легальные предпочитали тогда пользоваться фальшивыми именами, оставляя свое легальное звание, как последний ресурс, на крайний случай. И это соображение не лишено было практического значения, и в некоторых чрезвычайных обстоятельствах действительно выручало нас. Необходимость жить под чужим именем ограничила, однако, на практике возможность широкого выбора мест, должностей и положений, требуемых для широкого революционного воздействия в деревне. Правда, наша «небесная канцелярия» стояла на высоте своего положения: наши паспорты и документы были своего рода шедеврами. Мы не только фабриковали крестьянские, мещанские и другие документы на жительство, но из нашей канцелярии выходили прекрасные аттестаты, дипломы и свидетельства на звание фельдшеров (фельдшериц), акушерок, учителей и пр. и пр. Конечно, документами последней категории можно было пользоваться лишь с большой осторожностью, так как обнаружить их подделку, при малейшем подозрении, не представляло уж никаких затруднений.

Совсем иное дело документы первой категории – они сходили у нас очень хорошо. Проверка их систематически началась лишь в последние годы революционной борьбы, – в период террора, и то лишь в столицах и некоторых крупных городских центрах. Вот почему наши деревенщики устраивались предпочтительнее в положении сельских учителей и писарей; образовательный ценз, свидетельство политической благонадежности здесь не требуется. Да и кто обратит особое внимание на каких-то жалких крестьянских «наемников», получающих 8–10 рублей в месяц максимум и кормящихся поочередно по неделям или месяцам у того или иного домохозяина. […] Это во-первых. А во-вторых, многие из наших товарищей облюбовали это положение еще потому, что оно-де давало им возможность погрузиться, так сказать, в самую гущу народной жизни. Живет себе невидимо сельский учитель или писец где-то в щелях глухой, а порой и убогой деревушки и делает свое дело «без шума»… Уверенность – изволите ли видеть – была тогда еще велика среди нас, уверенность в свои силы, выдержку – не на год и два, а и на более продолжительное время – а la longue[77], как говорят французы. […] Рвались туда даже такие наши товарищи, как Плеханов. Наш самый молодой тогда «оратор»[78] выдавался уже своей талантливостью и начитанностью, и на его долю выпала работа среди интеллигенции и городских рабочих. Здесь oн был незаменим. И вот вдруг, в один прекрасный день, наш «оратор» заявляет, что решил поселиться в деревне в качестве народного учителя (от земства). Никто из нас не только не опротестовал этого решения Плеханова, но все мы отнеслись очень сочувственно к нему. Да как же иначе?

7. Из Тамбовской программы народников-землевольцев (1878 г.)[79]

Наша цель – а. Организация общества на таких началах, при которых не возможны были бы ни эксплуатация одним другого, ни вообще какое бы то ни было, ради личных интересов, насилие, в какой бы форме то или другое не выражалось, одним словом, всеобщее благо народа, им самим достигнутое и поддерживаемое, при условии невозможности возврата к современному строю. […]

5. Необходимо, чтобы весь народ был подготовлен к будущей организации общества в форме федераций производительных общин.

6. Существующие в настоящее время сельские общества, хотя и представляют в зачатке такие производительные общины, но под влиянием внешних, вне их самих лежащих условий утратили в глазах народа большую часть своих желательных качеств.

7. Восстановить в глазах народа всю силу и значение тех общин, в которые он группируется в настоящее время, лежит на нашей обязанности.

8. Для того же, чтобы вся масса народа сознательно, одновременно и повсеместно приняла участие в предполагаемой борьбе, необходимо сознание солидарности, выходящей за пределы села и общины и их обыденных интересов, при постоянных условиях, ведущих к экономической борьбе не только отдельных членов общин, но и соседних общин между собой.

9. Создать солидарность и развить ее до желательных в короткое время пределов возможно путем чисто практическим на таком деле, которое ближе всего интересует народ; причем не исключается значение и устной пропаганды идей социально-революционной партии.

10. Вследствие того, что а) большая часть (90 %) русского населения занимается искони земледелием, а к другим занятиям переходит только на время и лишь в случае крайней необходимости; б) вся земля приведена в состояние, годное для культуры этим земледельческим населением, и в) захват земель частными собственниками продолжает совершаться на глазах народа, – в народе живет и передается из рода в род убеждение, что земля составляет собственность его, народа, и только путем насилия досталась и достается другим.

11. Сохранившееся в настоящее время повсеместное убеждение, что земля будет отобрана у господ и купцов и отдана им, крестьянам, выражается в форме ожидания слушного часа, черного передела.

12. Мы должны не только убедить народ в тщетности их ожиданий помощи от правительства, но и указать, каким именно путем, не ожидая этой помощи, он мог бы достигнуть своими силами желаемой цели, на этот раз пока выраженной в форме перехода земель к ним от собственников. […]

15. Предполагаемая организация должна воспользоваться как всеми теми, хотя бы даже и временными условиями, в которые поставлено наше земледелие вообще, так и современным положением землевладельцев, положением, заключающимся в отсутствии возможности вести в настоящее время дело иначе, чем оно ведется теперь, а также в задолженности частным лицам и кредитным учреждениям, доведшей их до полной несостоятельности; положение же нашего земледелия при только еще зарождающемся капиталистическом производстве обуславливается неравномерным более, чем где-либо, распределением земледельческих работ в течение года, а потому и невозможностью пока в настоящее время вести батрачное хозяйство как преобладающую форму.

16. Организация деятелей, как по сути дела следует, должна быть тайною, сама же деятельность, когда того потребует успех дела, может проявляться в легальных формах.

17. Интеллигенция допускается или как сознательные товарищества, составляющие организованных деятелей, или как пассивные участники, не имеющие непосредственного отношения к делу. […]

Таким требованиям наиболее удовлетворяет организация рабочих земледельческих товариществ по следующему уставу:

I. Товарищество учреждается с целью а) доставить товарищам работу, а землевладельцам для обработки их земель исправных рабочих, земледельческие орудия и рабочий скот и б) найма земель у тех же владельцев для обработки ее средством товарищества.

II. Средства товарищества заключаются: а) в орудиях, рабочем скоте и постройках, принадлежащих как отдельным товарищам, так и всему товариществу, б) в капитале, который составляется из %-ных отчислений от заработков и с доходов от арендованных земель.

III. Капитал товарищества предназначается для текущих расходов товарищества, для приобретения улучшенных орудий, аренды и покупки земли.

IV. Капитал товарищества хранится тем способом, какой товарищи найдут для себя более удобным.

V. Товарищи могут быть только односельцы.

VI. Товарищами считаются как все подписавшие устав, так и их семейства, а равно и те, с их семействами, которые на основании этого устава впредь приниматься будут.

VII. Каждый товарищ имеет право требовать себе работы из принятой на себя товариществом или участия в обработке арендованной или купленной товариществом земли, пропорционально рабочим силам своего семейства.

VIII. Никто из товарищей не может отказываться от исполнения приходящейся на его долю принятой на себя товариществом работы, ни от обработки арендованной или купленной товариществом земли.

IX. Все принятые на себя работы товарищество обязывается исполнять само без помощи наемных рабочих, точно так же обязано само обрабатывать арендные или собственные земли.

Примечание: по найму допускаются лишь машинисты, кузнецы или такие специалисты, которых в числе товарищей или вовсе нет, или недостаточно.

Х. Для исполнения работ, которые могут быть не под силу одному товариществу или вообще для большего удобства достижений целей, преследуемых товариществами, допускается соединение последних каждый раз, когда потребуют обстоятельства дела.

XI. Для точного исполнения принятых на себя товариществом обязательств никто из товарищей не может помимо товарищества ни наниматься на работу, ни посылать своих семейных на таковую, ни снимать земли в аренду.

XII. За точное исполнение всех принятых на себя на основании сего устава обязательств товарищество отвечает всем своим имуществом, как ему, так и его членам принадлежащим, на основании круговой поруки.

XIII. Товарищество имеет право приобретать движимое и недвижимое имущество, на каковое могут быть обращены взыскания, делаемые с отдельных товарищей по каким-либо обязательствам, совершенным до утверждения товарищества, или, если и после, то без его ведома и согласия. […]

XV. Делом товарищей заведует: а) сход товарищей, б) правление товарищества, состоящее из выбираемых сходом: полевого старосты и двух его помощников.

XVI. Сход товарищей считается состоявшимся, когда на него прибыло за себя и по доверенности не менее 2/3 тягловых рабочих товарищества.

XVII. На сходе никто не может иметь более двух голосов: одного за себя и другого по доверию. […]

XIX. Сход созывается полевым старостой по мере надобности или по требованию 1/4 наличного числа тягловых рабочих товарищества.

XX. На обязанности схода лежит: а) прием и исключение товарищей, б) выборы и смена полевого старосты и его помощников, назначение их содержания и поверка их действия, в) распределение работ и земель между товариществами, г) определение размера %-ных отчислений на основании # 2 в капитал общества, д) обсуждение и утверждение предложенных условий работы и аренды и покупка земли, е) обсуждение вообще всех вопросов, касающихся внутреннего устройства товарищества и его отношений к другим таким же товариществам. […]

XXII. Все дела товарищества решаются на сходах большинством 2/3 голосов.

XXIII. Староста и его помощники ведут все дела товарищества, наблюдают за точным исполнением принятых на себя товариществом обязательств и вообще заботятся об интересах товарищества, которому и отдают отчет ежемесячно и ежегодно на сходках, собираемых с этой целью.

XXIV. Никакого условия, ни контракта староста не имеет права совершить без согласия схода; исполнение условий, заключенных без согласия схода, для товарищей необязательно. […]

XXVI. В случае выхода кого-либо из товарищества добровольно или по требованию схода выходящий в течение года несет ответственность за все обязательства, какие были заключены до его выхода; по прошествии же года выходящий товарищ получает причитающуюся на его долю часть из имущества и капиталов товарищества.

XXVII. Определение размера вознаграждения уходящему товарищу делается сходом на том же основании, как и при окончательном расчете товарищей на основании XXIX ст. этого устава.

XXVIII. Товарищество прекращается только по постановлению схода большинством 3/4 всего числа тягловых рабочих товарищества.

XXIX. Имущество товарищества, движимое и недвижимое, а также капитал делятся в этом случае между всеми тягловыми рабочими товарищества, соразмерно числу лет пребывания их в товариществе.

XXХ. В случае несостоятельности товарищества ответственность распределяется с тою же равномерностью, как имущество в предыдущей статье.

XXXI. Все, что не предусмотрено этим уставом, решается сходом товарищей и обязательно для последних.