Помоги проекту - поделись книгой:
Вашингтон, сэр Эдвард – младший сын с незаурядными способностями к археологической фотографии и сомнительной репутацией среди дам
Дауд – племянник Абдуллы
Картер, Говард[7] – недавно назначенный инспектор древностей в Верхнем Египте
Квибелл, Дж. Э.[8] – недавно назначенный инспектор древностей в Нижнем Египте
Лейла – третья и самая интересная жена Абд эль Хамеда
Махмуд – управляющий
Мармадьюк, Гертруда – нанята Эмерсоном для обучения детей
Масперо, Гастон[9] – повторно назначен в 1899 году на прежнюю должность директора Ведомства древностей
Мёрч, Чонси – американский миссионер и торговец древностями в Луксоре
Ньюберри, Перси[10] – английский египтолог
О’Коннелл, Кевин – наиболее выдающийся репортёр «Дейли Йелл»
Питри, Уильям Флиндерс[11] – главный конкурент Эмерсона как основателя научной археологии
Риччетти, Джованни – ранее контролировал незаконную торговлю древностями в Луксоре, нынче намерен восстановить это положение любой ценой
Сети, он же Гений Преступлений, ранее контролировал сеть добычи незаконных древностей в Египте и торговли ими, главный противник Амелии и Эмерсона (а также Рамзеса)
Тодрос, Давид – внук Абдуллы
Уиллоуби, доктор – английский врач, проживающий в Луксоре
Форт, Нефрет – подопечная Амелии и Эмерсона, внучка покойного лорда Блэктауэра
Шелмадин, Леопольд Абдулла, он же мистер Салех – реинкарнация Верховного жреца Гериамона? Член банды расхитителей гробниц? Или – и то, и другое?
Эмерсон, Амелия Пибоди – дама викторианской эпохи, археолог и эксперт по преступлениям
Эмерсон, Эвелина – жена Уолтера, внучка покойного графа Чалфонта[12]
Эмерсон, Рэдклифф – муж Амелии, «самый выдающийся египтолог как этой, так и любой другой эпохи», которого египтяне называют «Отец Проклятий», а собственная жена – «Эмерсон»[13]
Эмерсон, Уолтер – брат Рэдклиффа, специалист по языкам древнего Египта
Эмерсон, Уолтер Пибоди – сын Амелии и Эмерсона, которого друзья называют «Рамзес», а почти все остальные –
ВСТУПЛЕНИЕ
Дата моего рождения не имеет значения. Я по-настоящему не существовала до 1884 года, когда мне уже было за двадцать (
Эмерсон (начало его знаменательной карьеры в археологии описано в другой статье настоящего словаря) и его брат Уолтер занимались раскопками в отдалённом районе Амарны[15] в Среднем Египте. Вскоре после того, как мы с Эвелиной присоединились к ним, работа была прервана серией неординарных событий, казалось, связанных с ожившей мумией. Разоблачение злодея, устроившего эту инсценировку, не помешало исключительно успешному сезону раскопок
Вскоре после этого я вступила в брак с Эмерсоном, а Эвелина – с его братом, Уолтером. Рождение нашего единственного сына, Уолтера Пибоди Эмерсона, известного под прозвищем «Рамзес», вынудило нас ненадолго прервать ежегодные экспедиции в Египет. Лишь осенью 1889 года просьба вдовы сэра Генри Баскервиля, чья смерть при загадочных обстоятельствах прервала его раскопки королевской гробницы в Фивах, вернула нас (читатель сам может представить, с каким восторгом) в Египет. Мы, конечно, смогли завершить работу сэра Генри и разгадать тайну его смерти
В тот сезон мы оставили сына у тёти и дяди в Англии, поскольку крайняя юность (и некоторые привычки) поставили бы под угрозу его (и всех, кто его окружал). Тем не менее, он с раннего возраста продемонстрировал выраженную склонность к египтологии, поэтому (по настоянию любящего отца) сопровождал нас в Египет на следующий год. В тот сезон мы надеялись поработать на великом поле пирамид Дахшура, но злоба и ревность
Детали карьеры этого удивительного человека окутаны тайной, но, похоже, его деятельность началась в конце 1880-х годов в районе Луксора. Спустя несколько лет он избавился от всех соперников и полностью взял в свои руки незаконную торговлю древностями. Все предметы, грабительски изъятые из могил и храмов нелегальными землекопами, как египетскими, так и европейскими, проходили через его руки. Превосходный интеллект, поэтическое воображение, полная безжалостность и несравненный талант маскировки способствовали полному успеху; лишь самые доверенные приспешники знали об истинной личности главаря.
В тот год нам удалось сорвать попытку Сети ограбить могилы принцесс в Дахшуре и избежать его покушений на нашу жизнь
Осенью 1897 года мы отправились в Судан, отвоёванный египетскими войсками под руководством Британии после длительного периода оккупации дервишами[17]. Мы планировали раскопки в руинах древней столицы кушитов Напате[18], но сообщение Уилли Форта, старого друга Эмерсона, пропавшего без вести более десяти лет назад, отправило нас в пески Западной пустыни на поиски его самого и его семьи. Детали этого удивительного приключения (возможно, самого замечательного в нашей жизни) описаны в другом месте
Зимой 1898–99 годов мы с Эмерсоном снова оказались в Амарне. Мы оставили Рамзеса и Нефрет (которую взяли под опёку) в Англии, и я с нетерпением ждала воскрешения приятных воспоминаний о первой встрече с моим выдающимся супругом. Из ряда вон выходящие события, прервавшие наши раскопки в том году, затрагивают личные и интимные вопросы, неуместные в официальной биографии.
Меня часто просили объяснить частоту наших встреч с нарушителями закона разных сортов. По моему мнению, это неизбежно обусловлено двумя причинами: во-первых, отсутствием контроля над состоянием раскопок в тот период, о котором идёт речь, и во-вторых, характером моего мужа. С самого начала – и с самого начала почти в одиночку – Эмерсон боролся с расхитителями гробниц, бездарными инспекторами Ведомства древностей и беспринципными коллекционерами. По сути дела, он объявил крестовый поход с целью сохранить исторические сокровища Египта. Излишне уточнять, что я всегда оставалась на стороне мужа в погоне за знаниями и злодеями.
1.
БЕДА С НЕВЕДОМЫМИ ВРАГАМИ В ТОМ,
ЧТО ИХ ЧРЕЗВЫЧАЙНО СЛОЖНО РАСПОЗНАТЬ
Через открытые окна бального зала мягкий ночной бриз Египта охлаждал покрасневшие лица танцоров. Шёлк и атлас светились; сверкали драгоценности; золотая тесьма блестела; звуки сладкой музыки наполняли воздух. Новогодний бал в «Шепард-отеле» всегда становился выдающимся событием в высшем обществе Каира, но угасание нынешнего декабрьского дня значило больше, нежели обычно. Не прошло и часа, как куранты возвестили начало нового века: первого января тысяча девятисотого года[19].
Закончив энергичный шоттиш[20] в компании капитана Картера, я отыскала тихий уголок за пальмой в горшке и предалась тем же размышлениям, что и любой серьёзный человек на моём месте в аналогичной ситуации. Что принесут следующие сто лет в мир, где до сих пор страдают от всех древнейших болезней человечества – нищеты, невежества, войн, угнетения женского пола? Несмотря на то, что я оптимистка и одарена превосходным воображением (чрезмерно живым, по словам моего мужа), я всё же не могла предположить, что никакое столетие не в состоянии решить эти проблемы. Но была уверена, однако, что мой пол, наконец, достигнет справедливости, в которой нам так долго отказывали, и что и я сама доживу до этого славного дня. Карьера для женщин! Голоса за женщин![21] Женщины-адвокаты и женщины-хирурги! Женщины-судьи, законодатели, лидеры просвещённых наций, где женщины будут стоять с мужчинами плечом к плечу и спиной к спине!
Я чувствовала, что заслуживаю некоторого уважения, если говорить о достижениях, которые ожидала увидеть с полной в том уверенностью. Ибо лично преодолела один из барьеров: став первым среди сестёр по полу полевым археологом в Египте, я доказала, что «заурядная» женщина может переносить те же опасности и неудобства и соответствовать тем же профессиональным стандартам, что и мужчина. Искренность и любовь заставляют меня признать, что я никогда не смогла бы этого достичь без искренней поддержки замечательного человека – Рэдклиффа Эмерсона, самого выдающегося египтолога как этого, так и любого иного столетия, и моего преданного супруга.
Хотя комната была заполнена людьми, мои глаза притягивало к нему, как магнитом. Эмерсон выделялся в любой группе. Великолепный рост и спортивная фигура, точёные черты лица и ярко-голубые глаза, тёмные волосы, обрамлявшие интеллектуальный лоб, – но я могла бы занять несколько страниц, описывая исключительные физические и умственные данные Эмерсона. Я смиренно признавала благословение Небес. Что я сделала, чтобы заслужить привязанность подобного человека?
Вообще-то, на самом деле довольно много. Я первой готова заявить, что не обладаю особой привлекательностью (хотя, когда мы находимся наедине, Эмерсон положительно отзывается о некоторых особенностях строения моего тела). Жёсткие чёрные волосы и серые глаза со стальным оттенком, больше свидетельствующие о достоинстве, а не изяществе, фигура неопределённых размеров – не те качества, которые способны завоевать сердце мужчины. И всё же я завоевала сердце Рэдклиффа Эмерсона, да не один, а два раза[22]; да, я стояла рядом с ним и сражалась на его стороне во время невероятных приключений, так часто прерывавших нашу профессиональную деятельность. Я спасала его от опасностей, выхаживала при болезнях и травмах, подарила ему сына...
И вырастила этого сына до его нынешнего возраста – двенадцати с половиной лет. (С Рамзесом в счёт идут месяцы, если не дни.) Хотя я встречалась с бешеными собаками, Гением Преступлений и убийцами обоих полов, но считаю воспитание Рамзеса своим наиболее выдающимся достижением. Когда я вспоминаю то, что творил Рамзес, и то, что другие люди (зачастую оправданно) пытались сотворить с Рамзесом, то чувствую некоторую слабость.
Именно с Рамзесом и его приёмной сестрой Нефрет болтал теперь Эмерсон. Золотисто-рыжие волосы девочки и светлое лицо резко контрастировали с арабской смуглостью и мрачным обликом моего сына, но я с удивлением обнаружила, что теперь он не уступает ей в росте. Я даже не замечала, как он подрос за прошедшее лето.
Рамзес говорил. Как всегда. Я задавалась вопросом, что он мог сказать, чтобы вызвать такое грозное и хмурое выражение на лице Эмерсона, и лишь надеялась, что он не читает отцу лекцию по египтологии. Удручающе заурядный в других отношениях, Рамзес был чем-то вроде лингвистического гения, и с детства занимался изучением египетского языка. Эмерсон испытывает естественную отцовскую гордость за способности своего сына, но ему не нравится, когда их слишком навязчиво демонстрируют.
Я собиралась встать и подойти к ним, когда музыка заиграла вновь, и Эмерсон, ещё сильнее нахмурившись, отмахнулся от подрастающего поколения. И, стоило ему отвернуться, к Нефрет тут же подошло несколько молодых джентльменов, но Рамзес взял её за руку и повёл – или, если придерживаться точности, утащил её за собой. Разочарованные кавалеры со смущённым видом рассеялись, за исключением одного – высокого, хрупкого юноши со светлыми волосами, который, оставшись неподвижным, следил за движениями девушки прохладным оценивающим взглядом, приподняв брови.
Хотя манеры Рамзеса и оставляли желать лучшего, я не могла не одобрить его действий. Красивое лицо и изящная фигура девушки привлекали мужчин, как роза – пчёл, но она была слишком молода для поклонников, а тем более слишком молода для того, чтобы стать предметом восхищения светловолосого джентльмена. Я не встречала его, но слышала о нём. У милых дам из каирского европейского общества нашлось бы много чего сказать о сэре Эдварде Вашингтоне. Он происходил из респектабельной семьи, проживавшей в Нортгемптоншире, однако был младшим сыном[23], не имевшим перспектив на карьеру, но зато оказывавшим разрушительное воздействие на чувствительных молодых женщин. (Не говоря уже о чувствительных пожилых женщинах.)
Чарующая мелодия вальса Штрауса заполнили комнату, и я с улыбкой подняла глаза на графа Страдивари, который приближался ко мне с явным намерением пригласить меня на танец. Он был лысым, толстым коротышкой, не намного выше меня, но я люблю вальс, и уже собиралась прикоснуться к руке, протянутой ко мне, как граф мгновенно был уничтожен – удалён, заменён – другим.
– Не окажешь ли ты мне честь, Пибоди? – спросил Эмерсон.
Эмерсон собственной персоной: никто больше не использовал мою девичью фамилию как ласковое и интимное обращение; но на мгновение я подумала, что заснула или грежу наяву. Эмерсон не танцевал. Эмерсон часто высказывался – как всегда, не стесняясь в выражениях – о нелепости любых танцев вообще.
Как странно он выглядел! Сквозь загар пробивалась мертвенная бледность. Сапфирово-голубые глаза потускнели, резко очерченные губы плотно сжались, густые чёрные волосы торчали во все стороны, широкие плечи напряглись, словно от удара. Он выглядел... он выглядел встревоженным. Эмерсон, который не боится ничего на земле, испугался?
Я взглянула, как загипнотизированная, в его глаза, и увидела искру, освещавшую их глубины. Я знала эту искру – порождение его характера, знаменитого характера Эмерсона, из-за которого восхищённые египтяне-рабочие наградили моего мужа прозвищем «Отец Проклятий». Лицо снова обрело естественный цвет; щель в выдающемся подбородке зловеще задрожала.
– Отвечай, Пибоди, – прорычал он. – Нечего сидеть столбом, уставившись в одну точку. Ты окажешь мне честь, чёрт побери?
Не скажу, что мне не хватает смелости, но для этого понадобилась вся смелость, которой я обладала. Я отнюдь не считала, что Эмерсон имеет хоть малейшее представление о том, как вальсировать. Вполне в его стиле предположить: если он решится что-то сделать, то осуществит это без необходимости обучения или практики. Но бледность его мужественного лица послужила доказательством, что эта идея испугала его чуть ли не больше, чем меня, и любовь восторжествовала над беспокойством о пальцах моих ног и хрупких вечерних бальных туфельках. Я положила руку на предложенную широкую мозолистую ладонь (он забыл надеть перчатки, но сейчас уж точно не время напоминать ему об этой маленькой ошибке).
– Спасибо, мой дорогой Эмерсон.
– О, – выдохнул Эмерсон. – Ты согласна?
– Да, дорогой.
Эмерсон глубоко вздохнул, расправил плечи и схватил меня.
Первые несколько мгновений оказались чрезвычайно болезненными, особенно для моих ног и рёбер. Я с гордостью могу заявить, что ни единый звук не вырвался из моих губ, и ни малейшие признаки страдания не омрачили безмятежность улыбки. Через некоторое время отчаянная хватка Эмерсона ослабла.
– Хм-м, – протянул он. – Не так уж и плохо, а, Пибоди?
Я сделала первый глубокий вдох, которым смогла насладиться с тех пор, как он схватил меня, и поняла, что моё мученичество вознаграждено. Эмерсон, несмотря на свои размеры, может двигаться с кошачьей грацией, когда пожелает. Воодушевлённый моим очевидным удовольствием, он тоже стал испытывать сходные ощущения и целиком погрузился в ритм музыки.
– Совсем неплохо, – повторил Эмерсон, улыбаясь. – Они сказали, что мне это понравится, как только я уловлю суть.
– Они?
– Рамзес и Нефрет. Знаешь, они брали уроки прошлым летом, и одновременно учили меня. Я заставил их пообещать хранить молчание. Хотел сделать тебе сюрприз, моя дорогая. Я знаю, как тебе нравятся такие вещи. И должен сказать, что это намного приятнее, чем я ожидал. Я полагаю, ты... Пибоди? Ты плачешь? Проклятье, я оттоптал тебе ноги?
– Нет, милый. – В шокирующем вызове обычаям я вплотную прильнула к нему, орошая слезами его плечо. – Я плачу, потому что невероятно тронута. Думать, что ты принёс такую жертву ради меня...
– Лишь незначительная благодарность, моя дорогая Пибоди, за жертвы, которые принесла
Запоздалое чувство приличия вернулось. Я поспешно отстранилась. Слегка.
– Люди смотрят, Эмерсон. Ты держишь меня слишком близко.
– Нет, ничуть, – возразил Эмерсон.
– Нет, – повторила я, бесстыдно уступая его объятиям. – Ничуть…
Эмерсон, «уловив суть», не позволил бы никому вальсировать со мной. Я отказалась от всех других партнёров не только потому, что знала, как это ему понравится, но и для того, чтобы иметь возможность отдышаться в промежутках между вальсами. Эмерсон вальсировал так же, как выполнял любую другую работу – с исключительным энтузиазмом. Крепость его объятий и энергия движений не раз сбивали меня с ног, так что мне требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя.
Передышки дали мне возможность наблюдать за другими гостями. Изучение человеческой природы во всех её проявлениях – это то, что никто из разумных людей не должен игнорировать; и что может быть лучше, чем наблюдать в такой обстановке?
Я считала, что модные стили этого года приобрели изысканную красоту, отказавшись от чрезмерно пышных контуров, которые в прошлом искажали (и, увы, в скором времени снова принялись искажать) женскую фигуру. Юбки изящно спадали с талии, без обручей и турнюров; лифы были скромно драпированы. Чёрный пользовался популярностью у пожилых женщин, но насколько богатым было мерцание оттенков чёрного атласа тонкой тесьмы, паутинкой охватывавшей горло и локти! Сияние драгоценных камней и гагата, бледный блеск жемчужин достойно украшали владелиц. Как жаль, размышляла я, что мужчины позволили себя ограничить бессмысленными капризами моды! В большинстве культур, от древнеегипетских до сравнительно недавних времён, мужчина блистал не меньше женщины и, по-видимому, получал столько же удовольствия, сколько и она, приобретая как драгоценности, так и одежду, расшитую и отделанную кружевом.
Единственным исключением среди однотонности мужской одежды являлись блестящие униформы офицеров египетской армии. В действительности ни один из этих господ не был египтянином. Как и все другие области деятельности правительства, армия находилась под британским контролем и управлялась англичанами или европейцами. Униформа, означавшая принадлежность к нашим собственным вооружённым силам, выглядела попроще. В тот вечер военных было немало, и в своём воображении я, казалось, видела слабую тень, падавшую на эти покрасневшие от смеха молодые лица, украшенные лихо торчащими усами. Скоро они отправятся в Южную Африку, где бушует битва[24]. Некоторые никогда не вернутся.
Вздохнув и пробормотав молитву (всё, чем может помочь обычная женщина в мире, где судьбу молодых и беспомощных определяют мужчины), я вернулась к изучению человеческой природы. Те, кто не танцевал, сидели или стояли у стен комнаты, наблюдая за хитросплетениями котильона[25], или беседуя друг с другом. Многих из них я знала. Мне было интересно заметить, что миссис Арбутнот приобрела ещё несколько камней, и что мистер Арбутнот заманил в укромный уголок неизвестную мне молодую женщину. Я не видела, что он делал, но выражение лица молодой леди подсказывало, что в ход пошли старые уловки. У мисс Мармадьюк (о которой подробнее будет рассказано в дальнейшем) не было партнёра. Она сидела на краю стула, похожая на потрёпанную чёрную ворону, а по лицу блуждала тревожная улыбка. Рядом с ней, игнорируя её с ледяной неучтивостью, сидела миссис Эверли, жена министра внутренних дел. По выражению лица миссис Эверли, беседовавшей через голову мисс Мармадьюк с соседкой последней, я пришла к выводу, что женщина в чёрной вуали была Важной Персоной. Овдовела ли она недавно? Никакая меньшая потеря не могла бы вынудить к подобному строгому трауру; но если это так, что она делает в нашем обществе? Возможно, продолжала размышлять я, её потеря была не такой уж недавней. Возможно, как некая царственная вдова, она решила никогда не отказываться от видимых признаков скорби[26].
(Я воспроизвожу предыдущие абзацы, чтобы продемонстрировать Читателю, как много способен извлечь серьёзный исследователь человеческой натуры даже в такой легкомысленной общественной обстановке, как эта.)
Это было моё последнее появление в обществе перед долгим перерывом. Всего через несколько дней мы оставим комфорт лучшего отеля Каира для того, чтобы отправиться...
Ну, только Небеса и Эмерсон знали – куда. Одна из очаровательных привычек моего мужа – до самого последнего момента скрывать от меня, где в этом году мы займёмся раскопками. Это раздражало, но одновременно и заинтриговывало, поэтому я развлекалась, рассматривая возможности. Дахшур? Мы так и не закончили исследовать внутреннюю часть Ломаной Пирамиды, а надо признаться, что пирамиды – моя страсть. Однако Амарна устраивала меня ничуть не меньше, поскольку именно там произошли мои первые романтические встречи с Эмерсоном. В области Фив также имелись свои достопримечательности: королевские гробницы в Долине Царей, величественный храм королевы Хатшепсут...
Мои размышления были прерваны появлением Нефрет и Рамзеса. Девушка, пылая румянцем на розовых щеках, рухнула на стул рядом со мной и одарила сердитым взглядом своего приёмного брата, стоявшего со скрещёнными на груди руками и безразличным лицом. В этом году Рамзес перешёл на длинные брюки – внезапное удлинение нижних конечностей сделало это решение целесообразным с эстетической точки зрения, если не по каким-либо другим причинам. С курчавыми волосами, зачёсанными в какой-то буйно разросшийся хохол, он напоминал аиста-критикана.
– Рамзес заявляет, что я не могу танцевать с сэром Эдвардом! – воскликнула Нефрет. – Тётя Амелия, скажи ему…
Поделиться книгой: