В гостях у сказки

*

Начальник службы безопасности, унтерштурмфюрер Бёме на своём мотоцикле довольно регулярно навещал Макса и его солдат в деревне. Местные жители откровенно боялись эсэсовца, но к Максу и его артиллеристам относились спокойнее, хотя и с недоверием. Некоторые русские служили в полиции и подчинялись непосредственно Бёме. Один из этих полицейских был как раз из деревни, где разместились артиллеристы. Это он помог организовать жильё для Макса и его солдат. Впрочем, Бёме как-то признался Максу, что несмотря на все его недоверие русским, тем, кто пошёл служить в немецкую полицию он доверял ещё меньше.

Нельзя сказать, что Макс подружился с Бёме, но эсэсовец оказался довольно интересным собеседником, и они несколько раз прилично напивались вместе за ужином. Вообще, офицеры вермахта эсэсовцев недолюбливали, однако Макс искренне радовался визитам Бёме, а тот, чуть выпив, обычно начинал рассказывать о будущем Германии, каким его видели нацисты. Россия до Урала должна была стать частью Рейха, и её бескрайние просторы пересекли бы многочисленные автобаны построенные ленивыми русскими под руководством немецких инженеров. Оказалось, что эсэсовец в чём-то разделял взгляды Макса на Россию – надо было только убрать коммунистов и дать русским нормальное (немецкое) руководство. Потом, с течением времени численность иванов, поставленных в рабские условия, начала бы быстро сокращаться, а немецкое население новых земель Рейха постоянно увеличивалось бы. Бёме даже ссылался на историю, говоря, что американцы сначала расчитывали, что негры, ввозимые из Африки, должны были размножаться и обеспечивать своим хозяевам все их потребности в рабочей силе. Однако, оказалось, что негры-рабы размножались очень плохо, и этим вынуждали американцев всё время завозить всё новые и новые партии рабов из Африки. Поскольку завозить новых русских было бы просто неоткуда, то проблема с коренным населением новых территорий решилась бы сама собой… Кроме приятного времяпровождения, Бёме периодически снабжал Макса шнапсом, а комендант, в подтверждение своих слов, что он дорожит своими людьми, даже выделил артиллеристам недавно поступившее в войска зимнее обмундирование. Впрочем, уже в ноябре наступили прямо-таки зимние холода, и все быстро осознали, что даже новая зимняя униформа не спасала от русских морозов. Особенно мёрзли руки, а тёплых перчаток для солдат не полагалось. Как-то попивая шнапс, Макс и Бёме развлекались читая полученную из Рейха инструкцию, о том, что при температурах ниже нуля солдатам рекомендовалось использовать в качестве перчаток армейские носки, для чего требовалось прорезать два отверствия для большого и указательно пальца. «Нет предела немецкой изобретательности!» – торжественно провозгласил Бёме. Однако проблема разрешилась неожиданно просто. Как только две сестры-старушки, у которых жил вахмистр Бахман, увидели его с носками на руках, они снабдили его тёплыми вязанными варежками, за которые тут же получили две банки мясных консервов. Новость быстро распространилась среди жителей деревни, и очень скоро все артиллеристы Макса обзавелись варежками, а некоторые сельчане – столь желанными продуктами питания (не все солдаты были столь щедры как Бахман – часто случалось, что варежки просто отбирались у местных жителей, а те, опасаясь за свои жизни и здоровье, не решались ни жаловаться, ни протестовать). Макс сохранил верность своим кожанным перчаткам, но был доволен, что его люди больше не морозили себе пальцы…

Про русских партизан, наводивших страх ещё на наполеоновских солдат, немцы были наслышаны давно. Однако в тех местах поначалу всё было относительно спокойно, и лишь с наступлением холодов начали приходить и не очень хорошие новости. Сначала поступило сообщение, что товарный состав шедший из Польши, на подъезде к станции был обстрелян неизвестными. Отправленные на место происшествия солдаты никого не обнаружили, но недалеко от насыпи нашли следы и несколько стрелянных винтовочных гильз. Хотя при обстреле никто не пострадал, комендант распорядился усилить патрулирование прилегавшей к станции территории, а Бёме получил право задействовать солдат Макса для обеспечения безопасности в районе, с чем Макс покорно смирился. Последующее происшествие затронуло непосредственно самого унтерштурмфюрера – как раз в день получения им приказа о присвоении очередного звания, оберштурмфюрера – Бёме был застрелен прямо на улице, в деревне, где размещался Макс со своими солдатами. Несмотря на тут же объявленную тревогу и тщательное прочёсывание местности, никого так и не нашли, и убийство Бёме осталось загадкой – то ли партизаны постарались, то ли кто-то из местных жителей отомстил (а мстить эсэсовцу, видимо, было кому и за что). По приказу коменданта, потом повесили нескольких местных жителей – это была семья, в которой жила внучка бывшего председателя колхоза. Поскольку, после убийства Бёме именно эта девушка бесследно исчезла из деревни, местные полицейские предположили, что именно она застрелила новоиспечённого оберштурмфюрера…

Максу было искренне жаль Бёме. Он вспомнил фотографию жены эсэсовца, которую тот ему как-то показал – смеющаяся симпатичная курносая блондинка обнимала за шею большую овчарку. Странно, но Макс никак не мог себе представить её лицо при получении извещения о смерти мужа – казалось, что она не была создана ни для скорби, ни для горя… Впрочем, что мог Макс знать о той незнакомой ему молодой женщине? Максу тогда невольно полезли в голову разные мрачные мысли: какая девушка стала бы оплакивать бравого лейтенанта Коха, если бы его вдруг застрелили здешние партизаны? Единственными поклонницами Макса были две русские девочки-подростки, которые часто стояли у забора возле избы, где он жил. Им было лет по 12-14, и они с живым интересом наблюдали, как лейтенант умывался по утрам во дворе, и как он, построив своих солдат распределял задания на день. Несколько раз Макс угощал девочек шоколадом из своего пайка. Он не сомневался, что они приходили посмотреть именно на него – как только кто-то из солдат пытался заговаривать с ними, девчонки без промедления убегали прочь. Иногда он слышал, как кто-то из местных жителей ругался на его поклонниц: «Вы чего тут на фашиста уставились? А ну – брысь отседова!» Девчонки тут же исчезали, но на следующий день появлялись снова…

Теперь, каждый день возвращаясь со станции в деревню, Макс видел две берёзы на окраине деревни – там была могила Бёме. Он знал, что и его солдаты смотрели на эти берёзки и думали о возможной смерти в этой огромной бескрайней стране… Сам факт, что они попали в распоряжение местной комендатуры, солдаты Макса воспринимали довольно положительно – перспектива просидеть всю войну на полуполицейских заданиях в этой глуши обещала гораздо больше шансов выжить, чем прямое участие в кровавой мясорубке на фронте. Об этом громко не говорили, но Макс чувствовал настроение своих людей. Сам Макс подсознательно рвался на фронт, но никогда не отваживался что-то для этого предпринять – например, подать рапорт коменданту или просто упомянуть в разговоре. У коменданта было мало людей, и он делал всё возможное, чтобы удержать всех, кого было можно. Несмотря на довольно большое количество русских полицейских, полного доверия им не было. Возможно, поэтому они никогда не получали автоматическое оружие, а довольствовались старыми винтовками, захваченными немцами на советских складах.

И вот, наконец-то, что-то начало происходить. Приехав утром, как всегда, на грузовике на станцию, Макс оставил Курта и Вернера у машины, а сам зашёл в комендатуру. Комендант, по обыкновению, с брезгливо-недовольной физиономией разговаривал с кем-то по телефону. Заметив Макса, он энергично махнул ему рукой, чтобы тот подошёл.

– Про вас вспомнили, – раздражённо сообщил комендант положив трубку, – В четверг с эшелоном вам доставят новый грузовик. Потом своим ходом вы отправитесь в… Чёрт, не могу выговаривать эти проклятые русские названия!..

Максимилиан приблизился, и комендант дал ему в руки бумагу с приказом. Где-то в океане фронтовой документации всё это время бродили имена Макса, его людей и инвертарные номера орудий, и вот, наконец, какой-то штабной офицер составил это предписание. На станцию должен был прибыть новый грузовик, а потом Максу и его подразделению предстояло отправиться дальше на восток, в сторону Москвы. Максу предстояло также взять под своё командование людей и орудия из остатков противотанкового артиллерийского подразделения сильно потрёпанного после боёв под Москвой.

– Скоро будете оберлейтенантом, – сухо сказал комендант, – А то и гауптманом – офицерский состав очень смертен на восточном фронте. Так было ещё в ту войну – чёрт бы побрал тогда этих проклятых казаков – они всегда появлялись ниоткуда и полностью игнорировали все планы нашего командования… Никогда бы не подумал, что мне удастся убежать от лошади…

Макс на секунду представил себе толстого коменданта без оглядки удирающего от свирепого бородатого казака преследующего его на огромном вороном жеребце. Воображаемая сцена из той, не столь удачно закончившейся для Германии войны, невольно заставила его улыбнуться. К счастью, комендант этого не заметил, так как повернулся к столу и стал перебирать какие-то бумаги.

– Так что у вас есть ещё четыре дня, – не глядя на лейтенанта сказал комендант, – Но, как бы там ни было, лучше сегодня же заберите на складе противотанковые и осколочные снаряды. Вы знаете, сколько боеприпасов полагается вам на одно орудие?

На мгновение Макс вдруг снова ощутил себя курсантом.

– На одно противотанковое орудие ПаК-36, – довольно бодро начал он, – При фронтовых условиях полагается противотанковых снарядов типа 39 в количестве…

Комендант недовольно поморщился и прервал его:

– Знаю-знаю, но столько у меня всё равно не наберётся. Получите на месте назначения у вашего нового командования. Но чтобы вам не шататься по России без боеприпасов, я вам выдам по двадцать четыре бронебойных типа 39 на орудие – будет, значит, всего сорок восемь. Боеприпасов для стрелкового оружия возьмёте сколько вам надо. Продовольствия я вам выпишу на шесть дней – должно хватить. Тоже на складе заберёте. Бензин получите в день отъезда. Всё, Вальтер пойдет с вами и поможет всё найти.

Макс почти вздрогнул, когда возле него словно ниоткуда появился длинный худощавый фельфебель, который, как оказалось, и был тем Вальтером. Они вместе направились к выходу, но у самых дверей комендант окликнул Макса:

– Лейтенант! На всякий случай, если не успею сказать вам перед отъездом… Когда окажетесь на фронте… Русские не мыслят логически, и что такое тактика они не знают. Они просто тупо сражаются пока не погибнут или не победят. Поэтому не пытайтесь играть с ними в стратега – просто истребляйте их, и этим вы ускорите и нашу победу, и, может быть, сохраните свою жизнь…

– Благодарю вас, – ответил Макс и подумал, что комендант, наверное, не всегда был таким вот толстым брезгливым чиновником, и в нём ещё не угас воинственный германский дух.

Они провели на станции целый день. Сначала, оказалось, что ящики с противотанковыми снарядами лежали в самой дальнем конце склада, и поэтому пришлось переместить немало других ящиков и коробок, прежде чем до них удалось добраться. Грузчиками работали русские: два подростка лет четырнадцати и две тётки в тёплых платках. При входе и при выходе со склада, их довольно бесцеремонно обыскивали, чтобы они не принесли чего-нибудь лишнего, и, разумеется, чтобы не унесли… Потом выяснилось, что продовольствие находится на другом складе, и чтобы попасть туда надо было пересечь железнодорожные пути. Поскольку переехать через рельсы грузовик мог только в одном месте, пришлось долго ждать пока расформируют грузовой состав, только что пришедший из Польши. Вместо обеда Макс, Курт и Вернер тут же возле железнодорожного переезда перекусили сухим пайком – мясными консервами с хлебом. За обедом Макс рассказал своим солдатам, что через четыре дня им предстояло отправиться дальше, в сторону фронта. Курт тут же поинтересовался, кто и где будет приводить в порядок новый грузовик – было весьма вероятно, что на станцию машина прибудет в «законсервированном» виде, то есть потребуется как минимум один день, чтобы привести её в ходовое состояние. Макс об этом не подумал.

– Ладно, там будет видно, – сказал он.

Макс полностью полагался на Курта во всём, что касалось техники.

*

Курт был простой сельский парень из небольшой деревушки где-то в окрестностях Аденау. Мать его зарабатывала на жизнь стиркой белья, уходом за чужой скотиной и сельскохозяйственными работами на виногдадниках и в садах. Отца своего Курт никогда не видел. Мать всем говорила, что тот погиб во время Мировой войны на фронте во Франции, но этому мало кто верил, так как все знали, что замужем она никогда не была. Когда мальчишки хотели разозлить Курта, то они обычно говорили, что он уродился в проезжего торговца лошадьми или в священника, которого совратила его мамаша. Курт часто дрался до крови, возможно оттого, что осознавал, что в этом была какая-то доля правды. Его мать в молодости была довольно красивой девушкой, но, в последствии, её привычка покупать каждый день бутылку дешёвого вина, которую она распивала после скромного ужина, сделала ей не самую лучшую репутацию в округе. Ещё подростком Курт начал работать на местного богатого фермера. Тот, хоть и посмеивался над сыном «местной потаскушки», но отмечал, что паренёк всегда работал добросовестно, и поэтому исправно нанимал его для всяческих работ. Жизнь Курта резко изменилась к лучшему, когда сломался единственный трактор фермера, и тот был вынужден вызвать механика из Аденау. В помощь механику был приставлен Курт. Когда через несколько дней трактор был, наконец, починен, механик сказал фермеру, что Курт – очень толковый парень. Фермер доверил Курту свой трактор, и тот полностью оправдал доверие. Когда сосед фермера тоже собрался покупать трактор, он попросил Курта поехать с ним в Бонн, чтобы помочь советом. Так сын прачки заслужил уважение односельчан, и даже дочка фермера, высокомерная и заносчивая Анна-Клара, начала оказывать ему знаки внимания, чем Курт не преминул воспользоваться… Дело шло уже к свадьбе, но началась война, и Курта призвали в армию.

Сначала Курт попал шофёром не совсем в вермахт, а во вспомогательную часть, расквартированную в Польше, которая занималась перевозками разных военных грузов. Целыми днями Курт сидел за рулём грузовика и перевозил боеприпасы, продукты, бензин, сено, запчасти к танкам… Часто рядом с ним в кабине разъезжал фельдфебель Ланге, который был ответственным за поставки. Однажды в июле 1941 года, на одной из дорог они оказались в хвосте колонны из грузовиков с пехотой, направлявшейся на восток, на русский фронт. По какой-то причине грузовики шли очень медленно, и фельдфебель Ланге начал потихоньку поругиваться, опасаясь, что они не успеют вернуться в часть до ужина. Солдаты, сидевшие в кузове последнего грузовика колонны над чем-то весело смеялись и махали Курту и Ланге руками. Это злило Ланге ещё больше. Неожиданно грузовик с солдатами начал останавливаться, и, прежде, чем Ланге успел возмущённо воскликнуть: «Ну что там у них ещё случилось?», он и Курт увидели причину остановки. Справа на обочине стояли две молоденькие польки, которые, очевидно, остановились и пропускали колонну грузовиков, чтобы не угодить под колёса – дорога в том месте была не особенно широкой. Солдаты из проезжавших мимо машин махали им руками и что-то кричали – наверное, не всегда приличное… Последний же грузовик совершенно неожиданно остановился, и, прежде, чем девушки успели что-то предпринять, из кузова выскочили четыре солдата, схватили их и быстро передали свою добычу наверх своим товарищам. Польки, едва успев взвизгнуть, моментально исчезли под серым брезентовым верхом грузовика. Солдаты торопливо забрались обратно в машину, радостно помахали Курту и Ланге, а потом опустили брезентовое полотнище, закрывавшее кузов сзади. Грузовик снова тронулся и начал набирать скорость…

– Ну, ты видел, что они делают! – воскликнул Ланге, – Почему одним всё, а нам ничего? Интересно, что они там сейчас с ними делают?..

– Ну, это-то как раз известно… – отозвался Курт.

Через несколько километров грузовик с солдатами опять начал сбрасывать скорость. Курт тоже затормозил. Когда шедшая перед ним машина остановилась, откинулся брезент, и смеющиеся солдаты довольно бесцеремонно выгрузили на пыльную дорогу обеих девушек. Польки громко ругались и кричали. Одна из них поспешно опускала вниз задранное почти на голову платье, а другая была только в одной блузке – её юбкой радостно размахивал светловолосый солдат, свесившийся через задний борт грузовика. Девушка попыталась пару раз подпрыгнуть и схватить юбку, но солдат всегда успевал поднять руку вверх.

– Смотри, какая задница! – возбуждённо сказал Ланге, – Вот бы и нам такую попробовать…

В следующее же мгновенье девушки заметили их машину, и, не желая более искушать судьбу, сломя голову ринулись прочь с дороги. Через пару секунд они уже скрылись в лесу. Солдат весело помахал юбкой Курту и Ланге, а потом бросил её на дорогу. Грузовики пришли в движение, и скоро юбка несчастной польки уже была раскатана в дорожной пыли колёсами машины Курта…

В тот же день, возвращаясь в часть, Курт и Ланге увидели недалеко от посёлочной дороги, по которой они ехали, большой сарай из серых, потемневших от времени и непогоды досок. Большие двустворчатые ворота сарая были открыты, и возле них стояла телега с сеном запряжённая небольшой коричневой кобылкой. Между телегой и сараем мелькала какая-то девушка или молодая женщина, которая перетаскивала сено с телеги в сарай. Ланге приказал Курту остановиться.

– Эй, пани! – громко и доброжелательно крикнул Ланге открыв дверь кабины.

Полька, видимо, только сейчас заметила их. Прикрыв глаза от солнца ладонью она стояла и смотрела в сторону машины. Поскольку расстояние было довольно большим, Курт и Ланге не могли толком разглядеть лица девушки.

– Пойдём, – сказал Ланге Курту, – Глуши мотор. Это может быть интересно. Она, кажется, одна…

Они вышли из машины и направились через луг к сараю. Полька тем временем неуверенно подошла к своей лошади и настороженно ожидала их расправляя между делом лошадиную гриву.

– Вы нам не поможете тут в одном деле? – приветливо обратился к ней Ланге, когда они подошли поближе, – Какая у вас красивая лошадка…

Это была совсем юная светловолосая голубоглазая девушка – лет пятнадцати, может чуть больше. Она, наверное, совсем не понимала по-немецки, и поэтому сделала очень сосредоточенное выражение лица, отчего на её лбу появились небольшие складочки…

– Фройляйн здесь одна? – спросил Ланге.

Курт остановился чуть в стороне, чтобы можно было заглянуть в раскрытые ворота сарая. Внутри, кажется, никого не было, и когда Ланге вопросительно взглянул на своего водителя, тот только едва заметно молча кивнул.

Дальше события развивались неумолимо и стремительно. Ланге крепко схватил девушку за предплечье правой рукой и, силой притянув к себе, попытался поцеловать её в губы. Та вскрикнула и, наклонив голову вниз, попыталась увернуться и вырваться. Курт успел заметить растерянность и страх на её лице. Не получив своего поцелуя, Ланге не выпуская девушки, сильно ударил её ладонью левой руки по голове, а потом потащил в сарай. Курт, оглянувшись по сторонам, невозмутимо пошёл следом. Оглушённая ударом, а также парализованная от ужаса полька не осмеливалась больше ни сопротивляться, ни кричать. Она только тихо плакала и всхлипывала. Ланге задрал ей юбку и повалил девушку на сено в глубине сарая…

– Очень хорошая! – довольно сказал Ланге Курту поднимаясь на ноги и застёгивая штаны, – Рекомендую!

Курт ощущал себя словно в подростковом эротическом сне – опьянённый желанием, он потерял чувство реальности… Девушка показалась ему необычайно маленькой, худенькой и горячей – сравнить Курт мог только с Анной-Кларой, а та была фройляйн далеко не хрупкая и почти с него ростом.

Полька лежала словно неживая; взгляд её был как у куклы, стеклянный, устремлённый куда-то в никуда. Она почти беззвучно плакала, её нежные покрасневшие щёки были мокрыми от слёз, и новые, и новые капли вытекали из её глаз…

Когда всё закончилось, и животные инстинкты снова отступили куда-то в глубину подсознания, Курту вдруг стало неописуемо жалко эту совсем ещё девчонку беззащитно лежавшую перед ним на сене. Она даже не пыталась прикрыться… Натягивая штаны Курт почему-то всё смотрел на её живот, бледный, втянутый, с маленьким пупком посередине, с аккуратным тёмным треугольничком внизу…

– Ну как? Порядок? – бодро спросил Ланге, который стоял где-то рядом.

Курт обернулся к нему, но не успел ничего ответить – Ланге почему-то доставал из кобуры свой Парабеллум. Ничего не понимая, Курт снова посмотрел на живот девушки, и тут прогремел выстрел… Там, чуть ниже пупка вдруг появилась тёмная круглая дырочка очень правильной формы. Крови почти совсем не было… Полька громко вскрикнула и, сжавшись от боли в комок, рыдая повернулась на бок, почти полностью зарывшись в сено…

– Пусть теперь помучается, – невероятно довольным голосом сказал Ланге.

Заметив совершенно оторопевший взгляд Курта, который даже на мгновенье забыл, что стоит с наполовину спущенными штанами, Ланге улыбнулся и добродушно пояснил:

– Всё равно им всем подыхать.

Курт был в шоке. Улыбка Ланге его не на шутку напугала. До этого момента он рассматривал всё как некую игру, где он, как настоящий первобытный охотник просто берёт понравившуюся ему самку. Было даже что-то привлекательное именно в том, что она, может, забеременеет от него, а если нет, то потом, отдаваясь другим мужчинам, она всё равно будет знать и помнить, что принадлежала ему… И вот она умирает… Или уже мертва… И пусть она была его девушкой всего пару минут – она была его девушкой… Курту вдруг захотелось ударить Ланге по его самодовольной морде, закричать, прострелить этому подонку голову…

– Штаны не забудь, – совершенно невозмутимо напомнил ему Ланге и, убирая пистолет в кобуру, направился к выходу.

Не оборачиваясь, Курт поспешил за фельдфебелем. Перед глазами у него по-прежнему был этот беззащитный нежный живот с тёмным, почти чёрным, пулевым отверстием…

Происшествие с полькой заставило Курта серьёзно задуматься – он понял, что у Ланге, серьёзное психическое отклонение, и даже если ему самому это, возможно, пока ещё никак не угрожало – кто знает, в какую историю он может вляпаться из-за сумасшедшего фельдфебеля в следующий раз… Сомнения и ночные кошмары терзали Курта несколько дней, и, наконец, он решил, что каким-то образом от Ланге надо избавляться, иначе он сам просто сойдёт с ума – при виде фельдфебеля перед глазами всегда неизменно вставала та жуткая сцена в сарае… Случай представился довольно скоро. Полковник, прибывший в их часть с проверкой, проходя со своей свитой через гараж, совершенно случайно выбрал Курта для вопроса о качестве технического обслуживания машин. Курт, вытянувшись по стойке «смирно», ответил, что никаких нареканий не имеется, и что обслуживание всегда на высоком уровне. Полковник краем глаза взглянул на довольного ответом начальника гаража, и поинтересовался, нет ли у Курта каких-либо просьб или пожеланий.

– Есть, – неожиданно для себя ответил Курт, и начальник гаража чуть-чуть побледнел и забеспокоился.

– Слушаю вас, – совершенно серьёзно сказал полковник.

– Я желаю служить моей стране и моему фюреру там, где я смогу принести наибольшую пользу – то есть на фронте, – бодро доложил Курт.

Несколько озадаченный от неожиданности, полковник довольно быстро пришёл в себя и ответил:

– Это очень хорошо! Я подумаю, что я смогу для вас сделать.

Начальник гаража облегчённо вздохнул, а полковник тут же дал указание своему адъютанту:

– Запишите мне его фамилию и имя и проверьте списки вакансий – думаю, что хорошие шофёры везде нужны…

Уже через несколько дней, фельдфебель Ланге, усаживаясь в кабину к Курту, доверительно сообщил ему:

– Ох, не знаю, чем ты прогневал начальство, но тебя отправляют на фронт. Что же ты это такое натворил?

Курт только недоумённо пожал плечами и никак не показал своей радости. Впрочем, он и сам не был до конца уверен, что попасть на фронт было лучше, чем оставаться в подчинении у Ланге…

*

Лейтенант Кох Курту понравился сразу – он был молод, не избегал контактов с рядовыми напрямую (большинство офицеров вермахта с солдатами предпочитало общаться только через фельфебелей или вахмистров), всегда внимательно выслушивал своих подчинённых и, наверное, самое главное – было заметно, что Кох доверял Курту. Бывали ситуации, когда выросший в деревне Курт даже ощущал некоторое превосходство над «городским мальчиком из хорошей семьи», которым ему представлялся Макс – и тогда он с удовольствием, но всегда почтительно, давал советы своему лейтенанту…

Унтерштурмфюрера Бёме Курт откровенно побаивался. Было в этом эсэсовце что-то холодное и отталкивающее. Впрочем, с солдатами Бёме практически не разговаривал, а если уж и случалось, то он не скрывал своего превосходства и, возможно, даже искренне считал солдат неким промежуточным звеном между евреями и арийцами.

Была, кажется, среда, когда Бёме на своём верном мотоцикле и в сопровождении нескольких солдат (тоже на мотоциклах) приехал в деревню, где размещался лейтенант Кох со своими людьми. Все знали, что Бёме и Кох были друзьями. Курт как раз копался в моторе – он вообще любил технику и регулярно, при первой же возможности, проверял состояние своего грузовика.

– Пошли, там Бёме всех шнапсом угощает, – позвал его Вальтер.

– День рождения у него что ли? – спросил Курт вытирая руки промасленной тряпкой.

– Нет, оберштурмфюрера ему дали, – пояснил Вальтер, – Вот он и заявился к нашему с ящиком шнапса.

– Шнапс – это хорошо, – сказал Курт.

Во дворе избы, где размещался лейтенант Кох, было полно народу. Сам Бёме что-то весело рассказывал Максу и нескольким солдатам, и поэтому на появление Курта и Вальтера никак не прореагировал. Заметивший их вахмистр Бахман жестом пригласил к потрёпанному дощатому столу, где стояло с десяток стаканов. Вахмистр аккуратно наполнил два стакана до краёв шнапсом, а когда Курт и Вальтер взяли их, он громко провозгласил:

– За оберштурмфюрера Бёме!

Все тут же оживились. Некоторые из присутствующих поспешно поставили свои пустые стаканы на стол, и Бахман быстро наполнил их по новой. Четверо русских полицейских стояли неподалёку, каждый со своим стаканом, и что-то негромко обсуждали по-русски. Когда один из них подошёл со своим стаканом к Бахману, тот, не глядя не него, наполнил стакан только на половину и отвернулся. Русский невозмутимо забрал стакан и снова присоединился к своим товарищам.

После пары порций шнапса Курт решил всё-таки вернуться к грузовику. Не потому, что он что-то там недоделал, а просто он хотел, пользуясь случаем, пока все заняты обмытием повышения Бёме, проверить свой тайник…

Это была маленькая тайна Курта. Поскольку война столь бесцеремонно и решительно вошла в его жизнь, он решил не терять времени даром и извлечь из этого хоть какую-то пользу. Пользуясь превосходством германской расы и безнаказанностью на оккупированных территориях, Курт обнаружил, что обыскивая беженцев и досматривая жилища местного населения можно вполне неплохо разбогатеть. В его коллекции уже были золотые карманные часы, два золотых червонца с портретом русского царя Николая II и несколько золотых и серебрянных нательных крестов. Всё это, аккуратно завёрнутое в русский, расшитый странными птицами, женский платок, было спрятано в тайнике под сиденьем его грузовика. Иногда Курт уединялся со своими сокровищами, рассматривал их и планировал, как он распорядится ими после войны. Он мечтал о своём собственном хозяйстве с Анной-Кларой, детях, своём винограднике, своём вине…

В тот день шнапс немного ударил ему в голову, и, проходя, по деревенской улице, Курт обратил внимание на молоденькую девчушку, которая робко шла ему навстречу. Решив, что сокровища подождут, Курт остановил девушку каким-то, непонятным ему самому, вопросом на немецком. Та испуганно шарахнулась от него, но Курт успел схватить её за руку. Действуя словно во сне, он потащил девушку куда-то в сторону, и они оказались у приоткрытой двери какого-то сарая. Девушка всё время пыталась вырваться, растерянно бомотала что-то, но не кричала и, было заметно, что она до смерти боялась незнакомого подвыпившего немца. Курт затащил её в сарай. В полосе света падавшей из полуприкрытой двери виднелось сено… Курт неулюже чмокнул девушку в щёку, а потом толкнул её в сторону сеновала. Она не сопротивлялась. Глаза девушки были полны ужаса, а когда Курт начал расстёгивать свои штаны, она безмолвно заплакала… Уже со спущенными штанами Курт подошёл к лежавшей на сене девушке и задрал ей юбку… Он снова ощущал себя первобытным охотником, он снова позволил древним как мир инстинктам взять над ним власть. Он наслаждался этим… В полосе падавшего от двери света Курт увидел её бледный, чуть втянутый живот, пупок, тёмный треугольник волос внизу… И вдруг, словно ослеплённый вспышкой молнии, он замер. На какую-то долю секунды Курт вдруг увидел маленькую аккуратную тёмную дырочку чуть пониже пупка… Нужели, та полька нашла его и в России? Нет, просто показалось… Но весь пыл моментально угас. Курт ощутил, что не способен сделать, то, что собирался. Может и Анна-Клара с позором прогонит его, когда он вернётся… Нет! Нет! Он – настоящий мужчина, он берёт, то, что ему нравится и ту, что ему нравится! А та полька уже давно мертва и не может никак ему повредить!..

Курт и сам не заметил, как ударил девушку наотмашь кулаком в лицо. Она вскрикнула, а он, словно очнувшись, начал с ожесточением её бить – по лицу, по грудям, в живот… Девушка сначала только всхлипывала и пыталась хоть как-то закрыться от ударов, но потом начала кричать… Громко, пронзительно… А Курт наносил ей удар за ударом, пока вдруг откуда-то сзади не раздался холодный, громкий приказ по-немецки:

– Прекратить!!!

Курт замер.

– Прекратить! – снова чётко и уверенно сказал кто-то.

Курт обернулся.

Позади него, буквально в паре шагов, стоял оберштурмфюрер Бёме. Возле приоткрытой двери сарая стояли два русских полицейских с винтовками и один немецкий солдат с автоматом. Глаза у Бёме были серые, холодные и непроницаемые. Эсэсовец напомнил Курту волка – такой беспощадный хищник, готовый в любой момент наброситься и разорвать…

– Что здесь происходит, солдат? – жёстко спросил Бёме.

Курт молчал.

Впрочем, было заметно, что с каждой секундой ситуация для Бёме становилась всё ясней, и что тоже изрядно выпивший оберштурмфюрер начал по-немногу расслабляться.

– Солдат! – сказал оберштурмфюрер, – Вам, надеюсь, известно, что у евреев национальность определяется по матери?

Курт про это никогда даже не думал, но на всякий случай испуганно кивнул.

– Очень хорошо, – продолжал Бёме, – Значит, если судить по вашим спущенным штанам… Если потом эта девушка забеременеет… Вы меня понимаете?

Тут Курт заметил, что глаза оберштурмфюрера смеялись, хотя лицо его оставалось непробиваемо-каменным – и это пугало ещё больше…

– Вы, действительно, полагаете, что рейху нужно побольше евреев?

– Н-н-нет… – с трудом ответил Курт.