Нежить. Безбожная душа

– А что мне собираться? Как говорят: голому одеться, только подпоясаться, – горько усмехнувшись, проговорил Григорий.

– А все-таки нужно подумать…

– Да, не переживай ты так, Бог даст и не пропаду!

Маришка вскоре вернулась. Ели они молча, каждый погруженный в свои невеселые думы.

Вечером, когда Григорий вышел во двор запереть на ночь калитку и сараи, Маришка вся суетясь полезла в сундук и достав оттуда сверток с цыганкиными снадобьями развернула его. Она сделала все, как велела ей колдунья, – положила веточку в изголовья их постели, со словами:

– Трава-трава из адова огня, под чертом лежала, меня ожидала, совет заключила, голову сгубила, найди на меня сила. – А потом три раза проговорила заклиная: Нима! Нима! Нима!

А размельченную траву подсыпала Григорию в пищу. Когда он вернулся, стол уже был накрыт и на нем стояли, дымясь, ароматные и горячие щи, а рядом возвышалась слегка запотевшая, только что из погреба, трехлитровая бутыль с самогоном.

– Садись вечерять, – сказала Марина, указывая на стол.

 Григорий улыбнулся, потирая руки в предвкушении пищи:

– Да-а, нынче я что-то проголодался.

И они, помолившись перед едой сели ужинать. Григорий налил себе в стакан самогона, было хотел предложить Маришки, но она отказалась. И почти не притронулась к еде, только с любовью, заботой и тревогой смотрела на мужа. Когда он поел и закурил, она подсела рядом и, прислонившись щекой к его плечу, положила свою руку ему на грудь. Закрыв глаза она все сидела не шелохнувшись и слушала, как сильно и ровно стучит его сердце. Когда он докурил, то приподняв жену и развернув ее голову к себе, он посмотрел в ее темно-зеленые глаза, и она почувствовала, как в два раза быстрее забилось его сердце. Их сердца и лица подались друг другу навстречу, а уста слились воедино.

Через два дня Маришка лежала на своей кровати и смотрела в потолок. Утро постепенно, словно крадучись начинало освещать его старую побелку, все неровности, линии, притаившиеся кое-где в ожидании дня черные пятна мух. Она лежала, любовно поглаживая свой живот и вспоминала вчерашнее расставание с мужем, как она сказала, что ждет ребенка и как он обрадовался: как он с братом Митей уезжал на повозке из родного села и, несмотря на все его призывы и даже нарочитую грубую серьезность с которой он требовал, чтобы она шла домой, в хату, Маришка все шла и шла за повозкой не в силах с собой совладать и остановиться. Тогда слезы текли у нее из глаз беспрерывным потоком, словно два бездонных ручейка, но она их не чувствовала и не ощущала, вот и сейчас вспомнив все это они потекли с той же силой, но будто и не замечая их Маришка продолжала гладить себя по животу и тихо и сладко улыбаться. Она улыбалась потому что не смотря на ее горе, теперь она знала что была не одинока, что там внутри ее теперь живет маленький и родной человечек. Она это поняла и почувствовала еще вчера утром, после той ночи и весь день ходила словно во сне, раздираемая двумя противоположными чувствами: горем перед расставанием и радостью перед осознанием того, что она наконец-то станет матерью. Осознание этого второго пришло как-то так сразу, без каких-либо на то телесных предпосылок, она просто почувствовала что теперь она уже не одна, что рядом с ней, точнее внутри нее появился кто-то, кто теперь для нее важнее и дороже на этом свете всех и вся. И теперь не смотря на горе и печаль от расставания с мужем, Маришка не могла, да и не хотела противиться радости от нового и доселе неизведанного для нее чувства, которое она теперь переживала не без некоторого удивления и внутреннего, душевного удовольствия.

А время потянулось своим чередом. Дмитрий во всем помогал Мариши, лошадь он забрал к себе, он был холостяком, отец у них с Григорием умер, а бабка Фекла свекровь Маришки жила с ним. Они было, думали забрать Маришку к себе, да она не захотела, сославшись на то, что двор без хозяев быстро запустеет. «Да и Бог даст война быстро закончится и Гриша вернется живой и невредимый!» – говорила она тогда своим сродникам по замужеству каждый раз отказываясь от этих предложений. Но Дмитрий, конечно знал истинную причину нежелания Маришки жить с ними под одной крышей, и этой причиной был злой и ворчливый характер их с Григорием матери. Она и его часто мучила своими придирками, а уж невестку так казалось, наверное, и вообще бы тогда с потрохами съела бы, а Маришка ведь теперь еще и в положении, и ее пожеливать нужно, а не изводить. Так думал Григорий, в конце концов встав на сторону Марины и поддакивая ей в разговоре с матерью. Старуха конечно ворчала, но делать нечего смирилась, хотя наверное тоже догадываясь об истинной причине нежелания невестки жить с ними в одной хате. Дмитрию конечно так потяжельше было, но он справлялся, тем более что у Маришки с его братом во дворе и хозяйства то толком не осталось, – куры да корова и все тут.

А у Маришки вскоре начал расти живот. Дмитрий радовался, что у него вскоре племянник или племянница будет, да так рад был, будто сам отцом становился. Один раз только нехорошее чувство к нему в душу заползло, как-то он заходил в свою хату, а дверь приоткрыта была, и услышал он слова матери, которая говорила пришедшей к ним в гости Маришки:

– Ну, вот видишь, я же тебе говорила сходить к цыганке, а ты дуреха боялась!

– К какой цыганке? – спросил непонимающе Митя входя в светлицу.

Фекла недовольно сморщилась и сказала Марише:

– Иди дочь, потом поговорим, ты же говорила, что спешишь.

И Маришка, опустив лицо, проскользнула мимо Дмитрия и торопливо вышла из хаты. А он сразу приступил к матери:

– Да ты что это опять здесь людей искушаешь и к греху подталкиваешь?

– Да все ходят гадать и ворожить и ничего! Это же не преступление или порча какая-нибудь – зла никому не несет?.. – стала оправдываться Фекла перед сыном.

– Связываться с сатаной и его духами, это не зло и не преступление? – развел руками непонимающе Дмитрий.

– Да кто тебе вообще говорит про сатану? Там у цыган почти в каждой кибитке иконы висят! Как и у наших баб, которые ворожат, а у тебя все везде нечистый мерещится! Да ну тебя! Малахольный ты какой-то у меня получился! Лучше бы женился поскорее, да мать внуками порадовал, – махнув на сына рукой, в сердцах заключила Фекла.

– Признавайся, что вы удумали? – подступал Дмитрий решительно к матери.

– Уйди анчутка! – злилась старуха, не зная, что и сказать, а потом вдруг быстро нашлась и проговорила: – Посылаю я ее, если цыгане заедут к нам опять в наши места, чтобы Маришка сходила и погадала у них, когда Гришка наш вернется. И всего-то, а ты тут крик поднял. Уйди и не трогай старую, больную женщину! – и она картинно завздыхала, хватаясь за сердце рукою.

– Эх, мама уйду я от вас действительно, ей Богу уйду! Сил у меня нет терпеть эти ваши глупости! Даже и не знаю, как это назвать, это даже не глупости, а абы-что какое-то! – и он топнув, выскочил из хаты.

– Ох, дурак, дурак! Лишь бы к Маришке ни пошел и ни выведал все, а то это дура перепугается и разболтает ему про все наши дела. Господи помилуй от такого несчастья! – перекрестившись, завздыхала сокрушенно старушка и принялась далее прясть пряжу.

Фекла угадала, как только Дмитрий вышел из хаты, так сразу и направился к Маришке. А она, придя домой уселась возле печи и, взяв на руки старую, черную, тоже беременную, как и ее хозяйка, кошку по прозвищу Ночка стала поглаживать ее по голове, приговаривая:

– Бедная ты Ноченька моя! Не быть тебе матерью, погублю я твоих деточек, ни за что и ни про что! Прости меня голубушка! – Маришка уже давно решила принести в жертву водяному ее котят. Тем более что их все равно девать некуда, а кормить обременительно и поэтому деревенские бабы часто топят еще слепых котят и щенков.

В это время в хату вошел Дмитрий. У него был такой грозный и решительный вид, что Маришка невольно привстала со скамьи. А Дмитрий, сделав пару шагов в ее сторону, сказал:

– Я все знаю… Не вздумай!

Наверное от волнения и из-за того что Маришка слишком быстро встала на ноги, у нее потемнело в глазах и она качнувшись облокотилась об печь.

– Что с тобой Мариш? – испугался Митя и кинулся к ней на помощь, подхватывая ее под локоть.

– Ой, ничего, что-то заплохело немного…, – проговорила слабым испуганным голосом она. И опустилась обратно на скамью.

– Ну, что ты? Полегчало? – спросил через пару минут Дмитрий.

– Да, Мить, спасибо.

– Послушай, Мариш, – начал Митя. – Я знаю, что тебе тяжело, но это не выход. Ты должна понимать, что все эти попытки заглянуть в будущее вне Господа очень опасны и за ними почти всегда стоят силы тьмы. Вот ты придешь погадать, а колдунья и сама порой не ведая начнет тебе вещать, что ей силы за ней стоящие внушают: раз скажут правду, другой, третий, а потом возьмут и завлекут тебя в сети лжи, обмана и погибели. Они могут сказать, что все уже предрешено и твоя судьба написана на небе, только сиди и жди. А на самом деле под лежачий камень вода не течет, если только не случится такого потопа, что и камни, как щепки уносит, но это редкость. А в жизни трудиться нужно, а ты сядешь, что царевна на печи и будешь счастья ждать, а оно тогда мимо и проскочит. Нельзя верить темным силам и за каждый союз с ними или их помощь, придется всегда платить своей душой и душой своих родных и близких. Понимаешь?

– Да, – закивала Мариша.

– Ну, вот и молодец! И не вздумай слушать матери моей: не ходи ни в коем случае гадать, а то беду на себя накликаешь.

Маришка хотела сказать Дмитрию всю правду, что уже поздно, и она совершила этот необдуманный и роковой шаг, но поглядев в его честный, открытый взгляд, решила, что лучше пока промолчать, надеясь, – Бог даст и все обойдется.

Дмитрий вышел от Марины веселый думая, что он смог оградить ее от опасности. А бедная Маришка еще более погрузилась в тоску из-за его слов. Сейчас она сидела и с тревогой думала, что, наверное, все-таки прав Митя и что она совершила страшную и трагическую глупость, отправившись за помощью к этой колдунье. Но что теперь делать она решительно не знала: «Может признаться, Мити?» – думала она, но скорее отгоняла эту мысль. «А что это даст и что будет дальше? Только испорчу отношения с братом мужа и все, а мне без него еще тяжелее будет Гришу дожидаться!» – так печалясь, думала Маришка, сидя у печи. А еще эти страшные сны. Маришки очень часто снился один и тот же сон, будто она спускается вниз по цветущему саду у них на огороде, а когда ее нога ступает на луг, то вокруг сразу сгущаются сумерки и она видит впереди себя дорогу к колодцу. Вдруг перед ней появился маленький мальчик лет пяти-шести и, испуганно озираясь по сторонам и не замечая, Мариши, словно смотря сквозь нее, он направляется в сторону колодца. Сердце Маришки начинает биться сильнее; мальчик так на кого-то похож, его лицо кажется ей таким родным и знакомым. И она ничего, не говоря следует вслед за ним. Впереди них зловеще чернеют бревна колодца. Она начинает слышать какой-то шум, сначала ей кажется, что это шумит камыш и скрипят кроны оскарин на ветру, но потом шум начинает все более и более напоминать человеческий голос и вот она уже может расслышать слова:

– Иди сюда! Приди ко мне! Ты мой залог!

И мальчик идет на этот ужасающий голос и подходит к колодцу. Маришка рвется вперед, хочет бежать навстречу мальчику и остановить его, но не может, ее ноги, будто свинцовые и она еле-еле отрывает их от земли. А вокруг все словно в тумане и нет никаких сил. Мальчик подходит к колодцу и заглядывает в него. Внезапно оттуда появляются страшные темно-зеленые костлявые и неимоверно длинные руки и, схватив мальчишку тянут его в колодец. Маришки кричит и с огромным усилием преодолевая оцепенение, которое сковывает все ее тело и мешает двигаться, словно она обвита по рукам и ногам крепкой бечевкой, добирается до колодца и заглядывает вниз. А там пустота и мальчика нигде уже не видно, лишь черная, густая стена воды перед ней. И она всматривается в нее, вдруг там за этой стеной всплывает и кричит светловолосая голова мальчишки. Но она стукается об покров воды, словно об стеклянную стену. Маришка бьет по ней руками, но стена не поддается. Она словно вылита из прозрачного железа. А лицо мальчика вновь исчезает. Маришки в ужасе смотрит в колодец и вдруг оттуда появляется пристально вглядываясь в нее уже другое лицо. И это уже ни лицо мальчика. Это страшное лицо какого-то чудовищного существа и его глаза, это глаза неживого существа. Это глаза самой смерти. Это Нежить! Маришка кричит и поднимает свой взгляд к небу, а оттуда на нее уже смотрят другие глаза наполненные торжеством злорадства, она видит перед собой смеющуюся голову цыганки, потом старого цыгана. И их смех сливается в один единый гул с шумом камыша, скрипом деревьев и рычанием какого-то зверя притаившегося в колодце. И Маришка просыпается вскакивая с постели, быстро встает и трясущимися от страха руками затепливает лампаду в красном углу и долго, очень долго молится перед образами, пока на улице ни начинает светать, а петухи запевают свои приветственные гимны наступающему с востока новому Божьему дню. И тогда Маришка вся уставшая, но успокоенная молитвой добирается до кровати и урывает у уходящей ночи еще совсем небольшой кусочек сна.

Время шло своим чередом. Письма от Григория приходили не часто, два-три письма за полгода и из них мало что можно было понять, две-три дежурные фразы – все нормально, служим, воюем; да как у вас дела и все на этом. Вскоре наступила зима с ее короткими днями и бесконечно длинными ночами. Для Маришки эти ночи казались особенно длинными, ведь она коротала их чаще всего одна, а когда ложилась спать, то ее мучили кошмары; поэтому лампада у нее в хате перед образами почти никогда не затухала, разгоняя своим слабым свечением не только темноту, но и тот самый страх, который как неусыпаемый червь разъедал душу Маришки с той самой злополучной ночи, когда она отправилась в табор.

Но и зима не может продолжаться вечно и к концу марта солнышко начало припекать все сильнее и сильнее с каждым днем; побежали ручьи, а снег стал отступать, освобождая вершины бугров и спускаясь все ниже и ниже заполняя талыми водами лощину, где и раскинулся наш хутор. Над ним, над буграми и всей окрестностью разлилась весенняя песнь жаворонков. Их трель словно кричала и говорила: «Весна пришла! Зима ушла! Наступает новая пора!» Редко чье сердце может устоять перед радостью новой поры, дыханием новой жизни, той волнительной свежестью, которую приносит в наши души наступающая весна. И Маришкино сердце тоже не устояло, она повеселела вместе со всей округой, природой и односельчанами. Ей даже как-то легче стало дышаться. Весь окружающий мир словно наполнялся заново жизнью, просыпаясь после долгого зимнего сна. Да и сама Маришка в последнее время раздобрела, ее живот набух и налился, словно почки на окрестных деревьях, готовясь выбросить в мир новый цветок жизни. Маришка выйдет бывало на крыльцо подопрет руки в бока или ухватиться за живот словно поддерживая его и смотрит куда-то вдаль, за бугры, за горизонт, туда откуда как ей казалось должен вернуться ее Григорий. А потом улыбнется тихо чему-то и погладит себя ласково по животу, словно спрашивает у дитя, мол чувствуешь, что я чувствую. И услышав в ответ толчок ручки или ножки, думает, конечно чувствуешь, ты только еще не народился, но все чувствуешь и понимаешь уже давно, с того самого мгновения как твоя душа поселилась внутри меня. И развернувшись, Маришка пойдет в хату, приляжет на топчан приотдохнуть, да и задремлет невольно сладким, глубоким сном.

Дмитрий не раз пытался свозить Маришку в церковь поисповедоваться и причаститься, но она на удивление ему всегда находила тысячи предлогов, чтобы избежать этого. Маришка всегда отличалась своей покладистостью, а здесь Митя ее прямо не узнавал: вся соберется словно в кулак и молчит лишь вертит отрицательно головой, мол не пойду даже не проси. Когда же уже и селяне стали посматривать на нее из-за этого удивленно и подозрительно, то Маришка согласилась поехать на воскресную службу, но памятуя слова цыганки, что ей ни в коем случае нельзя исповедоваться и причащаться, так всю службу и простояла у входа возле притвора. В старину каждый православный должен был хотя бы раз в год исповедоваться и причащаться. А поскольку Маришка всеми правдами и неправдами не соглашалась на это, то ее могли запросто обвинить в раскольничестве или колдовстве, ведь где это видано, чтобы православный христианин или христианка от причастия бегали, то есть от Самого Христа?! И не избежать бы ей неприятностей, если бы ни Дмитрий, который был в очень хороших отношениях с приходским батюшкой.

– Тяжело бабе, – говорил ему Дмитрий, – дурачиться что-то, какая-то тревожная стала?.. – разводил он руками удрученно.

– Ничего, это бывает, – утешал его отец Петр. – А все-таки поговори с ней, ведь и самой сразу легче станет.

– Обязательно поговорю. Что-то странное происходит и никак я не пойму что?..

А приехав домой, он войдя в хату к Маришки говорил: