Я – человек!

Евгений Кузнецов

Я – человек!

Злата заметила его на перроне Белградского Центрального Вокзала. Они только что вернулась из Праги, где Димитрий Старович – ее отец, известный сербский доктор, участвовал в важном медицинском консилиуме по установлению диагноза одной особе королевского двора. Отец всегда командировался вместе с дочерью. Девочка так познавала мир, да и оставить ее было не с кем. Мама ее умерла еще при родах.

Номак убегал так быстро, как мог, словно что-то украл. Перепрыгивал через чемоданы, стоявшие прямо на платформе и солдатские рюкзаки, пытался протиснуться между людьми, ожидающих посадки. Несколько профессиональных носильщиков побросали свои тележки и преследовали его, выкрикивая проклятия.

Девочка остановилась и внимательно наблюдала за происходящим. Она была частой гостьей Центрального Вокзала, но его видела впервые. Мальчик сразу понравился Злате. Было в нем что-то беззащитное, но и в тоже время дерзкое. Он бежал по перрону босиком, в дырявых штанах и рубашке огромного, явно не детского, размера. Что-то невнятное кричал, то ли от страха, то ли звал кого-то.

«В руках ничего не нет, вряд ли он украл вещи, может деньги?» – подумала она. На вокзале жило полно воришек, и Злата многих уже знала в лицо и держалась от них как можно дальше. Но мальчик явно выделялся из этого контингента. А чем – было непонятно.

– Не отставай, Злата! – крикнул отец, который уже ушел довольно далеко.

Они жили напротив здания вокзала в роскошном особняке, к которому была пристроена больница. Там и велась медицинская практика отца Златы, в качестве главного врача. Сама Злата училась дома, так как частые поездки с отцом не позволяли успевать за школьной программой. Тем не менее Злата была умной девочкой и по многим дисциплинам опережала сверстников. Девочка росла без друзей и подруг. Вместе с отцом они проживали в единственном жилом доме вокзальной площади. Да и то, потому что жилое помещение являлось частью муниципальной больницы. Ближайшие соседи жили в километре отсюда. Но отец девочки запрещал гулять так далеко. А возле дома играть, по сути, было негде. И Злата часто посещала вокзал, где бродила и незаметно наблюдала за жизнью этого огромного организма.

На крыльце их уже ждал дворецкий, который забрал багаж у Димитрия.

– Господине Старович, – обратился лакей к отцу Златы, – вам пришло двадцать четыре письма и три телеграммы. А еще в ваше отсутствие приходили супруги Славицкие. Йована жаловалась на…

– Потом, Драган, – перебил его доктор, – Работа потом. Мы умираем от голода, – и посмотрел на дочь. Так молча и еле заметно кивнула.

– Я позволил себе запечь кролика с яблоками и купил бутылку белого вина у Иосифа, – добавил управляющий, когда они уже поднимались по деревянной лестнице, ведущей в спальни. – Ну и, разумеется, горячие лепиньи – только что из печи.

Через двадцать минут отец с дочерью уже сидели за столом, а Драган ухаживал за ними, подкладывая горячее в тарелки и ломая лепешки руками.

– Папа, ты видел мальчика на перроне? Он убегал от носильщиков. Смугленький такой.

– Очередной воришка, – ответил отец, опустошив бокал – украл кошелек у сельских зевак и удирал. Почему он привлек твое внимание?

– Я никогда его там не видела. Да и не похож он на местных воришек.

– Ты слишком часто ходишь на вокзал, девочка моя. Я начинаю волноваться.

– А мне больше негде гулять. На площади – лошади затопчут, а далеко уходить – цыгане украдут.

– Совсем ничего не ешь, – упрекнул ее отец, убрал с тарелки дочери холодные кусочки мяса и положил горячие.

– Я лепинью съем, – торопливо сказала она, взяла половину лепешки и выскочила из-за стола.

Отец, сжав губы, громко ударил вилкой по столу.

Злата бежала по привокзальной улице, шлепая по каменной брусчатке маленькими каблучками и ловко огибая зевак и полицейских. Она юркнула за открытую дверь, которую отец какого-то многочисленного семейства придерживал для прохода своих детей. В здании вокзала девочка, не снижая скорости бега, успевала здороваться с продавцами еды, уборщиками, просто с незнакомыми людьми, которых она видела здесь частенько. И через минуту она уже выскочила на перрон, заполненный дымом и паром готовых к отправлению паровозов.

– Привет! Меня зовут Злата. Мне десять лет.

Она нашла его в багажной нише вокзальной весовой. Он сидел на корточках и воровато оглядывался.

– Как ты меня нашла? – спросил он. – Я вообще-то здесь прячусь от портеров.

– А я здесь все знаю. И все места, где можно спрятаться. И это место самое лучшее для этого. Сюда тяжело пролезть взрослому. Я знаю, ты пытаешься подработать носильщиком, но им это не нравится, – она села на корточки рядом с ним. Не бойся меня.

– Я – Номак! Мне тоже десять. Я тебя видел. Ты с папой на прошлой неделе из поезда выходила. Я тебя и раньше видел. Ты живешь в богатом желтом доме.

– Это не наш дом, – попыталась оправдаться девочка. – Папе его выдали городские власти. Он хороший доктор и часто принимает пациентов прямо дома. – Она вытащила из холщевого мешочка четвертинку лепиньи и протянула мальчику: – Хочешь есть?

Хлеб почти мгновенно исчез во рту мальчика. Номак проглотил лепинью, почти не жуя, вытер рукой губы от крошек и посмотрел на Злату:

– У меня есть пятачок. На него здесь можно купить два пирожка с брынзой у бородатого продавца. Знаешь его?

Девочка, улыбаясь, кивнула.

– Страшный такой. Но очень добрый, – сказала она. – Он отдает помятые пирожки бездомным, а крошками из мешка кормит голубей.

– Пойдем, купим, я тебя угощаю, – улыбнулся он и подал ей руку, как джентльмен. – Портеры, наверное, меня уже не ищут.

Они сидели на парапете крыши вокзала, свесив ноги, ели пирожки с брынзой и мило болтали.

– Ты появился здесь совсем не давно, правда? – спросила Злата.

– Я приехал из Стамбула, – ответил Номак.

– Ты что, турок?

– Нет, я поляк. Но родился в Турции. Маму мою туда продали, когда она была еще девочкой. Как ты сейчас. Потом родился я. Мама меня прятала все время. Потом ее зарезали. А я сбежал.

– Ты очень хорошо говоришь на сербском. Как на родном языке. Как же так получилось?

– У меня способность к языкам. Я легко и быстро учусь. А сербский язык не сложнее польского.

– А еще у тебя очень красивый голос. Ты как будто поешь, – она отломила половинку того, что осталось от ее пирожка, и протянула все еще голодному мальчику.

– Я могу говорить даже с набитым ртом! – сказал Номак, откусывая пирожок. – И даже петь могу. Хочешь, я тебе буду петь?

И он ей пел. Пел почти каждый день, когда Злата могла его посещать. Они вместе гуляли по вокзалу и прилегающей территории. Бегали от злостных портеров по путям. И все это время он пел. Громко, красиво и все время по-разному. А Злата таскала ему лепиньи, пряча под платьем. Выпросила у Драгана мальчиковую одежду его выросших детей. Принесла свою старую азбуку и учила его буквам. И с нескрываемым восхищением слушала сотни песен, которые пел маленький артист. Это было самое счастливое время, которое закончилось одним хмурым и печальным утром.

– Ты пришла! – чуть слышно прошептал он, сидя на брусчатке в весовой, обняв коленки – я так звал тебя.

– Мы были в Варшаве восемь дней с папой. Он там лечил одного генерала, – испуганно ответила она. – Что с тобой, Номачек? Ты весь трясешься, а губы такие синие.

– Мне холодно, – он дрожал и кутался в рваный пиджачок.

– У тебя, наверное, температура! Пойдем ко мне домой. Мой папа тебя вылечит. Номак, ты очень плохо выглядишь. У тебя, наверное, инфекция. Может даже тиф!

– Нет. Я не заболел, – еле улыбнулся мальчик.

– Ты весь холодный, – Злата положила ладонь ему на лоб. – Но почему? Здесь же тепло.

– Нет. Сейчас очень холодно. Сейчас зима.

– Нет, нет, нет, нет! Сейчас лето. Ты бредишь! – она обняла его и прижала к себе. – Но что с тобой?

– Все хорошо. Посиди со мной.

– Почему твои губы не шевелятся? – спросила она с удивлением. – Скажи еще что-нибудь.

– Кажется, я люблю тебя, – он попытался улыбнуться

– Не шевелятся губы, а я тебя слышу. Я тебя слышу, но не вижу, как ты разговариваешь.

– Все нормально. Это потому, что я глухонемой. Я не умею разговаривать. И ничего не слышу. Я даже не знаю язык жестов.

– Что? Но ты со мной разговариваешь. Как же я слышу тебя? Что происходит?

– Я умираю, – ответил он. – И ты тоже.

– Нет! Нет, нет! Никто не умирает! Номак, все хорошо! Вставай, мы пойдем к моему папе.

– У тебя нет никакого папы. И тебя тоже нет. Я придумал тебя. У меня не было ни одного друга. Никто не хотел со мной дружить. Все гоняли меня как собаку. Я увидел одну девочку на перроне, она шла с взрослым мужчиной. Мне так захотелось иметь такого друга, как она. Красивую, чистую, грамотную. Из богатой важной семьи. Вот я и придумал тебя. И чтобы папа был врачом. У меня лишаи и гноится нога. Вот чтобы вылечил меня.

– Номак, нет! Посмотри на меня! Я – человек! Человек!

– Прости меня, – он закрыл глаза, – мне нужно поспать.

– Не надо спать, родненький мой! – она обняла его, прижав его голову к груди. – Спой мне лучше! Спой, как умеешь. Громко и красиво. Спой, пожалуйста!

– Я не умею петь, – он еле заметно улыбнулся. – Видел, как поют. Но даже не знаю, как это делается. А сейчас я хочу поспать. – Он слегка оттолкнул девочку и приподнял воротник пиджачка.

Злата вскочила, чтобы позвать на помощь. Рядом не оказалось ни одного человека. Она выбежала на пустой перрон, где стояли пустые поезда. Не было ни дыма, ни пара. И ни единого человека.

Она пробежала насквозь пустое здание вокзала, которое раньше никогда не пустовало, и выбежала на привокзальную площадь. На скамейке под фонарем сидел бородатый продавец пирожков в черном пальто и куда-то смотрел. Злата побежала к нему.

– Помогите, пожалуйста! Там мальчик умирает! – стала кричать она, еще не добежав до продавца.

Но тот не отвечал. Сидел как кукла с остекленевшими глазами. Девочка взяла его за рукав пальто и начала трясти.

– Дяденька! Помогите!

Тот неподвижно сидел и не двигался. Злата осмотрелась. На другой скамейке сидела женщина с ребенком на руках. Девочка побежала к ним. Но те также не реагировали на крики девочки и смотрели в никуда.

«Я сейчас побегу за папой, – решила она, – и он обязательно поможет. Папа добрый». Она побежала через площадь по направлению к своему дому мимо застывших прохожих, которые все как на подбор казались одинаковыми на лица и выглядели словно мертвые. Злата посмотрела на свой дом, который вдруг стал выглядеть безжизненно серым, как и все другие здания рядом. Она испуганно огляделась. Цвета вокруг блекли, и даже небо посерело. Девочка подбежала к двери и дернула ручку. Та не поддалась. Она начала барабанить в дверь, но не слышала ударов.

– Папа, папа, открывай быстрее! Драган! Там Номак умирает, – закричала она и тут же осеклась. Злата не слышала ни одного слова, которое выкрикивала.