Бабоса. История человека-улитки

Наутро сам не свой он встал пораньше и отправился на кухню, где Алина уже готовила завтрак его семье, и предложил ей работу у него в ресторане. Снегурочка отказалась. У моря платили лучше, здесь туризм существовал целый год, спрос на персонал был всегда.

Ким предложил ей зарплату втрое больше, чем платила его семья за блины и пирожки. Алина покраснела и отказалась.

Ким тоже покраснел, понимая, что переборщил с предложением, похожим на покупку в рабство. С «русскими Наташами» договаривался отец, он знал прайсы, мотивы, умел повернуть разговор в нужное русло, чтоб заинтересовать вторую сторону.

Но здесь был другой случай. Алина не продавала себя, а продавала услуги хорошей домохозяйки на восемь часов в сутках.

И к счастью или к несчастью, в тот момент молодому Киму и в голову не пришло признаться ей в любви и предложить руку и сердце. Он желал этого, но не знал, что так нужно проявлять любовь. Ким никогда не видел, чтоб отец выражал любовь к матери, говорил ей что-то, ласкал, предлагал. Подарки и те мама покупала себе сама: дорогостоящие, жутко затратные для бюджета семьи, даже богатой семьи. Мать любила «вещицы», как она их называла, и хвалилась перед людьми и семьей, в честь чего ей подарил их Хосе. Но Хосе лишь раздавал согласия на подписанные чеки и бровью не вел, глядя на суммы. Это являлось проявлением его любви.

К концу отпуска назначили последний званый ужин, пригласив 200 человек, из которых Ким знал только отца, мать и дядьев. Он должен был сделать предложение Марии. Она по этому случаю оделась в красивое платье: жакетка скрывала надорванное плечо, макияж слегка подправил дело с искривленным лицом.

Алина тоже мелькала среди обслуги. Ким не смотрел в сторону невесты, правда, старался не смотреть и в сторону Алины, но не мог оторваться от ее фигуры, сквозящей среди незнакомцев. Мать, все понимающая с полувзгляда, прощала сыну расстройство чувств, зная, что скоро их жизнь изменится и все встанет на свои места.

После объявления о помолвке за столом заговорили об открытии фабрики улиток и ресторана здесь у моря и крупной свиной бойни внутри страны.

– Четыре тысячи свиней в сутки! В сутки! – кричал Гонсалес-отец, нацеловывая тонкие руки дочери и осторожно беря за плечи будущего зятя.

Ему то и дело вторила жена из семьи Рибейра, занимавшейся свиньями столетиями – со времен, еще когда Ииусус ходил по пустыням, где только зарождались виноградники, а с ними и улитки.

Вечер был незабываемым, все фотографировались с обрученными. На каждой фотографии сверкал гигантский бриллиант на окольцованном пальчике Марии.

После окончания вечера Ким нашел Алину и оставил ей свою визитку. На этот раз не предлагал ни денег, ни интимных отношений за деньги. Просто улыбнулся и поцеловал руку, просил звонить.

Свадьбу назначили на октябрь – месяц перед оживленным для ресторанного бизнеса сезоном Рождества, когда народ обычно валил в три раза больше, будто именно Иисус велел есть улиток и мясо на свой день рождения.

Поначалу хотели устроить скромную свадьбу в связи с известными обстоятельствами, но семья Рибейра-Гонсалес настояла на свадьбе дорогой и пышной. Мария являлась уродиной или, как говорили, выродком, скопившим все физические недостатки рода, но не души. И именно за душу ей хотели воздать материальными благами, вниманием и любовью.

Самая большая церковь региона принимала самую большую свадьбу века. Гостей было столько, что все ближайшие отели в районе 50 километров были заняты. Прессу не приглашали, но люди любопытные до чужого счастья, собственно, как и до горя, толпились у гигантского прохода, как у ковровой дорожки, где проходят знаменитости, пытаясь сфотографировать счастливых невесту и жениха. И были совершенно обескуражены видом молодоженов. Марию было плохо видно за фатой, но Ким, разодетый в дорогостоящий костюм, сшитый по его нестандартному телу, привлекал внимание. Многие, понимая что происходит, по-доброму улыбались шику и блеску свадьбы двух уродов. Кто-то фыркал и возмущался клоунаде с двумя образинами в главных ролях.

Только Ким и Мария были счастливы. Мария – потому что до последнего не верила, что этот парень, тоже урод снаружи, но вроде неплохой человек внутри, захочет жить с ней и любить ее. Ким точно не мог описать своих чувств к жене, но в ее присутствии чувствовал себя спокойно. Она не довлела, как мать и отец, не желала от него чего-то, как другие родственники или персонал, не чуралась его, как чужаки. Она была своя.

А в первую брачную ночь Ким к удовольствию обнаружил, что и в постели она прекрасна. Даже лучше русских Наташ. Мария была девственницей, но не скромницей, с большой охотой принимала все поцелуи и ласки Кима. С ней он вдруг почувствовал себя настоящим мужчиной. Наташи научили его занятию любовью, а с Марией он раскрылся в самой любви, которой не нужны уроки. Было очень приятно дарить себя таким, какой ты есть, и тем самым делать девушку счастливой.

Кроме Марии было счастливо еще с десяток родственников, видевших своих несчастных детишек впервые по-настоящему нормальными, как и другие пары.

Но перед медовым месяцем родители Рибейра и Бабоса отправились вместе с молодоженами в кабинет к генетику, где хотели удостовериться, что продолжение рода может быть. И может быть нормальным.

Генетик заверил, что шансы на рождение здоровых детей велики. Собственно, 50 на 50.

Ким и Мария счастливо переглянулись. Они хотели детей.

Медовый месяц обоюдно решили провести в Санкт-Петербурге, Москве и других городах России. Мать Мириам была категорически против.

– Только не Россия! – сказала она строго Киму. – Только не Россия.

Он долго молчал, собираясь с силами, а потом попросил ее не вмешиваться в дела его семьи. Мириам опешила, но когда пришла в себя, то успокоилась, оценила взросление сына, его отказ, как шаг к ответственности и самостоятельности, тем самым качествам взрослого здорового человека, о которых мечтала, впервые увидев уродливое, вечно детское тело слизняка.

Перед вылетом Мириам подарила Марии свой самый дорогой жемчуг «русский снег», хотя до этого уже сделала дорогой подарок невестке. Самолично надела ей ожерелье. А про себя подумала: «Пусть красота этого жемчуга спасает тебя от красоты этих русских дамочек».

То ли помог жемчуг, то ли Ким и в самом деле влюбился в Марию, но месяц, что они провели в заснеженном, ветренном Петербурге и Москве, среди красивых дам в меховых шубах и шапках, где трудно было разобрать не только фигуры, но и лица, был самым счастливым периодом в их жизни.

Они наслаждались каждым днем, каждым часом и каждой минутой. Деньги, роскошь, исполнение желаний, любовь, поцелуи, разговоры на общие темы, страсть к любому проявлению красоты объединяли. Ким был на седьмом небе от счастья. Они не могли наговориться о впечатлениях после Евгения Онегина, с упоением обсуждали посещение Русского Музея и Эрмитажа. Их глаза видели лишь прекрасное вокруг.

Раньше Киму не с кем было делиться счастьем от этих впечатлений. Из красивого мать любила только жемчуг. Отец и другая родня посещали театр и балет, музеи и прочие заведения, но больше для галочки. Эти мероприятия входили в пакет «богатство». Если б посещение мусорок или строек считались люксовыми, Бабоса наведывались бы и туда. Единственную истинную красоту они видели лишь в труде и заботах на многочисленных предприятиях Бабоса, которые теперь получили новый, «свиной» горизонт для развития благодаря раскрученным сетевым точкам Рибейра-Гонсалес.

Медовый месяц не закончился октябрем, чету Бабоса-Рибейра ждали многочисленные Сола, Гонсалес, Молинас, Корса ицетера в своих шикарных резиденциях по всей Испании. Ждали с поцелуями, объятиями, подарками и в ожидании чуда. Получится ли у двух уродов родить здорового наследника, желательно мальчика? Барона уже двух империй.

В феврале следующего года, накануне семейных каникул, стало известно, что Мария беременна. В тот день воспылали новым огнем и одновременно разрушились мечты многих представителей Бабоса и Рибейра.

Но новость была не такой счастливой, как представляли. Вскоре выяснилось, что мальчик по уверениям врачей был нежизнеспособным. Что-то пошло не так во внутриутробном развитии. Советовали сделать аборт и не мучить ни родителей, ни ребенка.

Бабоса, как и Рибейра, так просто не сдавались и отправили Марию и Кима в лучшие клиники по этому вопросу: в Израиль, Америку, Россию. Предположения подтвердились, но различались вердикты. Ребенок был больным, но мог бы жить вне утробы Марии сам. Будущая мать вела себя удивительно спокойно, чем еще больше восхитила Кима. И когда семейным советом решили, что все же нужно убить ребенка, Мария упрямо отказалась. Ее невидящий глаз смотрел так же неуклонно, как и видящий. Уговоры не помогли.

Рожать поехали в лучшую клинику Испании, где все было приготовлено к разным чрезвычайным ситуациям.

Георг родился больным, с заболеванием весьма распространенным в век новых технологий. Но к удивлению врачей он был жизнеспособным и, к счастью родителей, поразительно красивым. Мать и отец не могли наглядеться на него. Два урода по несколько часов рассматривали здоровые ручки и ножки, красивейшие пальчики и пухлые щечки, прекрасно видящие милые глазки. Георг не походил на Кима и Марию, будто был рожден другой женщиной и оплодотворен другим мужчиной. Единственное, что связывало его с родителями – это неизлечимая болезнь, из-за которой, предполагалось, ему будет сложно передвигаться.

– Исцеление возможно, – уверял доктор, – есть случаи. Мозг как таковой не поврежден. Нужно помочь ему доразвиться.

Денег на «помочь» у Бабоса-Рибейра было предостаточно. Не хватало времени. Как в юности самого Кима, которым занимались мать и няньки, отец был вынужден зарабатывать. Но времена и взгляды изменились. Ким еще с медового месяца «раскусил» иное счастье: жить жизнью, не привязанной лишь к работе и интересам клана.

Но как назло именно сейчас разворачивались самые серьезные события в бизнесе: открытие новых фабрик совместно с Рибейра. Наклевывался новый сегмент рынка – еда «на вынос», полуфабрикаты, замороженные продукты, сухие питательные субстраты из тельц улиток.

То и дело приходилось ездить в Китай, Вьетнам, Америку, чтоб смотреть на производства нового поколения, где акцент все больше и больше смещался с культуры питания на кормежку для человека, у которого все меньше и меньше оставалось времени на приготовление еды. Нужны были готовые решения. Одно из них – подобие собачьего корма, только человеческого, сбалансированного, экологичного, питательного. Женщины не хотели проводить столько времени у плиты, хотели наравне с мужчинами работать и отдыхать. «Работать и отдыхать» – стало девизом рекламной кампании новой компании Бабоса: «Пусть готовят и моют машины. Человек создан для жизни, где жизнь – это наслаждение».

Правда, ресторанный бизнес с изысканными блюдами не потерял клиентов и прибыли. Просто настоящая еда все больше становилась привилегией богатых. Бедным предлагалась еда в форме субстратов. Например, субстраты из улиток, которые достаточно было замочить, затем засунуть в микроволновку, и они, словно приготовленные минуту назад, несли все те же витамины, вкус, аромат и вид, что и настоящие.

– За китайцами будущее! – говорил Хосе, которому исполнилось 62 года, и он снова был на коне, выглядел молодцом, перекрасил волосы вновь в жгуче-черный, а там, где образовалась проплешина, красовались его волосы с задницы по последней технологии вживления своих собственных волос с ненужного для мужской привлекательности места.

– Будущее за теми, кто решает взять его в руки, – тихо отвечал Ким своим писклявым голосом, к которому не прислушивался отец.

Когда Георгу исполнилось два года, случилась беда. Но не с мальчиком. Вложенные в его здоровье деньги на реабилитацию, когда в доме Бабоса был построен отдельный реабилитационный отсек, начали давать эффект. Мальчик почти не отставал в развитии от своих сверстников. Беда пришла с другой стороны, откуда ее совсем не ждали.

Хосе отправился в очередную поездку в Китай, где строились сразу несколько фабрик по сухим субстратам из улиток, свинины, сои для гурманов-вегетарианцев-сибаритов и не вернулся. Вместо него словно снег на голову прибыли адвокаты с большой кипой бумаг для Мириам. Бумаги были о разводе и письмо с объяснениями.

После 47 лет совместной жизни Хосе решил кардинально изменить свои личные планы. И из трусости не решившись озвучить их персонально, описал их в бумажном виде. Он считал себя еще достаточно молодым, чтоб становится стариком и дедушкой инвалида-наследника. При этом он сильно сожалел, что больше не может мешать свое счастье с несчастьем других. Его счастьем стала новая пассия из Китая. Они уже достаточно давно вместе. Пришло время узаконить с ней отношения и в скором будущем завести детей, которые разделят престол Бабоса.

С матерью случился припадок, слава Богу, в остальном здоровье не подкачало, но она стала стремительно худеть и становилась слабой. Ноги больше не несли ее на работу, где она, словно ломовая лошадь, отработала 47 совместных лет. Домашний реабилитационный центр Георга пригодился теперь для его бабки. Она похудела на 30 килограмм за один месяц изучения условий развода и перечитывания письма о свободе, превратившись в худую свою копию с обвисшей кожей на месте, где раньше высился горб. Она больше не надевала жемчуга, никакого, даже «черного павлина».

Ким и Мария сильно беспокоились на ее счет. Семья и компания оставались пока не в курсе кошмарных событий, но предчувствия катастрофы гуляли по коридорам и залам империи Бабоса. Никто не знал, что же их ждет.

Клан смирился с наличием Кима, который хоть и оставался уродом, тем не менее, доказал дееспособность, прекрасно вел дела фабрик и ресторанов в регионе, закрывал все вопросы с главным офисом. Клан примирился с появлением Георга, прекрасного, почти здорового малыша, удивительно крупного, не похожего на маленьких, словно улитки, Бабоса. У него были ангельско-серебристые волосы и голубые глаза, хотя у всей семьи с обеих сторон волосы были темными. Только Ким с его лысыватой и рогатой головой отличался.

– Ты тоже родился беленький, как дети людей с севера. Но потом волосики повыпадали, – говорила мать, поглаживая внука уставшей беспомощной рукой.

Ким понял, что мир сошел с рельс и летит, словно безумный товарный поезд, в тартарары. Нужен был кто-то, кто будет способен остановить это движение.

Последний разговор с отцом будто пророчество гремел в голове. Ким то и дело вспоминал слова, интонацию голоса и брошенные взгляды, перематывал и перематывал каждый миг на медленной скорости, пытаясь найти подсказку к действию и решению.

«Будущее за тем, кто готов взять его в руки» – эта фраза стала преследовать его, ведь будущее всего клана зависло в руках у родителя Бабоса, который повез китайскую невесту в их резиденцию у моря, где когда-то произошла встреча с Марией.

Ким не спал несколько дней и перестал есть. Наконец, он попросил заменить его на работе и в одиночестве отправился на природу на дальние заводи. Он не мог посоветоваться ни с кем из семьи, Мария или мать разнервничались бы, тем самым только усугубив обстановку. У дядьев, теток, многочисленных кузенов имелись свои интересы, часто идущие вразрез с общими. Здесь требовалось кардинальное решение, меморандум или ультиматум, – неважно. Важно, чтоб наступил мир.

Но как взять обратно будущее в свои руки, в которых оно никогда и не бывало? А все же именно его руки хотели вернуть назад будущее, настоящее и даже прошлое семьи.

Ночью он позвонил отцу и напросился на встречу. Хосе был не против, он вообще считал, что не нужно прерывать связи – его новая жизнь и будущее не шли в контрах со старой и семьей в целом. Просто необходимо было провести грамотный водораздел.

Ким, соврав семье насчет встречи с отцом, отправился к морю, где его ждало сразу несколько сюрпризов.

Отец стал другим, он встретил сына по-иному: не как раньше, по-отечески, а скорее по-дружески, задорно и весело. Представил девушку-китаянку. Ким почти не заметил ее присутствия, его занимал новый образ отца. Молодой, шутливый, полный сил, он весь горячился, хвастался перед сыном планами.

– Мы всю жизнь работали как ишаки, Ким! Так завещали наши деды. Например, Ким Бабоса, – он подмигнул сыну насчет совпадения имен. – Наш вожак, наш номер один. Он говорил: семья – это Бог, это судьба. Но это неправильно! У каждого она своя. Да, связанная, словно цепью, с родом, но не для того, чтобы заключить в кандалы и унести на дно. Мы свободны от судьбы, сынок. Мы достаточно работали, чтоб освободиться. Богатство и труд, в конце концов, должны стать наградой, а не ярмом на шее. Я последние несколько лет будто не жил, а тащил жизнь и вас вместе с собой в никуда. Там, – он указал на огромный бассейн, обрывающийся небом, – нет жизни. Только бизнес, бизнес и вокруг одни и те же лица. А я? А как же я? Я сам-то кто? Продавец улиток? Нет, Ким, я интересный человек или человек с интересами. Я хочу друзей, хочу приключений, хочу новшеств, сюрпризов этой жизни! Знаешь, ведь у меня есть талант, – Хосе хлопнул себя по коленке, – ну помимо того, что я классный любовник, – он послал поцелуй китаянке. – Я понимаю лошадей. Лошади – это… это удивительные создания. Мои друзья! Они слушаются меня. Я могу их дрессировать. Узнал бы я это, трудись, как прежде, как ненормальный, собирая вонючих склизких улиток? – он скривился. – Никогда!

Ким слушал отца и поражался. Каждое его слово, словно укус змеи, оставлял раны, гноившиеся ядом, на сердце или душе. Ему было тяжело дышать и думать от этих революционных идей отца. И в этот момент случилось еще одно чудо или беда. В комнату вошла Алина с подносом, и Ким почти потерял сознание.

Она ему так и не перезвонила. Он, естественно, не искал ее. И даже забыл. Почти забыл, пока не увидел и не понял, что страсть к красоте за эти годы только усилилась. Она, словно цунами, накрыла его с головой. В тот момент он даже возбудился и, если б не присутствие отца, кончил бы только от одного взгляда на русскую служанку.

Алина почти не изменилась, только потерялся налет целомудрия и наивности, веры найти свою мечту на чужбине. Это отразилось в глазах, которые будто потухли. Зато она еще больше стала похожа на Снегурочку, только из второй части оперы, где отчание вошло в жизнь снежной волшебницы. Все те же тонкие руки, белые, как снег, сервировали стол, наливали кофе. Полные алые губы улыбались и желали прекрасного дня.

Ким больше не слушал отца, хотя запомнил каждое его слово о том, что нельзя терять ни минуты. Ведь после стольких лет простоя сначала надо найти себя истинного, а потом зажить своей истинной жизнью, исполнив предназначение.

Ким нашел Алину на террасе, где она прибирала после второго завтрака за многочисленными родственниками Лерены, так звали китаянку, которая выбрала себе это имя, чтоб любимый и другие иностранцы не ломали себе язык.

– Вы не приезжали целых три года, – сказала Алина вместо привествия.

– Будто ты меня ждала, – сам себе ответил Ким и тоже не поздоровался.

– Вы стали другим. Возмужали, – молодая женщина улыбнулась, и глаза ее загорелись.

Ким внутренним взором оценил себя ее глазами. Да, он действительно стал иным после свадьбы с Марией. Правда, это не проявилось во внешности, по-прежнему отвратительной и отталкивающей, как у мутанта-слизняка. Даже не поменялся его почти женский голос. Но внутри он стал мужчиной: сильным, умным, где-то хитрым, как прапрабабка Мария, расчетливым как прапрапрадед Бабоса, который не помнил родства, но верил в семью, как в Бога, и честным, как Ким Бабоса – человек-улитка и точка.

Вся семья китайцев и Хосе отправились на огромной недавно купленной яхте в море на целый день, Ким остался дома, попросив отца отдельно без всех свозить его на рыбалку. Хосе согласился с удовольствием. А Ким ждал, когда придет Алина. Придет сама. И она пришла.

– Алина, ты похожа на Снегурочку, – сказал Ким и закрыл ей глаза, чтоб она не видела его уродства. А потом стал целовать так, как научили его Наташи, как он сам умел от природы, как он понял женщин, которые хотели, чтоб их любили и удовлетворяли. И если у отца обнаружился талант понимать лошадей, то же самое, но в отношении женщин, мог утверждать Ким.

Он любил и целовал ее всю ночь. Всю ночь не включал света. Но она все равно открывала глаза, чтоб целовать его глаза, а предательское солнце на рассвете пролазило через плотные, но наспех запахнутые шторы.

– Я не знала тебя, – говорила Алина приглушенно, голосом, полным страсти и опьянения от любви.

Ким сам не знал себя таким, но чем больше любил эту женщину, тем больше силы в него входило. Он чувствовал, как каменеет, становится монументальным, стальным и полноценным.

По утру Алина ушла молча, не зная слов, чтоб выразить то ли любовь, то ли благодарность этому человеку, похожему на слизняка. Отчаяние испарилось из ее образа. Вернулись надежды на будущее.

Ким думал о другом. Проснувшаяся сила заставила его прагматично заглянуть в будущее, о котором не умолкал отец.

Лодка вернулась ко второму завтраку. Никто никуда не торопился, гости выспались, позавтракали, китайская часть отправилась за покупками, пока Хосе с Кимом и экипажем вновь отправились в море, захватив удочки. Тело Кима было не приспособлено для спорта, хотя с годами он окреп. Поэтому рыбалка подходила ему идеально. Он любил рыбачить, особенно оставаясь наедине с собой, что случалось редко.

Они уселись с удочками в задней части яхты. Заказали легкий ужин. Хосе попросил команду не беспокоить их и завел самый страшный разговор о разделе имущества, так как философские беседы уже были проведены.

– Денег всем хватит, – как успокоительное повторял Хосе Бабоса, объясняя, что будет логичнее и правильнее, если семье в лице Кима отойдет все испанское имущество, не считая, естественно, приобретенного семьей благодаря браку с Марией и свиному бизнесу. А ему и его новой семье отойдет все китайское.

Ким, который знал всю подноготную семьи Бабоса, держал в уме цифры, сводки, разбирался во всех проектах, в том числе китайских планах. Знал, что новые фабрики строятся на кредитах, взятых под старые испанские. Еще даже не упав на все прилавки, ноу-хау в питании стали давать прибыль, росшую в геометрической прогрессии. Таким макаром легко было подсадить на субстраты не только Китай, но и весь мир. Имелся невероятный потенциал в подкормке для человека, вечно спешащего жить и развлекаться, не имеющего времени на готовку, но желающего получать полноценный рацион витаминов, минералов и незаменимых аминоклислот, про которые вещали «свои» врачи и диетологи. Ставка делалась на лень и доверчивость. Продукт века был идеально подготовлен и упакован, родился в нужное время, соответствовал эпохе.

Бег мыслей вдруг прекратился, они закристаллизовались и стали ясными и четкими. Ким почувствовал себя рожденным в нужное время и оказавшимся в нужном месте, чтоб закончить одно начатое давным-давно дело. Такую ясность ума трудно было передать словами, но в его голове будто сошлись все пазлы, все за и против, концы с концами, прошлое и настоящее.

Отец отвернулся и нагнулся над несчастной удочкой, которую слишком большая рыба желала уволочь с собой на дно. Такую добычу нужно было доставать руками, пока громадина не спрыгнула с крючка или не сломала удила. Ким подошел сзади, минутку постоял в раздумьях, разглядывая чуть волнующееся море и слушая довольные хрипы отца, который отдавал все силы вытаскиванию рыбы, а потом взял стул в руки и острым металлическим краем ударил отца по голове в районе виска.