Хозяин Москвы

Люблю нежность и ласку. Самое приятное – когда женщина гладит тебя, целует, причём не обязательно в каких-то особо интимных зонах. Спина, плечи, грудь, ступни – божественно. Главное, она должна уметь быть нежной. Делать это легко, воздушными прикосновениями, едва касаясь губами и языком. Есть в этом что-то от материнской ласки – той самой, когда ты лежал совсем крошечный на её большой кровати, а она, сделав тебе сидение из коленей, почти накрыла тебя своим телом и теплом.

Мой друг розовый говорит, что он для себя выбор сделал – это можно получить за деньги. У него нет времени ухаживать за женщинами, а потом ещё и требовать от них то, что ему нужно. На это уходит много времени, да и намного больше денег, чем на проститутку. Хорошая дорогая девушка по вызову сделает такое и так, чего никогда не сделает обычная девушка (если она на самом деле не является дорогой девушкой по вызову).

Но я не согласен, он меня не понимает.

Помню давно, ночь. Мы спим. С той девушкой, из-за которой я оказался на митинге. Мы на стадии общения, когда комфортно спать вдвоём. Она просыпается – ей приснился страшный сон. Я обнимаю её, прижимаюсь к спине, целую в шею и тихо шепчу: «Всё хорошо, моя девочка, всё хорошо, спи». И ещё что-то говорю, говорю, она вздыхает и что-то шепчет в ответ, и пододвигается ещё ближе ко мне. Засыпая, я теряю связь с реальностью и бормочу ей в ухо совсем какую-то чушь: «Спи моя помидорка, мармеладка, хлебушек мой с маслицем, песочек сахарный»… Мне так уютно и хорошо, что я вскоре засыпаю, в полусне продолжая шептать и целовать.

А спустя какое-то время мы просыпаемся оттого что занимаемся любовью. И так страстно, так горячо, и в то же время так нежно, как ни с одной, даже самой крутой проституткой, не будет.

Но цена всего этого в самом деле велика – дороже денег.

***

Молния: красные и синие поражены в правах. Я как чувствовал. Они лишены привилегий светлых и фактически уравниваются с коричневыми и чёрными. Но не совсем, хотя они и тёмные теперь. Право пользоваться личным транспортом они всё же сохранили, в отличие от совсем тёмных. Но все государственные должности для них закрыты, только сфера услуг с запретом занимать управляющие позиции, а в обслуживающий персонал – пожалуйста.

Приятель мой умный, от которого я всё это и узнал, говорит, что стратификация, то есть неравенство, сохраняется всегда. Синие и красные всё равно будут считать себя выше коричневых и чёрных. Но вообще правда, коричневые и чёрные традиционно выполняют неквалифицированную работу, а эти-то всё же специалисты хоть в чём-то.

Если по-человечески, то мне жаль их конечно, потому что на них больше не распространяются социальные программы для светлых. Да и налоги, например, если у светлого ставка 9 процентов, то у тёмного все 50, и значит, они серьёзно урежут свой бюджет…

***

Купил себе новою квартиру в пентхаусе на Новослободской. От работы на первый взгляд не близко, но, учитывая, что теперь дороги свободны, это не проблема. Долетаем с Михаилом за пятнадцать минут.

В районе Новослободской мне нравится. Там старые дома прекрасно сочетаются с новыми, там атмосфера старой советской Москвы c вкраплениями ещё дореволюционной, и в то же время современной.

Есть там на улице Миусской старое здание института. Я как-то решил зайти, посмотреть. Я вообще люблю прогулки по городу: меня волнуют его пейзажи, улочки, переулки, дома… Мне кажется они сообщают чуткому прохожему нечто крайнее важное на своём особом языке, но вот беда – ключа к шифру не подобрать. Такие променады, кстати – ещё одно удовольствие, недоступное тёмным.

И вот, я на проходной. Там охранник и турникеты. Я прохожу между охранником и турникетами.

– Молодой человек! – говорит охранник. – Вход по пропускам.

А у меня с утра очень хорошее настроение было, не хотелось портить. Просто иду мимо. Странный, думаю, человек, видит же, что у меня значок небесного. И тут же замечаю, что у него – синий. А, всё ясно, их же разжаловали. Из элиты в грязь, вот теперь и пытается воспользоваться служебным положением, чтобы реабилитироваться в собственных глазах.

Ладно, я вошёл в положение, хотя и захотелось двинуть ему промеж глаз. Но ладно, ладно. Просто иду мимо и крещусь с молитвой:

– Господи, дай мне сил не беситься! Дай мне сил! Сохрани спокойствие духа моего!

И чтобы занять голову другим, читаю «Отче наш» раз за разом. Как батюшка велел. Слава Богу, у охранника хватило ума ничего мне не сказать вслед. А то бы тут ничего не помогло. Ужасно не люблю, когда разрушают мой душевный покой – он такой хрупкий, как снежинка.

И вот я внутри. Боже, а что там! Коридоры, коридоры, коридоры, вековой сумрак под высокими потолками, пустынные, как будто брошенные навсегда аудитории… Ремонт не делался давно (за исключением фасадной части и парадных холлов), оборудование прошлого века, на полу стёртый линолеум, стены потрескались и побелка с краской облупились. Вдоль стен, на высоте дверных проёмов убегают вдаль десятки проводов разной толщины. Их много, они переплетаются и словно кровеносные сосуды разбегаются по огромному зданию, снабжая его энергией. Меня завораживает это зрелище. Что за человек или демон разбирается в сплетении всех этих проводов, как он отслеживает, что за что отвечает и куда идёт?

Я догадываюсь, что половина из них нерабочие – они остались от прошлой жизни, как теперь уже лишний, отработавший своё генетический код.

В общем, деньги, выделенные на ремонт, явно ушли в другом направлении. Ладно, разберусь.

***

Я, кстати, меценат. Вот в чём дело.

Парикмахерскую, где я обычно стригусь, закрыли. Связано это с тем, что хозяин – синий, а блювари теперь не у дел. Как и другие низшие, синие и красные не имеют больше права выполнять руководящую работу.

Узнал я об этом во время сеанса стрижки. Мой парикмахер, Надежда, вдруг сказала тоскливо:

– Последний день работаем… Хозяин повесился.

Надежда – очень крупная женщина. Она ростом с меня, но при этом шире в плечах, у неё мощные руки и ноги, огромный живот. Во время работы она вращает кресло со мной, вместо того чтобы перемещаться самой, потому что не влезает между мной и столиком с принадлежностями. Работает она очень вдумчиво, сдвинув черные брови и сосредоточив бешеный взгляд на моей голове, ножницы и расчёска в её руках как резец и молоток скульптора. Именно поэтому я стригусь только у неё, несмотря на её устрашающий вид.

Раньше я предпочитал стричься у симпатичных девушек. Стригли они меня чёрт знает как. Это известный факт: его клиент нравится мастеру, если между ними есть какая-то интрижка, пусть даже только на уровне безобидного флирта, то стрижка будет плохая.

Но вот однажды оказалось так, что все были заняты и мне предложили записаться к новому мастеру.

– К Надежде пойдёте? – спросили меня.

– Не помню, не помню, как она выглядит?

– Высокая брюнетка с короткой стрижкой.

– Пойду! – сразу выпалил я, предвкушая.

– Она новенькая, вы её скорее всего не знаете…

– Тем более!

О, – мечтал я по дороге в парикмахерскую, развалившись на заднем сиденье моего Патриота, – высокая брюнетка с короткой стрижкой… Это нечто многообещающее…

И я предался фантазиям.

И тут я вижу эту самую Надежду. Что интересно, не придерёшься, она действительно высокая брюнетка с короткой стрижкой. Но я остался и не пожалел об этом. С тех пор я стригся только у неё, и мои бывшие мастера с недоумением смотрели на наш тандем, пытаясь понять, что я в ней, извращенец, нашёл. О, ограниченные! Повсюду вы склонны видеть только секс!

Со временем я, наблюдая за диким выражением её лица во время работы, пришёл к выводу, что она не безобразна, а даже по-своему красива. В процессе работы она похожа на демиурга, творящего мир. Эта творческая сосредоточенность сродни божественному экстазу, и потому она прекрасна.

Короче я взял её к себе. С одной стороны, жаль потерять такого мастера, где я ещё буду так хорошо стричься? С другой я решил проявить великодушие – она одинока и с двумя детьми. Конечно, чаще чем раз в неделю стричься ни к чему, по мне так и раз в две недели много. Но Надежда сама нашла выход – она стала готовить, убираться и делать мелкий ремонт.

Учитывая всё это, я положил ей зарплату сто двадцать тысяч в месяц.

***

Это было в самом деле великолепное решение – лишить тёмных права владения и пользования личными автомобилями. У нас в стране транспортная система развита достаточно хорошо и можно доехать откуда угодно без излишеств, по скромному. На перекладных и на своих двоих. Благодаря этому те, кому в самом деле нужно быстро и с удобством перемещаться, могут теперь делать это намного эффективнее.

Сегодня, выехав с Михаилом на Проспект Вернадского, я был потрясён. Я заметил только две-три машины впереди и одну позади. Конечно, были ещё всякие автобусы, грузовые, газели, но это не в счёт. Мы ехали 140-160 и только светофоры заставляли нас сбавить скорость. У одного из них я поменялся с Михаилом местами.

О, Боже, это практически давно забытые ощущения свободы и полёта! Ты как будто рассекаешь космическое пространство, не чувствуя притяжения! Вот когда я пожалел, что у меня нет Феррари! Впрочем, это поправимо.

Тут я вспомнил, что мне нужна наличка. Я остановился у Сбербанка и легко, как молодой олень, выскочил на тротуар. Счастливый, в отличном настроении я забежал в тамбур, где стояли банкоматы и увидел очередь. Перестав улыбаться, я спрашиваю:

– Кто последний?

И мужик, похожий на гопника, ответил с характерной усмешкой:

– Не последний, а крайний! Я.

Я почувствовал сильную слабость и даже вспотел. Ничего не могу поделать, ненавижу очереди! Едва сдерживая раздражение и злость, я привалился к стене и стал ждать. Удивительно, до чего же всегда тупы и медлительны люди, стоящие перед тобой в банкомат! Как вяло они возятся, как не той стороной вставляют, как туго соображают…

Настроение было бесповоротно испорчено. Я знал, что его не исправит уже ничто. Разве что чудо.

Наконец настала очередь этого мужика. Я заметил, что он красный – из разжалованных недавно. И, как назло, он не торопился. Развернул бумажник, некоторое время изучал карты, потом вставил одну. Совершал какие-то операции целую минуту, которая мне показалась часом. Потом вытащил карту и деньги.

– Ну, слава богу, – тихо сказал я.

Но тут он достал ещё одну карту и всё началось сначала. А к этому моменту за мной уже выстроилось человек пять.

– Ничего, что здесь люди ждут? – спросил я.

Он, не оборачиваясь, ответил с той же усмешкой гопника:

– Подождёшь.

По мне от негодования словно пробежала ледяная волна. Некоторое время я, как будто потеряв ориентацию в пространстве, крутил по сторонам головой, не понимая, что происходит. Люди в очереди никак не реагировали.

Наконец я подошёл к нему и толкнул в спину. Он повалился на банкомат, но тотчас поднялся и обернулся. Я сразу же двинул ему кулаком. Мужик на вид был мощный, но от неожиданности он не успел защититься и я несколько раз хорошо влепил ему. Я вообще ничем не занимался, драться не умею. Он это вскоре понял и перехватил инициативу, схватил меня крепко и как бросил на плитку – у меня от боли даже дыхание перехватило. Но тут Михаил подоспел, он спец по боям без правил, мужика с первого удара в нокаут отправил, и стал ногами его метелить, старался всё по лицу попасть.

– А ну, сука, не закрывайся! – и злобно так, я от него не ожидал.

Люди в очереди затихли, отодвинулись. Я отдышался, поднялся:

– Стой, – говорю Михаилу, – хорош, убьёшь же!

Уехали мы оттуда. Уже в дороге я понял, что деньги так и не снял.

– Банк увидишь, останови. Только не Сбер.

***

Ехал в Питер – ответный визит к Хозяину северной столицы. Неплохой мужик, только самодур и алкоголик. Тоже небесный. Взял Патриот, потому что дороги у нас, как известно, после зимы тают вместе со снегом. Это, кстати, она из удивительнейших загадок родины – почему у нас такие ужасные дороги каждую весну, как будто после бомбёжки? Говорят, что климат у нас суровый. Не знаю, бывал я в странах, где климат не уступает нашему по суровости, так там почему-то с дорогами всё в порядке. Полагаю, здесь есть некий мистический смысл, не так всё это просто. Что-то символизирует этот факт, сообщает нечто о нашем, как бы сказал Николай Данилевский, культурно-историческом типе.

Смотрю, впереди дорогу слева направо перебегает старуха, прямо по скоростной трассе, никого перехода нет.

– Миша, – кричу, – смотри на дорогу!

Он взял левее, чтобы объехать её. А она засуетилась чего-то и вместо того, чтобы бежать, куда бежала, рванула обратно, как раз туда, куда он повернул. Он по тормозам, да поздно – бах, удар не сильный вроде, но только она, маленькая старушка, на несколько метров отлетела. Я выскочил, вижу – перед капотом туфли её стоят.

Я к ней – не шевелится. Пульс пытаюсь нащупать, а его нет. Мертва. Подошёл Михаил, перевернул её носком ботинка чтобы значок было видно.

– Э, Иван Сергеевич, не беда! Она чёрная. Можем ехать.

Потом к машине вернулся.

– Вот сука, бампер помяла…

Михаила я уволил. Хотя потом обнаружили в крови старушки алкоголь, причём в таком количестве, что и молодой не то чтобы бежать через дорогу, а ползти бы не смог. Крепкие у нас женщины однако, и коня на скаку, и всё такое.

***

Сидели в баре с моим приятелем-нацистом. Пили крафтовое пиво с лещом и чёрным хлебом. Очень, кстати, рекомендую свежего жирного леща к пиву, его ребра просто бесподобны. Чёрный хлеб лучше, как это ни странно, с изюмом.

Краем уха слушали новости. Рядом всё вертится управляющий в жакете и белоснежной рубашке – он фиолетовый. Хочет получше услужить высоким гостям. Я с ним вполне дружелюбен, в вот мой приятель нет.

– Что ты с ним строгий такой? – с улыбкой спрашиваю я.

Он направил на меня свои заячьи глаза, усмехнулся с удивлением, и ответил:

– Так он же жид. Ты не видишь что ли?

– Ну, возможно, хотя я вот не спец чтобы с первого взгляда. И что с того?

– Как что? Еврейская мафия… Слышал о такой?

Я покачал головой.

– Ну как же. Они же везде пролезли. Ты заметил, что повсюду евреи на главных должностях? На ТВ, в Правительстве, да в любой фирме… А почему? А потому что они пускают только своих, а других нет. В итоге только они и живут хорошо, за счёт всех остальных. Дай им волю, и всё – они в золоте, а народ в дерьме. Поэтому кстати с древнейших времён все просвещённые правители преследовали их.

– Не соглашусь с тобой по поводу просвещённых, по-моему, наоборот…