Помоги проекту - поделись книгой:
Дмитрий Нагишкин
ХРАБРЫЙ АЗМУН
Первая сказка
Жил-был на свете мальчик, не мальчик с пальчик и не великан. Окружали этого мальчика чудеса: высокие сопки с синими гольцами[1], покрытыми вечным снегом, тайга с такими высокими деревьями, что шапка падала с головы, если посмотреть на их верхушки, и озеро, про которое говорили: «
Место, где жил мальчик, казалось ему самым интересным на земле. Но потом он с отцом ехал долго-долго — на лошадях, на пароходе, на поезде — и приехал в другое место, которое тоже оказалось самым интересным. Здесь люди жили в землянках и берестяных юртах[2], ездили на собаках и на оленях, а по реке — в берестяных или долблённых из тополя лодках, приносили жертвы зверям и деревьям, чтобы была удачная охота, и каждой осенью и весной «кормили» свою реку, чтобы давала рыбу… У всех этих людей были свои сказки, а в сказках много небылиц: у китайцев — люди-оборотни, у монголов — Гесер Богдо, искоренитель десяти зол в семи странах света, у русских — Никита Кожемяка, побеждавший огнедышащего змея, у удэгейцев жил в горах каменный Какзаму, у нивхов и нанайцев синеглазый Боко заманивал неосторожных охотников в болото. Но ещё больше было в сказках настоящей жизни — нужды и горя, терзавших людей хуже сказочной Бабы-Яги, и труда и радости созидания, позволявших человеку обуздывать природу. В сказках простой пастух, охотник, рыбак, пахарь брал верх и над богачом, и над царём, и над самим богом.
Мальчик, который «жил-был на свете», слушал эти сказки. Рос он не так, как в сказках — «не по дням, а по часам», — и прошли долгие годы, пока он вырос. Умер его отец, мать легла в сырую землю, и братья и сёстры его разбрелись по белу свету; уже другие мальчики называли его отцом, и волосы его поседели. Но он по-прежнему любил сказки и людей, населявших белый свет. Но, слушая сказки про Боко, он вспоминал утонувшие деревья, комли[3] которых так походили на нечёсаную голову Боко, вспышки болотного газа метана, который горит синим огнём, и понимал, почему черноглазые нанайцы рассказывают про синие глаза Боко. Он понимал, что сказка — это тоже рассказ о жизни человека, в котором тот превратил подстерегающую его опасность в Бабу-Ягу или Какзаму. «За любой сказкой, — сказал он себе, — стоит жизнь. Надо только увидеть её!»
И он написал сказки о тех людях, которых видел, чтобы показать, как сказочно прекрасны и жизнь, и мысли, и дела этих людей. Он выдумал эти сказки так же, как и до него люди выдумывали их.
Вот что хотелось мне сказать вам об этой книге.
Храбрый Азмун
Смелому никакая беда не помеха. Смелый сквозь огонь и воду пройдёт — только крепче станет. О смелом да храбром долго люди помнят. Отец сыну о смелом да храбром сказки сказывает.
Давно это было. Тогда нивхи[4] ещё каменные наконечники к стрелам делали. Тогда нивхи ещё деревянным крючком рыбу ловили. Тогда амурский лиман[5] Малым морем звали — Ля-ери.
Тогда на самом берегу Амура одна деревня стояла. Жили в ней нивхи — не хорошо и не худо. Много рыбы идёт — нивхи весёлые, песни поют, сыты по горло. Мало рыбы идёт, плохой улов — молчат нивхи, мох курят да потуже пояса на животах затягивают. Одной весной вот что случилось.
Сидят как-то парни и мужчины на берегу, на воду смотрят, трубки курят, сетки чинят. Глядят — по Амуру что-то плывёт. Пять-шесть, а может, и весь десяток деревьев. Видно, где-то буревалом деревья повалило, полая вода[6] их друг с другом сплотила и так сбила, что и силой не растащишь. Земли на те деревья навалило. Трава на них выросла. Целый остров — ховых — плывёт. Видят нивхи — на том ховыхе заструженный шест стоит. В несколько рядов на том шесте стружки вьются, на ветру шумят. Красная тряпочка, на том шесте привязанная, в воздухе полощется.
Говорит старый нивх Плетун:
— Кто-то плывёт на ховыхе. Заструженный шест поставлен — от злого глаза защита. Значит, помощи просит.
Слышат нивхи — плач ребёнка доносится. Плачет ребёнок, так и заливается. Говорит Плетун:
— Ребёнок на ховыхе плывёт. Видно, нет у него никого. Злые люди всех его родичей убили, или чёрная смерть всех унесла. Зря не бросит ребёнка мать. На ховых посадила — добрых людей искать послала.
Подплывает ховых. Слышен плач всё сильнее.
— Нивху как не помочь! — говорит Плетун. — Помочь надо.
Кинули парни верёвку с деревянным крючком, зацепили ховых, подтянули к берегу. Глядят — лежит ребёнок: сам беленький, кругленький, глазки чёрные, как звёздочки, блестят, лицо широкое — как полная луна. В руках у ребёнка — стрела да весло.
Посмотрел Плетун, говорит — ребёнок богатырём будет, коли с колыбели за стрелу да за весло схватился: ни врага, ни работы не боится. Говорит:
— Сыном своим назову. Имя новое дам. Пусть Азмуном называться будет.
Взяли нивхи Азмуна на руки, к дому Плетуна понесли. Только что такое?.. С каждым шагом ребёнок всё тяжелей становится!
Говорят старику:
— Эй, Плетун, сын-то твой на руках растёт! Гляди!
— На родной земле да на родных руках как не расти! — отвечает Плетун. — Родная земля силу человеку даёт.
Видно, правду Плетун сказал, что родная земля силу даёт: пока до дома старика дошли, вырос Азмун; до порога его парни донесли, а у порога он с рук на землю сошёл, на свои ноги стал, посторонился — старшим дорогу уступил, только тогда в дом вошёл.
«Э-э! — думает Плетун, на нового сына глядя. — Мальчик-то хорошие дела делать будет: наперёд о людях думает, а потом о себе».
А Азмун названого отца на нары посадил, поклонился ему и говорит:
— Посиди, отец. За долгую жизнь устал ты. Отдохни.
Сетки взял, весло взял. На берег вышел — лодки сами собой в воду соскочили. А Азмун в лодку стал, на корму своё весло бросил — стало весло работать, на середину реки выгребать. Пошла лодка. Азмун сетку бросил в воду. Сетку вынул — много рыбы поймал. Домой пришёл — женщинам рыбу отдал. В деревне все в этот день рыбу ели. А Азмун названому отцу говорит:
— Мало рыбы в этом месте, отец.
Отвечает ему Плетун:
— Не пришла рыба. Амур рыбу не даёт.
— Попросить надо, отец. Как нивхам без рыбы жить?
Раньше всегда рыбы просили — Амур кормили, чтобы рыбу давал.
Вот поехали Амур кормить.
На многих лодках поехали. Лучшие одежды надели из пёстрых тюленей, собачьи дохи[7] чёрные надели. Плывут, песни хорошие поют. На середину Амура выехали.
Взял Плетун кашу, юколу — сушёную рыбу, — сохачьего[8] мяса взял. Всё в Амур бросил:
— Простые люди просят тебя — рыбу пошли, много хорошей рыбы пошли, разную рыбу пошли! Вот юколу тебе собачью бросаем — больше у нас нечего есть. Голодаем! Животы к спине прилипли у нас. Помоги нам, а мы тебя не забудем!
Кинул Азмун сетку в воду — много рыбы взял. Радуются нивхи. А Азмун хмурится. «Один раз — это просто удача», — говорит. Кинул сетку второй раз — меньше рыбы взял. Хмурится Азмун. Кинул сетку в третий раз — последнюю рыбу взял. Кто из нивхов потом сетки ни бросал — ничего не поймал. Даже корюшка[9] в сетку нейдёт. В четвёртый раз кинул свою сетку Азмун — пустую вытащил.
Приуныли нивхи. Трубки закурили. «Помирать теперь будем!» — говорят.
Велел Азмун всю рыбу в один амбар сложить — понемногу всех людей кормить.
Заплакал Плетун, говорит Азмуну:
— Сыном тебя назвал, думал — новую жизнь тебе дам! Рыбы нет — что есть будем? Все помрём с голоду. Уходи, сын мой! Тебе другая дорога. От нас уйди — наше несчастье на нашем пороге оставь!
Стал Азмун думать. Отцовскую трубку закурил. Три амбара дыму накурил. Долго думал. Потом говорит:
— К Морскому Старику — Тайрнадзу — пойду. Оттого рыбы в Амуре нет, что Хозяин о нивхах забыл.
Испугался Плетун: никто из нивхов к Морскому Хозяину не ходил. Никогда этого не было. Может ли простой человек на морское дно к Тайрнадзу — Старику — спуститься?
— По силе ли тебе дорога эта? — спрашивает отец Азмуна.
Ударил Азмун ногой в землю — от своей силы по пояс в землю ушёл. Ударил в скалу кулаком — скала трещину дала, из той трещины родник полился. Глаз прищурил — на дальнюю сопку посмотрел, говорит: «У подножия сопки белка сидит, орех в зубах держит, разгрызть не может. Помогу ей!» Взял Азмун лук, стрелу наложил, тетиву натянул, стрелу послал. Полетела стрела, ударила в тот орех, что белка в зубах держала, расколола пополам, белку не задела.
— По силе! — говорит Азмун.
Собрался Азмун в дорогу. В мешочек за пазуху амурской земли положил, нож, лук со стрелами взял, верёвку с крючком, костяную пластинку взял — играть, коли в дороге скучно станет.
Обещал отцу в скором времени весть о себе подать. Наказал: той рыбой, что он наловил, всех кормить, пока не вернётся.
Вот пошёл он.
К берегу моря пошёл. До Малого моря дошёл. Видит — нерпа на него глаза из воды таращит, с голоду подыхает.
Кричит ей Азмун:
— Эй, соседка, далеко ли до Хозяина идти?
— Какого тебе хозяина надо?
— Тайрнадза, Морского Старика!
— Коли морского — так в море и ищи, — отвечает нерпа.
Пошёл Азмун дальше. До Охотского моря дошёл, до Пиля-кекха — так его тогда называли. Лежит перед ним море — конца-краю морю не видать. Чайки над ним летают, бакланы кричат. Волны одна за другой катятся. Серое небо над морем висит, облаками закрыто. Где тут Хозяина искать? Как к нему дойти?! И спросить некого. Глядит Азмун вокруг… Что делать? Чайкам закричал:
— Эй, соседки, хороша ли добыча? Простые-то люди с голоду помирают!
— Какая там добыча! — чайки говорят. — Сам видишь, еле крыльями машем. Рыбы давно не видим. Скоро конец нашему народу придёт. Видно заснул Морской Старик, про своё дело забыл.
Говорит Азмун:
— Я к нему иду. Да не знаю, соседки, как к нему попасть…
Говорят чайки:
— Далеко в море остров стоит. Из того острова дым идёт. Не остров то, а крыша юрты Тайрнадза, из трубы дым идёт. Мы там не бывали, наши отцы туда не залетали — от перелётных птиц слыхали! Как попасть туда — не знаем. У косаток спроси.
— Ладно, — говорит Азмун.
Вышел на морской берег Азмун. Долго шёл. Устал. Сел среди камней на песке, голову на руки положил, стал думать. Думал, думал — уснул. Вдруг во сне слышит — шумят какие-то люди на берегу. Азмун глаза приоткрыл…
Видит — по берегу молодые парни взапуски[10] бегают, на поясках тянутся, друг через друга прыгают, с саблями кривыми играют. Тут тюлени на берег вышли. Парни тюленей саблями бьют. Как ударят — так тюлень на бок. «Э-э, — думает Азмун, — мне бы такую саблю!» Смотрит Азмун — стоят на берегу лодки худые[11]…
Стали тут парни бороться. Сабли на песок побросали. Задрались между собой — ничего вокруг не видят, кричат, ссорятся. Тут Азмун изловчился, верёвку с крючком забросил, одну саблю зацепил, к себе потихоньку подтянул. Тронул пальцем — хороша! Пригодится.
Кончили парни бороться. Все за сабли взялись, а одному не хватает. Заплакал тут парень, говорит:
— Ой-я-ха! Задаст мне теперь Хозяин! Что теперь Старику скажу, как к нему попаду?
«Э-э, — думает Азмун, — парни-то со Стариком знаются! Видно, из морской деревни парни!»
Сам лежит, не шевелится.
Стали парни саблю искать — нету сабли. Тот, кто саблю потерял, в лес побежал — смотреть, не там ли обронил.
Остальные — лодки в море столкнули, сели. Только одна осталась на берегу.
Азмун за теми парнями — бежать! Пустую лодку в море столкнул — смотрит, куда парни поедут. А парни в открытое море выгребают. Прыгнул и Азмун в лодку, стал в море выгребать. Вдруг смотрит — что такое? Нет впереди ни лодок, ни парней! Только косатки[12] по морю плывут, волну рассекают, спинные плавники, как сабли, выставили, на плавниках куски тюленьего мяса торчат.
Тут и под Азмуном лодка зашевелилась. Хватился Азмун, огляделся — не на лодке он, а на спине косатки! Догадался тут парень, что не лодки на берегу лежали, а шкуры косаток. Что не парни на берегу с саблями играли, а косатки. И не сабли то, а косаток спинные плавники. «Ну что ж, — думает Азмун, — всё к Старику ближе!»
Долго ли плыл так Азмун — не знаю, не рассказывал. Пока плыл, у него усы отросли.
Вот увидел Азмун, что впереди остров лежит, на крышу шалаша похожий. На вершине острова — дыра, из дыры дымок курится. «Видно, там Старик живёт!» — себе Азмун говорит. Тут Азмун стрелу на лук положил, отцу стрелу послал…
К острову косатки подплыли, на берег кинулись, через спину перекатились — парнями стали, тюленье мясо в руках держат.
А та косатка, что под Азмуном была, назад в море повернула. Без своей сабли, видно, домой ходу нет! Свалился Азмун в воду — чуть не утонул.
Увидали парни, что Азмун барахтается в море, кинулись к нему. Выбрался Азмун на берег, парни его рассматривают, хмурятся. Говорят:
— Эй, ты кто такой? Как сюда попал?
— Да вы что — своего не узнали? — говорит Азмун. — Я от вас отстал, пока саблю искал. Вот она, сабля моя!
— Это верно, сабля твоя. А почему ты на себя не похож?
Говорит Азмун:
— Изменился я от страха, что саблю свою потерял. До сих пор в себя прийти не могу. К Старику пойду — пусть мне прежний вид вернёт!
Поделиться книгой: