…Владимир Ильич глянул на часы.
— А мы успеем побывать в Рабочем доме на Харитоньевском, — сказал он Мясникову. — Правда, нас с вами там не ждут. Тем лучше.
В Рабочем доме битком набито народу. Говор, шум. Ожидали начала митинга. На сцене стол, покрытый красным кумачом, вокруг стулья, а президиума нет.
— Аудитория налицо, — сказал Владимир Ильич, — а вот районных руководителей не видно. Ну что ж, Александр Фёдорович, займите председательское место, предоставьте мне слово.
Протиснулись сквозь толпу к сцене.
— Митинг, посвящённый первомайскому празднику и коммунистическому субботнику, разрешите считать открытым, — объявил Мясников, которого многие рабочие знали, и, подождав, пока умолкнут аплодисменты, особенно торжественно и чётко произнёс: — Оратором сегодня у нас товарищ Ленин!
Аудитория ахнула. На какие-то секунды воцарилось молчание, а когда Владимир Ильич поднялся на сцену, вспыхнула такая овация, что казалось, не выдержат стены.
Владимир Ильич рассказал о положении на фронтах, говорил о великом значении коммунистических субботников и особенно проникновенно рассказал о великих планах мирного строительства, мечтал вслух, зарядил своей верой каждое сердце.
И так же стремительно, как появился, сошёл со сцены. Толпе расступилась.
— Спасибо, Владимир Ильич, за такой праздник… Будьте здоровы… Спасибочко вам рабочее… — слышалось со всех сторон.
— Спасибо вам от комсомолии.
Владимир Ильич узнал юношу: зелёные пятна краски ещё не смылись с лица и рук, хотя он успел переодеться.
— Теперь — в Замоскворецкий район, в бывший Коммерческий институт.
Огромный вестибюль и обширная галерея наверху не могли вместить всех желающих послушать Ленина. Здесь его ждали. Долго не отпускали замоскворецкие рабочие Владимира Ильича, а он ещё обещал побывать на открытии Рабочего дворца в Благуше-Лефортовском районе. Пришлось показать на часы.
На Николаевской улице[2] стоит этот двухэтажный дом, похожий на теремок со шпилями и башенками, — ещё недавно полуразрушенный барский особняк, без окон и дверей. И вот рабочие решили безвозмездно в свободное от работы время отремонтировать его и превратить в свой клуб. Привели в порядок сад, расчистили площадку, соорудили летнюю сцену. Владимир Ильич увидел дом уже обновлённым, сияющим промытыми стёклами, свежевыкрашенными стенами. Й внутри дом сверкал чистотой. Восстановлены водопровод, отопление, электрическое освещение. Не только в доме, но и в саду запрещено грызть семечки. И соорудили рабочие этот дворец в память руководителя московских большевиков, секретаря Московского комитета партии Владимира Михайловича Загорского, убитого в прошлом, 1919 году бомбой, брошенной контрреволюционерами на заседании МК партии.
Рабочие собрались в саду. Пригласили дорогого гостя на сцену. Владимир Ильич с особым волнением говорил о своём товарище — большевике Загорском и сердечно одобрил замечательную инициативу: создать ему памятник — Рабочий дворец.
Во время речи к трибуне подошла молодая женщина в красном платочке и поставила перед Владимиром Ильичём стакан бурого чая и блюдечко с ломтиком хлеба, намазанным не то повидлом, не то коричневой патокой. У Владимира Ильича перехватило горло: женщина отдала ему свою осьмушку хлеба и повидло из пайка ребёнка. Тихо и сердечно он сказал: «Спасибо!» Затем вырвал чистый листок бумаги из блокнота и прикрыл им блюдечко, а чай выпил. И морковный густой чай показался ему восхитительным освежающим напитком в этот жаркий день.
В Кремль возвратился, когда солнце уже село.
Надежда Константиновна и Мария Ильинична были дома. Ждали его с обедом. Рассказывали о своих впечатлениях от субботника, с которого тоже недавно вернулись. Настроение за столом было праздничное. Владимир Ильич был особенно оживлён и весел.
Подождав, пока брат закончит обед, Мария Ильинична, тяжело вздохнув, сказала:
— Звонил Стеклов, просил тебя написать статью в завтрашний номер специальной однодневной газеты «Первомайский субботник».
— Отличная мысль. Что же ты раньше не сказала? — упрекнул Владимир Ильич сестру. — Я сижу и прохлаждаюсь за обедом, как будто у меня больше и дел нет. Сейчас же напишу.
Прошёл в кабинет. Пошагал. Пошептал что-то и сел за стол.
Обмакнул перо в чернильницу и на листе бумаги вверху крупно написал:
«ОТ ПЕРВОГО СУББОТНИКА НА МОСКОВСКО-КАЗАНСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ КО ВСЕРОССИЙСКОМУ СУББОТНИКУ-МАЕВКЕ».
А ниже:
«Расстояние, указанное в заголовке, пройдено в один год. Расстояние громадное…»
Перо легко бегало по бумаге. Остановилось. Владимир Ильич положил ручку. Снова зашагал по кабинету, подумал, пошептал и продолжал писать:
«Долой старые общественные связи, старые экономические отношения, старую «свободу» (подчинённого капиталу) труда, старые законы, старые привычки!
Будем строить новое общество!»
Он не слышал стука, не заметил, как приоткрылась дверь и вошёл Володя Стеклов. Мальчик остановился у книжного шкафа и, боясь шевельнуться, наблюдал, как быстро-быстро пересекают строчки лист бумаги, как напряглись жилки на висках Владимира Ильича. Он был приучен к тому, что, когда отец пишет, всё в доме затихает. Никто и ничто не должно мешать ему. Володя застыл. Но вот мучительно запершило в горле. Он судорожно глотал слюну, но не выдержал и кашлянул.
Владимир Ильич оглянулся.
— А, это ты, тёзка? Папа за статьёй прислал? Заканчиваю. Сядь, подожди.
«Мы будем годы и десятилетия работать над применением субботников, их развитием, распространением, улучшением, внедрением в нравы. Мы придём к победе коммунистического труда!»
— дописал он последние строчки. Взял с письменного прибора тяжёлое пресс-папье, приложил несколько раз к бумаге, пробежал глазами написанное, сложил бумагу пополам и протянул Володе.
— Ишь как ты загорел сегодня, только лоб белый от козырька. Устал небось?
— Нет, — пылко ответил Володя, — я бы каждый день работал на субботнике в одной артели с вами.
— Ну-ну… — Владимир Ильич погладил мальчика по голове. — Субботник — это праздничный труд, а вот надо, чтобы не было праздных дней в году. Надо учиться с таким же старанием, с каким ты работал на субботнике.
— Постараюсь, — ответил Володя и, попрощавшись, побежал домой.
Владимир Ильич прислушивался, как стучат каблуки по коридору, подошёл к раскрытому окну. Прохладный ветер врывался в окно вместе с терпким запахом распустившихся тополей. Вызвездило небо. Часы на Спасской башне начали отбивать полночь.