Помоги проекту - поделись книгой:
Николай Васильев
БАЛОВЕНЬ СУДЬБЫ
Глава первая. Кандидат в виноделы
Самолет А-380 заурчал, наконец, моторами, набрался мощи, тяжко двинулся по взлетной полосе и вдруг легко взмыл в предвечернее небо, держа курс на аэродром Орли. Молодой человек лет двадцати пяти прекрасной внешности (рослый, темно-каштановая грива волос, карие глаза под ровными бровями, прямой нос, яркие четко очерченные губы, волевой подбородок, качественная одежда), похожий на кого-то из культовых артистов (на Джонни Деппа?), повернулся к сидящей рядом эффектной зрелой женщине французского типа, улыбнулся ей и сказал:
— Я было всерьез настроился ночевать в Шереметьево. Вот так хваленая европейская пунктуальность…
— Экипаж тут не причем, — похлопала его по руке дама и тоже улыбнулась. — Можешь поругать авиадиспетчеров. Или метеорологов…
— Или техслужбы аэропорта, — подхватил мысль парень. — А может все-таки ФСБ, выловившую очередного шпиона?
— Не дурачься, Антуан. Хотя нет: дурачься, смейся, можешь даже приволокнуться за стюардессой: вон какая у нее крутая попетта…
— Маман! Что за неэтичные речи я слышу из твоих уст?
— Ах, Антоша… Я за эти две недели так настрадалась, глядя на твои терзания, что рада теперь любой твоей улыбке и задорной выходке. А эта глупая Даша еще пожалеет, что пренебрегла любовью моего сына. Мон Дью, дай ей мужа богатого, пожилого и противного!
— Если бы отец не разорился и не умер, я тоже стал бы, в конце концов, пожилым богачом и, вероятно, противным. А теперь буду просто никчемным бедняком…
— Твои гран-папа и гран-мама люди не богатые, но и не бедные. Типичный средний класс. Нужно лишь суметь с ними ужиться, стать своим в провинциальной среде. Неужели ты не сможешь, мон фил?
— Ох, мама… Я готовился к общению с европейскими дельцами, для этого закончил Плехановку и девчачий Инъяз. А теперь моим уделом должно стать виноделие в Бургундии?
— Среди виноделов встречаются и миллионеры. А также весьма известные личности, которые на склоне лет увлеклись выращиванием винограда…
— Как же: пример Депардье всем известен. Но мне ведь не 70 лет, а всего 25, я пока хочу жить энергично и в среде подобных мне людей…
— Увы, Антуан, в Европе гнет обстоятельств очень силен. Впрочем, теперь он набрал силу и в России. Мне нравятся русские поговорки, придуманные на все-все случаи жизни. Вот одна из них: по одежке протягивай ножки. К нам с тобой она относится теперь в полной мере. Если бы Женя остался жив, он обязательно б выкрутился, но грянул этот гадский инсульт. Всего в пятьдесят лет! А я думала, что мое счастье с ним продлится вечно…
— Отец казался мне самым умным человеком на свете… А он совершил общую ошибку: погнался за быстрой прибылью и вложил все деньги в свой банк, который «вдруг» лопнул! Но лопнул банк вовсе не вдруг, а вполне закономерно: сильные банки периодически поглощают мелкие. Вот ВТБ его и схарчил при очередном обвале рубля. Флегматик или сангвиник пережили бы эту неудачу и стали комбинировать дальше, но отец был ярко выраженным холериком, возводящим неудачи «в квадрат» — сердце его и не выдержало…
— За флегматика я бы замуж не пошла, — сказала вполголоса дама. — Да и вообще я не планировала оставаться после учебы в России. Но Женя Вербицкий был самым харизматичным студентом на курсе и когда он стал ко мне «кадриться», я все-таки сдалась. В итоге на свет явилась Элен, а после свадьбы уже и ты, Антоша…
— Хорошо хоть Ленка успела в жизни устроиться, — хохотнул Антон. — Женой консула быть неплохо даже в мексиканском Веракрусе…
— Мадам и мсье, наш поезд приходит в город Аваллон. Остановка — две минуты. Просьба приготовиться к выходу. Ledy and gentlman…
Заслышав это сообщение, Флоранс и Антуан Вербицкие поднялись с сидений и, взяв свою поклажу (мадам — милый рюкзачок на спину на манер современных студенток, а ее сын — пару основательных чемоданов на колесиках), потянулись к выходу. Поезд мягко остановился, двери его открылись, и пассажиры вышли из комфортной атмосферы вагона в подобие предбанника — так жарок был воздух на вокзальном перроне, укрытом от яростного июльского солнца крышей. Пройдя насквозь компактное здание вокзала, мать и сын оказались на небольшой привокзальной площади, где укрытия от солнца совсем не было.
Впрочем, здесь пассажиров из Парижа встречали несколько человек, среди которых оказался и Ролан Дидье, отец Флоранс и дед Антона: совсем седой, но еще крепкий мужчина 70 лет. Увидев дочь, он заулыбался и принял ее в свои объятья. Потом проницательно глянул в глаза внуку, что-то мысленно в нем одобрил и протянул навстречу руку:
— Бонжур, Антуан. Добро пожаловать на родину предков. Сильно же ты подрос с прошлого приезда.
— Здравствуй, деда, — сказал Антон по-русски, и дед улыбнулся, припомнив его неизменное приветствие.
— Бонжур, мсье Дидье, — продолжил Антон по-французски. — Прошло одиннадцать лет, а Вы почти не изменились. Я же закончил два университета, но реальной жизни еще не понял. Буду учиться у Вас — если Вы не против.
— Отчего не поучить? Особенно при искреннем желании ученика, — промолвил серьезно дед. — А твои знания экономики нам тоже могут пригодиться. При продаже вина, например: цены год от года почему-то разные, хотя вино я делаю одно и то же…
— Антуан знает еще несколько языков, — напомнила Флоранс. — Английский и немецкий уверенно, а итальянский и испанский на бытовом уровне.
— И это хорошо, — кивнул головой дед и усмехнулся. — Станет, возможно, нашим коммивояжером в указанных странах. Ну что, поехали на ферму? Я сменил свой старенький «рено» на отличную «мазду» — она домчит нас мигом.
Глава вторая. Страсти в сельской Франции 21 века
Пару недель спустя Антон Вербицкий вполне освоился на ферме Дидье и стал участвовать в повседневной работе на виноградниках: выпалывать сорняки, собирать с листьев зловредных гусениц и улиток, поливать периодически рядки, срезать засохшие ветви и прочее. Рядом с ним работали батраки (с десяток) обоего пола из разных стран, за которыми дед просил приглядывать. Антон время от времени и приглядывал — правда, все более за молодыми женщинами числом три: румынкой Ириной Петреску, литовкой Викой Сабонис и особенно за бразильянкой Ритой Гомеш, чья полуобнаженная фигурка состояла, казалось, из пикантных шоколадок. Если учесть, что еще месяц назад Антон ежедневно практиковал с Дашей разнообразные формы секса, а ныне от него оказался отлучен, то немудрено, что в его голове мысли о батрачках занимали все больше места. А вчера Гомеш оказалась в кольце его рук — правда, только во сне. Впрочем, Рита притягивала взгляды и всех прочих мужчин, среди которых был стукнутый в голову Петро из-под Ровно.
Этот Петро стал, разумеется, прискребаться к негаданному «москалю», используя для этого святое время — обеденный перерыв.
— Ну що, москалик, — говорил он в промежутках между глотками пищи на смешанной украино-русской мове. — Рази мы зможемо с тобой тут ужитися? Чеши назад, откель приихал. А то я осерчаю да и прибью тебе. Тим бильше, что ты зыркаешь на мою Ритку. А знаешь, що я ее уже шпокал? Да, да, не роби велики очи. И шпокну еще не раз. А всих прочих буду гнати вид нее нещадно. Тебя ж, москаль, погоню першим — палкой вздовж хребта. Розумиешь?
— Палкой? — медленно спросил Антон и раздвинул губы в ухмылке. — Это мысль. Давай схлестнемся на палках, но не сейчас, а под вечер, за фермой, у ручья. Палки выберем себе сами, по руке. Согласен?
— Ха-ха, звичайно согласен. Тильки мене визьму не палку, а дубину. Раз уж ти дозволив…
— Бери хоть две дубины. А я приду с шестом. Ничего?
— Шаолиней надивився? Твой шест моя дубина видразу поломае. А потим я тебе отхожу вволю…
Надо сказать, что в подростковом и юношеском возрасте Антон поскитался по спортивным секциям. Начал с гимнастики, перешел на плавание, затем его уговорили заняться пятиборьем и он дошел до кандидата в мастера. Но однажды его жестоко избили из-за девочки, и Антон решил, что надо научиться драться. Ходил сначала в самбо, потом занялся дзюдо и айкидо, а еще освоил нунчаки, шест и метания: ножей, сюрикенов, дротиков и боло. Миниатюрные металлические нунчаки он стал носить в кармане на свидания и однажды они его выручили — вкупе с айкидошными уклонениями. Девочка, которую он тогда провожал, так впечатлилась этой победой, что после пары поцелуев отдалась ему в своем подъезде. Ну, а потом Вербицкие переехали в загородный дом, выстроенный на деньги отца, и проблемы с хулиганистыми горожанами отошли для Антона в прошлое.
В качестве шеста «москаль» избрал длинную (как раз два метра) ручку от грабель, выструганную из узловато-извилистой дубовой ветки. Граблям было уже лет двадцать, так что шест оказался легким и очень прочным. Антон покрутил его в руках минут пять, посетовал на узлы и извилины, но все же приноровился к ним и решил, что к бою готов. Он вышел с шестом в руках из сарая, где лежали различные инструменты, и почти наткнулся на Риту Гомеш, уже переодевшуюся в цветастое платье с глубоким декольте.
— Я хотеть с ты говорить, — сказала безапелляционно молодая женщина и почти втолкнула Антона обратно в сарай. После чего заперла изнутри дверь, повернулась лицом к парню, улыбнулась и быстрым движением высвободила груди из теснин платья. Антон уставился на темные соски объемных светлых грудей и ощутил, как кровь приливает к его щекам и еще кое-куда.
— Ты смотреть на меня как бык на буйволица, — пояснила Рита. — И я говорить: брать меня, утолять свой страсть. Разговор потом.
Она вновь повернулась спиной, уперлась руками в дверь и выставила навстречу парню классические бразильские ягодицы.
Антон отбросил шест, прижался к женщине и стиснул ладонями обнаженные тити…
Когда их быстрое совокупление закончилось, Рита оправила платье и заговорила, с трудом подбирая французские слова:
— Я иметь в Бразилия три дети и все от разный мужчина. Извинять, но я не терпеть несвобода. Дети воспитывать моя мама, она иметь сорок лет, а я здесь зарабатывать для дети деньги — в три раз больше, чем мочь заработать там. Но в Франция я приехать еще с одна цель: зачать четвертый ребенок от европеец. Сначала выбор у меня быть мал, и я глупить: предложить меня Петро. Но он наложить на меня руки, что я терпеть не мочь. Не знать, чем кончать наша ненависть, но на ферма явиться ты, и я понять: вот европеец, от кто я хотеть родить дитя. Дитя красивый, умный и достойный лучшая жизнь. Ты понять меня, Антуан?
— Вполне, Рита. Ты замечательная женщина и твои дети заслуживают лучшей жизни. Все дети, а не только будущее чадо. Но денег на воспитание и образование четверых у тебя однозначно не хватит. Так, может, остановишься на трех?
— Нет, Антуан, хотеть четвертый. Может, он быть мальчик и походить на ты. Не упрямиться, соглашаться. Прошу, Антуан. Я быть как воск в твои руки. И я знать: тебе надо женщина, потому что ты очень страстный… Но ты куда-то собраться идти и с палка в рука?
— Да так, пустяки, просто шел потренироваться с шестом…
— Как монахи Шаолинь? — проявила киношное знание Рита.
— Вроде того. Но учти: я не люблю зрителей и потому уйду в глухое место.
— Ладно, я не идти за ты. Но вечер мы встретить у меня?
— Хорошо. До встречи.
Удаляясь от сарая, Антон стал дивиться себе:
— Только что пылал страстью к Рите, но стоило услышать, что попал в быки-производители, как половина страсти куда-то улетучилась. Как бы до вечера не испарилась и вторая половина. Получается, что откровенность в отношениях между мужчинами и женщинами совсем ни к чему. Куда лучше интрига, недомолвки, отнекивания — то есть все то, что проделывают обычно русские барышни, дрейфующие тем не менее к постели. Разницу между удовольствиями с доступной женщиной и полудоступной метко описал Пушкин:
Глава третья. Чудесатый вихрь
Когда Антон явился к речке, на место предстоящего боя, и очистил голову от лишних мыслей, он поразился перемене, произошедшей в природе. Предвечернее небо было почти сплошь покрыто крупными кучевыми облаками, меж которыми лишь иногда прорывались лучи солнца. И эти облака будто крутятся вокруг фермы Дидье. Вдруг подул низовой ветер, поднявший с земли разнообразный сор, который стал летать тоже по кругу, причем этот круг значительно сузился, избрав центром одинокую фигуру Антона Вербицкого! «Что за чертовщина вокруг меня творится!» — ужаснулся московский гость и решил бежать, но оказалось, что бежать физически невозможно: круговорот ветра уже превратился в натуральный смерч! Антон упал на землю, инстинктивно сжимая шест, но смерч увлек его в воздух и потащил, вращая, вверх, вверх, вверх… На какое-то время очумевший парень потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел, что спускается обратно к поверхности земли, причем стоя и тоже вращаясь по кругу. Вот земля уже совсем рядом, а вот она бьет его в подошвы ног, но не слишком сильно. Антон повалился на травянистую землю и замер на ней, цепляясь за тот же шест.
Через некоторое время он ощутил, что страшный ветер совсем исчез. Антон поднял голову, осмотрелся и стал дивиться окрестностям. Нет, речка никуда не делась, и рельеф местности практически не изменился, зато резко изменилась ферма! Она стала значительно меньше и приземистей, лишившись второго, жилого этажа, а также всей деревянной облицовки, под которой, оказывается, скрывались каменные блоки. Исчезли многие пристройки, тарелка спутниковой антенны, теплицы на приусадебном участке и многие другие детали, пока Антоном не осознаваемые. Он встал на ноги, опираясь на шест (они его вполне держали) и пошел к ферме. По мере приближения он понял, что преуменьшил масштаб катастрофы: не было даже гаража и флигелей (где жили батраки) и куда-то исчезла асфальтированная дорога, соединяющая ферму с близлежащим шоссе!
Вдруг открылась несуразная дверь фермы, и на крыльцо (ну не было его у Ролана Дидье!) выбежал мальчишка в каких-то затрапезных рубашонке и штанах, который живо повернулся и закричал в открытую дверь:
— Мама! Ветер уже совсем стих! А еще к нам идет странный парень с палкой в руках!
После чего пацан прикрылся отчасти дверью и стал пристально вглядываться в Антона, подошедшего уже к крыльцу. Тут дверь открылась полностью и на пороге фермы показалась незнакомая женщина лет тридцати, одетая в длинное (до пола!) сборчатое платье и подпоясанная передником. На голове же ее был чепец! Ну, чистый 18 или даже 17 век! Как будто сошла с картины Рембрандта «Шоколадница»!
— Что Вы хотите от нас, мсье? — спросила она с неуловимым акцентом. Ее недоумение (понял как-то Антон) относилось не столько к факту его появления у фермы, сколько к одежде (то есть стандартным джинсам, майке и кроссовкам) и общему облику.
— Чья это ферма, мадам? — спросил Антон.
— Гастона Дидье. Только он сейчас находится в Аваллоне, в рядах муниципальной гвардии и хозяйствую за него я, его жена. А Вы кто будете, мсье?
— В рядах гвардии? Разве Аваллону кто-то угрожает?
— Вы с Луны что ли свалились, мсье? Конечно, угрожают. Эти проклятые роялисты, засевшие в Монбарском лесу!
«Роялисты?!» — мелькнуло в голове Антона. — «Сторонники короля, противостоявшие революционному правительству Франции? Я что, попал в конец 18 века?»
Хозяйке же он сказал:
— Простите мне, мадам, мое невежество. Дело в том, что я американский француз и приехал во Францию недавно…
— А-а, так Вы из Нувель Орлеана?
— Из его окрестностей, мадам.
— Вот почему Вы так странно одеты и не по-нашему говорите… Как же Вы все-таки сюда попали? Без вещей, без спутников и в каком-то растрепанном виде?
— Вы не поверите, мадам, — решился на частичный обман Антон. — Я ехал со спутниками по тракту из Лиона в Париж, но отошел от них на остановке. Вдруг налетел воздушный вихрь, меня закрутило в него, и я потерял сознание. А очнулся на земле возле вашей фермы.
— Невероятно! Хотя этот вихрь тут бушевал и мы тоже все перепугались. Как же Вы остались живы, пролетев столько лье? Вот нас республиканцы призывают не верить в Бога, а без его вмешательства Вы вряд ли бы уцелели, мсье. Вы-то в Бога и покровительство Девы Марии верите?
— Не очень верил, мадам. Но теперь свечку Деве Марии поставлю. Когда денег раздобуду…
— Ну, Вы ведь человек образованный?
— Я учился в Гарвардском университете в Бостоне, но сбежал из него, желая послужить революционному народу Франции.
— Очень похвально, мсье. Не знаю, где находится этот Бостон и что это за университет, но нашей республике образованные люди очень нужны. Вот вернется мой муж и Вас наверняка пристроит: или в Аваллоне или в Осере, а то и в Париж умудрится отправить — раз Вы туда ехали. Как Вас, кстати, зовут?
— Антуан, мадам.
— Антуан, а дальше?
— «Что за фамилию себе придумать? Карнэ? Матье?»
— Фонтанэ, — вдруг сказал Антон.
— Это хорошо, что Ваша фамилия не похожа на дворянскую, — сказала фермерша, улыбаясь. — А меня зовут Мари. Мари Дидье, урожденная Морен. Я уже приготовила ужин и приглашаю Вас к нему присоединиться. Разнообразия блюд у меня нет, но голодным Вы не останетесь.
Поздним вечером, умащиваясь под крышей фермы на тюфяке, набитом сеном, Антон горестно вздохнул, вспомнив оставшуюся в далеком будущем мать и весь тот сверкающий огнями мир, но вдруг улыбнулся, предвкушая новые впечатления в старой Франции (шел, как он исподволь выяснил, конец фрюктидора, то есть сентябрь 1795 года), и вскоре заснул.
Глава четвертая. Бегство с фермы Дидье
В отличие от Ролана Дидье его предок Гастон выращивал на своем поле преимущественно пшеницу, ячмень и овес. И лишь на одном склоне, укрытом от северного ветра фруктовым садом (яблонево-грушево-сливовым), он холил и лелеял небольшой виноградник. Рядом с фермой был, конечно, огород с обычным набором овощей: капуста, лук, морковь, огурцы, помидоры, салат и несколько грядок все еще новомодного картофеля. Позавтракав с хозяевами (кроме Мари и юркого семилетнего Гийома в семье было три девочки: тринадцатилетняя Рози, десятилетняя Катрин и четырехлетняя Сесиль), Антон, естественно, предложил свою помощь по хозяйству, на что Мари ответила:
— Вы, верно, не заметили, что у нас есть работники? Их трое, муж с женой и их сын, они живут вон в том домике и с утра уже трудятся в хлеву, а потом станут пасти скотину, подкашивать траву и обихаживать виноградник. Мы сами возделываем лишь огород, который нуждается в прополке и поливке — а с этим мои дети прекрасно справляются. Надо бы, конечно, крышу на доме поправить, которую вчерашний вихрь местами разодрал, но я поручу это сделать Симону и его сыну…
— Тогда я мог бы заняться виноградником, — сказал Антон. — Мне уход за ним знаком.
— Коли Вам так хочется, идите. К обеду мы Вас позовем…
На виноградник батраки, видимо, с неделю не заглядывали, так что работы у Антона оказалось порядочно. Зато ягоды его порадовали: крупные, обильные, уже частично бордово-синие — именно такие идут на изготовление знаменитого бургундского вина. И они совершенно не были затронуты филлоксерой. Только гусениц и улиток на них было изрядно, замучился собирать их в лубяную корзинку.
Вдруг плети винограда раздвинулись, и меж них к Антону просунулось хмуроватое личико Рози. Она бросила взгляд на корзинку и натурально удивилась:
— Как много Вы их набрали! И все с этого конца виноградника?
— Да нет, — усмехнулся Антон. — Этот конец я обобрать не успел, ты мне чуток помешала…
— Я пришла позвать Вас на обед… — с ноткой обиды произнесла Рози.
— А давай вместе этот конец обработаем? — предложил вдруг Антон. — Или тебе это занятие незнакомо?
— Вот еще! — фыркнула Рози. — Я с папа уже здесь работала…
— Тогда вперед?
— Вперед!
И Рози принялась ловко обирать вредную фауну с виноградных листьев.
Впрочем, Мари их подвиг сначала не оценила и набросилась на дочь:
— Мы полчаса ждем вас за столом, а ты шла, видимо, нога за ногу!
Поделиться книгой: