Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

Патрисия Познер

Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса

© Patricia Posner, 2017

© Оформление, ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Джеральду, который вдохновил меня передать с помощью этой книги страстное убеждение, что преступления Холокоста не должны быть забыты

Введение

Мне очень повезло поработать с Симоном Визенталем, охотником за нацистами, с которым я был знаком почти тридцать лет. Потеряв 89 родственников во время Шоа[1], и пережив невероятные издевательства и варварское отношение, Симон всю жизнь (начиная с 5 мая 1945 года, когда американские солдаты спасли его, едва живого, из Маутхаузена) посвятил преследованию убийц своего народа. Он помог поймать более тысячи преступников-нацистов, включая человека, арестовавшего семью Анны Франк.

«Правосудие, не месть» – вот было его кредо.

«Нам нужны осужденные преступники, а не преданные неонацизму мученики», – говорил он нам в своем центре, который основал в 1977 году. Целью всей жизни Визенталя было правосудие; практически в одиночку, без особой поддержки во время холодной войны он хранил память о прошлом и стоял на страже справедливости.

«Каждый суд должен стать прививкой от ненависти, а также предупреждением еще нерожденным поколениям: человек способен на невероятное зло против своих братьев и сестер», – говорил он американским студентам, когда его приглашали читать лекции в 1970–1980-х годах. И он был абсолютно прав. Мы живем в мире, где отрицание холокоста – государственная политика муллакратического режима в Иране, где терминология и символика холокоста извращена и используется ради собственной выгоды экстремистами, ненавидящими еврейское государство; где слова «геноцид» и даже «Освенцим» цинично используются политиками, ведущими и даже учеными. Однако еще хуже инстинктивное желание некоторых смотреть на Шоа 70 лет спустя через призму истории и заявлять, что Освенцим уже не актуален.

Именно поэтому «Аптекарь Освенцима. Неизвестная история Виктора Капезиуса» Патрисии Познер – работа чрезвычайно важная и актуальная. Автор рассматривает жизненный путь Капезиуса, образованного человека, фармацевта, популярного в светских кругах коммивояжера компаний Farben и Bayer, который общался со многими евреями у себя на родине, в Румынии, до начала Второй мировой войны. А вскоре оказался на одной стороне с Ангелом Смерти, посылал людей, которых давно знал, в том числе еврейских детей-близнецов, на верную смерть в газовые камеры. Оберегал запас «циклона Б» и поставлял нацистам препараты для бесчеловечных экспериментов на детях и беременных. Он же копался в горе трупов евреев, чтобы вытащить все золотые зубы и, одержимый жадностью, тащил тяжеленные чемоданы, набитые золотом тысяч жертв.

Не менее важна, чем история карьеры Капезиуса в Освенциме, реконструкция суда над нацистскими преступниками в Западной Германии в начале 1960-х годов, произведенная Патрисией Познер. Помимо Капезиуса судили главного помощника коменданта Освенцима, врачей, стоматологов и даже капо. В течение всего судебного процесса и после приговора к 9 годам заключения Капезиус и другие ответчики не показали ни капли раскаяния. Пережившие холокост, осмелившиеся выступить свидетелями в немецком суде, были встречены бывшими нацистами с презрением и разочарованием от сознания, что кто-то сумел выжить. Капезиус, обвиненный во лжи, краже и расхищении имущества убитых, всегда отрицал свои преступления, отказывался брать на себя ответственность за содеянное или приносить жертвам извинения. Он считал жертвой себя, хорошего человека, который лишь выполнял приказы: маленькая пешка, которую вообще не надо было сажать.

24 января 1968 года верховный суд Германии разрешил Капезиусу выйти на свободу после того, как он провел в заключении меньше 2,5 лет из назначенных девяти. Первым его появлением на публике стало посещение концерта классической музыки с семьей в Гёппингене. Как только он вошел, зал взорвался аплодисментами. Многие, в том числе освободившие его судьи (бывшие нацисты), считали, что Капезиус заслуживает поддержки и сострадания. Ведь он был обыкновенным немцем, хорошим человеком, который всего лишь исполнял приказы.

Патрисия Познер показывает молодому поколению, что путь, избранный Капезиусом и многими другими, приводит прямиком к вратам ада.

Раввин Авраам Купер

Заместитель декана и со-основатель Центра Симона Визенталя

Лос-Анджелес, Калифорния

Август 2016 года

Предисловие автора

Как-то весной 1986 года я спешила на встречу, которую мой муж, писатель Джеральд Познер, организовал в полинезийском ресторане «Trader Vic’s» в нью-йоркском отеле «Плаза». Встреча должна была помочь нам продвинуться в изучении жизни доктора Йозефа Менгеле, печально известного «Ангела смерти», под руководством которого в Освенциме – самом крупном нацистском лагере – проводились бесчеловечные медицинские эксперименты. То, что началось как иск Джеральда pro bono в пользу двух выживших подопытных Менгеле, обернулось биографией беглого нациста. Мы ездили в Германию и Южную Америку, распутывали историю в тайных архивах, проникали в круги неофашистов, которые помогали Менгеле оказываться на шаг впереди охотников за нацистами.

Встреча была ни с кем иным, как с Рольфом Менгеле, единственным ребенком того самого доктора. Мы с Джеральдом уселись в слабоосвещенном углу ресторана и принялись ждать 42-летнего Менгеле. Как английская еврейка, я знала, что, если бы мои бабушка с дедушкой не мигрировали из Польши в Великобританию в начале XX века, они, вероятнее всего, погибли бы в концлагерях. Может, они оказались бы в Освенциме, где Менгеле правил балом. Поэтому не удивительно, что наши исследования вокруг Менгеле казались мне каким-то сюрреализмом. Было и крайне неприятное, неоднозначное общение Джеральда в Буэнос-Айресе с Вильфредом фон Офеном, некогда главным помощником нацистского министра пропаганды Йозефа Геббельса, а после войны издателем откровенно антисемитского журнала в Аргентине. И коллекция нацистских «памятных подарков» одного из спонсоров Менгеле, организовавших для него парагвайское гражданство. Но все это казалось слишком далеким теперь, когда мне предстояла встреча с Рольфом Менгеле.

Мы с Джеральдом неоднократно это обсуждали. Ребенок не несет ответственности за грехи родителя. Я знала, что Рольф осуждал все, что его отец делал в Освенциме, и пытался загладить его вину: он позволил Джеральду использовать дневники и письма отца в будущей биографии. А целью этой нью-йоркской встречи было обсуждение с Рольфом возможности рассказать об отце на телевидении в прямом эфире (так и случилось, они с Джеральдом снялись тем летом в программе Фила Донахью). И хотя разумом я понимала, что мужчина, которого я сейчас увижу, не несет никакой ответственности за леденящие кровь преступления, совершенные в Освенциме человеком с той же фамилией, отцом, меня переполняли смешанные чувства. Джеральд уже общался в Германии с Рольфом несколько недель назад, у них сложились хорошие отношения. Я и сама в этом убедилась.

Мое напряжение улетучилось вскоре после прибытия Рольфа. Казалось, он нервничал не меньше моего, и это как-то помогло нам обоим справиться с волнением. На меня произвело впечатление его искреннее осуждение преступлений отца. И вскоре я поняла, что зверства Менгеле стали тяжким бременем для его сына и что он не понимает, не принимает это наследие и любой ценой хочет оградить от него своих детей.

В какой-то момент, обсуждая бегство его отца от правосудия, мы заговорили о месяцах хаоса после окончания войны в мае 1945 года. Менгеле еще был в Европе и скрывался от американской и британской армий. Оказалось, ему невероятно повезло. На меня произвело неизгладимое впечатление, что в сентябре 1945 года, через восемь месяцев после исчезновения из Освенцима, когда ему удалось буквально ускользнуть от наступавшей Советской Армии, Менгеле объявился в Мюнхене в доме некоего аптекаря. Они вместе служили на Русском фронте в 1942 году, прежде чем Менгеле перевели в Освенцим. Но, как сказал Рольф, мюнхенский аптекарь знал о преступлениях его отца, потому что у них был общий знакомый, работавший в том же лагере смерти: аптекарь Виктор Капезиус.

– Капезиус, – сказал Рольф, – это аптекарь Освенцима. Мой отец дружил с ним.

Помню этот момент, как если бы это было вчера. Я сразу подумала: «В Освенциме был свой аптекарь?».

Много лет, работая над собственными книгами и общими с Джеральдом, я надеялась, что когда-нибудь смогу написать и о Капезиусе. Это желание со временем только росло, и в какой-то момент я осознала, что судьба Капезиуса, его роль в Освенциме, как и крупнейших немецких фармацевтических компаний, остается нераскрытой, затерянной среди множества историй рядовых нацистов. Годами собирая материал, я обнаружила потрясающую картину извращенной медицины и жадности. Те несколько слов, брошенные 31 год назад Рольфом Менгеле, заронили зерно, которое наконец проросло. Перед вами странная, жуткая, а порой и граничащая с безумием история аптекаря Освенцима.

Глава 1. «Дядя-аптекарь»

Май 1944 года. Освенцим, нацистский храм индустрии геноцида, работает в полную силу. Истребление европейского еврейства в бешеном разгаре, Третий рейх отправляет в газовые камеры Освенцима 800 тыс. венгерских евреев. Но место, ставшее синонимом массового убийства, не справлялось с огромным количеством новых жертв. В этот хаос прибыли доктор из Румынии Маврикий Бернер, его жена и дети. Бернеры и еще восемьдесят евреев, их соседей из Трансильвании, присоединенной к Венгрии, приехали в лагерь незадолго до восхода солнца, проведя три дня в битком набитом вагоне для скота.

– Снаружи сняли замки и цепи, и двери открылись, – вспоминал Бернер годы спустя. – Вокруг были горы чемоданов, тысячи чемоданов в полном беспорядке.

Фаланга эсэсовцев с лающими немецкими овчарками создавала сюрреалистичный силуэт в свете ослепляющих прожекторов.

– Я не понимал, где мы находимся, что произошло, и почему нас окружает такая разруха. Впереди между парой железнодорожных путей, в нескольких сотнях метров мы увидели две заводские трубы, из которых вырывалось пламя, огромные столбы пламени… Сначала мы подумали, что здесь недавно была бомбежка…, а эти гигантские столбы огня, поднимающегося из труб, наводили на мысль, что мы оказались на металлургическом заводе, или у ворот в преисподнюю Данте.

Несмотря на то, что ему самому было страшно, доктор Бернер попытался успокоить жену и детей.

– Главное, что мы вместе…, и мы ни за что не позволим им нас разлучить.

Тут же к ним подошел эсэсовец.

– Мужчины идут направо, женщины – налево.

– Всего за секунду меня оторвали от жены и детей, – рассказывал Барнер. – Они шли параллельно, на расстоянии нескольких шагов.

– Любимый, иди сюда, поцелуй нас! – крикнула его жена.

– Я бросился к ним. Со слезами на глазах поцеловал жену и детей. У меня стоял ком в горле. Я посмотрел в глаза жены, огромные, печальные, красивые, наполненные страхом смерти. Дети молча смотрели вперед и шли за матерью. Они не понимали, что происходит.

Солдат подтолкнул Бернера обратно к другим мужчинам. Через несколько минут раздался приказ:

– Все доктора, сюда!

Бернер присоединился к небольшой группе, собравшейся у пары грузовиков Красного креста. Оттуда увидел ухоженного капитана СС в белых перчатках, который стоял перед тысячами новичков, растянувшихся на четверть мили вдоль рельсов. Как только подходил новый человек, эсэсовец указывал большим пальцем направо или налево, снова разделяя людей. Позже Бернер узнал, что это был Йозеф Менгеле и группу «слева» немедленно отправляли на смерть[2].

Неподалеку от Менгеле, спиной к Бернеру, стоял другой эсэсовец, невысокий коренастый мужчина. Он давал указания пленникам после распределения Менгеле. В какой-то момент эсэсовец развернулся. Бернер был поражен, он потряс головой и протер глаза, чтобы убедиться, что не ошибся. Этим эсэсовцем был никто иной, как Виктор Капезиус, аптекарь из родного города Бернера.

В 1930-е годы Капезиус был довольно популярным торговым представителем фирмы I. G. Farben, огромного химического и индустриального конгломерата. Он продавал медикаменты компании Bayer, дочернего предприятия Farben[3].

– Когда началась война, я потерял Капезиуса из вида, – вспоминал Бернер. – Но когда мою семью привезли в Освенцим, кто же там был? Тот самый доктор Капезиус[4].

Бернер подобрался через толпу поближе к Капезиусу, чтобы тот мог его услышать. Слова стремительно вылетели из него:

– Вы меня помните?!

Он стал умолять Капезиуса вернуть его к жене и детям, 12-летней дочке и 9-летним близнецам.

– Близнецы? – Капезиус, казалось, заинтересовался.

Капезиус и другой эсэсовский врач, доктор Фритц Кляйн, нашли в толпе жену и дочек Бернера. Они отвели всю семью к Менгеле, внимание которого было сосредоточено на длинной очереди новых заключенных. Кляйн рассказал Менгеле о близняшках.

Близнецы представляли для Менгеле особый интерес: он был одержим идеей экспериментов над этими детьми. Но, поскольку Рейх начал терпеть поражения, Менгеле понимал, что больше не мог сохранять для себя все пары близнецов.

– Они близнецы или двойняшки? – спросил он.

– Двойняшки, – ответил Кляйн.

– Потом, – отмахнулся Менгеле. – Сейчас у меня нет времени.

– Они пока вернутся к своей группе, – сказал Капезиус рыдающему Бернеру. – Не надо плакать. Они просто сходят в душ и всё. Вы увидитесь уже через час[5].

Бернера отправили в трудовой лагерь при Освенциме. Только после окончания войны он узнал, что его семья погибла в газовой камере меньше, чем через час после прибытия.

В тот же день Капезиуса узнали еще двое. Доктор Гизела Бём, педиатр, и ее 19-летняя дочь Элла прибыли тем же поездом, что и Бернер. Элла успокаивала дочек Бернера всю ужасную поездку. Обе были поражены, увидев Капезиуса на станции. Доктор Бём знала его с тех дней, когда он работал коммивояжером Bayer. Он держал аптеку в ее родном городе Шессбурге и сотрудничал с ее мужем, тоже врачом. Как-то раз он даже показал им рекламный фильм Bayer[6]. У Эллы были теплые воспоминания о Капезиусе: с тех самых пор, как ей было 12 и отец представил «дядю-аптекаря», а тот подарил ей тетрадь фирмы Beyer.

– Я очень гордилась этой тетрадью, – вспоминала она годы спустя. – И всем хвасталась в школе[7].

Иногда Капезиус составлял компанию ее семье в общественном бассейне. Элла вспоминала, что он всегда был «мил» с ней. Когда девушка увидела его, сразу подумала, что он поможет им с мамой отделиться от тысяч людей, прибывших с ними. Но ей не удалось привлечь его внимание.

– Что он здесь делает? – не понимала она. – Что аптекарь делает в этом жалком месте?

Глава 2. Связь с фирмой Farben

На вопрос Эллы не было простого ответа. Чтобы понять, что аптекарь вроде Капезиуса делал в Освенциме, надо знать, историю самого лагеря, каким образом появился этот прибыльный центр медицинских исследований, рабского труда и истребления, смертоносное порождение военно-промышленно-политического партнерства между нацистами и I. G. Farben, самой крупной немецкой компанией. В случае Капезиуса это не просто шаг к пониманию жуткой истории (и предыстории) Освенцима. До войны Капезиус работал на Farben и их дочернюю компанию – Bayer. Эта связь ставила его в более высокое положение, нежели других нацистов, служивших с ним в лагере.

Компания I. G. Farben (синдикат) была основана в 1925 году, всего за восемь лет до того, как Гитлер занял пост канцлера Германии. Шесть ведущих химических и фармацевтических компаний объединились в огромный конгломерат; в их числе были крупнейшие мировые производители искусственных красителей: Bayer, Hoechst, BASF и Agfa[8]. За 14 лет – от создания синдиката до начала Второй мировой войны – Farben установила рекорд, получив четыре Нобелевских премии в химии и медицине. Ей принадлежали инновационные патенты на самое передовое производство искусственного сырья, включая каучук и синтетическое топливо, на лекарственные препараты против сифилиса и малярии, патенты на морфий и новокаин, а также эксклюзивные права на аспирин в качестве анальгетика. Также предметом гордости Farben были передовые исследования тысяч разнообразных продуктов от искусственного подсластителя сахарина до отравляющих газов и ракетного топлива. Штат компании составлял четверть миллиона, ее сотрудники получали более высокие зарплаты и считались более квалифицированными, чем в конкурирующих компаниях. Благодаря сложной сети партнеров и дочерних предприятий, Farben превратилась в крупнейшую химическую корпорацию в мире и четвертый крупнейший индустриальный конгломерат вслед за General Motors, U.S. Steel, и Standard Oil. Это была самая прибыльная фирма Германии[9].

Еще до прихода к власти, Гитлер разделял популярное в Германии твердое убеждение: страна потерпела поражение в Первой мировой войне по большей части из-за нехватки природных ресурсов для продолжительной борьбы. Жизненно важные отрасли промышленности оказались парализованы во время Первой мировой войны, потому что британская морская блокада перекрыла поставки сырья и лишила Германию каучука, топлива, стали, нитратов. Это привело к постоянной нехватке всего, от пороха до топлива, и Германия «хромала» на поле боя. В итоге нехватка ресурсов и охвативший страну голод сломили дух немцев, и они потерпели поражение[10].

Гитлер, ветеран Первой мировой войны, был убежден, что его страна должна быть самостоятельной и полагаться на собственную армию. Технологии Farben дали Гитлеру уникальную возможность восстановить Германию, не надеясь на поставки топлива, резины, нитратов из других стран. Но союз юного правого националиста и компании-монолита не сразу задался. Причина была в том, что многие из лучших ученых Farben и треть ее директоров были евреями. И начались шизофренические брачные танцы между Farben и Третьим рейхом. Нацистская литература и сами нацисты провозгласили Farben «инструментом интернационального денежного капитала», что на самом деле означало еврейский заговор: дескать, кучка евреев контролирует мировые финансовые рынки и промышленность и манипулирует ими. Иногда Farben с издевкой называли I.G. Молохом, по имени ханаанского божества, которому приносили в жертву детей. Это делалось, чтобы возродить древний пасквиль, согласно которому евреи убивали христианских детей и использовали их кровь для проведения ритуалов. Едкий антисемитский еженедельник Der Stürmer печатал карикатуры с изображением «Isidore G. Farber», оскорбительные изображения, нечто среднее между Шейлоком и проституткой[11].

Самым резким нападкам подвергались фармацевтические подразделения Farben, где использовали лабораторных животных для тестирования медицинских препаратов. Лидеры нацистов, как ни странно, всем сердцем боролись за права животных, Гитлер был вегетарианцем и надеялся когда-нибудь закрыть все скотобойни в Германии. Нацисты даже выпускали законы, которые защищали диких животных от охотников, запрещали использование животных в цирках и фильмах, и запрещали работать кошерным мясникам. Германия стала первой страной, запретившей вивисекцию. Лабораторные эксперименты над животными карались ссылкой в концлагерь, а в некоторых случаях и смертной казнью. Один из главных ученых компании, Генрих Хёрляйн, противостоял этому, утверждая, что эксперименты на животных необходимы, чтобы ученые могли убедиться в безопасности медикаментов, которые должны спасать людям жизни. Нацисты посчитали, что подобные высказывания только подтверждали, что Farben была «интернациональной еврейской организацией»[12].

Возглавляющий компанию химик, лауреат Нобелевской премии Карл Бош очень не любил Гитлера. Бош считал нацистов политическими бандитами, которым нет никакого дела до научных исследований, а они составляли суть Farben. Но Гитлер пришел к власти, и Бош понял, что компания из гонимого аутсайдера превратится в незаменимого партнера[13]. Поэтому он открыл казну концерна и стал главным спонсором нацистской партии на выборах 1933 года, на которых Гитлер собрал 6 млн голосов и утвердился на посту канцлера[14]. Также Бош назначил пресс-секретарем компании человека, который хвастался серьезными связями с нацистами, чтобы показать всем в Берлине, что управлением компанией в основном занимались «христиане, которые всего добились сами»[15].

Тем временем Гитлер заинтересовался патентами Farben на синтетическое топливо. На встрече с двумя старшими руководителями фюрер сказал вещь, которая очень их удивила: что Farben находилась в центре его плана по восстановлению независимости[16]. Когда Бош и Гитлер встретились на съезде в конце 1933 года, они сразу нашли общий язык, поскольку оба были одержимы идеей весьма дорогостоящей ускоренной программы топливной независимости Германии. Но встреча их кончилась на прохладной ноте после того, как Бош высказал озабоченность активным исключением нацистами евреев из научного процесса. Он говорил прямо: если изгнать из Германии еврейских ученых, страна будет отставать в химии и физике от всего мира на 100 лет. Эти слова повергли Гитлера в ярость.

– Тогда поработаем 100 лет без химии и физики! – крикнул он.

Это подпортило их отношения. В том же году нацисты приняли Закон о чрезвычайных полномочиях, который наделил Гитлера властью запретить евреям занятия наукой и технологиями, преподавание в университетах, гражданскую и государственную службу. Несмотря на то, что коллеги всячески его отговаривали, Бош продолжал бороться за еврейских ученых. Не удивительно, что впоследствии Гитлер отказывался даже находиться с ним в одном помещении[17].

Нацисты «разоружили» компанию, и без того не обладающую особым влиянием, но Гитлер и его сторонники знали, что им пригодятся знания и сила Farben. Поэтому в 1937 году они сделали ее угодной Третьему рейху, то есть «нацифицировали». Роберт Лей, химик Bayer и нацист, занял пост министра Германского трудового фронта. Всех еврейских чиновников уволили. Треть наблюдательного совета директоров силой вывели из штаба и запретили любые контакты с фирмой. Ведущие еврейские ученые из исследовательских подразделений были отстранены и оперативно заменены[18]. К тому моменту, как всех евреев отстранили от высоких должностей в Farben, Карл Бош занимал пост почетного председателя фирмы и не имел особого влияния; он скончался три года спустя (от последствий ядовитой смеси алкоголизма и депрессии), но перед смертью успел сказать врачам, что Гитлер приведет Германию к разрухе.

К июлю 1938 года, когда Третий рейх провозгласил, что наличие даже единственного еврея в совете директоров делало фирму «еврейской компанией», напряжение и враждебные отношения нацистов и Farben канули в лету. Многие высокопоставленные сотрудники компании вступили в нацистскую партию, а некоторые и вовсе присоединились к СС. Farben была благополучно сертифицирована как чисто немецкая компания, которая полностью соответствует всем расистским законам[19]. Чтобы показать, насколько серьезно корпорация намеревалась стать полностью арийской, Farben уволила 107 руководителей департаментов, которые работали в международных офисах за пределами Германии[20]. Американский филиал превратили в один из самых надежных источников шпионских сведений для нацистов. «Продавцы» компаний по производству фотопленки Agfa, Ansco и General Aniline в составе Farben добывали все: от фотографий секретных военных объектов до копий секретных военных стратегических планов[21].

Аннексия Австрии в марте 1938 года стала первым свидетельством расцвета сотрудничества Farben и Третьего рейха. В течение нескольких недель Farben поглотила Skodawerke-Wetzler, крупнейшую австрийскую химическую компанию, ее контрольным пакетом владела еще более богатая семья банкиров Ротшильдов. Farben приводили в компанию арийских техников и менеджеров, удаляя евреев (Исадор Поллак, главный менеджер Skoda, был забит до смерти нацистскими штурмовиками)[22].

Поглощение австрийской фирмы компанией Farben стало шаблоном, который применялся впоследствии в других странах-жертвах гитлеровской агрессии. В 1938 году, во время конфликта Германии и Чехословакии, Farben воспользовалась угрозой нацистского вторжения, чтобы купить Aussiger Verein, крупнейшую химическую компанию Чехословакии за гроши. К тому моменту, как нацисты начали блицкригом продвигаться в Польшу (1 сентября 1939 года), Farben продолжала клясться в верности Третьему рейху, чтобы заполучить максимум военных трофеев. До войны командир люфтваффе (воздушных войск) Герман Геринг был самым главным покровителем Farben. Когда нацисты захватили Польшу, Farben стала держаться поближе к руководителю СС Генриху Гиммлеру, которому принадлежала полная власть над местными компаниями и собственностью. Таким образом в распоряжении корпорации оказались три главных химических и красильные производства Польши[23].

К июню 1940 года нацисты подчинили себе Бельгию, Данию, Норвегию, Нидерланды, Люксембург, и в результате сокрушительного шестинедельного наступления поставили на колени Францию. Многие топ-менеджеры Farben прекрасно помнили, как французы взыскали после Первой мировой войны колоссальные репарации с немецкой промышленности. Более того, французская химическая индустрия уже давно была главным соперником немецкой. Французские фирмы сразу прошли «ариизацию», и Farben через новую холдинговую компанию завладела ценной французской химической индустрией[24].

Амбиции Farben прирастали вместе с военными победами Германии. Директора рисовали планы дележа химической промышленности не только оккупированных стран, но и будущих завоеваний нейтральной Швейцарии, затем союзников Германии – Италии и Советского Союза, а впоследствии и Британии с США. К этому времени компания поставляла 85 % военной продукции для нацистов[25].

Падение Франции ознаменовало пик успеха немецкой армии. Однако, хотя нацисты и нанесли мощный удар по Британии с воздуха, англичане не собирались сдаваться. Гитлер проигнорировал советы ведущих генералов и начал подготовку к выходу на второй фронт на востоке – захвату России. Командиры нацистов знали, что первый год войны поглотил невероятные количества топлива и оружия. Даже резины, которая была нужна для всего – от шин до солдатских сапог – не хватало, а война на два фронта сильно ударит по оставшимся ресурсам. Гитлер потребовал от Farben гарантии, что она может удвоить производство каучука и топлива, и настоял на необходимости строительства двух новых мегапредприятий. Farben отправила две команды на поиски подходящего места, одну на юг Норвегии, другую – на запад Польши. Обе страны находились во власти Германии.

Отто Амброс, 39-летний химик и эксперт Farben по синтетическому каучуку, руководил строительством первой фабрики по производству резины в Шкопау на востоке Германии. Посетив Польшу, Амброс вернулся в штаб-квартиру во Франкфурте и сообщил, что нашел идеальную точку для построения обоих производств. Точка находилась в польской Силезии, неподалеку от стечения трех рек. Производство резины и топлива требовало огромного количества воды для химии высоких давлений, на которой основывались обе промышленные технологии. Регион окружали три железных дороги. В радиусе 32 км находились автомагистраль и крупные горные районы. Другим плюсом, по мнению Амброса, была близость бывшей кавалерийской воинской части, которую нацисты перестраивали в концлагерь. Это означало, что Farben сможет бесплатно использовать труд заключенных[26].

Коллеги Амброса одобрили выбранное место, после чего его согласовал Третий рейх. Farben решила использовать название небольшой польской деревушки неподалеку от расположения нового корпоративного дивизиона: I.G. Освенцим[27].

Глава 3. Объединение «Освенцим»

Компания Farben возлагала огромные надежды на I.G. Освенцим. Он должен был стать не только крупнейшим комплексом компании, но и первым, включающим колоссальный гидрогенизационный завод, производящий рекордное количество каучука и топлива. Компания ожидала, что Освенцим станет источником огромной прибыли и настолько была уверена в новом предприятии, что отказалась от финансовой поддержки государства. Прими она деньги Третьего рейха, нацисты автоматически стали бы партнером фирмы. Но директора хотели оставить всю прибыль себе.

Farben отложил на постройку амбициозного проекта миллиард рейхсмарок (в 2015 году это было бы примерно 55 млрд долларов)[28]. Проект требовал, чтобы учреждение охватывало несколько квадратных километров, соответственно, ему будут нужны большие объемы электроэнергии: больше, чем нужно Берлину. Глава СС Генрих Гиммлер считал успех Освенцима настолько важным, что назначил свое доверенное лицо, майора СС генерала Карла Вольфа посредником между СС и Farben.

Вольф встретился с химиком и директором Farben, оберст-лейтенантом СС Генрихом Бютефишем 20 марта 1941 года в Берлине. Они хотели обсудить, как концлагеря, расположенные рядом с Освенцимом могут быть полезными для компании. Многие опытные рабочие находились на фронте, поэтому корпорация остро ощущала нехватку рук. В ее планы входило задействовать не только немцев, но и тех, кого уклончиво называли «бесплатными работниками» – из Голландии, Бельгии, Франции, Польши, которым платили ничтожную фракцию должной зарплаты. Гиммлер приказал инспектору концентрационных лагерей поставлять оттуда до 12 тыс. рабочих. Поскольку лагеря вроде Освенцима служили источником прибыли для СС, Бютефиш знал, что Гиммлер будет настаивать на компенсации любых использованных Farben заключенных.

После нескольких часов напряженных переговоров, Farben согласилась платить 4 рейхсмарки в день (тогда – около 1,6 долларов, в 2015 году – 20 долларов) квалифицированным заключенным за работу, 3 – неквалифицированным, и 1,5 (60 центов) – детям. За эти деньги, сумма которых в итоге достигла 5 млн долларов, СС согласились предоставить транспортное средство из бараков Освенцима и обратно (путь занимал около 6,4 км), а также пропитание[29]. Через несколько недель после соглашения директора Farben провели для Гиммлера экскурсию по стройке Освенцима. Гиммлер был впечатлен и пообещал большой поток заключенных в качестве рабочих[30]. Отто Амброс написал в меморандуме: «Наша новая дружба с СС обещает быть весьма благоприятной»[31].

Farben знала, что масштабность проекта послужит источником многих технических проблем, и что из-за военных действий будет сложно раздобыть сырье. Строительство не задалось с самого начала, и фирма порядочно отстала от плана[32]. Однако у проекта возникла еще одна проблема: Farben не ожидала столкнуться с ужасными последствиями жестоких наказаний, которым СС подвергали заключенных.

Внутренние меморандумы компании включали свидетельства о безжалостном издевательстве над рабочими: их «жестоко хлестали на стройке» и иногда пинали и избивали, даже до смерти. Один из директоров отметил: «[Избиения] всегда применяются к слабейшим заключенным, которые и правда не могут работать усерднее»[33]. Это не только не позволяло обессиленным трудиться, но в целом оказало «деморализующий эффект на свободных работников и на немцев»[34]. Более того, ежедневные походы из Освенцима настолько истощали пленных, что они едва ли могли приступить к работе. Они, снабженные лишь неподходящими по размеру деревянными башмаками и тонкой тюремной одеждой, страдали и от ужасной жары летом и от пробирающего до костей холода зимой. Менеджеры тревожно наблюдали, как три, затем четыре, и наконец пять истощенных пленников пытались поднять 50-килограммовый мешок с цементом[35]. Руководители в тайне жаловались друг другу, что СС совершенно не понимали, что надо делать, чтобы «бесплатное предприятие» процветало.

Но помешанные на бюрократизме нацисты требовали от каждого работника, ушедшего из главного лагеря после переклички в четыре утра, в обязательном порядке являться и на вечернюю. В результате возникали безумные сюрреалистичные сцены: после каждого рабочего дня заключенные тащили за собой трупы умерших во время смены товарищей, чтобы нацисты могли посчитать их тела в качестве «присутствующих». Потом, несколько раз в неделю, нацисты увозили гору трупов на телеге в крематорий. Целью этого странного ритуала была прибыль: СС зарабатывали на каждом мертвом теле, извлекая золото из зубных протезов, используя волосы для наполнения матрасов и вязания теплых носков для экипажей подводных лодок и пилотов люфтваффе[36]. Избавление от трупов на предприятии Farben лишило бы эсэсовцев возможности их использовать.

Руководители Farben переживали из-за бесчеловечных условий, в которые были помещены заключенные, не от большой любви к людям, а из-за замедленного процесса: работу, которую мог выполнить один хорошо накормленный немец, теперь должны были выполнять трое заключенных. Это привело к пламенным спорам насчет того, как ускорить стройку, которая, казалось, и вовсе застыла. Управляющие боялись, что, если нефтеперерабатывающие заводы и каучук не смогут полностью снабжать армию Гитлера, эсэсовцы повесят вину на компанию. Никому, в том числе руководителям незаменимых военных проектов, не хотелось навлечь на себя гнев Гитлера и Гиммлера. Поэтому в июле 1942 года, когда напряженная борьба на западном фронте шла уже год, руководители Farben одобрили невероятное предложение, ознаменовавшее полный моральный крах; лучшим решением проблемы I.G. Освенцима признали постройку концлагеря прямо там же, за 20 млн долларов. Выбранное место находилось недалеко от стройки и восточнее от изначального Освенцима. Эрнст «Фриц» Заукель, министр труда Третьего рейха, одобрил предложение Farben, заключив, что это будет лучшим способом «использовать [заключенных] по максимуму при минимальных возможных затратах».

Новый лагерь назвали «Моновиц Буна-Верке», объединив слова «Моновиц», название польской деревни, уничтоженной для постройки лагеря, и «Буна», резина по-немецки. Постоянный доступ к рабскому труду со временем воодушевит Farben и другие немецкие компании построить 45 дочерних лагерей для добычи угля, обработки металла и химикатов, легкой промышленности, и даже переработки пищи[37].

Для любого простого наблюдателя Моновиц ничем не отличался от Освенцима: лагерь, окруженный колючей проволокой, смотровые башни, надзиратели с ружьями наперевес, патрульные собаки, прожекторы, работающие даже ночью, чтобы никто не мог сбежать. В Моновице была собственная виселица, жуткие одиночные камеры, фаланга бывших заключенных, садистов, заправляющих рабами[38]. Также там был бордель (нем. Frauenblock), в котором пленных женщин заставляли оказывать немцам сексуальные услуги. Farben даже сделали копию издевательского железного знака на воротах Освенцима, гласящего «Arbacht macht frei» – «труд освобождает» (слова взяты из «Ада» Данте).

Потратив миллионы на строительство лагеря, Farben согласилась покрыть стоимость еды и проживания рабочих, а СС взяли на себя ответственность за безопасность. Компания сделала все возможное, чтобы поднять прибыль и уменьшить расход. Некоторых (обычно трех) заключенных заставляли ночевать на деревянных штабелях, рассчитанных только на одного. В бараке жило в пять раз больше евреев, чем свободных немцев в бараке такого же размера[39]. Тонкая набивка постелей из соломы была источником постоянных болезней[40]. Компания неустанно экспериментировала, чтобы определить минимальное количество еды, с которым заключенные не будут умирать с голоду, и все еще смогут работать. Рацион в Моновице состоял из водянистого супа, который пленные назвали Буной, потому что после приема пищи во рту оставался резиновый привкус. Средний рабочий, существующий максимум на 1200 ккал в день, худел на 4 кг каждую неделю, в конце концов истощался настолько, что больше походил на обтянутый кожей скелет[41].

Меморандумы Farben показывают, что руководители быстро догадались: любого умершего работника можно запросто заменить новым заключенным, привезенным следующим поездом. Бенджамин Ференц, американский следователь военных преступлений Второй мировой войны, отметил, что «евреи в концлагерях были даже не рабами. Хозяева рабов относились к собственности чуть лучше и стремились ее сохранить, а план нацистов заключался в использовании и дальнейшем истреблении евреев»[42].

Farben столкнулась со следующей проблемой: бо́льшую часть пленников эсэсовцы отправляли прямиком в газовые камеры. Руководители жаловались, например, что из 5022 привезенных евреев 4092 были сразу же убиты. После официальной жалобы эсэсовцы согласились разгружать некоторые поезда у Освенцима, чтобы выбирать рабочих из числа привезенных. Первый поезд доставил в Моновиц 4087 заключенных, половина избежала газовых камер и была превращена в рабов. Тем не менее, менеджеры Farben были разочарованы, что поезд привез «так много женщин, детей и старых евреев»[43].

Несмотря на нестандартные препятствия, исполнительные директора сделали Моновиц моделью для будущих проектов. Председатель Карл Краух написал Гиммлеру 27 июля 1943 года, что «был счастлив» узнать, что в дискуссии о создании нового завода по производству синтетической резины СС «продолжит поддерживать нас <…> как в Освенциме»[44].

За все время существования, через Освенцим прошли 300 тыс. порабощенных пленников. Там подростками работали Эли Визель и Примо Леви (оба выжили и стали известными писателями, рассказав миру о том, что с ними произошло). Леви писал, что фабрика Farben была «железом, бетоном, грязью и дымом, антиподом красоты <…> Среди этого не вырастет и травинки, почва отравлена ядовитыми углем и нефтью, и единственное, что живо – машины и рабы, первое живо в большей степени, чем второе»[45].

Около 25 тыс. рабочих умерли из-за тяжелого рабского труда, и средняя продолжительность жизни в лагере составляла всего три месяца[46]. Однако к концу войны стало ясно, что Освенцим, амбициозный эксперимент Farben, был стратегической ошибкой. Несмотря на финансовые ресурсы компании и огромные человеческие жертвы, к великому разочарованию Гитлера, завод производил лишь небольшие объемы каучука и вообще не изготавливал резину Buna. Единственным долгосрочным доказательством его существования стала убийственная роль в «Окончательном решении».

Глава 4. Выход Капезиуса

Виктор Эрнст Капезиус по многим причинам не должен был оказаться в Освенциме. Он не был ни немцем, ни австрийцем – эти национальности преобладали среди солдат, врачей и офицеров в лагерях. Он родился 2 июля 1907 года в семье религиозных лютеран в Ройсмаркте в трансильванском городке, известным лишь близостью к месту рождения Влада Дракулы. Отец Капезиуса был санитарным врачом[47]. В детстве юного Капезиуса не было ничего примечательного. Он был тихим учеником местной лютеранской школы в Сибиу, румынском городе с выраженным немецким характером, из-за чего многие этнические немцы называли его Германштадтом. По успеваемости Капезиус находился ровно посередине группы из 32 выпускников. Отучился на фармаколога в Университете короля Фердинанда I, в Клуж-Напока (немцы называли этот город Клаузенбургом), выпустившись 30 июня 1930 года[48]. Его первая работа была в аптеке дяди Apotheke zur Krone («Аптека короны») в Сигишоаре, на должности ассистента[49]. Мать Капезиуса говорила ему, что однажды он может унаследовать бизнес дядюшки[50].