Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы

Иван-царевич на сером волке. Иллюстрация И. Я. Билибина. 1899 г. Сказка об Иване-царевиче, Жар-птице и о Сером волке. Рисунки И. Я. Билибина. СПб: Экспедиция заготовления государственных бумаг. 1901.

Положительная символика мифических волков проявляется везде, где есть представление о границе, причем граница может быть не только в пространстве, но и во времени. Это границы мира живых и мертвых – рождение (о рождении как приходе из мира мертвых подробнее будет далее), граница тьмы и нового Солнца – Рождество, поглотившее древний языческий праздник еще в Риме, но сохранившее его символику. Это граница старой и новой жизни – свадьба, и шире – приход нового как таковой. Всё это будет объединять образ волка. Так, ватагу колядующих на Рождество называли волками (о свадьбе уже сказано ранее), новорожденного поросенка или жеребенка, чтобы отогнать от него болезни, называли волчонком (иногда даже и ребенка). Когда у малыша начинали резаться зубки, ему давали грызть зуб волка, – это не только магия подобия (чтобы зубы были крепкими, как у волка), но и привлечение удачи.

К индоевропейской древности восходит представление о том, что волки – это свита бога света. В Древней Греции таким был Аполлон Ликейский (Волчий), стрелы которого – солнечные лучи. Имени языческого предводителя волков мы не знаем (по одной из версий, это бог Ярило), а в народном православии им стал святой Георгий, он же Юрий, Егорий. «Что у волка в зубах, то Егорий дал», – гласит народная поговорка. Если волк утаскивал скотину в лес, запрещалось преследовать его: потерянное животное фактически становилось жертвенным, и в награду за эту жертву ожидали удачи. Широко известна легенда об охотнике, который, заблудившись в лесу, вышел на огромную поляну, спрятался на высоком дереве и увидел, как ночью на этой поляне собрались волки со всего леса, а явившийся перед ними святой Егорий стал распределять, кому какую скотину задрать. Само слово «волк» содержит корень «влечь», то есть «тащить», и означает «тащащий».

Связь волка с представлением об удаче была так велика, что из волчьего хвоста, зуба или даже просто клока шерсти делали амулеты.

Медведь, в противоположность волку, – символ центра потустороннего мира. И, как его хозяин, он воплощает изобилие, плодородие, сексуальность. В фольклоре широко распространены представления о медведе, берущем в жены заблудившуюся в лесу девушку (детская сказка «Маша и медведь» – упрощенный вариант сказки «Медвежье Ушко», где героиня рожает от медведя сына исполинской силы и возвращается с ним в деревню). Сюда же относятся рассказы о том, как под шкурой убитой медведицы люди обнаруживали бабу в сарафане, или похищенную со свадьбы невесту, или сваху.

Брачная символика медведя разнообразно воплощена в свадебных ритуалах, начиная с гаданий о грядущей свадьбе: приснившийся девушке медведь сулил скорейший визит сватов. Когда жених приезжал за невестой, мать новобрачной встречала его в вывернутом тулупе, изображая медведицу. На свадьбе молодым полагалось поцеловаться по возгласу «Медведь в углу!». Если невеста оказывалась недевственной, то говорили, что ее разодрал медведь (ср. с поверьями о браке со зверем). Если муж изменял жене, то в качестве приворотного средства, возвращающего верность супруга, использовали медвежий жир.

Охотники единодушно утверждают, что медведь со спущенной шкурой выглядит как мужчина (или женщина соответственно). Родство человека с медведем подчеркивается легендой о происхождении зверя: Адам и Ева спрятали своих детей от Бога в лесу – и те покрылись шкурами.

Медведь – животное настолько священное, что его название табуировано, и соответствующее славянское слово не сохранилось (оно было родственно латинскому ursus и кельтскому artos); слово «медведь» означает «медоед», и оно, хотя и вытеснило изначальное наименование, тоже табуировалось – зверя следовало называть «хозяином».

Герб Волотово-Волосово. Образы старца на троне, медведя и быка в совокупности символизируют Велеса. Официальный сайт муниципального образования Волосовское городское поселение (www.volosovo-gorod.ru).

В глубокой архаике медведь, вероятно, считался владыкой потустороннего мира (языческие представления, в отличие от любой из мировых религий, располагают «тот свет» на одной плоскости с «этим»: за рекой, в устье реки, в чаще леса). Иной мир – неисчерпаемый источник изобилия, и этим объясняется важность медведя в свадебных ритуалах. Как воплощение центра иного мира, медведь сильнее разнообразной нечести, обитающей на границе мира людей: он может изгнать водяного; если в дом, на который навели порчу, привести живого медведя, то злые чары будут сняты. В язычестве медведь, вероятно, ассоциировался с богом Велесом (см. далее), а народное православие связывает его с Богом: задрать скотину или даже напасть на человека зверь может только по божественной воле. Сакральное отношение к медведю как к хозяину леса сохраняется и в наши дни.

Конь

Культы медведя и волка – совершенно архаичные, принадлежащие к той мифологии, где мир плоский (он имеет центр, периферию и иномирный центр). Животное более поздней эпохи – конь. Перемещения на мифических конях связываются с вертикалью, небесами и преисподней. В различных трудах по мифологии коня относят или к животным воздуха, или к существам хтоническим. В действительности же конь – это медиатор, посредник, соединяющий миры. Как мы увидим, сам бег коня по мирам является благом.

Конь как хтоническое существо представлен во многих сказках и легендах. Он связан с миром мертвых (вспомним коня из могилы отца, который стал затем главным помощником и советчиком героя – например, в сказке «Сивка-Бурка»). Наиболее известная из легенд – о гибели вещего Олега, случившейся из-за его мертвого коня.

Увы, о русских Конёвичах мы и такого не знаем. Но образ братьев (изначально – божественных коней, позже – божественных всадников) был настолько почитаем, что органично вошел в народное православие, сохранив главное: представление о них как о защитниках людей. Это первые русские святые Борис и Глеб, которых изображали всадниками. Явление Бориса и Глеба – перед Невской битвой (1240 г.) и во всех других случаях – расценивалось как знак того, что они стоят на страже русичей. Другой отголосок культа Конёвичей – почитание Фрола и Лавра как покровителей лошадей (парное языческое божество здесь заменено парой святых).

Академик Б. А. Рыбаков в книге «Язычество Древней Руси» подробно рассказывает о том, что резьба на русских наличниках символизировала путь солнца по небу: узор на верхней доске означал рассвет (малое солнце), полдень (большое солнце) и закат (малое), в узоре под нижней доской присутствовали две головы Ящера (о нем речь пойдет далее) и полуночное солнце. Эти наблюдения безусловно верны, однако уважаемый ученый не обратил внимания на наличник сбоку: на обеих вертикальных досках, перпендикулярно основному рисунку, расположены выступы в виде головы и шеи коня (аналогичный узор можно увидеть ниже и в главе 3). Это отражение мифа о Конёвичах – божествах рассвета и заката, воплощающих солнце или везущих его на своей колеснице, – дожившее до XIX века в декоративно-прикладном искусстве.

Связь коня с небом и особенно с солнцем наиболее сильна. В любом археологическом музее Золотого кольца русских городов можно увидеть амулеты XI–XII веков в виде двух конских голов, смотрящих в противоположные стороны (аналогичный образ встречается в «коньках» на фронтонах русских изб). Такие амулеты в ту эпоху имело большинство людей, и они, конечно, отражают невероятно широко распространенный миф. Какой? Ответить на этот вопрос нам помогут гимны древнеиндийской Ригведы, в которых регулярно упоминаются Ашвины (буквально Конёвичи, «рожденные от коня») – пара божественных близнецов, воплощение рассветных и закатных сумерек, предстающие в облике коней или двух возниц на колеснице. Ашвины – главные защитники людей: индийские гимны упоминают с дюжину мифов о том, кого и как они спасли. Эти мифы были известны так хорошо, что, к огромному сожалению, не сохранились в пересказе (ведь нет смысла пересказывать общеизвестное); удалось лишь воссоздать по крупицам миф о том, как Ашвины спасли человека по имени Трита, брошенного в колодец старшими братьями.

Возможно, к этому же мифу относится и рождественский образ Авсень, упоминаемый в песнях-колядках: он появляется в них вместе с Новым годом; колядущие же ходят с «кобылкой», то есть с изображением конской головы. Вероятно, древняя форма имени этого персонажа – Усинь. Она имеет индоевропейский корень, означающий восход солнца, – он сохранился в латинском имени богини зари Авроры, а также в имени латышского конского (!) бога Усиньша. Таким образом Авсень-Усинь символизирует начало светлой части года.

Коньковые подвески, найденные в XIX в. при раскопках во Владимирской губернии. Прохоров В. А. Материалы по истории русских одежд и обстановки жизни народной. Выпуск 1-й. 1881 г.

Двуглавый конек как традиционное украшение дома. Иллюстрация из журнала «Мотивы русской архитектуры», 1880-е гг. Журнал «Мотивы русской архитектуры», 1880 г.

Антиподом выглядит ритуальная процессия с реальным конским черепом при проводах русалок, которые приходились на период летнего солнцестояния. Получается, братья Конёвичи могли быть символом не только восхода и заката, но и начала светлой и темной частей года. Они защищали человека и днем и ночью, и летом и зимой, поэтому неудивительно, что обереги с их изображениями пользовались такой популярностью в эпоху двоеверия.

Но образ солнечного коня не исчерпывается парным божеством. Конек на русской избе часто бывает не с двумя конскими головами, а с одной – ею завершается центральная балка-матица. Перевернутая подкова (символичная «полная чаша») – это амулет, привлекающий достаток в дом, причем подкова должна быть найдена на дороге, так как, согласно народным поверьям, ее обронил солнечный конь. Снова обратившись к гимнам Ригведы, мы увидим там бога Сурью, чье имя этимологически родственно русскому «солнце», – он представляется в виде коня-солнца или бога на колеснице. Вероятно, именно такого персонажа изображают одиночный «конек» и амулеты-подвески в виде одноглавого коня. Был ли этим божеством бог Хорс, о котором в «Слове о полку Игореве» говорится как о солнце, движущемся по небу? Возможно, но дать точный ответ нельзя. В мотивах русской вышивки встречается изображение персонажа на колеснице, запряженной парой коней. Это очень интересно, ведь о колесницах русскому человеку могло стать известно только из греческих книг. Кем был этот человек? Богом солнца, как индийский Сурья или греческий Гелиос? Этого мы не знаем и никогда не узнаем.

Резной наличник. Суздаль. Фотография А. Л. Барковой.

Миниатюра из Киевской Псалтири (1397 г.). Солнце в образе античного Гелиоса на колеснице. Киевская Псалтирь. 1397 г. Российская национальная библиотека.

Изображение персонажа в колеснице, запряженной парой коней, в традиционной русской вышивке. Дурасов Г. П. Каргополье. Художественная сокровищница. М.: Советская Россия. 1984 г.

Корова и бык

Когда мы говорим о мифологической символике животных, то обычно либо не обращаем внимания на пол зверя (он или неясен, или неважен), либо понимаем, что речь идет о самце. Но есть два животных, где символика самца и самки абсолютно самостоятельна. Это пары корова – бык и курица – петух.

В индоевропейской древности корову отождествляли с облаками и тучами. В индийской и греческой мифологии есть миф о том, как демоны преисподней похищают коров-туч и таким образом крадут не только дождь, но и свет, ведь рыжие коровы символизируют облака, озаренные закатным и рассветным солнцем. У славян такой миф не сохранился, однако поверья, связывающие коров с облаками, а молоко с дождем, дожили до начала ХХ века. В шуме дождя люди слышали мычание облачных коров, а в определенные праздники следовало сказать, что над домом облако, – это предвещало хорошие удои.

Корова была отчетливо связана с древнейшим образом Богини-матери (воплощением двуединства жизни и смерти). Корова-«матушка», олицетворение благополучия и счастья, – самая ценная часть приданого на свадьбе. Реальная корова (или теленок) представляет собой силу, способную отогнать смерть: после похорон ее дарили священнику или беднякам и этим подарком символически перекрывали путь смерти в семью, не позволяя забрать других домочадцев. Благая символика коровы находится в двуединстве с грозной: увидеть во сне красную или черную корову – к скорой смерти. Черной коровой (женщиной верхом на черной корове, женщиной с коровьими ногами) представлялась холера. Мор скота персонифицировался в образе «коровьей смерти» – черной коровы или коровьего скелета. «Коровья смерть» могла таиться в теле реального животного; чтобы ее найти, необходимо было загнать весь скот в один двор, запереть на ночь, а с рассветом пересчитать коров: лишняя, ничейная и оказывалась «коровьей смертью», ее взваливали на поленницу и сжигали живьем.

В противоположность корове, бык – отчетливо мужской символ, ипостась громовержца. Дождь – его семя, проливаемое в браке с землей. Если животное являлось мифической ипостасью божества, то в ритуальной практике его приносили в жертву, – древнейшее упоминание о том, что славяне почитали бога молний и жертвовали ему быков, относится к VI веку (см. у Прокопия Кесарийского). Наиболее поздние ритуалы такого рода дожили в народном православии до начала ХХ века – например, «ильинский бык»: мужики вскладчину покупали бычка, кормили его три года, затем закалывали и съедали (остатки мяса продавали мяснику, а деньги жертвовали церкви). Это отголосок древних жертвоприношений, суть которых состояла в том, чтобы вкушать ритуальную еду вместе с богами (слова «жертва» и «жрать» этимологически родственны, причем в древнерусском языке глагол «жрать» означал «совершать языческие ритуалы»). Кстати, идея совместной трапезы с богами отнюдь не предполагала равенства людей и богов, как любят сочинять неоязычники, – это способ установить связи между людьми и высшими силами.

К глубочайшей древности, еще к культам палеолита (40 тысячелетий назад), восходит представление о быке как о воплощении Преисподней. Во многих мифологиях (греческой, египетской, финно-угорской, ряде африканских и др.) такой бык является водным, он выходит из моря, реки, озера (вспомним греческий миф о похищении Европы быком, плывущим через море). У славян также обнаруживаются следы этого древнейшего образа. По поверьям крестьян, живущих вокруг Кирилло-Белозерского монастыря, «в старину» из озера выходили быки особой породы. Есть легенда и у сербов о том, как из родника появлялся могучий бык и насмерть бодал крестьянских волов; тогда один крестьянин сделал железные наконечники для рогов своего вола, вол победил подземного быка, но источник после этого пересох. Неудивительно, что болгары считали быка (наряду с медведем и волком) недосягаемым для нечистой силы – почитание этих животных на десятки тысяч лет старше представлений о добре и зле.

Возможно, отголоском именно этих культов является и вера в магическую силу кости «ильинского быка»: ее носили с собой «для счастья», для удачи на охоте, для ясной погоды во время сенокоса и т. п.; кости такого быка закапывали в хлеву, чтобы скот хорошо плодился. Подземный мир – неистощимый источник благ и удачи, так что кость животного, отданного в жертву владыке преисподней, обладает всеми качествами этого божества.

С быком как воплощением мужской эротики связана молодежная игра «в бычка». Зимними вечерами девушки собирались на посиделки, шили приданое; к ним приходили парни. В играх на этих посиделках завязывались отношения, которые могли завершиться сватовством (крестьянская этика предполагала довольно большую личностную, а иногда и сексуальную свободу девушки). Во время игры «в бычка» парень брал ухватом горшок (горшок означал бычью голову, рога ухвата – соответственно, рога животного) и с мычанием бегал за девушками, стараясь боднуть так, чтобы было не только больно, но и стыдно. Иногда парни били девушек соломенными жгутами, приговаривая: «С кем быка ела?» (считалось, что ритуальное битье на святки обеспечит удачу в течение года).

Олень и лось

Сильно мифологизированным животным является олень, и это неудивительно: его рога настолько выразительны, что многие мифологии видят в них символ солнечных лучей. И если в реальности у определенных видов оленя самки рогаты, а у других – безроги, то в мифах этот зверь рогат всегда, независимо от пола и времени года (в природе олени ежегодно сбрасывают и отращивают рога). Как символ солнечных лучей, рога оленя – могучий оберег: их закрепляют на избе вместо конька или вешают в сенях при входе в избу для защиты от нечисти и порчи. В хороводных и свадебных песнях олень представляется полностью сияющим: на его левом бедре – светел месяц, на правом бедре – красно солнце, по всему туловищу – часты звезды, золотыми рогами он весь двор осветит. В народном православии возник образ оленя, носящего крест на рогах. Нательные кресты нередко вырезали из рогов, и даже просто кусочек оленьего рога приравнивался к кресту по своей благой силе.

Другой мотив, связанный с оленем, – связь между мирами. В этом олень синонимичен волку, однако, как ни странно, считается менее благим.

Повсюду, от европейских сказок до индийской поэмы «Рамаяна», златорогий олень – отрицательный персонаж, заманивающий героя в беду по воле злобных сил. Сравнив это с греческим мифом о царе Сароне, который, помчавшись за оленем, рухнул со скалы (и дал имя Сароническому заливу у Пелопоннеса), мы легко поймем: источник такого негативного отношения к оленю – реальная охотничья практика, когда человек, увлеченный преследованием, погибал.

Лабаз с рогами на охлупне. Архангельская губерния. Архив Г. Халлстрёма. Научная библиотека Университета Умео (Швеция).

Отрицательное отношение к оленю проявляется и в южнославянских представлениях о том, что это ездовое животное сверхъестественных персонажей – девушек-вил и самодив; лесные демоницы могут пасти оленей как свой скот.

Вероятно, у славян существовал миф о двух небесных оленихах (отголосок этого мифа остался в народных названиях Большой и Малой Медведицы – Лось и Лосенок), матери и дочери, в котором олениха-мать приводит олененка людям на заклание. В греческом варианте этот миф связан с богиней Артемидой: она требует в жертву царевну Ифигению и, когда жрец уже готов убить девушку, заменяет ее ланью. История о такой паре олених известна и на Русском Севере, и у болгар, и в некоторых других славянских областях. На украинских писанках встречаются изображения двух небесных оленей – возможно, это тот же самый миф. Находим мы его и в народной русской вышивке.

Бронзовая бляшка с изображением божества и двух человеколосей. Пермский звериный стиль, VIII–X вв. Из коллекции Чердынского краеведческого музея. © Чердынский краеведческий музей им. А. С. Пушкина.

Образ двух небесных олених (лосих) распространен и за пределами индоевропейской культуры. На пермских бляшках мы видим изображение жреца (шамана?), сопровождаемого двумя лосихами (или женщинами с человеческими и лосиными головами одновременно). Поскольку славяне находились в тесном контакте с финно-угорскими племенами, а представление о небесных лосихах у нас зафиксировано, то, возможно, миф о небесном браке шамана с лосихами существовал и у славян.

Коза и козел

Коза и козел – это воплощение плодородия. Особой разницы в символике самца и самки нет, если закрыть глаза на «козла» как на ругательство (из-за его исключительно сильного и отвратительного запаха; например, в сказе Бажова наиболее сильное оскорбление – «душной козел»). «Где коза ходит – там жито родит», «Где коза рогом – там жито стогом» – пелось в святочном обряде «вождения козы», причем в этом ритуальном действе коза условно умирала и воскресала, символизируя обновление природы.

Реальные коза или козел – оберег от нечистой силы: их любит домовой (и не станет вредить лошадям), их боится ведьма (и не сможет отобрать у коров молоко). В овечьем стаде держали козу, чтобы оградить скот от колдовства и похищений. Несмотря на внешнее сходство козла с чертом, именно козлятина считалась средством изгнания бесов.

Головной убор замужних женщин – рогатая кичка – напрямую связан с образом козы. Кичку новобрачная надевала на свадьбу (и затем носила по праздникам до конца детородного периода); если же происходило венчание (оно не было обязательным в деревнях вплоть до XIX века!), то поверх кички невеста повязывала платок, а выходя из церкви, снимала его. Множество свадебных ритуалов направлены на то, чтобы уберечь новобрачных от сглаза, и невеста в кичке – это максимальное воплощение символики козы: и как силы плодородия, и как оберега от зловредного колдовства.

Рогатая кичка. Солнцев Ф. Г. Одежды Русского государства. 1842 г.

Заяц и ласка

Мифологический антипод козла – заяц. Он тоже связан с темой мужской эротики, но при этом является символом крайне негативным. Заяц, перебежавший дорогу, – для русского человека не было приметы хуже! Пушкин в «Евгении Онегине» писал, что Татьяна ждала несчастья, если «быстрый заяц меж полей перебегал дорогу ей»; в судьбе самого поэта заяц сыграл историческую роль, дважды перебежав ему дорогу в тот день, когда ссыльный поэт вознамерился тайно покинуть Михайловское и приехать в Петербург (где оказался бы участником восстания декабристов). Этому зайцу в 2000 году даже поставили памятник – за то, что своим предупреждением спас Пушкина.

Красноглазый косой заяц – воплощение черта. Заяц, забежавший в деревню, – предвестие пожара. Символическая связь зайца с огнем была настолько сильна, что об огоньках, мерцающих на углях, говорили: «зайка по жару бегает».

Согласно поверьям, черт может обернуться в трехногого зайца, а ведьмы могут иметь заячьи хвосты. Негативное отношение к зайцу было настолько велико, что заячье мясо или совсем запрещали есть, или убирали из рациона беременных (иначе ребенок родится с «заячьей», то есть раздвоенной, губой) и тех, кто страдал бессонницей (потому что заяц якобы спит с открытыми глазами).

Заяц как мужской эротический символ фигурирует в многочисленных непристойных байках (одну из них рассказывает герой фильма Эйзенштейна «Александр Невский», текст взят из сборника «Русских заветных сказок» А. Н. Афанасьева). Застывшие потеки теста на хлебе называли «зайчиком», и их фаллическая символика очевидна. В хороводных и свадебных песнях, а также в гаданиях «зайка» – это жених. Неудивительно, что заячья кровь или жир считались средством от бесплодия. Вспомним и загадку о земле и снеге: «Заюшка, беленький, полежи на мне; хоть тебе трудно, да мне хорошо».

* * *

Если заяц – жених, то невеста – ласка (или горностайка, куница, иногда белка). Такой она предстает в свадебном фольклоре, в эротических байках (где бегает по спящим мужу и жене), в названии женских половых органов. В толковании снов любое из этих животных предвещало связь с женщиной, особенно кокеткой.

Однако символизм ласки значительно шире. Ласка (заяц, кошка) – это зверь, близкий к кладам, она может указать на подземное сокровище, если ее попросить. С лаской связан и сказочный мотив женского рукоделия: она «шьет» лапками на снегу стежку следов, и в сказке это превращается в создание серебряной пряжи (снега).

Наконец, ласка может быть зооморфной ипостасью домового. Считается, что в ней заключена душа хозяйки дома. У каждой коровы есть ласка-покровительница той же масти, что и корова. И убийство ласки непременно должно повлечь за собой смерть коровы. Впрочем, как и домовой, ласка бывает не только благодетельной, но и вредоносной: если домовой способен по ночам загонять коней так, что наутро они будут в пене, то ласка по ночам порой отгрызает женщинам волосы, а мужчинам – усы.

Собака и кошка

Собака – образ положительный или отрицательный, в зависимости от того, выступает ли она самостоятельно или в паре с кошкой. Если противопоставление есть, то собака – это верный друг (и сравнительно слабо мифологизированный персонаж). Если же его нет, то она олицетворяет мир смерти, ведь биологически это животное-падальщик, и вплоть до наших дней стаи бродячих собак являются грозой городов. Их добычей могло стать и тело нищего, умершего на улице. Наиболее жуткий образ собак мы встречаем в летописном рассказе о голоде в Новгороде в 1230 году:

На улицах умирало множество людей, и некому было похоронить их, но ели их псы. ‹…› По торгу и по улицам псы поедали множество трупов и растаскивали головы, руки и ноги.

Эта ужасная картина отличается от обыденной средневековой жизни лишь масштабом бедствия, но никак не поведением собак. После таких цитат понятно, почему собака считалась нечистым животным и не допускалась в избу. Слово «пес» было самым страшным оскорблением в древнерусском языке.

Падальщик-пес связан с символикой мира мертвых. О тайне говорят «вот где собака зарыта», о знающем человеке – «собаку съел» (предполагалось, что для получения магической мудрости надо съесть язык собаки или собачье мясо).

Но рядом с кошкой собака мгновенно становится другой. Говорят, что когда человек умирает, то кошка радуется, а собака плачет; в аду кошка раздувает костер под грешником, а собака заливает его водой. Однако это противостояние кошки и собаки снимается в представлениях о том, что живущие мирно в доме черные (!) кот, пес и петух защищают жилище от злого колдовства или, по другим поверьям, от грозы и воров.

Городской фольклор закрепил негативное отношение к черной кошке, но в народной среде всё проще: кошка – отрицательный персонаж независимо от масти. Встретившись охотнику или рыбаку, она сулит неудачу; при охоте на пушного зверя кошку запрещено было даже упоминать – отвадит добычу. Ведьмы, черти и другие демонические личности способны принимать кошачий облик (вспомним мачеху из «Майской ночи» Гоголя); иногда под личиной кошек являются и души умерших, особенно тех, чья смерть была насильственной.

Кошка по символике может совпадать с лаской. Как и ласка, она бывает воплощением духа-хранителя дома; как и ласку, ее порой называют символом женской эротики. Любопытно, что народная культура дает два прямо противоположных ответа на вопрос, должен ли кот присутствовать на свадьбе. Как воплощение демонических сил – разумеется, нет, а как воплощение эротики – конечно, да. И фольклористы даже в соседних селах, бывает, записывают эти категорические «да» и «нет».

Петух и курица

Подобно корове с быком, петух и курица решительно расходятся в мужской и женской символике. Курица – символ женщины, матери, растящей детей. Эта птица дала название самому известному женскому головному убору – кокошнику (от слова «кокошь», то есть курица, наседка). Массовая культура сформировала ошибочное представление о кокошнике как о девичьем уборе, перепутав его с «повязкой». Повязка – это открывающий макушку убор девушки с более или менее украшенной лобной частью и с лентами, которые завязываются на затылке. Кокошник, символизирующий наседку, – женская шапка, полностью закрывающая волосы от лба до затылка; часто наиболее богато украшалась не передняя, а задняя часть кокошника – позатыльник. Шитые жемчугом кокошники были подлинным сокровищем и передавались по наследству. До рождения первого ребенка молодая могла носить это великолепие ежедневно, поскольку кокошнику предназначалось магически обеспечить ее плодовитость и защитить первенца – самого уязвимого из детей. Став бабой (то есть матерью), русская женщина надевала кокошник по праздникам, в обычной жизни заменяя его скромным повойником.

Повязка и кокошник из коллекции Н. Л. Шабельской. © The Metropolitan Museum of Art.

Ассоциации новобрачной с образом курицы подчеркивались и ритуальным воровством наседки – перед свадьбой ее похищали в доме невесты, а затем выпускали в курятнике жениха.

Петух – чрезвычайно мифологизированная птица, причем его связь с нечистой силой может быть как положительной, так и отрицательной: общеизвестны представления о том, что крик петуха отпугивает нечисть, однако при таком бедствии, как пожар, произошедший из-за поджога, абсолютно все славяне говорили: кто-то «пустил красного петуха»; утверждалось также, будто слишком старый петух может снести яйцо, из которого выведется демонический змей. Благая же символика петуха делала его живым талисманом: согласно поверьям, без петуха не плодится скот, а молоко становится безвкусным. В разных славянских землях были различные представления о наиболее счастливой масти петуха: на Балканах предпочитали черных, на Руси – белых. Верили, что крик петуха отпугивает не только демонических персонажей, но и градовую тучу, болезни, эпидемии, мор скота. При вспышке холеры петуха купали в реке, поскольку считалось, что холера идет от воды, а петух ее магически обеззараживает. Если случался падёж скота, то проводили обряд опахивания: крестьянки выгоняли мужчин в лес, а сами – простоволосые, в одних рубашках – вручную пропахивали плугом борозду по периметру деревни, при этом одна из крестьянок обязательно несла петуха, а завершив круг, его закапывали в землю, магически запирая границу. На Смоленщине записана легенда об исполинском змее, тело которого «не принимала» земля; оно оставалось непогребенным до тех пор, пока дети не начали свозить на него грунт на тележках, запряженных петухами и курами, – и над трупом чудища волшебным образом вырос большой курган (к змею из этой истории мы вернемся в связи с Ящером и легендами о «русских крокодилах»).

Петух – одна из самых распространенных жертв на Руси. Константин Багрянородный писал об обычаях народа русов, который совершал жертвоприношение на острове на Днепре, где рос огромный дуб:

Они приносят в жертву живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные (приносят) куски хлеба, мясо и что имеет каждый, как требует их обычай. Насчет петухов они бросают жребий – зарезать ли их (в жертву), или съесть, или пустить живыми.

Византийский автор Лев Диакон в Х веке рассказывал о том, что воины Святослава в ходе погребального воинского обряда топили грудных младенцев и петухов (видимо, речь шла об усмирении духа погибших воинов, которые могли насытиться только кровью). В поучении против язычества («Слово святого Григория… како… кланялися идолом») русский книжник сетовал: «Убогая куряти, же на жертву идолом режутся, иныи в водах потопляеми суть». Как видно по этим примерам, обычай окунать петуха в реку при холере – не что иное, как отголосок древнего ритуала утопления. Впрочем, в обрядах, связанных не со смертью (болезнью), а с жизнью и плодородием, петухов убивали вплоть до XX века: они становились ритуальной трапезой на праздновании окончания жатвы, их кровью кропили посевное зерно.

Наконец, петух – это еще один символ мужской эротики. Петуха обязательно резали для свадебного угощения. Древнерусское слово «куръ» означало не только петуха, но и фаллос (к этому мы вернемся, когда поведем речь о домовом).