Он пошёл в свою комнату и стал горько плакать. Гусыня Мими увидела это из своей клетки и пожалела его.
– О чём ты плачешь, Якоб? – спросила она, и, когда Якоб рассказал ей про «пирог королевы», она сказала: – Вытри слёзы и не огорчайся. Этот пирог часто подавали у нас дома, и я, кажется, помню, как его надо печь. Возьми столько-то муки и положи ещё такую-то и такую-то приправу – вот пирог и готов. А если в нём чего-нибудь не хватит – беда невелика. Герцог с князем всё равно не заметят. Не такой уж у них разборчивый вкус.
Карлик Нос подпрыгнул от радости и сейчас же принялся печь пирог. Сначала он сделал маленький пирожок и дал его попробовать начальнику кухни. Тот нашёл, что вышло очень вкусно. Тогда Якоб испёк большой пирог и прямо из печи послал его к столу. А сам надел своё праздничное платье и пошёл в столовую смотреть, как герцогу с князем понравится этот новый пирог.
Когда он входил, дворецкий как раз отрезал большой кусок пирога, на серебряной лопаточке подал его князю, а потом другой такой же – герцогу. Герцог откусил сразу полкуска, прожевал пирог, проглотил его и с довольным видом откинулся на спинку стула.
– Ах, как вкусно! – воскликнул он. – Недаром этот пирог называют королём всех пирогов. Но и мой карлик – король всех поваров. Не правда ли, князь?
Князь осторожно откусил крохотный кусочек, хорошенько прожевал его, растёр языком и сказал, снисходительно улыбаясь и отодвигая тарелку:
– Недурное кушанье! Но только ему далеко до «пирога королевы». Я так и думал!
Герцог покраснел с досады и сердито нахмурился:
– Скверный карлик! – закричал он. – Как ты смел так опозорить своего господина? За такую стряпню тебе следовало бы отрубить башку!
– Господин! – закричал Якоб, падая на колени. – Я испёк этот пирог как полагается. В него положено всё, что надо.
– Ты лжёшь, негодяй! – закричал герцог и отпихнул карлика ногой. – Мой гость не стал бы напрасно говорить, что в пироге чего-то не хватает. Я тебя самого прикажу размолоть и запечь в пирог, урод ты этакий!
– Сжальтесь надо мной! – жалобно закричал карлик, хватая князя за полы его платья. – Не дайте мне умереть из-за горстки муки и мяса! Скажите, чего не хватает в этом пироге, чем он вам так не понравился?
– Это мало тебе поможет, мой милый Нос, – ответил князь со смехом. – Я уже вчера подумал, что тебе не испечь этого пирога так, как его печёт мой повар. В нём не хватает одной травки, которой у вас никто не знает. Она называется «чихай на здоровье». Без этой травки у «пирога королевы» не тот вкус, и твоему господину никогда не придётся попробовать его таким, каким его делают у меня.
– Нет, я его попробую, и очень скоро! – закричал герцог. – Клянусь моей герцогской честью, либо вы завтра увидите на столе такой пирог, либо голова этого негодяя будет торчать на воротах моего дворца. Пошёл вон, собака! Даю тебе сроку двадцать, четыре часа, чтобы спасти свою жизнь.
Бедный карлик, горько плача, пошёл к себе в комнату и пожаловался гусыне на своё горе. Теперь ему уже не миновать смерти! Ведь он никогда и не слыхивал о траве, которая называется «чихай на здоровье».
– Если в этом всё дело, – сказала Мими, – то я могу тебе помочь. Мой отец научил меня узнавать все травы. Будь это недели две назад, тебе, может быть, и вправду грозила бы смерть, но, к счастью, теперь новолуние, а в это время как раз и цветёт та трава. Есть где-нибудь около дворца старые каштаны?
– Да! Да! – радостно закричал карлик. – В саду, совсем близко отсюда, растёт несколько каштанов. Но зачем они тебе?
– Эта трава, – ответила Мими, – растёт только под старыми каштанами. Не будем попусту терять время и пойдём сейчас же её искать. Возьми меня на руки и вынеси из дворца.
Карлик взял Мими на руки, подошёл с ней к дворцовым воротам и хотел выйти. Но привратник преградил ему дорогу.
– Нет, мой милый Нос, – сказал он, – мне строго-настрого велено не выпускать тебя из дворца.
– Неужели мне и в саду нельзя погулять? – спросил карлик. – Будь добр, пошли кого-нибудь к смотрителю и спроси, можно ли мне ходить по саду и собирать траву.
Привратник послал спросить смотрителя, и смотритель позволил: сад ведь был обнесён высокой стеной и убежать из него было невозможно.
Выйдя в сад, карлик осторожно поставил Мими на землю, и она, ковыляя, побежала к каштанам, которые росли на берегу озера. Якоб, пригорюнившись, шёл за нею.
«Если Мими не найдёт той травки, – думал он, – я утоплюсь в озере. Это всё-таки лучше, чем дать отрубить себе голову».
Мими между тем побывала под каждым каштаном, перевернула клювом всякую былинку, но напрасно – травки «чихай на здоровье» нигде не было видно. Гусыня от горя даже заплакала. Приближался вечер, темнело, и становилось всё труднее различать стебли трав. Случайно карлик взглянул на другой берег озера и радостно закричал:
– Посмотри, Мими, видишь – на той стороне ещё один большой старый каштан! Пойдём туда и поищем, может быть, под ним растёт моё счастье.
Гусыня тяжело захлопала крыльями и полетела, а карлик во всю прыть побежал за нею на своих маленьких ножках. Перейдя через мост, он подошёл к каштану. Каштан был густой и развесистый, под ним в полутьме почти ничего не было видно. И вдруг Мими замахала крыльями и даже подскочила от радости. Она быстро сунула клюв в траву, сорвала какой-то цветок и сказала, осторожно протягивая его Якобу:
– Вот трава «чихай на здоровье». Здесь её растёт много-много, так что тебе надолго хватит.
Карлик взял цветок в руку и задумчиво посмотрел на него. От него шёл сильный приятный запах, и Якобу почему-то вспомнилось, как он стоял у старухи в кладовой, подбирая травы, чтобы начинить ими курицу, и нашёл такой же цветок – с зеленоватым стебельком и ярко-красной головкой, украшенной жёлтой каймой.
И вдруг Якоб весь задрожал от волнения.
– Знаешь, Мими, – закричал он, – это, кажется, тот самый цветок, который превратил меня из белки в карлика! Попробую-ка я его понюхать.
– Подожди немножко, – сказала Мими. – Возьми с собой пучок этой травы, и вернёмся к тебе в комнату. Собери свои деньги и всё, что ты нажил, пока служил у герцога, а потом мы испробуем силу этой чудесной травки.
Якоб послушался Мими, хотя сердце у него громко стучало от нетерпения. Он бегом прибежал к себе в комнату. Завязав в узелок сотню дукатов и несколько пар платья, он сунул свой длинный нос в цветы и понюхал их. И вдруг его суставы затрещали, шея вытянулась, голова сразу поднялась из плеч, нос стал делаться всё меньше и меньше, а ноги всё длиннее и длиннее, спина и грудь выровнялись, и он стал такой же, как все люди. Мими с великим удивлением смотрела на Якоба.
– Какой ты красивый! – закричала она. – Ты теперь совсем не похож на уродливого карлика!
Якоб очень обрадовался. Ему захотелось сейчас же бежать к родителям и показаться им, но он помнил о своей спасительнице.
– Не будь тебя, дорогая Мими, я бы на всю жизнь остался карликом и, может быть, умер бы под топором палача, – сказал он, нежно поглаживая гусыню по спине и по крыльям. – Я должен тебя отблагодарить. Я отвезу тебя к твоему отцу, и он тебя расколдует. Он ведь умнее всех волшебников.
Мими залилась слезами от радости, а Якоб взял её на руки и прижал к груди. Он незаметно вышёл из дворца – ни один человек не узнал его – и отправился с Мими к морю, на остров Готланд, где жил её отец, волшебник Веттербок.
Они долго путешествовали и наконец добрались до этого острова. Веттербок сейчас же снял чары с Мими и дал Якобу много денег и подарков. Якоб немедля вернулся в свой родной город. Отец и мать с радостью встретили его – он ведь стал такой красивый и привёз столько денег!
Надо ещё рассказать про герцога.
Утром на другой день герцог решил исполнить свою угрозу и отрубить карлику голову, если он не нашёл той травы, о которой говорил князь. Но Якоба нигде не могли отыскать.
Тогда князь сказал, что герцог нарочно спрятал карлика, чтобы не лишиться своего лучшего повара, и назвал его обманщиком. Герцог страшно рассердился и объявил князю войну. После многих битв и сражений они наконец помирились, и князь, чтобы отпраздновать мир, велел своему повару испечь настоящий «пирог королевы». Этот мир между ними так и назвали – «Пирожный мир».
Вот и вся сказка о Карлике Носе.
Холодное сердце
Если вы когда-нибудь попадёте в Швабию, то не забудьте заглянуть в Шварцвальд, что в переводе означает «Чёрный лес». Населяющие эту местность шварцвальдцы сильно отличаются от жителей остальной Германии. Они высоки, широкоплечи, у них крепкие руки и ноги.
Всё это даёт им аромат высоких елей, который они вдыхают с детства. Дышат они свободнее, нежели жители окрестных долин, и видят зорче, и характер у них твёрже, хотя и суров.
Красивее всех одеваются жители баденского Шварцвальда. Чёрные куртки, спадающие узкими складками шаровары и остроконечные шляпы, обрамлённые широкими полями, придают их внешности нечто чужеземное и вместе с тем серьёзное и даже почтенное. Все они, как правило, занимаются выделкой стекла и часов.
Поодаль от них живут шварцвальдцы с другими обычаями и привычками.
Эти шварцвальдцы торгуют лесом. Они валят и обрубают деревья и сплавляют их далеко-далеко – в Голландию: там, возле моря, хорошо знают этих шварцвальдцев с их длинными плотами. По пути они останавливаются возле городов и важно поджидают покупателей на свои брёвна. Но самые длинные стволы сбывают они голландцам за тяжёлое золото – голландцы строят из них корабли.
Сплавщики носят куртки из тёмного полотна, зелёные, в ладонь шириной, помочи через грудь и штаны из чёрной кожи. Из кармана штанов всегда выглядывает латунная линейка – отличительный знак сплавщика.
Но более всего гордятся они своими огромными сапогами. Таких высоких сапог нет ни в одном уголке земли! Сапоги эти натягиваются выше колен, и сплавщики могут бродить в них по глубокой воде.
Таковы обитатели Шварцвальда.
Ещё недавно все они верили в лесных духов. И духи эти тоже одевались по-разному. Уверяли, например, что маленький стеклянный человечек, добрый лесной гном ростом в три человеческих ступни, не показывается иначе как в островерхой шляпе с широкими полями, кафтане, шароварах и красных чулках. Зато Голландец-Михель, широкоплечий великан, ходит в одежде сплавщика. Говорят, что на его сапоги ушла не одна бычья шкура. «Они такие огромные, что обыкновенный человек влезет в них с головой!» – утверждают шварцвальдцы.
С этим Голландцем-Михелем и со стеклянным человечком связана одна очень странная история. О ней я и хочу вам рассказать.
Жила в Шварцвальде вдова – фрау Барбара Мунк. Муж её был угольщиком, и, когда он умер, вдова стала приучать к этому ремеслу своего шестнадцатилетнего сына.
Как у всякого угольщика, у Петера хватало времени на размышления. И когда он сидел один у потрескивавшего костра, лесная тишина и огромные деревья настраивали его на грустные мысли.
Он словно видел отца сидящим возле дымного костра, где выжигались угли, видел отца чёрным, покрытым сажей, вызывающим у людей отвращение.
В сердце к нему закрадывалась непонятная тоска. Что-то удручало его, злило – он сам не мог понять что!
Наконец Петер понял: звание угольщика – вот что его так угнетало.
– Чёрный нелюдимый угольщик! Нищенская жизнь! – шептал он себе под нос. – Как уважают все стеклоделов, часовщиков, даже музыкантов в воскресный вечер!
Сплавщики леса тоже вызывали у Петера зависть. Увешанные серебряными побрякушками, в богатых одеждах, сидели они в трактире, протянув ноги, и наблюдали за танцующими. Они курили тонкие кёльнские трубки и роняли сквозь зубы заковыристые голландские словечки. Когда Петер на них смотрел, они казались ему самыми счастливыми людьми на земле!
Особенно поражали его трое, – Петер не знал, кому из них больше завидовать.
Один из них был толстяк с красным лицом. Он считался первым богачом в округе и был очень везучим. Звали его Толстый Езехиль. Два раза в год сплавлял он свой лес в Амстердам и каждый раз продавал его дороже всех.
Второй был самым длинным и худым человеком во всём Шварцвальде. Его прозвали Долговязый Шаркун.
В тесном трактире Долговязый занимал больше места, нежели четверо каких-нибудь толстяков. Потому что он всегда клал локти на стол. Или залезал с ногами на лавку. И никто ему никогда не перечил, потому что он был тоже баснословно богат.
Третий был красивый молодой человек. Он лучше всех танцевал, и поэтому его прозвали Королём Танцев.
«Если бы я был богатым, как Толстый Езехиль, или смелым и сильным, как Долговязый Шаркун, или таким известным, как Король Танцев!.. – думал Петер. – И где они только деньги берут?!»
Когда жив был отец Петера, к ним в гости часто приходили бедняки. Они подолгу беседовали с отцом о том, кто и как разбогател. В разговорах то и дело поминался Стеклянный человечек, живущий в лесу. Петер даже знал начало заклинания, на которое этот гном откликается.
Начиналось оно так:
Дальше, как Петер ни напрягал свою память, он ничего не мог вспомнить.
Один раз Петер навёл на разговор об этом свою мать, но и она помнила только то, что знал сам Петер. И ещё она сказала, что Стеклянный гном показывается только тем, кто родился в воскресенье, в полдень. Петеру гном наверное показался бы, потому что он родился в воскресенье, ровно в двенадцать часов дня.
Бедный Петер! Когда он об этом узнал, он страшно обрадовался и возгордился.
Знать начало заклинания, да ещё быть рождённым в воскресенье, – разве этого недостаточно, чтобы увидеть Стеклянного человечка?
И вот однажды, продав свои угли, надел он отцовскую куртку, новые красные чулки и воскресную шляпу, взял свою длинную палку и простился с матерью.
– Мне нужно в город, – солгал он.
На самом деле он отправился не в город, а к Большому Еловому Холму. Холм этот – самое высокое место в Шварцвальде. В те времена далеко вокруг не было ни одной деревни, ни одной хижины.
Петеру было жутко в этом лесу – здесь не слышно было человеческих шагов, даже птицы избегали этого места.
Угольщик Петер достиг вершины Елового Холма и стоял теперь под высокой, необъятной елью. За такую ель голландские корабельщики отвалили бы у себя дома не одну сотню гульденов.
«Где-то здесь, наверное, и живёт Хозяин лесных кладов», – подумал Петер.
Он снял шляпу, отвесил перед елью глубокий поклон, откашлялся и произнёс дрожащим голосом:
– Приятного вечера, господин гном!
Ответа не последовало. Вокруг была гробовая тишина.
«Надо прочесть заклинание», – подумал Петер и забормотал: