Главврач

Первым условным достоинством было ухудшение финансирования медсанчасти. Если в прежние времена деньги давались по принципу «сколько нужно», то сейчас денежный поток существенно оскудел. Премии съежились, бесплатные путевки в санатории, прежде доступные любому сотруднику, теперь получали только избранные и вообще все стало хуже. Медсестры выезжали за счет внедренного еще при социализме бригадного подряда, позволявшего получать более двух ставок. Так, например, Женечка получала полторы медсестринские ставки и ноль семьдесят пять санитарской, за то, что убирала кабинет невропатолога и прилегавшую к нему часть коридора. Кроме того, главная медсестра ежемесячно выписывала всем сестрам, кроме провинившихся, премии в размере половины сестринского оклада. Более-менее ничего, особенно для тех, кто живет рядом. Положение врачей было хуже — между ними не делили санитарских или сестринских ставок, премии им выплачивались копеечные и возможностей для совмещения у них было меньше. Дискриминация типичная для советского общества, в котором рабочий получал втрое больше инженера.

Если сверху в мозолистые ладони падает все меньше и меньше денег, то рано или поздно администрации придется задуматься о том, где бы чего заработать, так что определенная перспектива в атомной богадельне имелась.

Вторым достоинством было длительное отсутствие полноценного главного врача. С февраля прошлого года медсанчастью руководил бывший заместитель главного врача по клинико-экспертной работе, пребывавший в ранге исполняющего обязанности. При этом, как рассказывала Женечка, человек был непьющим и ответственным, однако же вот — утверждать его не спешили. Почему? Потому что не хотят. Одно из двух — либо у верховного заводского начальства есть к нему серьезные претензии личного характера, либо наверху никак не могут определиться с кандидатурой, вот и заткнули пока дырку «временщиком». Короче говоря, тут есть над чем подумать. Надо внедряться и изучать расклады. Женечка в этом трудном деле помочь не может — не тот у нее склад ума, чтобы тайные ходы мастей просекать. Максимум, на что она способна, так это спросить у главной медсестры: «А почему Анатолий Васильевич второй год в исполняющих обязанности сидит?». А та ей на это ответит: «Потому что!». Вот и весь разговор.

В жизни часто так случается, что человек ищет счастья где-то далеко, не видя того, что находится у него под носом. А когда прозреет, то удивляется — ну как же это я раньше не дотумкал?

На второй день работы в медсанчасти, устроиться в которую удалось гладко-быстро, Константин выяснил, что местная медицина подчинена заместителю генерального директора научно-производственного объединения (проще говоря — завода) по финансам и экономике. С одной стороны это выглядело странно, а с другой внушало определенные надежды, поскольку всегда выгодно иметь дело с тем, кто непосредственно распоряжается деньгами. Но еще бо́льшие надежды внушило имя большого человека, которого звали Шарифом Насировичем Бурхановым. Не то узбек, не то таджик, но все равно земляк.

— Что ты мне не сказала, что у зама по финансам фамилия Бурханов? — мягко упрекнул Женечку Константин.

— А надо было сказать? — удивилась она. — Ну, Бурханов и Бурханов. Знакомый, что ли?

«Когда везет, то и петух нестись станет», говорила бабушка. У главной медсестры медсанчасти Константин раздобыл брошюру «Шестьдесят славных лет», изданную в 1989 году по поводу очередного заводского юбилея. Сей опус был ценен тем, что в нем содержались краткие биографии всего высшего руководства, вплоть до главного бухгалтера. Оказалось, что Шариф Насирович не просто земляк, а земляк в квадрате — родился в Самарканде, окончил механико-математический факультет местного университета и (о, счастье-счастье!) три года проработал учителем математики в тридцать третьей школе… Не иначе, как по распределению туда угодил. А в этой школе работала библиотекарем тетя Асмира, мамина подруга и однокашница.

Разумеется, узнав от мамы о том, что ее Костик работает вместе с Шарифом Насировичем, тетя Асмира попросила передать тому привет. «Кашу маслом не испортишь», решил Константин, и добавил к привету «гостинец» — два кило отборнейшей янтарной кураги, купленной на Даниловском рынке, и бутылку вина «Гулякандоз» самаркандского производства (ничего другого аутентичного у проводника ташкентского поезда не нашлось).

Магические слова «меня просили передать кое-что из Самарканда» позволили Константину пройти в кабинет большого человека без очереди и задержаться там на полчаса. Шариф Насирович сразу вспомнил тетю Асмиру, порадовался тому, что у нее недавно родился третий внук, посокрушался по поводу того, как быстро летят годы и попросил заглянуть к нему послезавтра для того, чтобы забрать ответный дар. На такое соблюдение восточных традиций Константин не рассчитывал, но вышел из положения легко — отправил коробку с сырокопчеными колбасами и двумя бутылками французского коньяка через знакомого проводника, а маме сказал, что ему было неловко передавать «пустой привет» и потому он добавил к нему кое-что, пусть тетя Асмира не волнуется, свои люди — сочтемся.

В письме, которое было приложено к коробке с дарами, Шариф Насирович написал, что скучает по родному городу, знакомым людям и настоящему плову. Константин чужих писем не читал, не так он был воспитан, просто мама рассказала то, что узнала от подруги. Получив подарок из Москвы и трогательное письмо, тетя Асмира расчувствовалась и прислала Шарифу Насировичу двадцатикилограммовый мешок чунгары. Как будто тот, при желании, не сможет купить себе в Москве правильного риса для плова!

— На границе заставили рис из одного мешка в другой пересы́пать, — пожаловался проводник. — Думали — вдруг что другое везу. Хорошо, что пустые мешки у меня были, а то бы высыпали все на землю, а вы потом говорили бы, что Бекзод ваш рис съел.

Пришлось взять у вокзала такси за бешеные деньги — не переть же двадцать кило на своем горбу! — но дело того стоило. Передавать мешок сразу же Константин не стал, придержал дома до пятницы, двадцать девятого декабря, когда на заводе отмечали наступление Нового года. Администрация начала гулять позже всех — в пятом часу. Константин явился в половине шестого. Скинул мешок в приемной и отправился на поиски Шарифа Насировича, держа в руке свое скромное подношение — пакет с коробкой конфет и бутылкой чиваса.

Расчет оправдался полностью. Шариф Насирович сразу же захотел посмотреть на «кое-что крупное», оставленное Константином в приемной. Удивился, сразу же, по азиатской привычке, сунул руку в мешок, чтобы пощупать рис, а затем пригласил Константина в кабинет «выпить по стопочке за все хорошее».

На ожидаемый вопрос: «как у нас работается?», Константин ответил, что работается ему хорошо, только денег не в пример меньше, чем на старой работе. Шариф Насирович на это сказал, что деньги с неба не падают, их зарабатывать приходится.

— Я зарабатывать умею, — со скромной гордостью сказал Константин. — На старой работе десять штук баксов в месяц имел стабильно. И тому, кто надо мной стоял столько же отдавал.

— Гонишь?! — по-простецки усомнился Шариф Насирович, сощурив и без того узкие глазки, слишком маленькие для такого широкого лица.

Константин обрисовал расклады на прежнем месте работы. Немного приукрасил, конечно, чтобы впечатлить собеседника наповал, но сильно от реальности не отрывался. Закончил сиропной фразой: «мой покровитель скоропостижно скончался, и завистники вынудили меня уйти». Шариф Насирович сочувственно поцокал языком и сказал, что в январе «надо будет поговорить на свежую голову». Золотая рыбка проглотила наживку, даже не поперхнувшись, и это сильно порадовало рыбака.

22 второго февраля 1995 года, в канун мужского праздника, Константина назначили главным врачом заводской медсанчасти. Полноценным главным врачом, без унизительно-неопределенной приставки «и.о.». Своего предшественника Константин собирался оставить в заместителях по экспертизе, но тот психанул и написал заявление об увольнении. Это заявление стало первым документом, завизированным новым главным врачом.

— На следующий новый год жду мешок с деньгами! — пошутил Шариф Насирович, обмывая с Константином его назначение.

— Если все будет так, как я планирую, то два мешка принесу! — пообещал Константин.

Планка была задрана высоко.

Константина это не пугало, он планов своих любил громадье и размаха шаги саженьи. Гулять — так гулять! Зарабатывать — так зарабатывать!

Глава шестая

Торговля черными кошками в темной комнате

Проблему с забором решили изящно, не заморачиваясь с двумя входами. Использовали такой универсальный и неотразимый повод, как усиление секретного режима. Вот зачем медикам, не имеющим непосредственного отношения к ковке ядерного меча нашей Родины, проходить на территорию строго секретного предприятия? А иногда ведь в медсанчасть и совершенно посторонние люди приезжают! Например — скорая помощь или (не про нас с вами будь сказано — труповозка). Нет уж, лучше пусть сотрудники ходят в медсанчасть через проходную, так спокойнее. Да и меньше станут бегать по врачам при таком раскладе — тоже выгода.

Проект перенесения забора разрабатывался под контролем Константина, который предусмотрел парковку на тридцать машиномест и площадку для пристройки, которая, возможно, понадобится в будущем. Пока что на этой территории устроили подобие скверика с бетонными клумбами и скамейками. Неплохо получилось, не хватало только фонтана, но это было бы уже чересчур.

В отличие от покойного Валерия Николаевича, убившего свою поджелудочную железу фатальными излишествами, Шариф Насирович не отпустил Константина в свободное плавание, а всячески пытался навязать ему свое видение процесса. Спрашивается — если ты такой умный, то чего же до сих пор сидел на попе ровно и не дергался? Разумеется, подобных вопросов Константин не задавал. Выслушивал очередную бредовую идею, хвалил-восхищался (без этого никак — восточный этикет!), а затем на пальцах доказывал нежизнеспособность или неуместность ценного предложения.

Например, Шарифу Насировичу захотелось устроить в обновленной медсанчасти выездную наркологическую службу. Да так захотелось, что просто вот вынь, да положь.

— Ты посмотри сколько объявлений в газетах! — горячился он, размахивая короткопалыми руками. — Любую открой и сразу увидишь «обналичим» и «выведем из запоя»! Мы деньги лопатой будем грести! Ты умный, ты хорошо дело поставишь, я знаю! Два почти новых рафика на заводе спишем под это дело и продадим Фирме…

«Фирмой», просто «фирмой», Шариф Насирович называл общество с ограниченной ответственностью «Авиценна» (привет родному Узбекистану!), учредителями которого были шурин Шарифа Насировича, племянница генерального директора объединения и… Вероника Вышеградская.

Когда встал вопрос о кандидатуре от Константина, он сразу же подумал о Нике. А о ком же еще было думать? Не о Женечке же, в конце концов, тем более что она уже начала немного надоедать. Совместное бытие поначалу вдохновляет влюбленных, но постепенно вдохновение уходит. Вместе с любовью. А, может, новое дело захватило Константина настолько, что все остальное слегка потускнело…

Ника казалась идеальной кандидатурой. Во-первых, фамилии разные. Ни один проверяющий не придерется к тому, что главный врач Иванов заключает договора с фирмой, учредителями которой являются граждане Камилов, Старчинский и Вышеградская. Во-вторых, Ника совершенно не разбиралась в теме и потому не имела возможности вмешиваться в дела. В-третьих, свою идею Константин преподал ей под соусом «это делается для Марианночкиного блага». Какая мать не поспособствует счастью своего ребенка? Ну разве что какая-то конченая ехидна.

Шариф Насирович настойчиво пытался пропихнуть в генеральные директора Фирмы своего шурина-соучредителя, но Константин решительно пресек эту идею, объяснив, что генеральный должен быть со стороны и не при делах. Случись что — он сядет, а мы другого найдем. По наводке Женечки наняли вменяемого пенсионера-алкаша по фамилии Тимошин, ветерана вневедомственной охраны. Тимошин обладал двумя достоинствами — благородной внешностью (если что, то можно и проверяющим его предъявлять) и привычкой пить в одиночку. А кто пьет наедине с собой, тот никому, кроме себя, спьяну лишнего не расскажет.

В принципе, можно было бы обойтись и без Фирмы, проворачивая дела непосредственно через медсанчасть, которая стараниями Шарифа Насировича получила право коммерческой деятельности под предлогом недостаточного государственного финансирования. Но это было бы слишком муторно в смысле бюрократизма, потому что для каждого действия пришлось бы собирать по нескольку подписей и слишком сложно в плане вытягивания заработанных денег со счетов. Нет, лучше уж заключить договор с «Авиценной» и работать без лишней суеты.

— Мне сказали, что на одного алкаша в среднем уходит два часа, — продолжал развивать свою идею Шариф Насирович. — Значит, за сутки одна дежурная бригада может обслужить двенадцать человек! Две бригады — это двадцать четыре клиента. Мы с разными ханыгами связываться не станем. Сделаем вип-услугу, наймем доцентов-кандидатов, оснастим их по полной программе и будем брать не меньше трехсот баксов за сеанс. Триста на двадцать четыре — это семь тысяч двести, для круглого счета будем считать, что семь. Тысяча уйдет на зарплату врачам и водителям, бензин-мензин и прочие расходы, а шесть мы разделим между собой. Другие радуются, если в месяц две с половиной штуки имеют, а мы с тобой в день будем с этого дела столько снимать! В день, ты подумай!

— Если шесть разделить на три, то получается две тысячи, — подумал вслух Михаил.

— Генеральному и штуки в день хватит, — махнул рукой Шариф Насирович. — Он и без того столько имеет, что давно со счету сбился, на вес деньги считает. Так что, давай начинать! Время — деньги! С меня машины и водилы, а с тебя врачи и все, что нужно по медицинской части!

— Надо бы сначала кое-что уточнить, — заводил свою вечную песню Константин и объяснял начальнику-компаньону изнанку дела.

Выведение из запоя на дому — занятие стремное. Для того, чтобы человек прекратил бухать, его нужно усыпить, медикаментозно. Нередко клиенты нарколога засыпают вечным сном… Нужны нам такие проблемы? Однозначно — не нужны. А некоторые алконавты в своем неадекватном состоянии могут пристрелить врача или топором зарубить, такие преценденты тоже бывали. К тому же, разбираться приходится не только с органами, но и с братвой, недовольной тем, как пролечили их кореша или тем, что кореш во время выведения отдуплился. Короче говоря, геморроя тут столько же, сколько и денег, а то и больше.

Другой вопрос — контроль над врачами. На выездной работе куча возможностей для того, чтобы калымить-левачить. Это только теоретически можно рассчитывать на семь тысяч в день. На практике денег будет гораздо меньше… Но сама идея хороша, что есть, то есть. Может сделаем наркологический кабинет с дневным стационаром на четыре-пять коек? Все на месте, под контролем, достойно-пристойно…

Тут главное соблюдать приличия — не спорить со старшим в открытую, а действовать окольным путем. Как пели в одном старом детском фильме: «Нормальные герои всегда идут в обход».[17] Да, эти вечные мерлезонские балеты утомляют. Но что поделаешь? Пока так, а дальше будет видно. При всей своей вязкости Шариф Насирович был хорош тем, что ничего не понимал в медицине и не имел в родне врачей, которых мог бы поставить на место Константина. Опять же — земляк, общие знакомые есть, а это делает отношения более доверительными.

Женечка обрадовалась карьерному рывку любимого мужчины больше его самого и с какого-то перепугу решила, что теперь она станет главной медсестрой. А что тут такого? Главная медсестра должна быть надежным доверенным человеком, а кто надежнее и довереннее любимой женщины? Отсутствие руководящего опыта Женечку не смущало. Не боги горшки обжигают! Постепенно, в процессе работы, всему научиться можно, было бы желание.

Женечка не годилась в главные медсестры не только по личным качествам, но и по политическим соображениям. «Новый главный врач назначил свою любовницу главной медсестрой» — это же замечательный повод для кляуз! Зачем давать недоброжелателям в руки такой козырь? А в простых медсестрах Женечка оставаться не хотела, поскольку считала, что отношения с главным врачом дают ей право на руководящую должность и особое положение.

По-хорошему, если уж говорить начистоту, Женечке в медсанчасти оставаться не стоило. Дело было не в том, что чем меньше сплетен, тем проще жизнь, а в том, что ее неудовлетворенность своим положением рано или поздно начала бы создавать проблемы. Посредством долгих уговоров, перемежаемых клятвами в вечной любви, Константину удалось заставить Женечку написать заявление об уходе. Она устроилась по соседству в другое ведомственное учреждение — поликлинику Карачаровского механического завода, который в народе называли «лифтостроительным». На новом месте Женечке все не нравилось — ни начальство, ни зарплата, ни работа с урологом. От пациентов мочой разит, а от доктора — перегаром и чесноком. Выплеснув на Константина очередную порцию недовольства, Женечка отлучала его на день-другой от своего горячего сдобного тела, а поскольку недовольной она была часто, любовные утехи свелись к минимуму. Константину это было только на руку. Неловко же просто так встать и уйти от надоевшей (и надоедливой) женщины. Нужен повод, нужна почва… Женечка усердно удобряла эту почву своим глупым поведением. Если не хочешь потерять любимого человека, то старайся не обострять с ним отношений. «Я обиделась и сегодня не дам!» — это заведомо провальный путь. Сегодня ты не хочешь дать, а завтра я взять не захочу!

Уходить от Женечки в свой кабинет не тянуло, несмотря на то что в нем стоял удобный диван, и имелся отдельный санузел. Константин начал поиски квартиры и завел новую пассию — сотрудницу заводской бухгалтерии, как две капли воды похожую на Нику, только звали ее не Вероникой, а Марией Сергеевной. Впрочем, после первой же близости, случившейся на том самом удобном диване, Мария Сергеевна превратилась в Машеньку. Константин любил называть своих женщин ласковыми уменьшительными именами. Исключение делал только для Ники, которая однажды вызверилась на «Никусю» так сильно, что чуть до ссоры не дошло.

Машенька была милой и нежной, ну совсем как Ника в добрачный период. Звала к себе, благо жила одна в двухкомнатной квартире, но Константину больше не хотелось совместного проживания. Одному жить спокойнее, да и чувства так быстро не притупляются. Опять же, Машенька была хороша для утех, но на спутницу жизни как-то не тянула, потому что характер у нее был слишком уж легкий. Не женщина, а мотылек, бабочка в свободном полете. Ненадежная, короче говоря.

В кадровом вопросе Константину предоставили полную свободу. Делай, что хочешь, только чтобы весь заводской контингент своевременно получал медицинскую помощь без длинных очередей. Избавиться предстояло как минимум от половины сотрудников, а по-хорошему — так процентов от семидесяти. Уволить такое количество народа разом было невозможно, а вот по два-три человека в неделю — вполне. Пока увольняемые отрабатывали две положенные недели, можно было подыскать им замену, тем более что Константин к приходившим устраиваться на работу особых требований не предъявлял, обращал внимание только на вменяемость. Были бы мозги на месте, а все остальное приложится. Если кандидат впечатлял особо, то Константин устраивал ему проверку на грамотность — просил под диктовку написать фразу: «На террасе близ конопляника вдова коллежского асессора потчевала Фаддея винегретом». Те, кто не делал ни одной ошибки, заносились в негласный кадровый резерв. Не только вменяемые, но и умные люди ценны вдвойне — их можно приближать и повышать, будучи уверенным в том, что они не налажают на ровном месте.

Пенсионеров Константин подкупал обещанием торжественных проводов с вручением благодарственной грамоты и ценного подарка. На подарки он не скупился, тем более что их оплачивал завод. Женщины обычно получали тостер или миксер, а то и кухонный комбайн, а мужчины — радиоприемник или наручные часы. Все приличное, хорошего качества, а не из разряда «тронул — и выбросил». Только двое из особо упертых пенсюков ушли со скандалом, а все остальные уходили тихо.

Пенсионера уволить легко, а вот с теми, кто пока еще не достиг пенсионного возраста, было сложнее. Приходилось разъяснять каждому в приватной беседе, что обновленной медсанчасти нужны новые люди. Простите, но с вами нам не по пути, так уж сложилось. Можно уйти по-хорошему, с гарантией похвальных отзывов, а можно и по-плохому, после трех выговоров, выбирайте, что вам больше нравится. Разумеется, не обходилось без жалоб — старая гвардия предпочитала хлопать на прощанье дверями. Жаловались в основном генеральному директору объединения, но особо активные писали и в министерство, и в мэрию. От всех наветов Константин отбивался благодарностями, которые писали довольные пациенты. В обновленной медсанчасти не хамили, не было длинных очередей, не терялись анализы и всегда можно было попасть к нужному специалисту если не сегодня, то, в крайнем случае, завтра.

При найме Константин предупреждал всех, что вторая обоснованная жалоба означает немедленное расставание, что в очереди не должно быть более трех человек (крутитесь, как хотите, но соблюдайте!) и что заводские пациенты важнее коммерческих, поскольку наша коммерция идет до тех пор, пока завод нами доволен. Вымогать с заводских разрешалось только одно — благодарности, причем желательно, чтобы писались они не на имя главного врача, а на имя генерального директора. При желании можно и в газету какую-нибудь написать, вдруг кто-то соблазнится позитивный репортажик о нашей конторе сделать, это не только приятно, но и полезно в смысле раскрутки.

Ксерокопии всех жалоб, адресованных в горние сферы, спускались Константину для проработки. Одну жалобу Константин сохранил на память как образец великолепной каллиграфии и прикольную по содержанию.

«В нашей доблестной медсанчасти творится черт знает что, — писал своим образцовым, идеально четким почерком окулист Квасиловский, между прочим — убежденный трезвенник, несмотря на такую фамилию. — Вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, главный врач торгует черными кошками в темной комнате. Куда это годится и сколько это будет продолжаться?».

Торговать черными кошками в темной комнате — это вам не хухры-мухры! Так и подмывало позвонить Квасиловскому и спросить, откуда он взял такое поэтичное сравнение, но это было бы стратегически неверным шагом — еще вообразит, кляузник хренов, что главный врач испугался его долбаной жалобы и теперь пытается наладить контакт. С глаз долой — из сердца вон! Как-то так.

Поликлинический антураж тоже изменился к лучшему. Стены из уныло-казенного зеленого перекрасили в приятный глазу светло-бежевый цвет, неудобные жесткие банкетки заменили на мягкие со спинками, повесили новые светильники, убрали с подоконников фикусы и прочую растительность, которая не добавляет кислорода, а только собирает пыль…

— Растения оживляют обстановку, — трепыхалась главная медсестра, которой оставалось работать около месяца, только она пока что об этом не знала. — Без них станет слишком голо!

Не стало. Константин оживил обстановку репродукциями пейзажей русских художников второй половины XIX века. Получилось симпатично и элегантно, одним словом — современно.

— Был сарай, а стал дворец! — восхищался Шариф Насирович, упуская из виду то, что на востоке дворцы называют «сараями». — А какие девушки в регистратуре сидят! Хоть женись по новой!

Девушки-регистраторы были предметом особой гордости Константина. Все как на подбор — умницы, красавицы и вообще милашки. Улыбнутся, помогут-посоветуют, на прощание скажут «доброго вам здоровья». Регистратура — это визитная карточка поликлиники, разве не так? Ворчливых гардеробных фурий Константин заменил приветливыми тетками, а уборщицам категорически запретил выступать по поводу того, что им, видишь ли, натоптали. Натоптали — так подотри, тебе за это зарплату платят, а если никто не натопчет, то на кой нужна уборщица?

Короче говоря, филиал Бутырской тюрьмы, в котором пациентов держали в струне, превратился в райский уголок, где все друг другу улыбаются и ведут вежливые речи. Рыба, как известно, тухнет с головы, но и с головы же начинает выздоравливать.

— Костик, как у тебя складываются отношения с коллективом? — волновалась бабушка.

— Нормально складываются, — отвечал Константин. — Коллектив у нас хороший, люди отборные, штучные.

А как же иначе? Сам ведь отбирал.

Глава седьмая

И как хорош тот новый мир…

Обновленная медсанчасть была настолько хороша, что просто захватывало дух, только вот с коммерческими клиентами дело обстояло плохо. Место совершенно непроходное — рабочий район, около секретного предприятия, и, к тому же, никому, кроме сотрудников и местных жителей не известное. Сотрудники лечились условно-бесплатно, а местные жители в большинстве своем лечили все болезни водкой. А те, кто мог бы представлять интерес, обходили медсанчасть стороной, поскольку были наслышаны о суровости местных врачей.

Да, в былые времена, которые Константин про себя называл «зазаборными», уровень суровости действительно зашкаливал. Негласным высочайшим приказом здесь были установлены свои критерии нетрудоспособности. Так, например, при температуре тридцать семь и три десятых градуса больничный лист не открывался, для этого требовалось иметь не менее тридцати семи и пяти. Давление сто шестьдесят на девяносто пять? Вот вам таблетка, положите под язык и возвращайтесь на рабочее место. Спину прихватило? Сейчас сделаем укол, полежите десять минут и вернетесь на рабочее место. Какой больничный? Не смешите! Вы же инженер, а не грузчик, мешки на горбу не таскаете… Попробуешь возмущаться — огребешь выговор за нетактичное поведение. Помимо этого, заводская администрация договорилась с руководством двух близлежащих поликлиник о том, чтобы сотрудникам завода больничные листы не открывались и не продлевались. Заболел — чеши в родную медсанчасть! Участковый терапевт мог открыть сотруднику завода больничный лист только при вызове на дом, но только открыть, а не продлевать, продлевать полагалось в медсанчасти. Если же кто-то особо умный приносил больничный откуда-то издалека, то его могли и не принять. Вас предупреждали, что нужно обращаться в свою медсанчасть? Так что же вы нам филькины грамоты приносите?

Ради исполнения своей мечты Константину пришлось наобещать начальству золотые горы, иначе все бы закончилось, не начавшись. В первые три месяца, пока дело ставилось на новые рельсы, «дачек» от Константина не ждали, но, начиная с четвертого нужно было оправдывать ожидания. Иначе… Впрочем, о том, что будет «иначе» думать не хотелось.

Рекламные объявления в газетах и по кабельному телевидению особого успеха не имели, поскольку объявления размещали все коммерческие медицинские учреждения. Нужно было как-то выделиться из серой массы…

Константин попытался было договориться о раскрутке с известной певицей Ириной Ястыковой, у которой в аранжировщиках подвизался знакомый по Самарканду чувак по имени Ренал, то еще трепло, если говорить начистоту. Выпивая-закусывая за счет Константина в недешевом ресторане «Узбекистан», Ренал бил по своей впалой груди костлявым кулаком и обещал, что для его земляка и лучшего друга Ирина сделает все, что угодно, потому что он ей как брат, а она ему как сестра. Так что не волнуйся, бирода́р,[18] лучше еще коньяку закажи.

Разумеется, Константин понимал, что коньячком-шашлычком он не отделается — Ирине придется заплатить и заплатить прилично. Но наглая баба запросила столько, что даже торговаться не хотелось. Ясно, что у человека звездная болезнь в последней стадии. С такими дело иметь никаких ресурсов не хватит.

— Ты двух зайцев одним выстрелом бей! — советовал Шариф Насирович. — Бери врачей, у которых большая клиентура! И специалиста хорошего получишь, и его клиентуру. Разве плохо?

Не то, чтобы совсем уж плохо, но в целом — нехорошо. Во-первых, Константину нужны были вменяемые сотрудники, послушные исполнители его начальственной воли, а не корифеи с зашкаливающим чувством собственного величия. Во-вторых, клиентура должна быть привязана к клинике, а не к конкретным врачам, которые сегодня пришли, а завтра могут уйти. Ну и о том, как можно крысятничать, имея свою личную клиентуру, Константин тоже имел представление. А крысятничать, то есть, пардон, блюсти свой интерес, в поликлинике мог только один человек — главный врач. Quod licet Iovi, non licet bovi.[19]

Пораскинув мозгами, Константин решил привлечь к сотрудничеству администраторов конкурирующих контор. Приходил, улыбался, расспрашивал, отпускал пару-тройку комплиментов, а затем, если считал возможным, делал милой девушке заманчивое предложение. Вы мне посылаете клиентов, а я вам плачу по десять долларов за каждого, кто воспользовался нашими услугами по вашей наводке. Вот вам карточки нашей медсанчасти, дающие право на десятипроцентную скидку. Давайте их тем, кого направляете к нам, по ним мы будем рассчитывать ваш заработок. Каким образом? А видите здесь внизу пять цифр мелким шрифтом? Это ваш личный номер. Расчет каждые две недели.

— Знаем мы вас, — недоверчиво отвечали милые девушки. — Мы вам клиентов, а вы нам фигу с маслом!

— А давайте попробуем посотрудничать! — предлагал Константин, улыбаясь во все тридцать два белых зуба. — Скажу вам по секрету, поскольку вы мне очень понравились, что наиболее активных агентов мы приглашаем на работу в нашу медсанчасть. На очень хороших условиях!

Про приглашение на работу, конечно же врал, а вот расчеты производил аккуратно. После первой получки активность агентов резко возрастала. Когда человек понимает, что старается не задаром, то старается как следует, нахваливая медсанчасть секретного предприятия, в которой раньше посторонние лечиться не могли.

Осложнений Константин не опасался. Если руководство клиники случайно узнает о том, что администратор работает налево, то проблемы будут у администратора, а не у того, кто ее к этой работе склонил. Уволят — и забудут. Однако же однажды к нему явились два парня специфической наружности, которые представились членами кузьминской группировки, крышевавший клинику «Медея-прим» на Волгоградском проспекте. Показав Константину пачку визиток медсанчасти, гости сообщили, что администратор Кристина призналась в получении платы за тридцать пять уведенных на сторону пациентов. Заплати́те за каждого по полторы штуки баксов штрафа и разойдемся мирно. В противном случае у вас будут проблемы.

— Вы вывеску у ворот видели? — дружелюбно поинтересовался Константин. — Слова «министерство по атомной энергии» прочли? Тогда могли бы догадаться, какая у меня крыша.

Указательным пальцем он нарисовал в воздухе буквы «ф», «с» и «б».

Парни оказались понятливыми. Переглянулись, сказали, что доложат руководству и исчезли навсегда. Константина сильно позабавила чиновная фраза «доложим руководству», казавшаяся совершенно неуместной в бандитских устах. На самом деле Константин не имел о собственной крыше никакого понятия. Шариф Насирович сказал, что со всеми претензиями он будет разбираться лично, а Константин уточняющих вопросов задавать не стал. Но в данном случае претензии были вызваны действиями Константина, поэтому правильнее было решить вопрос самостоятельно. Как говорили в Самарканде: «свою задницу каждый подтирает сам». Грубо, но метко.

Поняв, что от благодарственных писем пациентов толку не дождешься, Константин подъехал в редакцию «Московского сплетника» и договорился насчет большой позитивной (то есть — хвалебной) статьи. Расценки в газете-двухмиллионнике были аховыми, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что запросила за пиар Ястыкова. Пообщавшись с выделенным ему в редакции корреспондентом, тупым как пробка и добавлявшим «ну, это…» к каждой фразе, Константин сказал, что напишет статью сам. Корреспондент не возражал, поскольку на гонорар Константин не покушался и, к тому же, поставил ему выпивку.

Статья написалась легко, поскольку литературные способности у Константина имелись, но вот с названием возникла заминка. «Приходите к нам лечиться!»? По́шло, да и редакция не пропустит. Константина предупредили, что открытой рекламы нужно избегать, это интересный репортаж из интересного места, не более того. «Мирный атом»? При чем тут атом? Тем более, что завод следовало светить по минимуму и именовать просто «машиностроительное предприятие». Но зато адрес можно было вставить в статью, «вплести», как выразился корреспондент. С адреса Константин и начал. «Рязанский проспект, дом шесть, корпус два… Многим в столице (и за ее пределами тоже) хорошо знаком этот адрес. Здесь находится клиника, в которой работают настоящие волшебники…». Кто заинтересуется, тот без труда найдет.

В конце концов пришлось остановиться на «Кузнице здоровья». То еще название, тоже пошлое и с ироническим привкусом, но зато хоть сразу становится ясно, о чем пойдет речь. Корреспондент название одобрил, статью напечатали без правок, а фотографии у корреспондента получились просто замечательные. Надо отдать ему должное — поймать момент он умел.

После публикации статьи Константин получил от Шарифа Насировича нахлобучку вместо ожидаемой похвалы — не стоит так выделяться, дорогой, надо быть поскромнее, забыл, разве, какое предприятие обслуживаем? Но, когда через неделю выручка увеличилась на сорок процентов, начальник заговорил иначе: «ай, какой молодец, давай и дальше продолжай в том же духе!».

Для того, чтобы соответствовать запросам современности, пришлось принять на работу представителей нетрадиционной медицины — гомеопата, мануальщика, травника и игольщика, оформив их как сотрудников «Авиценны», поскольку в медсанчасти таких ставок не было и быть не могло. Между «традиционалистами» и «нетрадиционалистами» сразу же возникли противоречия. «Традиционалисты» называли «нетрадиционалистов» шарлатанами и знахарями, а те, в свою очередь, при каждом удобном случае рассуждали о бессилии традиционной медицины и ее неспособности излечивать самые элементарные заболевания, не говоря уже о чем-то серьезном. Пришлось вправлять народу мозги на собрании. Объяснив, что все сотрудники служат одному и тому же благому делу, Константин предупредил о необходимости строжайшего соблюдения корпоративной этики и бережном отношении к чести родного учреждения. Свое мнение можно высказывать дома, в семейном кругу, а на работе извольте дружить и обмениваться клиентами, вместо того чтобы отваживать их своими склоками. Короче говоря, вот вам руководящая установка, а вот вам порог — выбирайте, кому что больше нравится. Народ проникся и осознал (к тому времени все уже успели убедиться в том, что Константин Петрович слов на ветер не бросает и второго шанса никому не дает).

Апофеозом рекомендованной главным врачом дружбы стала женитьба игольщика Подолянского на невропатологе Лазуткиной. Счастливые молодожены получили от Константина в подарок микроволновку и двухнедельную путевку в ведомственный санаторий «Грачево» — надо же проявлять заботу о вменяемых сотрудниках, чуткое отношение руководства хорошо мотивирует.

Новый 1997 год Константин встречал в радостно-благостном настроении. Жизнь, можно сказать, наладилась, вошла в нужную колею, стала на правильные релься. Слегка, самую малость, огорчало сознание того, что в тридцать лет он достиг пика своей карьеры. Выше отсюда идти было некуда. Ну и ладно — не очень-то и хотелось искать добра от добра. Хотелось дождаться в своем удобном кресле закрытия завода (было ясно, что долго он не протянет, развалится лет через пять, максимум — через семь) и прибрать медсанчасть к рукам, причем — единолично. Что может быть лучше собственной клиники? Разве что две клиники. Но это уже, как говорится, дело наживное…

Личная жизнь тоже радовала. Главное — это разумно организовать досуг. Выходные Константин обычно проводил с Машенькой, в ее уютной квартирке на улице Паперника. Двух дней совместной жизни было достаточно для удовольствия и недостаточно для того, чтобы отношения быстро приелись. Машеньку Константин про себя называл «светской женой», потому что с ней он появлялся в свете, то есть ходил в театры, в кабаки и просто прошвырнуться по центру. При сидячей работе хотя бы раз в неделю надо нагружать себя продолжительным моционом.

В медсанчасти Константина дарила любовью «полевая жена» — стоматолог Светлана Геннадьевна, добродетельная супруга и образцовая мать. Все нерабочее время она посвящала мужу, непризнанному гению мольберта, и сыну-пятикласснику, восходящей звезде отечественного футбола. Но ведь ради хорошего дела можно и чуток рабочего времени урвать, особенно если начальство не возражает. По нечетным дням, когда Светлана Геннадьевна работала в первую смену, она выкраивала …надцать минуточек для того, чтобы наскоро устроить Константину сеанс эмоциональной разрядки (так это называлось между ними). По натуре Светлана Геннадьевна была тихушницей, на пике наслаждения никаких звуков не издавала, только трепетала всем телом, словно выброшенная на берег рыба, так что в коридор никаких посторонних звуков не доносилось. Разумеется, сотрудники все понимали, но приличия тоже надо соблюдать. Страшно подумать, что было бы, вздумай Константин отлюбить в кабинете Женечку, которая на пике блаженства вопила так, что начинали колыхаться занавески и с непривычки кровь стыла в жилах.

Женечка сначала сильно расстраивала своим занудством, а затем вдруг резко изменила поведение. То ли кто-то присоветовал, то ли сама догадалась, что «кое-что», лучше, чем совсем ничего. После отбытия Константина на съемную квартиру, Женечка недолго подулась-покручинилась, а затем предложила идеальный вариант дальнейшего развития отношений.

— Жаль, конечно, что у нас не получилось ничего серьезного, — сказала она, глядя в глаза Константина своим фирменным, томно-проникновенным взором от которого в штанах сразу же становилось тесно. — Но мы могли бы сохранить хорошие отношения и встречаться иногда, например — раз в неделю. Без каких-либо обязательств и претензий. Не думай, что я имею на тебя виды, просто мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Ты не возражаешь?

— Если без обязательств и претензий, то не возражаю, — ответил Константин, несмотря ни на что, продолжавший испытывать к Женечке теплые чувства.

Сложилось так, что она приезжала к Константину во вторник вечером, устраивала нескучную ночь, а после того, как он уходил на работу, убиралась в квартире и готовила из имевшихся в наличии продуктов что-нибудь сытное и вкусное. Константин об этом ее не просил, как-то само собой все вышло. Приехав к нему в первый раз, Женечка ужаснулась беспорядку, а также пустоте в холодильнике и сказала, что завтра с утра приберется и «сгоношит на скорую руку чего пожрать» (с лексиконом у нее, родившейся и выросшей в рабочем районе, всегда были проблемы). В первый раз она сама сходила за продуктами, а впоследствии Константин следил за тем, чтобы ко вторнику запастись мясом и овощами. Денег за свои труды Женечка не требовала, а Константин их не предлагал, поскольку это все испортило бы. Проще дать пару раз в месяц какую-то сумму, вроде бы как на подарок — порадуй себя, любимая, чем душа просит. Так получалось гораздо элегантнее.

Как-то раз, после особо бурного соития, Женечка в измождении откинулась на подушку и мечтательно сказала в пространство:

— Для полного счастья чего-то не хватает только не пойму, чего именно…

— Поэзии не хватает, — уточнил Константин и через минуту выдал стихотворение. — Мы будем жить в сожительстве, сожительстве, сожительстве; сперва сугубо в мотовстве, а после — в расточительстве: икра — сугубо черная, коньяк — всегда французский, и вход в твое влагалище — как в молодости узкий!..

— Ух ты! — восхитилась Женечка. — Но ты же знаешь, что я больше красную икру люблю.

— Года грядут суровые, как объектив без птички, — продолжал Константин, не обращая внимания на комментарии. — Но мы с тобой, фартовые, сплетем тоску в косичку! И даже в колумбарии — ничуточки не бредни — стоять двум нашим урночкам в ячеечках соседних![20]

— Я не хочу кремироваться, — сказала Женечка, обиженно надув натруженные губки. — Боюсь огня, и что живой сожгут тоже боюсь.

— Ну это же стихотворение, а не завещание, — усмехнулся Константин, мысленно сравнивая Женечку с Никой.

В постели Женечка давала бывшей супруге не сто, а все триста очков вперед, но ценительница поэзии из нее была никакая, хоть обратно стихотворение (вполне, надо сказать, удачное) распридумывай — то ей черная икра не в цвет, то кремироваться она не хочет. Хорошо, хоть, не спросила, что означает слово «сугубо». С нее сталось бы… Ника сейчас оценила бы ритм, заданный тройным повторением слова «сожительство», похвалила бы тонкое противопоставление мотовства расточительству, а уж «сплетем тоску в косичку» сделала бы своей любимой поговоркой. И непременно попросила бы записать прочитанное для нее — она собирала автографы новых сочинений Константина в картонную папку с завязочками. Интересно, хранит ли их сейчас?