Помоги проекту - поделись книгой:
Иногда нам снятся странные сны. Люди, которых мы раньше не встречали. Места, где мы никогда не были. События, о которых даже не слышали. Эти сны могут заставить нас смеяться, плакать, а порой даже кричать…
Она не была частью своего сна, но видела все, как наяву. Видела женщину, которую выволакивали на улицу за волосы. Видела, как та споткнулась на крыльце, как ее тащили по грязной земле. Она слышала, как женщина кричала. Как она молила своих убийц:
– Прошу! Умоляю! Это не я! Умоляю!
– Молчи, ведьма! ― зарычала на нее одна из мучительниц и, притянув голову своей жертвы ближе, держа за растрепанную косу, плюнула прямо в лицо.
– Я – не ведьма! Умоляю! Это не я.
Сильная пощечина прилетела ей от другой обозленной бабы, а за ними и новый поток обвинений:
– Это ты черту зубы заговаривать будешь, не нам!
Из дома послышался детский плач. Женщина повернулась, манимая детским криком, а затем с испугом посмотрела на баб:
– Прошу… мой сын…
– Его никто не тронет, ― ответила ей первая и вновь поволокла вперед. ― Но он никогда не узнает, что за тварь его родила!
– Серафима, ― позвал один из мужиков, что наблюдали, столпившись возле амбара, ― а мож, не она это?
– А кто? – заревела баба и со злостью дернула за косу, так что жертва взвизгнула от боли.
– Так, ― мужик замялся, он явно побаивался тучной, грозной бабы, но этот страх все же не мог заглушить его жалость, ― никто же не видел, что это она.
Серафима выпустила косу из руки, женщина поднялась и хотела было побежать к дому, чтобы успокоить свое дитя, но вторая баба преградила ей путь, выставив вперед вилы.
– Все слышали, ― Серафима говорила громко и четко, окидывая взглядом каждого, до кого могла дотянуться своим грозным взором, ― как она выкрикивала всю ночь дьявольские проклятья!
– Так, ― вмешался мужик, но поймав на себе злобный взгляд Серафимы, понизил голос, ― так она же иноверка, поди своим богам и молилась.
– А коли не молилась, ― сказал седовласый дед в дранных лаптях и распахнутом штопанном кафтане, что сидел на бревне, облокотившись на самодельную трость, ― так все бабы во время родов мужиков своих покрывают, на чем свет стоит! Ты ж сама Сеньку убить грозилась, да причину твоих мучений оторвать и в рот ему засунуть, чтоб тот подавился. Пусть земля ему будет пухом, ― с этими словами дед перекрестился, а по толпе прокатились одобрительные смешки.
Но Серафиму его слова ничуть не успокоили, даже напротив, заставили пыхтеть от злобы пуще прежнего:
– Только после наших криков, зерно не гниет сразу во всех амбарах, а скот не пробирает неведомая хворь!
Все притихли, возразить им на это явно было нечего.
– Что ты, Дунай, ― она указала на первого мужчину, который дерзнул выразить свое мнение, ― и твои дети будете есть в эту зиму? Жалостью твоей сыты будете?
– А что нам даст ее смерть? Авось, зерно не вернет, ― потупив взор в пол, промямлил себе под нос Дунай.
– Зерно не вернет, а вот скот, ― Серафима повернулась к своей жертве и скривила лицо в противной ухмылке, ― скот избавить от хворы, авось, и выйдет.
– Не простит нас, Иван, когда воротиться, ― покачал головой старик.
В калитке показалась молодая женщина в расшитом пестрыми цветами красном сарафане, ее черная коса лежала на плече и ниспадала почти до самого пола. Женщина была настолько красива, что мужчины не могли сдержать улыбок при виде нее, за что парочка из мечтательных зевак заработала оплеухи от недовольных жен.
– Он поймет. Она обрекла на голод не только нас, но и Ивана, и своего сына. Зима будет суровой, ― женщина развела руками и сделала глубокий вдох, ― Али вы сами не знаете? – она резко обернулась и указала на рябину, чьи ветки клонились к земле под весом богатых гроздей красных ягод.
– Не первая голодная зима в наших краях, ― вмешался еще один мужчина, что стоял позади всей собравшейся толпы. Он явно был не из бедных, на ногах вместо лаптей сапоги, да и зипун явно был новым, да еще и на пуговицах! ― Переживем.
– Переживем? Кого же есть будем, Ярослав? ― красавица зловеще усмехнулась. – Собак?
– Покуда ружья…
– Или друг друга? ― она не дала ему договорить, да и теперь никто из толпы уже и не желал слушать его речей. Красавица нашла нужные слова, которые смогли-таки проникнуть в самую душу каждого из тех, кто их услышал. Страх сковал их сердца, ослепил глаза и заложил уши. Больше не было среди них людей, теперь на бедную мать скалились звери.
Они выволокли свою жертву за забор, швырнули ее прямо в лужу. Она хотела повернуться, чтобы вновь взмолиться, просить о жизни, о прощении за то, чего даже не делала, за их глупость, их ошибку… Но первый камень аккурат пришелся ей прямо в висок. В глазах потемнело. Она только и успела закрыть голову руками, как на них посыпался град камней. Кровь проступала сквозь посиневшую кожу. Кто-то взял палку и ударил ее по спине. Ее крик обрывался с каждым новым ударом, пока их не стало столько, что она едва успела хватать ртом воздух перед тем, как принять новые побои.
Кровь окончательно свела зверей с ума. Они не стеснялись своих улыбок, не стеснялись наслаждения, что получали, причиняя ей боль. Каждый из них был опьянен силой, своей властью над чужой жизнью. И каждый верил, что убивает ее ради блага всей деревни…
– Акджан! ― неожиданный крик вмиг привел их в чувства.
Мужчина бежал сломя голову, он побросал все, что могло бы его замедлить: ружье, связанных за ноги дохлых уток, котомку. Он упал пред ней на колени, поднял из грязи, страх и боль сковали его по рукам и ногам.
– Акджан!
Она с трудом открыла заплывшие веки. Ее глаза уже плохо различали черты его лица, но голос… этот голос был ей знаком. Она протянула дрожащую руку к его лицу, он подхватил ее, но, увидев, что прикосновение причиняет ей боль, разжал пальцы и постарался придержать ее как можно мягче.
– Акджан, ― ее имя стало воплощением его боли. Слезы покатились по мужским щекам, окропив еле вздымающуюся грудь умирающей жены.
– Егор, ― прошептала она. ― Назови его Егоркой.
Жизнь покинула ее тело слишком быстро. Он даже не успел ничего ей ответить. Он ничего не успел…
Мужчина прижал ее к своей груди, сотрясаясь от жуткой боли, что разрывала его изнутри. Он кричал. Он кричал во все горло с такой силой, что птицы, не выдержав его крика покинули голые ветки березы и устремились прочь.
– Иван, ― позвал его один из мужчин.
Иван поднял голову и продолжая покачиваться взад-вперед задал один единственный вопрос, ответ на который уже ничего бы не смог исправить, но не спросить, он просто не мог:
– За что?
– Она была ведьмой! ― ответила Серафима и поспешила выискать одобрение в испуганных глазах односельчан. ― Она прокляла нас, хотела голодом изморить.
Иван закрыл глаза и запрокинул голову, он все еще продолжал убаюкивать и без того навек успокоившееся тело своей возлюбленной жены.
– За что? – повторил он шепотом. ― За что? ― разразился дикими криком. ― За что? ― залился неистовым плачем. ― За что? ― взмолился небесам. ― Акджан, ― и полностью растворился в своем горе, своей ненависти.
Он поднял ее с земли и понес в сторону дома. Толпа молча шла за ним, каждый из них искал себе оправданий, каждый пытался обмануть саму правду, каждый не желал признавать своей вины.
Иван уложил бездыханное тело Акджан на крыльцо. Детский плач донесся до его ушей. Губы и подбородок мужчины дрогнули, но вместо слез он оскалился. Вместо крика, он зарычал. Вместо боли он выбрал злость.
Он повернулся к толпе убийц. Теперь его очередь быть слепым и глухим к чужим мольбам. Пришел его черед стать зверем. Он выдернул топор из полена. Толпа отшатнулась:
– Иван, ты это брось, ― с опаской косясь на топор завопил Дунай.
– Не надо, Ваня, ― взмолилась одна из женщин. ― Она нас всех прокляла.
– Вы, ― с ненавистью бросил ей Иван и обвел топором головы каждого из них, ― вы сами себя прокляли.
Он кинулся на них как разъяренный зверь. Первый удар пришелся прямо в ухо Дунаю, он даже не успел увернуться. Толпа заметалась в испуге, спотыкаясь друг о друга и толкаясь. Он заносил топор и каждый удар окрашивал его кровью. Женщины кричали, мужчины пытались сопротивляться, но Иван был силен. Он разрубал кости, рука его была тверда и уверена. И кажется, каждый из них это знал. Они знали о его силе, знали о мощи его богатырских плечей, но они убили ее… а теперь умирали и сами…
Умирали страшной смертью с бесполезной мольбой на устах.
Двоим мужчинам удалось обхватить его под руки, третий повис на поясе.
– Пустите, ироды! ― закричал Иван.
– Остановись, Ваня! Остановись ради Бога!
– Вы остановились? Вы!
Он замер, увидев лицо деревенской красавицы. В глазах ее, как и у всех стоял страх, но вот… рот ее искажался. То грусть, то смех. Картины сменяли друг друга, как наваждение.
Иван стряхнул головой, но лик дьявола не исчез. То грусть, то смех… То плач, то хохот.
Он понял все. Сомнений не было.
Резко он выдернул руку с топором из хватки рослого мужика. Замахнулся и бросил его прямо в ведьму. Топор вошел ей в плечо. Ведьма закричала.
– Мариша! ― спохватились мужики и кинулись к красавице, что с ужасом озиралась на раненное плечо.
Удар поленом пришелся прямо по голове Ивана и тот упал на землю без чувств.
Толпа бросилась к Марише.
– Знахаря зовите, ― кричал Ярослав, подхватив девицу на руки. ― Ты только держись, Мариша, не умирай.
Ведьма закатила глаза и застонала.
Дом ее оказался недалеко. Два двора, и они уже были на месте. Уложили ее на кровать, стонущую и кривляющуюся от боли. В двери влетел знахарь, оглядел окровавленный люд, что столпился возле раненной и покачал головой:
– Что же вы натворили?
– Не время причитать! Лечи давай!
Ярослав за шиворот подтянул престарелого врачевателя и чуть ли носом уткнул в торчащий топор из плеча Мариши.
– Ох, ― покачал головой знахарь. ― Не помочь ей.
– Как не помочь? ― с яростью закричал на него Ярослав.
– Не в силах тут я ничего поделать.
– Серафима! ― позвала Мариша.
Серафима вышла вперед. Ведьма протянула ей руки.
– Возьми, Серафима.
Баба с опаской оглядела пустые ладони:
– Что взять?
–
Серафима в испуге отскочила назад, врезалась спиной в стену и перекрестилась:
– Ведьма! Чур меня!
А Маришка не успокаивалась. Змеей завилась по покрывалу. Выдернула топор из своего плеча и резко выгнулась, корчась от боли.
– Неужто она была, ― перекрестился еще один мужчина.
–
Люди выскочили из дома ведьмы, крестясь и целуя кресты на своих шеях. А ведьма продолжала кричать дурным голосом. Она вопила, а вороны каркали, словно вторя ее мольбам:
–
– Не помрет сама, ― сказала старая бабка, еще сильнее вдавливая крест в поблекшие губы.
– И что делать? ― спросил Ярослав.
– Крышу рубить, ― старый дед снял шапку и вытер ею мокрый лоб, а затем в сотый раз перекрестился.
Солнце кренилось уже к горизонту, когда мужики прорубали крышу над кроватью умирающей ведьмы. Она уже не просила никого взять ее за руку, нет, из ее поганого рта лилась желчь и гниль ее прогнившего сердца. Она сыпала ругательствами на голову каждого, чье имя только могла вспомнить. Но только первый луч уходящего солнца проник в дом из вырубленного отверстия, как ведьма смолкла. Но затишье это было предвестником большой бури.
Утробный рык вырвался из прорубленной дыры. Голос ее не был человеческим, как каждое слово не было рождено этим миром, но смысл речей демона понял все, кто их услышал:
–
Иногда нам снятся странные сны. Они выглядят настолько реальными, что ты начинаешь им верить безоговорочно. И сколько бы ты не бился головой о подушку, сколько бы не отмахивался от них руками и ногами, они не позволяют тебе вырваться из своего плена, пока не достигнут своего финала. А когда ты просыпаешься от собственного крика, ты не можешь вспомнить ничего из того, что увидел. Тебе остаются лишь страх, дрожь и чувство, что позабыл нечто важное. Нечто, что могло бы тебя спасти, предостеречь…
Она испугалась собственного крика, резко сев на кровати, словно вынырнув из собственного кошмара. Она не могла отдышаться, успокоиться. Металась глазами по комнате, убеждая себя, что все позади и пора успокоиться.
– Вот это да! ― голос зазвучал неожиданно, чем заставил ее еще раз вскрикнуть.
– Боже! Катя! Ты меня до смерти напугала!
Катя сидела на комоде среди кучи склянок и кремов. Она держала перед собой телефон, который чуть было не выронила от крика соседки.
– Я засняла, ― пояснила она, поймав на себе вопросительный взгляд. – Серьезно, это было точь-в-точь, как показывают в фильмах.
– Ты совсем уже? ― недовольно воскликнула девушка.
Поделиться книгой: