Помоги проекту - поделись книгой:
– Соображаешь, – с уважением откликнулась Стелла. – Зачем тебе понадобился машгиах?
– Пока не могу сказать.
– А я пока не могу помочь. Сам-то понимаешь, чего просишь?
– Ладно, слушай…
Я объяснил ей, как мог и что мог. Наверное, стоило бы подробнее, но тогда я и сам не был уверен в том, что дело выгорит.
– Не знаю… – с сомнением проговорила Стелла. – Честно говоря, стало ненамного понятнее.
– Под мою ответственность. Если окажется, что я ошибся, превратишь меня в черепашку.
Она расхохоталась.
– Ладно, я попробую. Ждите ответа!
Ответ пришел около восьми вечера, когда мы со Славкой, развалившись на его диване, пили пиво и смотрели на переносном черно-белом телевизоре «Собаку Баскервилей». Светлокудрая Лора Лайнс, в исполнении неподражаемой Аллы Демидовой, с аристократическим прискорбием истинной леди заметила: «Значит, нет на свете джентльменов», а потом взглянула прямо на меня и добавила, не изменив интонаций:
– Будьте готовы связаться со мной завтра к полудню. Я пришлю за вами свой экипаж. И помните: вам достаточно лишь чертыхнуться!
Подмигнула и продолжила набивать изящную женскую трубку. Славка как ни в чем ни бывало смотрел на экран. «Вы назначили свидание сэру Чарльзу в том самом месте и в тот самый час, когда его постигла смерть», – многозначительно сообщил доктор Ватсон. Я встал и сказал:
– Надо звоночек сделать, – и вышел из комнаты.
В коридоре было темно и тихо, только бормотали телевизоры в закрытых комнатах, будто тихие сумасшедшие, запертые на ночь в палатах дома скорби, да рассеивали сумрак клинья синеватого света из-под дверей. Я включил лампочку на телефонной тумбочке и набрал номер гостиницы.
– Девушка, с пятьсот вторым соедините, пожалуйста.
Прошли секунды. Из Славкиной комнаты доносилась волшебная мелодия для флейты Дашкевича.
– Я слушаю вас, – раздался в динамике располагающий баритон.
– Владимир… простите, не знаю, как по батюшке…
– Владимирович, – великодушно подсказал баритон. – А вы, собственно, кто?
– Меня зовут Виктор, – сказал я. – Ваш телефон передал мне Савва Ильинский и попросил встретиться для обсуждения деталей сотрудничества. Вам будет удобно завтра, ну, скажем, в десять утра?..
Вечером в начале одиннадцатого было уже темно. Вокруг рыжих ночных фонарей клубился дым, будто сотни китайских драконов. Славка шел впереди и курил папиросу, искрящийся пепел разлетался, исчезая во тьме. Мы вошли в «прерии»; высокая трава шелестела, цепляла за ноги, хлестала по коленям и бедрам, окружала дыханием вязких ночных ароматов. Издалека взвыл и затих, обессилев, протяжный паровозный гудок. Несколько раз прожужжали потревоженные насекомые, устроившиеся на ночлег в чертогах трав и кустарников. Прошуршала, юркнув в сторону, мышь.
– Ну вот, пришли, – сказал Славка.
Я оказался тут второй раз за последние несколько дней: снова ночью, но теперь уже не мимоходом, а в компании старого друга, вместе с которым в счастливые давние годы бывал здесь то гуроном, то переселенцем, сражался с воображаемыми врагами, а потом всерьез схватился с самим другом, подведя черту под золотой беззаботной эпохой. Как водится у полян и площадок далекого детства, форт Уильям-Генри тоже съежился за прошедшие годы, будто шагреневая кожа от множества неразумных желаний; помню, что, когда мы с ножами в руках стояли друг против друга тем незабываемым летним днем пятнадцать лет назад, поляна казалась широкой, как Куликово поле. Ныне трава изменила границы, близко подобравшись от краев к середине, на которой чернело пятно от костра в окружении скамьи из бревна, сломанных ящиков и битых стекол.
Похоже, что дикари все-таки захватили оставшийся без защитников форт.
– Тут и копай. – Славка включил фонарь и направил луч на кострище. – Это мы с ребятами такой ход придумали, костер развести над схроном, типа маскировка. А потом уже гопники местные добавили правды жизни.
– Умно, – согласился я.
Я положил большой пустой чемодан с металлическими уголками рядом с бревном и взялся за лопату. Раскидал обугленные головешки, обгоревший мусор, пепел и вкопался в сырой песчаный грунт. Минут через десять штык лопаты ударился о металл; в луче фонаря белела присыпанная землей полиэтиленовая пленка, плотно обмотавшая крышку огромного молочного бидона.
Мы молча перекурили. Прогремела колесами ночная электричка, отсветы желтых окон скользили по темной траве. Подул ветер. Я снова начал копать, и через некоторое время мы, ухватившись за металлические ручки и раскачав бидон в рыхлом грунте, выволокли его наружу. Славка достал нож и освободил крышку от полиэтилена и изоленты.
– Все, готово. Можешь перекладывать.
Сверху лежали пачки с долларами, аккуратно упакованные в прозрачные целлофановые пакеты и перевязанные резинками. Я насчитал их ровно тридцать, и они плотно покрыли дно чемодана. Потом мы положили бидон на бок, и я принялся вытаскивать упаковки желтовато-коричневых сторублевок, зеленоватых полтинников и фиолетовых четвертных, сбившись в подсчетах на пятом десятке. Славка сидел на бревне и светил фонарем.
– Жалко, – вдруг сказал он.
«Только вот этого сейчас не хватало», – подумал я, вспомнив про «парабеллум», и обернулся. Но он просто задумчиво смотрел на уложенные в чемодан стопки купюр.
– Жалко, – повторил Славка. – Столько денег бандитам отдаем. Что они с ними сделают?
– Ну, а ты бы что сделал? – спросил я.
– Да нашел бы что.
– Вот и они найдут. Считай, что купил за эти два миллиона прощение всех грехов себе и товарищам. По пятьсот тысяч за человека, не так уж и дорого.
– Значит, не тяжкие были грехи.
Последними из бидона я вытащил две пачки сине-зеленых немецких марок, десяток скатанных в плотные трубки бумаг – наверное, облигации или страховые полисы, и увесистый мешочек из плотной ткани, похожий на кисет с вышивкой и завязками. Внутри были несколько необработанных тусклых камней, толстые золотое обручальное кольцо, пяток больших серебряных монет с двуглавым орлом и десятка два юбилейных рублей с портретом Ленина. Я бросил мешочек в чемодан и собрался захлопнуть крышку, но Славка сказал:
– Подожди.
Он вынул мешочек, распустил завязки, достал оттуда один рубль и бросил на дно опустевшего бидона.
– Ну вот, теперь можно обратно закапывать.
– Зачем это?
– Ну, мало ли, пусть будет, на всякий случай. Схрон-то хороший.
– Да я про рубль.
– А это как бы примета.
– Какая?
– Не знаю. Хорошая. Чтобы вернуться.
Я закопал бидон обратно в яму и забросал раскоп песком, мусором и головешками из костра. Тяжеленный чемодан мы оттащили к парадной, и я сидел на нем, глядя в ночное небо, пока Славка вызывал из квартиры такси. Редкие звезды мерцали и серебрились, как дрожащие слезы. Одна из них медленно плыла в вышине, пересекая небосклон от горизонта до горизонта – то ли спутник, то ли инопланетный корабль. Хотя о чем это я – все инопланетяне были здесь, на Земле, и ангелы тоже, и черти, и не отличить одних от других, да и незачем отличать; рай пуст, ад – тем более, и только у нас тут толкотня и неразбериха, как в прихожей тесной квартиры на свадьбе или на похоронах.
Толстый усатый таксист помог погрузить чемодан в багажник.
– Неподъемный, – заметил он. – Собрались куда?
– В отпуск лечу, – сказал я. – Вот только за друзьями заеду, а потом сразу в аэропорт.
Славка махнул рукой, стоя в дверях парадной. Такси выбралось через арку на Лесной проспект и понеслось по ночному городу.
Упругий теплый ветер бил в открытые окна, сдувал сигаретный пепел. Мы ехали в тишине, только мотор гудел да шелестели покрышки. Несколько раз таксист пытался завести разговоры и намекнуть, что готов довести меня вместе с друзьями и до аэропорта, но когда увидел, что выхожу я у «Трех звезд», то протянул только:
– Знакомое место, – поспешно выволок чемодан и ретировался.
Двери заведения были закрыты, но окна ярко светились, а изнутри доносились какие-то разухабистые басы. Я подошел к боковому входу и постучал. Из-за приоткрывшейся двери пахнуло горячим воздухом, выпивкой, одеколоном, плеснула блатными аккордами магнитофонная музыка и высунулся давешний белобрысый атлант. Он увидел меня, радушно оскалился рядами великолепных зубов и по-свойски подмигнул.
– Чемодан занеси, – сказал я, пытаясь сохранить статус-кво, и вошел внутрь.
В «Трех звездах» гудела ночная жизнь: вокруг столиков сидели крепкие ребята разной степени трезвости, кто-то неспешно бродил между компаниями, кто-то степенно беседовал, стараясь держаться солидно; вентилятор с трудом разгонял липкую духоту; на барной стойке расположились две початые литровые бутылки импортной «Столичной» и, символом удавшейся жизни, крупно нарезанный ананас. Едва я вошел, как все разом замолчали и повернулись ко мне, и некоторые почему-то заулыбались, и бармен Паша с пережеванными ушами тоже улыбался и по-дружески махал мне рукой, а сам Пекарев, в модном спортивном костюме, встав из-за столика, вышел навстречу, раскинув крепкие ладони в широких объятиях:
– Здорово, преступник! Добро пожаловать на огонек!
Он стиснул мою руку в цепком пожатии и с силой хлопнул по плечу. Публика за столиками снова заговорила, занявшись своими делами, а из динамиков за стойкой затянуло:
Пекарев потащил меня к столику у окна. Там сидели интеллигентного вида молодой человек в очках на зарубежный манер и широкоплечий, костистый, немолодой мужчина в поношенном темном пиджаке и с очень коротко стриженными седыми волосами. У него были большие морщинистые кисти рук, синие от наколок, а многочисленные татуированные перстни на пальцах складывались в сюжет, достойный биографического романа.
– Витёк, знакомься: это Афанасий. – Пекарев показал на молодого человека. – А это вот – дядя Миша.
Афанасий вежливо кивнул. Дядя Миша, не мигая, молча смотрел бледно-голубыми, лишенными ресниц глазками.
– А это Витя, – представил меня Пекарев. – Витя – мент, но мент правильный! Давай, Витя, садись с нами.
Я сел. Дядя Миша степенно поплевал на окурок папиросы, с подчеркнутой тщательностью раздавил его в пепельнице, встал и ушел.
Пекарев ухмыльнулся.
– Дядя Миша старой веры придерживается, – объяснил он. – Да и хер с ним. Пусть валит, без него веселее. Давай с нами водку пить.
На столе мигом оказалась запотевшая бутылка «Столичной», граненые рюмки и стопка слезящихся соком круглых ломтиков ананаса. Мы выпили и закусили волокнистой сладкой мякотью.
– Толя, я к тебе не с пустыми руками, – напомнил я.
– Ну как же, как же, – оживленно откликнулся Пекарев. – Посылка от друзей, я помню. Это не тот ли чемоданчик?..
Рядом с белокурым атлетом у дверей здоровенный потертый кофр с металлическими углами действительно выглядел «чемоданчиком».
– Он самый.
– Афанасий, займись, пожалуйста, – сказал Пекарев. – А мы пока тут с Витей посидим, побеседуем.
Афанасий поправил очки, встал, атлет легко подхватил чемодан, и они вместе скрылись за боковой дверью рядом со стойкой.
– Ну, еще по одной? – предложил Пекарев. – И расскажи мне, как ты, бывалый сыскарь, доверился этой гниде Хопперу? Он же всему городу известен!
– Теперь, вижу, я тоже известен всему городу.
– Еще бы! Ты, можно сказать, легендой стал в последнее время.
Мы выпили еще по одной, а потом и еще – под разговор и рассказы. В слухах и догадках в отношении моей скромной персоны действительно недостатка не было. Большинство рационально мыслящих обитателей преступного закулисья сходились во мнении, что меня подставили в ходе очередной межведомственной схватки гигантов – Госбезопасности и МВД. Были версии и посмелее: кто-то утверждал, что я глубоко законспирированный шпион, кто-то – что наоборот, ловлю шпионов, а то, что на меня якобы охотится вся милиция и все оперативники КГБ в Ленинграде, лишь прикрытие. Некоторые говорили, что я раздобыл компромат и на свое начальство, и на руководство Комитета, и теперь меня наперегонки ищут и те, и другие; но встречались и вовсе экзотические предположения.
– Ты Аркашу Котика знаешь? Ну, валютчик такой, с Рубинштейна, который не в себе, еще оборванный постоянно ходит. Подпольный миллионер, между прочим. Так вот он говорит, что ты вместе с этим беглым ученым завладел инопланетной технологией какого-то супероружия, во время испытания которого леса вокруг города подожгли, и теперь собираешься загнать это оружие тому, кто больше даст, или нашим, или америкосам. А наши, понятно, платить не хотят, вот и ловят тебя. А девица, которую тоже ищут, собственно инопланетянка и есть. Ничего себе, да?!
Я засмеялся и чуть не подавился ананасом.
– Жвалов этот твой опять заходил, – продолжал рассказывать Пекарев. – Я ему говорю: товарищ подполковник, вы у нас уже постоянный гость, может, столик для вас держать? Прощение всех прошлых и будущих прегрешений обещал, если кто-то из наших поможет тебя найти. Чуть ли не покровительство Комитета, можешь себе представить? Ну, я ответил ему, мол, ошиблись адресом, штаб добровольной народной дружины на другой стороне. Посадить меня за измену Родине пригрозил, вот так.
Мы почти ополовинили литр «Столичной», а Вилли Токарев из динамиков запел про рыбалку, когда возвратился Афанасий.
– Все точно. Даже больше на пятьсот двадцать пять рублей.
Пекарев удовлетворенно и с видимым облегчением вздохнул.
– Витя, благодарю. – И снова протянул руку. – Ни о чем не спрашиваю, не мое это дело, как и что – просто благодарю. От души.
Афанасий положил на столик пухлый бумажный сверток, перетянутый канцелярской резинкой.
– Тут тридцать тысяч, как договорились.
Я ответил на рукопожатие и сказал:
– Денег не надо.
Пекарев откинулся на спинку стула.
– Интересно. А что же тогда?
– Дружескую услугу.
– Какую?
– Пока не знаю.
Он усмехнулся и покачал головой.
– Честно говоря, я бы предпочел отдать деньгами.
– Толя, в моей ситуации я бы предпочел услугу.
– Именно потому, что я знаю твою ситуацию, деньгами мне как-то спокойнее. Ну, хочешь, еще трешку накину? Или пятерку?
– Нет.
Поделиться книгой: