Помоги проекту - поделись книгой:
— Не боись. Доберемся, чую, — вожжами тряхнул. — С этого самого мига нет средь вас, девки, ни Медвяны, ни Веи. Есть Нельга Сокур и Новица. Уясните и инако дружка дружку не кличьте.
Девушки переглянулись, угукнули дядьке и наказ его исполнили.
Через две недели лесных мытарств въехали в Лугань. Медвяна во все глаза смотрела по сторонам, а посмотреть-то было на что. Крутые, высоченные берега полноводного Молога с одной стороны, с другой мелкая, но широкая Свирка. Народу тьма! Лугань не весь, а целое городище! Хоромы большие, богатые, дворы просторные — до трех десятков семей селилось. Волховской домина особняком стоял: нарядный красный конёк на крыше, забор с фигурками богов сильных.
На Новиковском подворье встретил их хозяин — Рознег — принял Нельгу-Медвяну за свою, обмана не углядел. Путники с дороги лгали хмуро, немногословно с того и поверили им, уставшим, потерявшим дом свой и род.
Снежана, большуха* Новиковская, смотрела стыло, но мужу перечить не взялась, приняла в дом пришлых Сокуров. Сыновья Новика, оглядев неприметную Нельгу, и вовсе вышли из гридницы, а вот дочка — Цветава — осталась смотреть и улыбаться ехидно.
Красивая, статная, коса цвета темнейшего мёда, глаза — синева небесная по летнему времени, брови вразлёт, губы — вишни спелые. Вольно ж ей было посмеиваться над Нельгой. Та то лицом вроде недурна, но таких воз да тележка малая в каждой веси. Вот разве что волосы цвета молодого медка могли б затмить многих. Но косу-то на лик не повесишь, волосами его не украсишь.
Через месяц неуютного житья на Новиковском подворье Нельга решилась жить своим домом. Новик посмеялся — виданное ли дело, девчонка сопливая, шестнадцати лет, безмужняя и хозяйка? Но соплюха упросила дядьку Рознега дать ей малый земляной надел на краю городища, поклонилась ему серебряной деньгой тот и согласился по жадности. А к лету у Нельги уж новый домок стоял и поодаль заимка с бортями. На чистом подворье объявились трое холопов из булгар*. А потом и денежка потекла к девице: медовуху делала и на торг носила.
Рознег стал было расспрашивать — откуль, мол, знаешь про бортное дело — но Нельга отговорилась Богшиными умениями. Языком попусту не трепала, отмалчивалась больше, Рознег и отстал. Так и полетело времечко, покатилось…
От автора:
Планида — доля, участь, судьба.
Бер
Сварог — бог небесного огня, отчасти соответствующий греческому Зевсу и Гефесту.
Меды стоялые — жутко дорогая вещь! Упрощенно — чтобы получить алкогольный напиток такого плана из меда, нужно было ждать не менее пяти лет. Вот и закапывали бочки в землю. Могли пролежать лет десять. Могли быть травяные добавки для разнообразия вкусов.
Медовуха — упрощенно — забродивший мед, разбавленный водой. Слабоалкогольный напиток. Могли быть травяные добавки для разнообразия вкусов.
Большуха — старшая женщина в доме. В данном случае — жена главы рода.
Булгары — тюркские племена. В Древней Руси до появления государственности славяне очень редко становились холопами. Чаще иностранцы. Рабовладение было эдаким патриархальным, отеческим, можно сказать — мягким. А потому любой холоп мог стать вольным человеком и вернуться домой.
Глава 4
Два года спустя
— Некраска, ты ли?! — Местята бежал к другу давнему. — Вот где довелось свидеться. Здрав будь, Квит.
— Боровой! — Некрас шагнул навстречу, обнял крепенько, по спине ударил широченной ладонью. — Ты как тут? Слыхал, что подался в дружину к князю Ладимиру.
— Подался, да не пригодился, — вздохнул тяжко Местята. — Теперь тут обретаюсь. В Лугани пристал к мельнику Шуеву. Работаю за деньгу малую и харчи.
— Вон как… — Некрас покивал. — А что ж домой в Решетово? Мамка твоя по зиме болела. Батя седой весь стал.
— Не поеду, — от друга отвернулся, руки на груди сложил. — Чего я там не видал?
— А здесь-то что? Медом помазано? Иль зазнобу сыскал? Говори уж, Местька.
Некрас улыбался озорно, словно хвастался зубами: белыми, крепкими.
— Стыдно. Куда я поеду? Без деньги да без ремесла? — Местята спесь унял, загрустил.
— Эх, друже, не туда глаза твои смотрят. Ты вот что, головы-то не опускай. Айда ко мне на насаду*? При мне будешь. Сленишься — не спущу, а помогать начнешь — без деньги не останешься, — Некрас хлопнул по плечу дружка своего неудачливого.
— Возьмешь, Некрас? Взаправду? — Местята удивился, но и обрадовался. — К себе? Ты теперича птица важная. Слыхал, что отец тебе грамоту* свою отдал. Теперь ты сам-один купечествуешь.
— Ну, будет тебе, — Некрас вроде и удерживал друга от слов льстивых, а все же, гордился. — Я за себя беру Цветаву Новикову. Гостить к новой родне приехал, подарки привез. Лёд тронется через месяц, так и собирайся. Токмо помни, коли со мной, значит мой ты человек. Уяснил, голова твоя дубовая?
— Да я…я… Некрасушка, я жизни не пожалею….Я … — Местятка заметался, не умея подобрать нужных слов. — Погоди-ка, Цветаву? Брешешь! Первая красавица в Лугани. Богатейшего роду.
— Так и я не пальцем деланный. Квитов все знают. Ай, не так? — Некрас подбоченился, шапку на макушку сдвинул. — По себе беру.
— Так, а я чего? Я ничего. И то верно, Квиты род известный не токмо в Решетово.
— А если так, то давай-ка, друже, обмоем уговор наш, а? Вот тебе полденьги, так ты иди и купи медовухи. Самое то по времени. Глянь, весна-то борзо принялась. Снега быстро подались. Не дороги — речки малые.
Некрас и Местята стояли у высокого забора. Вдоль широченной улицы выставлены торговые лотки. Народ по теплу первому сновал возле торговцев, деньгой сорил. Чего тут только не было! И свистульки, и ткани иноземные, и бусы девичьи, и пряники последней муки.
Капель звенела, что птичья трель. Солнце согревало, делая белый снег серым, а потом и вовсе сжигая. Девки, что толпились у лотошников, распахнули тёплые зипуны*, платки с кос скинули. Смеялись весело, будто пташки щебетали после ледяной зимы.
— Так я побегу, а, Некрас? Возьму медовухи Сокуровской. Уж дюже хороша, — Местята подпрыгивал на месте, словно молодой нетерпеливый жеребчик.
— Беги, Местька, беги, — Некрас отдал половину деньги, посмотрел вослед убегающему дружку, а сам с места не двинулся.
Прислонился широченной спиной к нагретому деревянному забору, вроде как прижмурился на солнце. А сам-то на девок глядел. Много их, все разные, а для Некраса будто на одно лицо.
За целый год с половинкой, что Некрас ходил на своей насаде, успел пересмотреть дев великое множество: иноземных и своих. Долго-то ни с одной не задерживался. Скучно становилось, и уходил, бросал дурёх. Все купеческим своим делом отговаривался, мол, вода зовет, деньга сама собой не делается. Слёз повидал, ругани наслушался, но и в бабье научился разбираться не в пример прежнему.
Одна ждала подарков, другая льстивых слов, третьей хотелось гордиться мужем — знатным купцом. А более-то и не было у девок мечтаний и мыслей. Бывало, что и влюблялись в Некраса, только любовь девичья короткая, но с дальним умыслом — женой стать. Под такой умысел и притворялись девки: кто тихоню из себя строил, а кто веселушку.
Некрас помнил отцовские приговоры и советы. Тот все твердил, что из девки может получиться неведомое, а как стала бабой, так сразу вся ее суть налицо. Некрас-то не верил, но жизнь показала — прав был батька, ой как прав. Насмотрелся на друзей окрученных, на их жён молодых и понял — как стала девка мужатой, так и изменилась. Была улыбчивой девицей, а получилась баба с унылым ликом. Слыла разумницей, а стала дура дурой. Вон и невеста Цветава, вроде ласковая, а что потом? Сварливая тётка?
Стоял младший Квит, думки свои думал, грелся на раннем солнышке, смотрел на толпу пеструю и вроде видел всех, а никого не замечал.
Долго думать не пришлось — приметил девушку одну. Поначалу поблазнилось, что высока, а уж после, когда пригляделся, понял — спину прямит, с того и смотрится выше. Плечи ровные, шея длинная. Коса цвета светлого мёда — тугая, блестящая и долгая. Лоб под вышитым очельем бел и гладок. Из-под распахнутого дорогого зипуна рубаха девичья виднеется — вышивкой богатая — а под ней грудь высокая, и по всему видно, упругая. Стан тонкий, гибкий. Ножки в приметных сапогах. Руки белые, на запястьях обручи хоть и тонкие, но серебряные. Ликом и проста, и непроста. Вроде нет ничего особого, но глаз не отвести.
Рот великоват, но тем и манит, брови изогнуты гордо. Нос, щеки — все как у людей. А вот глаза… Некрас подался от забора, будто подкинуло его. Глаза-то зеленые. И светят той самой зеленью, что на поздней листве проступает. Глубоко да ярко. И взор такой, что омут в Мологе, самой полноводной реке в округе.
Сама неулыба. То и показалось Некрасу чудным. Вокруг все зубы скалят, перешучиваются, а эта идет, словно все мимо нее, не с ней. Квит и так смотрел, и эдак разглядывал — не понял, не уразумел какого она корня. По всему видно не из бедных. Вроде родовитая, а идет одна: ни холопки рядом, ни брата. В зеленых глазах таилось что-то, а что не догадался.
Бусы и свистульки она смотреть не стала, прошла и мимо пряников. Мазнула взглядом по белому льну, что лежал на лотке у торговца, но и там не задержалась. Стылая? Ну, нет! Таких Некрас уж давно определял c одного взгляда. Эта огневая, только на вид холодная.
Не успел мысль свою уцепить, как девица лицом переменилась, засияла улыбкой, ослепила Квита. Губы румяные изогнулись красиво, зубы белые сверкнули, озарили лик простой и сделали его во сто крат милее.
— Кому ж улыбку кинула, а? — проследил зеленый взгляд и рыкнул с досады.
Парень молодой и ладный шел неторопливо к чудной деве. Красив, не отнять: волос светлый, глаз голубой. Статный и высокий. Вот ему и досталась улыбка яркая.
— Некраска, глянь-ка, вот она, медовуха, — Местята подлетел, затоптался, как щеня-подлеток. — Ты чего замер-то, а?
— Кто такая? — Некрас головой мотнул в сторону зеленоглазой. — И кто это с ней?
— Эта? — голос Местяты посуровел. — Нельга Сокур. А это Тихомир Голода, чтоб ему…
Некрас к другу повернулся удивленно — уж очень злой голос у парня. Обижен?
— Ты чего, Боровой? Знакома она тебе? — по глазам догадался, что знакома. — Чего ж брови насупил? Никак отлуп тебе дала? Эх ты, тетёха.
— Что ржешь? Она всем отлуп дала. Ходит с Тишкой своим, как прилипла к нему. Тьфу!
— Чего ж не посмеяться? Что, сильно обидела? — Некрас с другом-то болтал, а сам снова прикипел взглядом к Нельге.
— А то нет? Я к ней по-хорошему, с подарком, а она возьми и тресни меня дрыном промеж глаз. Ажник искры посыпались, — жаловался Местята.
— Завираешь, друже, ох, завираешь. Коли по-хорошему, так и драться бы не стала. Руки распустил, да? — ответа Некрас уж не услышал.
Нельга и Тихомир поравнялись с забором, возле которого стояли приятели. Квит выпрямился, подбоченился, уставился на зеленоглазую, а она и не посмотрела. Мазнула равнодушным взглядом, словно никого нет, место пустое. Прошла мимо, за ней протопал красивый Тишка, снуло глядя под ноги.
Некрас рассердился, что взглядом-то за него не зацепилась. Про себя выругался да и послал подальше светловолосую, мол, катись ты, и без тебя не заскучаю. Девок вокруг полно, да еще и краше тебя, поганка. Только не понял, отчего шею изворачивал, провожал взглядом чудную девицу до той поры, пока она и парень ее видный не свернули в проулок.
А вот Местята понял, перехватил поудобнее малый бочонок с медовухой и оглядел Некраса. Вырос, друг его шебутной, заматерел. Высок, плечист. Морда как была, так и осталась — не красавец, но пригож. Брови вразлёт, борода окладиста, усы густы. Глаза темные, блескучие. Одет не в пример самому Местяте: и рубаха, и штаны, и сапоги — дорогой работы. Пояс тисненой кожи, а на нем проушины. А для чего? Ведь купец, не дружинный. Меча вроде не д
— Что, понравилась? Да Нельга та еще… И нет в ней ничего, вот ничегошеньки, а парни липнут. Знаешь, Некраска, мыслю, что от походки ейной. То ли идет, то ли плывет. Стать у ней особая, руки сами тянутся приобнять да пощупать. Не инако Лада ее челомкнула при родах. А еще душистая она… Цветами-травами пахнет. И как такую мимо пропустить, а?
— Расщебетался, что воробей в кустах. Нужна она больно, гордячка бледная. Ничего в ней нет.
— Ну, так-то глянуть и, правда, нет. Цветава твоя вот точно жар-птица! Аж смотреть боязно. Красивая. Удачлив ты, Некрас, ох и удачлив.
Некрас в ответ на такие речи ничего не сказал, подумал только, что на одной удачливости далеко не уедешь, не уплывешь. Окинул взглядом Местятку — кудрявого, высокого, нескладного — уразумел, что не поймет его друг. Квит, когда насаду от отца принял — измучился. Собрал ватагу свою, а как ей указывать, куда вести, что покупать-продавать, и знать не знал. Учился денно и нощно, перенимал науку торговую у отца, упирался, и вышло. Обжигался, выгоду свою терял, но мудрости набрался. Скрытно и мечному мастерству выучился. А как иначе? Лихие людишки на чужое добро всегда зарились, а стало быть, без защиты никак нельзя. Хоть и не урядно, но меч при себе носил. Ватагу свою обучил и уж не тратился на наймитов дружинных для охраны, сам отмахивался. Про умение своё никому не рассказывал, дурачком прикидывался.
— Удачлив, Местята. Велес меня хранит. Идем нето, медовуха-то мерзнет, — хлопнул по плечу дружка, повел подальше от торговых лотков.
Ввечеру явился Некрас на Новиковское подворье. Цветава уж ждала, топталась у ворот. Квит улыбнулся, любуясь ее красотой: глаза синие, коса толстая, улыбка яркая, губы спелые. Стать особая — округлая, гладкая. Некрас рад был такой невесте, но не боле. Цветава до поцелуев жадная, решись Квит сделать ее своей без вено* она б и не противилась. Но позорить новую родню не стал — выгода велика. Денег в роду много, и за Цветавой приданого давали богато. Невеста в самый раз для купца! Как знакомство свели семьями, так она первым делом выпытала — сколь деньги у женишка, велик ли дом, холопы будут ли. Некрасу отрадно было слушать, ведь и сам не без жадности к злату
— И где бродишь? Кому подмигиваешь? Улыбаешься? — Цветава подошла плавно неспешно, прижалась спелой грудью к плечу Некраса.
— Ревнивая никак, Цветавушка? Сама помысли, кому тут улыбки дарить? У меня самая красивая невеста в округе. Разве можно на других-то смотреть? Все они рядом с тобой поганки бледные. Веришь мне?
Некрас давно уж понял — лесть любит, привыкла к ней и иных слов не ждет, одну лишь похвалу.
— Верю. Так ты знай о том и помни, что я для тебя одна. Некрасушка, скучала за тобой. Все глаза проглядела, — вздохнула глубоко и волнительно.
Обнял девушку, потянул за собой в дальний угол подворья, а уж там заласкал-зацеловал. Больше для нее старался, сам-то привык к иным ласкам — погорячее, позабористей.
Одно странно — в голове тонкой деревянной иглой засела зелень глаз и коса цвета светлого мёда. Колола та иголка неприятно, о себе забыть не давала. Некрас проводил Цветаву до крыльца и пошел к домку, где ему ночевать отвели новые родственники. Дорогой все морщился, бровь изгибал и бормотал:
— Сокур…Сокур… Откуль такие, а?
От автора:
Насада — речное плоскодонное, беспалубное судно с высокими набитыми бортами, с небольшой осадкой и крытым грузовым трюмом. Имело одну мачту и парус. Ладей тогда еще не делали))
Грамота — в данном случае — купеческая грамота, которая выдавалась выборным князем торговцам.
Зипун — верхняя мужская и женская одежда.
Вено — выкуп за невесту, уплачиваемый женихом.
Глава 5
— Нельга, иди-ка. Опять твой пришел. Глянь, стоит, красуется, — Новица-Вейка стояла на крылечке небольшого опрятного домка. — Вот имя-то прямо по нему — Тихомир. Слова не допросишься, тихий да мирный.
Нельга услыхала, взметнулась с лавки, косу за спину перебросила и бегом в сени. Подхватила зипун, накинула на плечи и к Тише. Тишеньке…
Как полюбила, когда, за что и сама не могла понять. Тихомир Голода красив, не отнять — глаза голубые, кудри мягкие пшеничные. Стать видная — плечи широкие, руки крепкие.
Сокуры особняком держались среди Луганских. Молча и тихо. Однако людей не сторонились — трудно прожить наособицу. То там, то тут попадался Нельге на глаза красивый парень. Не заговаривал, но смотрел так, что делалось тепло и боязно, а вместе с тем и окатывало приятной тревогой, шевелило сердечко затаенным девичьим.
Однажды после посиделок у Рознега Новика пошел Тихомир провожать Нельгу по вечерней поре. Молчал, но и не отставал. А Нельга волновалась-тревожилась, все никак не могла унять бешено стрекотавшее сердечко. У своего подворья остановилась, обернулась к парню и вымолвила:
— Что ж провожатый такой тихий попался? Ай, слова по дороге растерял?
— Слова что? Звон пустой. А ты красивая, Нельга. И молчишь все время. То любо мне, — голос тихий и нежный, а взгляд теплый.
— Так уж и любо, Тихомир?
— Любо.
С тех пор о сердечном он не говорил, а Нельга и не просила. Гуляли вечерами, смотрели на одно и то же, видели одинаково. Со временем и сама Нельга уверилась — зачем слова, когда и так все ясно.
С Тишей ей покойно было, нежно. Бывало, усядутся на поваленную березку на берегу полноводного, светлого Молога, и смотрят, как бегут-перекатываются глубокие воды его. Нельга склоняла светлую голову на плечо Тихомира, тот обнимал ее осторожно за плечи и сидели до темноты, будто говорили молча. В такие вот дни чудилось Нельге, что отступает злость ее, горе прячется, а месть кажется не такой уж и нужной. Легче становилось рядом с ним. За то и любила, голубила Нельга красивого нежного парня.
Он провожал домой, тихо касался губами ее губ, гладил теплой ласковой ладонью ее волосы и отпускал. Уже в хоромцах, на лавке широкой возвращались к Нельге тяжелые мысли о мести и удушливая злоба. Дышать тяжко, жить муторно. И ждала девушка новой встречи с любым, коротала дни свои за работой.
Но была и малая ложка горя в том сладком любовном меду. Сильно боялась Нельга, что Тиша заговорит о вено. Знала, что женой его стать не может. Месть Военегу Рудному — дело опасное, а тянуть Тихомира на верную погибель не могла никак. Любила крепко. Знала, что недолго продлится радость девичья, с того и смотрела на Тишу подолгу, все старалась запомнить любовь свою первую, а там кто ж знает, может и единственную.
— Тиша, здрав будь, — Нельга подошла к воротам, где ждал ее парень. — Идем нынче к Мологу?
— У воды знобко еще, Нельга. Лучше промеж изб держаться. Идем вдоль улицы, а там наискось к дому волхвы, — Тихомир кивка дождался, сам в ответ головой качнул и повел девицу.
Она впереди на шажок, а он за спиной ее, словно приклеенный. Хрустит под ногами крупчатый подтаявший снег, пахнет талой водой весенней. И запах тот шальной будоражит кровь молодую, веет скорым теплом, радостью летней, близкой.
В конце улицы у дряхлого домка Суропиных наткнулись на шумную, веселую толпу парней и девчаток.
Впереди всех красавица Цветава Рознеговна, рядом с ней нарядный парень — высокий, крепкий. Нельга поняла, что он и есть тот самый жених Новиковский — Некрас Квит. Звала ее тётка Снежана на смотрины да Нельга отмолчалась, а потом и вовсе не пошла. Опасалась чужаков — а ну как узнает кто, что она и не она вовсе, а беглая Лутак?
— Тишенька, Нелюшка, — голос Цветавы сочился сладостью непривычной. — Все гуляете, все бродите. А и чего ж не походить? Дело-то молодое, любовное.
Смех красивой дочки Новика прозвенел колокольцем, только Нельга не поверила ему. Знала давно, что Цветава девица жесткая, иной раз и злая.
Поделиться книгой: