Убийство в Кантоне

Цзяо Тай обернулся. Деревяшки, о которые он споткнулся, оказались обломками высокого буфета. Хватило одного взгляда на пыль у зиявшего дверного проема и ржавый замок, который он только что выбил, чтобы понять, что парень прав. Дверью, ведущей в переход, давным-давно не пользовались.

— Если кого-то и убили в переходе над улицей, — продолжал юноша, — то сделать это мог любой прохожий. В него ведут лестницы с обеих сторон, а двери внизу, насколько мне известно, никогда не запирают.

— Так зачем же нужен этот переход?

— Еще шесть лет назад мой отец, купец Абдалла, владел и домом напротив. Но когда он продал его, дверью в проход перестали пользоваться.

— Вы что-нибудь слышали? — обратился Цзяо Тай к молодой женщине.

Она молчала, непонимающе уставив на него полные ужаса глаза. Но когда юноша торопливо перевел ей вопрос, женщина решительно замотала головой.

— Стены толстые, — сказал молодой араб, — а так как перед той старой дверью стоял буфет…

Он красноречиво воздел руки.

Оба других араба сунули кинжалы за пояс. Пока они перешептывались, старая карга вышла из оцепенения и пронзительно заверещала по-арабски, тыча пальцем на валяющиеся под ногами обломки.

— Передай ей, что все возместят! — сказал Цзяо Тай. — И иди со мной.

Он наклонился и прошел в дверной проем, юноша следом. В переходе Цзяо Тай показал на мертвого араба:

— Кто этот человек?

Юноша присел на корточки возле трупа.

Бросив взгляд на перекошенное лицо, он стал очень внимательно рассматривать шелковый шейный платок, затянутый на горле мертвеца. Затем он прошелся проворными пальцами по складкам тюрбана. Встав, он медленно проговорил:

— У него нет ни денег, ни бумаг. Прежде я никогда его не видел, но он, должно быть, из Северной Аравии — они там мастера в метании короткого копья. — Протянув платок Цзяо Таю, он продолжил: — Но убил его не араб. Видите этот маленький серебряный слиток в узелке на краешке платка? Он для тяжести, чтобы душителю было сподручнее захлестнуть шею. Оружие труса. Мы, арабы, сражаемся копьем, саблей или кинжалом — во имя вящей славы Аллаха и его пророка.

— Воистину, — буркнул Цзяо Тай, задумчиво глядя на трупы.

Теперь он представлял себе, как все произошло. Араб намеревался прикончить не только бородатого незнакомца, но и его самого. Поджидая их, он залег в переходе у окна. Он дал Цзяо Таю пройти под переходом, а когда бородатый незнакомец остановился в ожидании, злодей набросил ему удавку на шею и мощным рывком вздернул над мостовой. Затем он намотал на крюк свой конец шнурка и взялся за копье. Но когда он уже готов был распахнуть окно напротив и метнуть дротик в спину второй жертвы, некто третий удавил его сзади платком и сразу смылся.

Цзяо распахнул окно и выглянул на улицу.

— Стоя там и колотя в эту треклятую дверь, я, должно быть, представлял собой идеальную мишень. А столь тонкому острию не помешала бы и кольчуга! Этому неизвестному благодетелю я обязан жизнью. — Цзяо Тай повернулся к молодому арабу. — Распорядись, чтобы кто-нибудь сбегал на главную улицу и нанял большой паланкин!

Пока тот кричал что-то в проем с остатками двери, Цзяо Тай осмотрел труп бородатого китайца. Но на нем не было ничего, способного объяснить, кто же это такой. Цзяо уныло покачал головой.

Они ждали в молчании, пока не услышали снизу звонкие голоса. Цзяо Тай выглянул в окно и увидел четверых носильщиков с чадящими факелами. Взвалив мертвого китайца на плечи, он приказал юноше:

— Охраняй здесь труп своего земляка, пока за ним не явится стража. Тебе и всей твоей семье придется отвечать, если с телом что-нибудь случится.

С ношей на плечах он осторожно спустился по узкой лестнице.

Глава 3

Дао Гань вернулся к таможне. Пройдя под высокой аркой ее ворот, он какое-то время наблюдал за работниками, все еще усердно разбирающими груды тюков и ящиков. В воздухе стоял резкий запах заморских специй. Он вышел из таможни через заднюю калитку, задержал взгляд на своем убогом постоялом дворе и через южные ворота вошел в город.

Лавируя в густой толпе, он с удовлетворением отметил, что узнает большинство попадающихся ему на глаза крупных зданий. Несомненно, Кантон не слишком изменился за двадцать лет, прошедшие с тех пор, как он был здесь в последний раз.

Справа от себя он узнал большой храм, посвященный Богу войны. Выбравшись из толпы, он по широким мраморным ступеням поднялся к высокой надвратной башне. Двустворчатые ворота охраняли два массивных каменных льва, припавших к восьмиугольным пьедесталам. Как обычно, лев слева от ворот хмуро смотрел вниз, плотно сомкнув челюсти, а львица справа подняла голову с широко открытой пастью.

— Она эту свою окаянную пасть никогда не закрывает. Совсем как моя бывшая жена, будь она неладна!

Неторопливо пощипывая поредевший ус, он невесело улыбнулся, подумав, что за двадцать лет едва ли хоть раз вспомнил о своей неверной жене. Понадобилось вернуться в город, где в юности он прожил несколько лет, чтобы прошлое напомнило о себе. Он любил жену, а она подло его обманула и пыталась погубить, так что пришлось спасаться бегством. Тогда он поклялся вовсе избегать женщин и, решив отомстить миру, который теперь вызывал у него отвращение, стал странствующим мошенником. Однако потом он встретил судью Ди, который заставил его измениться и взял помощником, вновь пробудив интерес к жизни. Он служил судье Ди, пока тот был наместником в разных округах, а когда судья достиг своего нынешнего высокого поста в столице, Дао Гань стал главой его канцелярии. Кривая усмешка осветила вытянутое мрачное лицо, когда он самодовольно заявил львице:

— Кантон все тот же, но посмотри на меня! Я не только высокопоставленный чиновник, но и состоятельный человек. Весьма состоятельный, я бы сказал!

Поправив шапку, он надменно кивнул разъяренной каменной морде и вошел в ворота.

Проходя мимо храма, он заглянул внутрь. В мерцающем свете высоких красных свечей несколько человек ставили благовонные палочки рядом с теми, что уже горели в большой бронзовой курильнице на высоком алтаре. Сквозь густой голубоватый дым он едва различал массивную золоченую статую бородатого Бога войны, размахивавшего длинным мечом.

Дао Гань фыркнул, ибо с равнодушием относился к военному мастерству. Не было у него силы и стати его товарища Цзяо Тая, и оружия он никогда не носил. Но полное отсутствие страха и быстрый ум делали его не менее опасным противником. Он пошел дальше, обогнул храм и направился к задним воротам. Припомнив, что самый большой городской рынок расположен к северу от храма, он решил прогуляться по нему, прежде чем выйти на главную улицу, ведущую к губернаторскому дворцу.

Квартал за храмом состоял из бедных деревянных лачуг, наполненных криком и смехом. В воздухе стоял запах подгорелого дешевого масла. Впрочем, чуть дальше весь шум и гам неожиданно прекратился. Здесь все дома были заброшены, многие почти развалились. Однако штабеля новых кирпичей и большие бочки с известковым раствором, расставленные на равных расстояниях, указывали на то, что скоро здесь закипит стройка. Дао Гань то и дело оглядывался, но никого не заметил. Он шел не торопясь и, несмотря на удушливую жару, все плотней запахивал кафтан на костлявой груди.

Свернув в очередной переулок, Дао Гань услышал впереди гомон рынка и одновременно увидел в дальнем конце переулка явный непорядок.

Под свисавшим с обветшалого дверного косяка фонарем какие-то двое громил приставали к женщине. Подбежав к ним, он увидел, что один из громил сзади обхватил женщину за шею, удерживая при этом у нее за спиной ее руки. Второй негодяй, встав перед женщиной, разорвал на ней платье и тискал красивые груди. Когда он начал срывать с нее пояс, женщина принялась неистово пинать его по ногам. Но тот, что был сзади, запрокинул ей голову, а второй сильно ударил в живот.

Дао Гань, недолго думая, правой рукой выхватил кирпич из ближайшего штабеля, а левой зачерпнул пригоршню негашеной извести из стоявшей рядом бочки. На цыпочках подкравшись к головорезам, он ударил тяжелым кирпичом по плечу того, кто держал девушку. Тот выпустил свою жертву и с мучительным воплем схватился за изувеченную руку. Другой, нащупывая за поясом кинжал, устремился к Дао Ганю, но тут же получил в глаза пригоршню извести и, воя от боли, закрыл лицо руками.

— Стража, взять этих негодяев! — крикнул Дао Гань.

Громила с разбитым плечом подхватил под руку своего скулящего приятеля. Таща его за собой, он что было мочи пустился наутек.

Девушка, судорожно хватая ртом воздух, прижимала к груди разорванное платье. Краем глаза Дао Гань уловил, что она весьма хороша собой; волосы у нее были собраны на затылке в два колечка, как положено незамужней девице. Он дал бы ей лет двадцать пять.

— Живей беги на рынок, — произнес он на кантонском наречии, — прежде чем эти два скота сообразят, что я их надул.

Увидев, что девушка колеблется, Дао Гань схватил ее за рукав и потащил в сторону рынка.

— Гуляя по заброшенным кварталам, вы, барышня, навлекаете на себя неприятности, — нравоучительно заговорил он. — Или вы знаете этих мерзавцев?

— Нет, должно быть, это бродяги, — отозвалась она нежным голосом. — Возвращаясь с рынка, я решила сократить путь к храму Бога войны и встретила этих людей. Они пропустили меня, а потом вдруг схватили сзади. Большое вам спасибо за столь своевременную помощь!

— Благодарите свою счастливую звезду! — проворчал Дао Гань.

Когда они дошли до оживленной улицы, идущей вдоль южной стороны ярко освещенного рынка, он добавил:

— Лучше отложите посещение храма до завтра. Прощайте.

Он уже собирался нырнуть в узкий проход между лавками, как вдруг она положила руку ему на плечо и застенчиво попросила:

— Пожалуйста, не могли бы вы сказать мне, что за лавка прямо перед нами. Должно быть, фруктовая, судя по аромату мандаринов. Если я пойму, где мы сейчас, то смогу сама отыскать дорогу.

С этими словами она вынула из рукава бамбуковую трубку и вытряхнула из нее еще несколько трубок, одна тоньше другой. Это была складная трость.

Дао Гань посмотрел ей в глаза — непроницаемо серые и неживые.

— Я, конечно же, провожу вас до дома, — виновато проговорил он.

— Это совершенно необязательно, господин. Я прекрасно ориентируюсь в этом квартале. Мне нужна лишь отправная точка.

— Нужно было прикончить этих трусливых мерзавцев! — в гневе пробормотал Дао Гань, после чего обратился к девушке: — Вот, возьмитесь за мой рукав. Со мной будет быстрее. Где вы живете?

— Вы очень любезны, господин. Я живу у северо-восточного края рынка.

Дао Гань повел девушку, костлявыми локтями расталкивая толпу.

Немного погодя девушка спросила:

— Вы чиновник, временно подчиненный городским властям, не так ли?

— О нет! Я просто торговец из западного предместья, — поспешно возразил Дао Гань.

— Ну да, конечно. Простите меня! — вежливо промолвила она.

— Что заставило вас подумать, будто я чиновник? — поинтересовался озадаченный Дао Гань.

Немного поколебавшись, она ответила:

— Ваш кантонский превосходен, но у меня очень острый слух, поэтому я уловила в нем столичные нотки. Во-вторых, когда вы пугали тех двоих, в вашем голосе звучала неподдельная властность. А в-третьих, в этом городе каждый занят своим делом. Ни одному простому горожанину даже в голову не придет в одиночку защищать девушку от двух головорезов. Могу добавить, что ясно ощущаю в вас доброго и отзывчивого человека.

— Убедительные рассуждения, — сухо отреагировал Дао Гань. — Кроме вашего последнего утверждения, которое совершенно мимо цели!

Искоса взглянув на девушку, он увидел, как на ее неподвижном лице проступает улыбка. Широко расставленные глаза и пухлые губы придавали ей несколько чужеземный вид, хотя он находил ее необычайно привлекательной. Дальше они шли молча, и только когда достигли северо-восточного угла рынка, она сказала:

— Я живу в четвертом переулке направо. Отсюда лучше я вас поведу.

Чем дальше они шли по узкой улице, тем темнее становилось вокруг. Девушка слегка постукивала своей тростью по булыжникам мостовой. По обе стороны улицы стояли обветшалые деревянные дома в два этажа. Когда они свернули в четвертый переулок, вокруг сгустилась кромешная тьма. Дао Ганю приходилось ступать с большой осторожностью, чтобы не растянуться на неровной скользкой земле.

— В этих лачугах ютятся семьи рыночных торговцев, — объяснила девушка. — Они возвращаются поздно, поэтому вокруг такая тишина. Ну, вот мы и пришли. Осторожно, здесь очень крутые ступеньки.

Было самое время распрощаться, но он решил, что, раз уж оказался у ее дома, можно узнать побольше об этой загадочной девушке. И он пошел вслед за ней по темной скрипучей лестнице. На лестничной площадке она подвела его к двери, распахнула ее и сказала:

— Справа от вас на столе стоит свеча.

Дао Гань зажег свечу, воспользовавшись своей трутницей, и оглядел маленькую, скудно обставленную комнату. Дощатый пол, три стены покрыты потрескавшейся штукатуркой, а четвертой не было вовсе. Лишь бамбуковая балюстрада отделяла комнату от плоской крыши прилегающего дома. Чуть поодаль на фоне вечернего неба виднелись силуэты более высоких изогнутых крыш. В комнате царила идеальная чистота, а легкий ветерок разгонял удушливую жару, все еще царившую на улицах. Кроме свечи, на столе находились дешевая чайная корзинка, глиняная чашка и блюдо, на котором лежал длинный тонкий нож и нарезанный огурец. Перед столом стояла низкая табуретка, а у боковой стены — узкая скамья. В глубине комнаты он увидел высокую бамбуковую ширму.

— Как видите, я могу предложить вам не слишком много, — серьезно сказала она. — Я привела вас сюда, потому что нет ничего, что я ненавижу больше, чем оставаться в долгу. Я молода и относительно хороша собой. Если вы хотите со мной спать, то можете это сделать. Моя кровать за этой ширмой.

Он уставился на нее, онемев от изумления, а она продолжила:

— Вам не стоит беспокоиться, ибо я не девственница. Знаете, в прошлом году меня изнасиловали четверо пьяных солдат.

Дао Гань вгляделся в ее безмятежное бледное лицо и медленно проговорил:

— Вы либо вконец испорчены, либо невероятно чисты. Как бы то ни было, я не приму ваше предложение. Но мне интересны людские характеры, и я бы воспользовался возможностью узнать ваш, совершенно для меня новый. Раз уж вы решили, будто что-то мне должны, недолгий разговор и чашка чая вполне оплатят ваш долг.

Слабая улыбка заиграла на ее губах.

— Садитесь! Я сменю это рваное платье.

Она скрылась за ширмой. Дао Гань налил себе чашку из чайника в сохраняющей тепло корзинке. Потягивая чай, он с любопытством разглядывал ряд коробочек на бамбуковых крючках, прикрепленных к карнизу, висевшему под свесом крыши. Их было больше десятка, разных размеров и форм. Повернувшись, он увидел над скамьей полку, на которой стояли четыре больших зеленых горшка с плотно прилегающими крышками из плетеного бамбука. Недоуменно нахмурившись, он прислушался. Сквозь беспорядочный городской шум он расслышал настойчивое стрекотание совершенно непонятного происхождения. Казалось, оно исходило из маленьких коробочек.

Дао Гань прошелся вдоль балюстрады и внимательно осмотрел их. В каждой коробочке было множество крохотных отверстий, откуда и доносился стрекот. Внезапно он понял: там сидят сверчки. Сам он не особенно интересовался этими насекомыми, но знал, что многим людям нравится их стрекот и они нередко держат их дома в роскошных клеточках из резной слоновой кости или серебряной проволоки. Еще есть такие, что помешаны на сверчковых боях. Они устраивают соревнования в питейных заведениях или на базарах, где сажают пару этих воинственных насекомых в резную бамбуковую трубку и, щекоча их соломинкой, науськивают друг на друга. На таких боях делают немалые ставки. Теперь он заметил, что у каждого сверчка свой напев, чуть отличный от других. Но доминировал чистый устойчивый звук, исходящий из крошечной бутылочной тыквы, подвешенной в конце ряда коробочек. Сначала низкий, он постепенно повышался, доходя до самых высоких тонов поразительной чистоты. Дао Гань снял тыкву с крючка и поднес к уху. Внезапно высокая вибрирующая нота сменилась низким жужжанием.

Девушка вышла из-за ширмы; теперь на ней было простое оливково-зеленое платье, отделанное по краю черной каймой и с тонким черным пояском. Он подскочила к нему и принялась лихорадочно щупать воздух.

— Осторожней с моим Золотым Колокольчиком! — воскликнула она.

Дао Гань вложил ей в руки бутылочную тыковку.

— Я просто внимал столь восхитительным звукам, — сказал он. — Вы торгуете этими насекомыми?

— Да, — ответила она, снова подвешивая тыковку на бамбуковый карниз. — Я продаю их либо на рынке, либо напрямую постоянным покупателям. Это мой самый лучший сверчок, очень редкий, особенно здесь, на юге. Знатоки называют их Золотыми Колокольчиками. — Она села на скамейку и сложила на коленях тонкие руки. — В горшках на полке, что позади меня, я держу несколько боевых сверчков. Их жалко, конечно: страшно подумать о том, как эти крепкие ножки и прекрасные длинные усики ломаются в драке. Но мне приходится держать их из-за постоянного спроса.

— Как вы их ловите?

— Просто брожу наугад вдоль оград садов и стен старых построек. Хороших сверчков я узнаю по их пению и приманиваю кусочками овощей или фруктов. Эти крошечные создания очень умны; мне даже кажется, что они меня понимают. Когда я пускаю их погулять по комнате, они всегда по первому зову возвращаются в свои домики.

— Неужели никто о вас не заботится?

— Мне никто и не нужен, я вполне способна позаботиться о себе сама.

Дао Гань кивнул и тут же повернул голову. Ему показалось, что за дверью скрипнула ступенька.

— Разве вы не говорили, что соседи возвращаются совсем поздно?

— Именно так, — отозвалась она.

Он прислушался. Но теперь до него доносилось только пение сверчков. Должно быть, просто показалось.

— Хорошо ли почти все время находиться в доме одной? — с сомнением проговорил он.

— Конечно! Кстати, вы можете говорить на своем наречии. Я с ним неплохо знакома.