Незваный гость

Дора Штрамм

Незваный гость

«…Сильные руки подхватили ее, подняли, ноздри заполнил знакомый запах сандала с ноткой лимона. Чарующий баритон прошептал над ухом…»

За спиной деликатно кашлянули. Лита подпрыгнула и крутанулась на стуле, с силой оттолкнувшись ногами от пола. Старый четырехногий стул, непривычный к подобному обращению, смачно хрустнул, сиденье накренилось. Взвизгнув, Лита схватилась за пожелтевшую кружевную скатерть, потянула за собой и грохнулась на пол. Ноутбук, стоявший на столе, ей каким-то образом удалось поймать на полпути к полу. А вот чашке повезло меньше. Замерев на краю, словно раздумывая, стоит ли жить дальше, та выбрала падение и разбилась с жалобным звоном. По полу растеклась чайная лужа.

— Ах ты ж!.. — Лита обернулась, пылая негодованием и жаждой мести.

— Извини, не хотел напугать, — примирительно произнес стоящий у двери рыжеволосый парень. Был он бос, высок, кудряв, одет в широкие штаны из светлой ткани и длинную рубаху навыпуск, подпоясанную вышитым крестиком поясом. Такая же вышивка украшала рукава и воротник.

Осторожно поставив ноутбук подальше от сладкой чайной лужи и убедившись, что написанный отрывок сохранился, Лита досадливо отпихнула сломанный стул, поднялась на ноги. Отряхнула зачем-то колени, хотя упала вовсе даже не на них. Странное дело, ее совершенно не испугал незнакомец, появившийся невесть откуда среди ночи в доме, стоящем на отшибе деревни. Может быть, потому, что чем-то он неуловимо напомнил ей покойного мужа Стасика.

— Стучаться надо, — буркнула Лита, исподлобья разглядывая незваного гостя.

— Наверное, — вежливо согласился тот. — Только стучаться в трубу не особенно удобно, мне кажется. Но я могу крикнуть в нее что-нибудь в следующий раз прежде, чем войти.

— Через какую трубу, через печную?

Парень взглянул на нее участливо, как на слабоумную, пожал плечами.

— Ну не через канализационную же.

В отличие от канализации печка в доме действительно имелась. Возможно, даже в рабочем состоянии, Лита в этом не разбиралась. Но вот в чем она была совершенно уверена, так это в том, что пролезть через дымоход бесшумно, да еще не испачкавшись, невозможно. Может быть, она забыла закрыть окно на чердаке? Или не заперла дверь? А этот деревенский придурок решил подшутить над городской девицей, явившейся проинспектировать наследство, оставшееся после смерти тетушки?

— Вас не Санта-Клаус зовут, случайно? — ядовито поинтересовалась Лита.

Парень отрицательно покачал головой.

— Нет, Огненный змей.

— А, понятно, — кивнула Лита. Ники, конечно, и у деревенских юзеров интернета есть, а как иначе? Правда вот сеть в этой глуши не ловится. Вообще. Никак.

— И что же тебе надо, Огненный змей? — осведомилась она.

— Да так, смотрю, свет горит, значит, не спишь еще. Вот и зашел узнать, может, тебе нужно чего. Дом-то старый, его бы в порядок привести. Ты продавать будешь? — деловито осведомился парень, засучивая вышитые рукава с таким видом, будто собирался приступить к делу прямо сейчас.

— Наверное, будем. Да и не мой это дом, а свекров. Я так — отдохнуть после защиты диплома, осмотреться… Постойте, а чего это вы мне «тыкаете»? — спохватилась Лита.

С какой стати она вообще разговаривает с этим типом, объясняет что-то? Явился без приглашения, расспрашивает, как будто и не понимает, что нельзя так! А она уши развесила… Неужто все из-за сходства с покойным мужем? Да и сходства-то нет. Разве что рост, да еще что-то неуловимое в чертах лица. Может, они дальняя родня?

— Ты чего так смотришь? — спросил парень, словно прочтя ее мысли. Про «тыканье» он словно и не услышал. — Узнать пытаешься? Не встречались мы с тобой раньше. Вот тетушку твою, Анну Макаровну, я хорошо знал. И о тебе, жене племянника ее, слыхал. Мы ведь вроде как дальняя родня, Аля.

— Не Аля, а Лита, — вспыхнув, поправила она.

Парень наклонил голову к плечу.

— Выходит, ошибся я?

Лита досадливо поморщилась. Всякий раз, когда приходилось оправдываться за чрезмерную любовь отца к фантастике, она чувствовала себя на редкость неловко. А ведь мама хотела назвать ее Машей, и это имя подошло бы ей — невысокой, вечно воюющей с лишними килограммами и веснушками, — куда больше имени фантастической красавицы Аэлиты. Вот и настаивала она в детстве, чтобы все звали ее Аля. И лишь лет в пятнадцать решила сменить имя.

— Хочешь, зови Алей, — буркнула она.

Парень кивнул, словно не заметив ее недовольства.

— Ну так что, Аля-Лита, с домом помощь нужна? Без мужика тут не управиться. Отчего муж-то твой помер?

Вспоминать о смерти Стасика, разбившегося на мотоцикле вскоре после свадьбы, Лита не любила. Слишком больно, слишком тяжело, словно и не год прошел, а все случилось только вчера. Она отвернулась, смаргивая слезы.

— Согрей-ка чайку, Аля-Лита. Давай посидим, потолкуем, — сказал Змей.

И Лита отчего-то послушалась, пошла ставить чайник. Через десять минут стол снова был накрыт скатертью, пол вытерт, чашки наполнены чаем, и не «городским», как пренебрежительно отозвался об «Эрл грее» Огненный змей, а местным с травами, хранившимся в большой трехлитровой банке в буфете. Лита травяные чаи не любила, но этот пах настолько вкусно, что она решилась попробовать. И не пожалела. Знать бы вот только, что придется принимать кого-то, надела бы что-то более приличное, чем видавшие виды кеды, потертые джинсы и дешевую клетчатую рубашку-ковбойку. Впрочем, одета она была ничуть не хуже, чем этот Огненный змей. Парень и в самом деле был странный, и даже не из-за нелепой одежды и босых ног, просто странный и все. Какой-то… будто не от мира сего. Странно говорит, странно выглядит, странно смотрит удивительными глазами — золотисто-зелеными, с темным ободком. Лита ни у кого раньше не видела таких. У Стасика глаза были зеленовато-карие, самые обычные. «Тина болотная, а не глаза», — шутил он.

— Ты в линзах? — напрямик спросила Лита. Ладно уж, на «ты», так на «ты»….

— В чем? — очень натурально удивился Огненный змей, будто ни о каких линзах и не слыхивал.

— Ну, глаза твои. Цвет какой-то ненатуральный.

Огненный змей покачал головой.

— Глаза настоящие. И волосы тоже. Это у вас, городских, все поддельное, а тут, если у кого волосы вьются или там грудь девятого размера, как у бабы Глаши, что в доме у реки живет, то уж можешь не сомневаться — все свое, природой данное.

Баба Глаша, бойкая старушонка, явившаяся знакомиться, как только Лита приехала, и правда поразила ее мощным, не по годам высоким бюстом.

— У меня тоже все натуральное, — с неожиданным задором сказала Лита.

— Правда? — усмехнулся Огненный Змей.

— Правда! — выпалила она.

От выпитого чая по телу разлилось приятное тепло, голова стала легкой, все проблемы начали казаться несущественными, решаемыми, и разговор, каким-то образом скатившийся в интимную плоскость, нисколько Литу не обеспокоил. Впрочем, она все же удивилась, когда Змей спросил, весело прищурившись:

— Чем докажешь?

Но удивилась не его вопросу, а своему легкомысленному ответу:

— А проверь!

Проснулась она на следующее утро поздно и долго лежала, натянув одеяло до самого носа. Случившееся вчера между ней и Змеем было невероятной глупостью, поступком опрометчивым и безрассудным, с какой стороны ни посмотри. После смерти Стасика она не хотела ни с кем встречаться, как ни советовали подруги и некоторые родственницы завести мужчину — пусть не для души, но хотя бы для тела. Ей казалось это неправильным, неверным до тех пор, пока сердце не отболит и не затянется рана в душе. И вот вдруг…

— Ну и ладно, — пробормотала Лита себе под нос, вылезла из-под одеяла и оделась, подобрав с пола джинсы и рубашку. Сунула босые ноги в кеды, прошлепала к двери и столкнулась на пороге с улыбающимся Змеем.

— Выспалась? — спросил он, протиснувшись мимо нее в дом. Был Змей все в той же нелепой рубахе и штанах, но в руках держал, прижимая к себе, большую бутылку молока и круглый хлеб, судя по запаху — только из печи. Лита невольно сглотнула слюну.

— В душе есть вода, холодноватая, но сойдет, — крикнул из комнаты Змей. — Приводи себя в порядок, а я пожарю яичницу. Потом можем сходить в лес или на пруд, если захочешь.

— Ага, — ответила Лита, не придумав лучшего ответа. Ну а что? Яичница и свежий хлеб с молоком — отличный деревенский завтрак. А потом можно и в лес…

Ни на пруд, ни в лес они в тот день так и не пошли, а отправились обратно в постель. Правда, днем, когда Лита уснула, умаявшись, Змей успел насобирать, а может быть, и купить где-то земляники и раздобыть сливок — самых настоящих, не магазинных. А еще пожарил картошки с грибами и пообещал вечером организовать шашлыки. И хотя именно в тот вечер с шашлыками не сложилось все по той же причине преобладания телесных интересов над пищевыми, зато сложилось на следующий.

Лита сидела на крыльце, закутавшись в старенькую, но теплую куртку, грела руки о кружку с чаем, смотрела, как пляшут в мангале, который Змей разыскал в сарае, язычки пламени, и вьется над ним в сумерках дымок. Она представляла, как, обжигаясь, вопьется зубами в сочную мясную мякоть, и чувствовала себя совершенно счастливой.

— А ты ведь так толком и не рассказал о себе, — улыбаясь, сказала она.

Змей перевернул шампуры, подошел, присел перед ней на корточки. В отсветах пламени казалось, что в его волосах пляшут золотистые искры.

— А что же ты еще хочешь знать, Аля-Лита? — спросил он. — Я ведь вроде все тебе уже рассказал.

Лита нахмурилась было, но тут же закивала. А ведь и верно! Говорил ей Змей о работе в Питере на кафедре какого-то института, и вроде бы о диссертации, которую писал. Что-то там было такое занятное, связанное с мифологией древних славян и с родовыми традициями его семьи. Поэтому и место для отпуска выбрал такое — заброшенную деревушку, подальше от цивилизации. Лес рядом, поле, река, воображай, сколько хочешь, леших, русалок и домовых. А не хочешь, так возись в огороде, руби дрова, таскай воду и просыпайся с петухами. И сам он никакой не деревенский, просто так решил над ней сперва подшутить.

Сам он ее ни о чем не спрашивал. То ли действительно знал о ней от тети Ани, то ли просто не интересовался. Лита боялась, как бы Змей не захотел выяснить, что она так увлеченно писала, когда он пришел к ней в первый раз, но, судя по всему, зря. И слава богу! Признаваться в том, что после защиты диплома ей захотелось разгрузить мозги и попробовать себя на литературном поприще, Лита не хотела. Писала бы что-то серьезное, тогда можно было бы рассказать, а тут и рассказывать нечего. Вся ее писанина — глупость одна, любовный роман. Как-то недостойно, что ли, для новоиспеченного переводчика, да и вообще слишком явная сублимация. И не написала она пока ничего, кроме нескольких эротических сцен между главной героиней и ее возлюбленным. Даже и сюжет толком не придумала. В общем, стыд один.

Змей забрал у нее кружку, поставил на землю и полез Лите под куртку. Лита облизала губы, но, вопреки ожиданиям, Змей не стал целоваться, а просто надел ей на шею что-то холодное.

— Подарок? — спросила она, подцепив пальцем тонкую, кажется, серебряную цепочку с кулончиком-камушком, таким же золотисто-зеленым, как глаза Змея.

— Разве не твоя? — удивился он. — Я на полу нашел, думал, ты уронила.

— Ну, значит, моя… Эй, погоди, шашлыки же сгорят!

— Ничего, за пять минут не сгорят, — заверил он, и оказался прав, хотя с поцелуями и всем прочим управились они далеко не за пять минут. А вот шашлыки на вкус оказались божественными — именно такими, как Лита и ожидала.

Шли дни. Ноутбук давно разрядился, но воткнуть шнур в розетку у Литы не доходили руки. Большую часть дня она сидела у окна или на крыльце, глядя, как Змей возится в огороде, носит воду из колодца, красит, прибивает, чинит все сломанное, что попадается под руку, готовит.

«Таких не бывает, — с рассеянной нежностью думала она. — Просто не может такого быть…».

Мысли эти, зацепив краешек сознания, ускользали прочь, словно легкие облака, несомые ветром. Она жила словно во сне, почти не вспоминала о своих родителях и о родителях Стасика, которым надо бы позвонить, да и мысли о самом Стасике посещали ее все реже. Не думала Лита о неизбежном возвращении домой, о подругах, о том, что осенью надо начинать искать работу, о том, как все будет дальше. Принимая неизменно холодный душ, она замечала, что похудела, и ей уже не нужно, как прежде, втягивать живот, но нисколько не удивлялась, а лишь радовалась. Впрочем, даже эта радость была мимолетной. Все, что волновало Литу — это солнце, слишком медленно ползущее по небосводу к горизонту. Змей начинал трудиться с первыми лучами солнца и заканчивал, когда на небе появлялись первые звезды. Когда только спал! Пару раз Лита пыталась убедить его не тратить время на бесполезный ремонт, но он отмахивался:

— Не говори ерунды. Домишко старый, но его можно хорошо продать. Надо в порядок привести, а там я помогу с покупателями. У меня брат в риэлтерской конторе работает.

— Ты этак всю мою жизнь устроишь!

— И устрою — если будешь держаться меня, — заверил он, и Лита, замирая от счастья, думала, что наконец-то и ей повезло. Стасик был студентом, шальным, взбалмошным. Жизнь ей испортил, оставил молодой вдовой! А Змей хоть и молод, но серьезен не по годам. За таким, что называется, как за каменной стеной… Повезло.

Лита брела по улице, крутила в пальцах сорванную в огороде ромашку, обрывала лепестки. Любит, не любит… Змей отлучился за покупками в соседнюю деревню, а она отправилась погулять. Уже столько дней тут, а ни разу не вышла за калитку. Змей говорил, что одна из соседок заходила пару раз, пока она спала, звала на чай, но Лита так и не спросила, кто заходил. К чему? Некогда по гостям ходить. Да и смотреть на обветшавшие, заколоченные дома, пожалуй, в тягость. И все же она дошла до другого конца деревни и остановилась, только когда ей под ноги бросился черно-белый кудлатый кобель. На заливистый лай из ближайшего дома выглянула невысокая старушонка, та самая баба Глаша с необъятной грудью. Лита помахала рукой:

— Добрый день, Глафира Андреевна!

Старушонка торопливо спустилась с крыльца, всплеснула руками:

— Девонька, да ты ли это?

— Я. — Лита подошла к калитке. — А что?

— Что? Да ты исхудала-то как, как самой себя тень! Я и не признала сперва!

Лита гордо улыбнулась. Сегодня утром ей пришлось подвязать джинсы старым теткиным поясом, чтобы не спадали. Хорошо хоть рубашка длинная — можно надеть навыпуск — и незаметно.

— Так это же хорошо, я всегда хотела похудеть, — сказала она, но баба Глаша только встревоженно головой покачала.

— А ты не больна, часом?

— Нет, да что вы, со мной все в порядке, — заверила Лита, начиная уставать от докучливых расспросов. Ох уж эти деревенские! Сейчас начнет учить уму-разуму, рассказывать, что хорошего человека должно быть много, а мужики на кости не бросаются. Но баба Глаша ничего такого говорить не стала, оглядела ее еще раз с головы до ног и позвала:

— Ну-ка, давай, зайди в дом, поговорим. Чаем тебя напою.

Лита пожала плечами и пошла. Почему бы и нет? Змей вернется не раньше заката, надо же как-то скоротать время.

Чай у бабы Глаши был крепкий, с медом, и без всяких трав. Дом внутри — почти точная копия тетиного Аниного, только поухоженнее. Впрочем, и у них сейчас заботами Змея стало вполне уютно — исчезла из углов паутина и пыль, перестали скрипеть доски на полу, засияли отмытые стекла в окнах и шкафах.

— Как ни зайду к тебе, а ты спишь, средь бела-то дня, — поставив на стол большую тарелку с пирожками, сказала баба Глаша, села напротив, глядя на Литу все так же пристально, словно искала что-то. Под ее суровым взглядом Лита взяла пирожок, откусила.

— Ну а что бы и не спать, отпуск у меня, — жуя, промычала она. Пирожок оказался вкусный, с капустой.

— А тут смотрю, исхудала-то как, вот и спрашиваю, все ли хорошо с тобой? — словно не слыша ее, продолжала баба Глаша. — Анна-то, тетка твоя, тоже перед смертью худющая стала, страшно смотреть.

— Да ну что вы такое говорите! Да и тетка она не моя, а мужа моего. А от чего она умерла, кстати? Рак у нее был?

— Может и рак, а может и нет, — многозначительно ответила баба Глаша. — Чахнуть начала, все лежала. Переживала очень за племянника своего, да за мужа, он ведь тоже в том году помер. Ты вот что… — Баба Глаша нахмурилась, шевеля губами, а потом вдруг наклонилась к Лите через стол, зашептала, словно кто-то мог их подслушать: — Езжай-ка ты обратно в город, нечего тебе тут. Я, дура старая, не сообразила сразу-то! Вдовица ведь ты тоже, как и Анна. Нехорошо это, высосет он тебя.

— Да кто высосет-то? — возмутилась Лита. — Змей, что ли?

— Кто?

— Змей. Огненный, — немного растерянно уточнила Лита, сообразив, что так и не узнала настоящего имени своего любовника. — Да вы ведь знать его должны, здесь он живет — высокий такой, молодой, рыжий…

— Нету здесь таких. И сроду не было! — отрезала баба Глаша, суровея на глазах. — Здесь теперь только мы с моим стариком да Митрофановы дед с бабкой, а еще Нюра Потапенко со своими. Другие дома давным-давно заколочены. Из молодых кто был, давно в города все подались, кто в Питер, а кто и в Москву-столицу. Ты сама оттуда ведь, верно? Вот и поезжай, нечего тебе тут. Погоди-ка, сейчас я…

Она поднялась со стула, шустро засеменила вглубь комнаты, достала из шкафчика банку темного стекла и вернулась к столу, на ходу снимая крышку, а потом вдруг плеснула чем-то Лите в лицо. От неожиданности та зажмурилась, непроизвольно сглотнула и закашлялась, подавившись непрожеванным пирожком. Баба Глаша тут же принялась больно хлопать ее ладонью по спине.

— Ничего, ничего, милая, проснешься теперь! А я ведь слыхала от бабки своей об этой напасти, что к тебе привязалась, только вот не верила, и ведь видела же, аккурат перед тем, как ты приехала, сверкнула молния средь ясного неба!

Лита ее не слушала. Прокашлявшись и вытерев лицо, вскочила на ноги, попятилась:

— Это что такое было?! Вы что себе…

— Вода святая, что ж еще? — удивилась баба Глаша. — Тебе на пользу только, девонька. А ты вот что, как вернешься в город, в церковь сходи, службу постой, свечек поставь перед иконками. И крест носи, не снимая. А если что дал он тебе, выкинь! Тогда в город-то ирод этот не увяжется за тобой, ты, главное…

Бросив недоеденный пирожок, Лита опрометью вылетела на улицу и остановилась, только захлопнув за собой калитку своего дома. Ненормальная! Эта бабка просто психованная! Зачем она только зашла к ней!

Лита повернулась к дому — и замерла. Дом был все таким же, как в тот день, когда она приехала: криво висели на окнах покосившиеся ставни, буйно зеленели в огороде сорняки. Не веря своим глазам, Лита поднялась на крыльцо, открыла обшарпанную дверь, вошла. Углы затянуты паутиной, на полу у стола лежит сломанный стул, мутно белеют грязные окна. Проснешься? Так сказала баба Глаша? Проснешься?..