Псевдоним украденной жизни

– Ты прямо как подполковник Зотов, – фыркнул тогда Сашка. – Он пафосные речи полтора часа толкал. Все больше он говорил, а я слушал.

– Зотов? Все работает? – удивился Иван Сергеевич. – И подполковник?

– Ну, да. Зам по кадрам.

– Пристроился, стало быть… – недовольно проговорил Корнеев и от объяснений воздержался. – Окунешься, сам все поймешь.

Саша проработал уже полтора месяца. Пока ему все нравилось. Правда, видеться стали реже.

– Бутерброд сделать?

Корнеев искоса наблюдал, как внук ест, и болезненная нежность, всегда казавшаяся ему ненужной, лишней, затопила душу. Он любил его ребенком, потом подростком. Сильно любил – он был единственным у них с сестрой. Когда Саша вырос и превратился в юношу, а сестры не стало, к любви Корнеева добавилось кое-что еще.

Страх!

Он выедал ему душу день за днем. Стучался в затылок тупой болью. Подкрадывался бессонницей. Страх за внука изводил его так, что он даже похудел за последний месяц. Иван Сергеевич сам себе был противен за то, что вел себя как наседка: без конца звонил Саше, уточнял, когда придет, поел ли, как самочувствие?

Сашка пока терпел: на звонки всегда отвечал, не раздражался. А что будет дальше, когда у него появится любимая девушка? Останется ли в его жизни место для деда?

– Не, бутерброд не надо. Объелся. – Внук пил чай из любимой бабушкиной кружки. – И с собой не надо, дед. Не съедаю же – некогда, – а выбрасывать жалко. Чего ты?

Саша поставил кружку на стол и взглянул на него внимательнее.

– Похудел чего-то. У тебя ничего не болит? – Голос внука зазвенел тревогой. – А то давай я тебя в ведомственную клинику свожу.

То, что внук заговорил о сброшенных им килограммах, было приятно. Заметил! Не пустое он для него место, стало быть. И тут же мысленно прикрикнул на себя: чего это распустился? Что за сопли? Его всю жизнь все жалели. Теперь внук принялся?

– Все будет хорошо, сынок. – Он и так его иногда называл. – Похудел, потому что ходить стал много. Специально, чтобы не зажиреть на вольных-то хлебах. А в клинику не пойду. Со мной все в порядке.

– Точно?

– Точно, – стойко выдержал он подозрительный взгляд внука. – Сегодня как? Опять поздно?

– Не знаю. Как правонарушители… – Внук подмигнул. – Сам же знаешь.

– Интересное что-нибудь есть? – Иван Сергеевич встал и, невзирая на запрет внука, начал сам убирать со стола. – Какие дела сейчас у вас в производстве?

– Ой, дед, скажешь тоже! – Сашка рассмеялся, встал и принялся помогать. – На рынке из-за места подрались. Нас вызвали.

– А вас зачем?

– Один из подравшихся пистолетом размахивал. Оказался детской игрушкой.

– Гм-м… – Иван Сергеевич уступил Саше место у раковины и отряхнул руки. – Знаешь, что я тебе скажу, дружок… Сейчас он игрушкой размахивает, завтра травматическим пистолетом, а послезавтра за боевой схватится. Любовь к бряцанью оружием сидит в башке. Ты себе на будущее пометку сделай и запомни его – этого парня.

– А чего мне его забывать. Он всем знаком. Это Федоров.

– А-а-а, знаю такого. – Корнеев поморщился. – Вот ведь не уймется никак. По молодости за колья все хватался. Потом биту возил в багажнике. В девяностых… Теперь вот игрушкой людей пугает. Может, не игрушка то была, сынок? Может, игрушка в кармане, а ствол под прилавок скинул? Знавал я таких хитрецов. Место драки осмотрели?

– Вроде нет, – неуверенно произнес внук после паузы, закрыл кран и глянул растерянно. – Драчунов в машину усадили и в отдел увезли. Протокол составили и отпустили. Квалифицировали как административное правонарушение.

– Запомни, Саша…

Иван Сергеевич взялся за чайник, налил себе полную кружку кипятка и бросил туда лимон. Чай он старался не пить: с детства не был приучен из-за болезней.

– То, что на первый взгляд кажется пустяком, может потом оказаться большой проблемой. И наоборот. Все надо проверять. Прямо там. На месте. Не проверишь, можешь потом пожалеть. А проверишь, лишишь себя сомнений.

– Понял дед. Учту!

Саша вытер руки кухонным полотенцем, которые Иван Сергеевич менял каждый день, и пошел в прихожую. Уже оттуда крикнул:

– Пока, дед. До вечера. Позвоню…

Сашка не позвонил до пяти вечера ни разу, и Корнеев не выдержал, набрал его сам. Телефон внука неожиданно оказался вне зоны. Не то чтобы он сразу перепугался, нет. Просто испытал легкое волнение. Поначалу.

Через час он повторил попытку. То же самое: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». В ту же самую минуту Корнеев запаниковал с такой силой, что перестал чувствовать левую сторону груди, где у него билось сердце. И рука, которой он пытался натянуть левый ботинок, онемела. Он выпрямился, отдышался, но не помогло. Левая сторона тела словно перестала существовать.

– Это от волнения, это от волнения. Это не то, что я подумал…

Он подошел к зеркалу, висевшему над полочкой в прихожей, и принялся строить рожи. Лицо послушно корчилось улыбкой, горестной гримасой, морщилось удивлением. Левая рука поднималась, пальцы сжимались в кулак.

«Это от волнения».

Так и не обувшись, он в тапках дошел до соседней двери и позвонил. Дверь открылась сразу. Молодая соседка Тонечка все поняла и за рукав втащила его к себе. Усадила на низкий табурет, обнажила его левую руку и принялась мерить давление.

– Ну! И чего столько паники? Все нормально. Сто двадцать пять на восемьдесят. Позавидовать можно. Вы чего, Иван Сергеевич?

– Тоня… Перепугался что-то. Сам не пойму. Сашкин телефон выключен и я…

– И вы решили, что подстреленный два часа назад на рыночной площади молодой оперативник – это непременно он? Я вас умоляю, Иван Сергеевич. – Тоня протянула ему стакан с водой и крохотную таблетку. – Вот, выпейте. Это от нервов. И новости в следующий раз смотрите внимательнее. Фамилия погибшего оперативника не Корнеев. Сашка ведь носит эту фамилию, так?

– Да, да, он Корнеев. Александр Иванович Корнеев. Отчество сестра ему мое дала. Так мы решили. А фамилия у нас с ней одна… Он Корнеев, Тонечка, да…

Он понял, что плачет. Щекам сделалось горячо и мокро, а Тоня неспроста протягивала ему бумажные полотенца. Корнеев прикрыл лицо ладонью. Плечи дергались. Он их чувствовал. И сердце проснулось, начав молотить в грудь и спину.

Сашка жив! Ни о чем другом он сейчас думать не мог. Сашка жив!

Через полчаса Тоня проводила его в квартиру. Повесила на вешалку куртку, поставила вдоль стены разбросанные ботинки.

– Как фамилия? – спросил он у Тони, когда она уже повернулась к нему спиной. – Как фамилия застреленного оперативника? Что там вообще произошло?

– Вчера на рынке была драка. А сегодня с обыском туда пришли и пистолет, что ли, обнаружили. Или не обнаружили, а из него стреляли, толком не поняла. – Тоня наморщила лоб и пожала плечами. – Подробностей не знаю, Иван Сергеевич. А фамилия погибшего Виноградов. Совершенно точно, я ничего не путаю. Вам ведь, кажется, знакома эта фамилия, не так ли?

Глава 3

Мать позвонила ближе к обеду и заполошным голосом сообщила:

– У Виноградовых малого пристрелили! На рынке!

– Мам, здравствуй, во-первых.

Она внимательнее глянула на себя в зеркало и выдернула из левого виска еще пару седых волосков. Вчера было три. Свободные от телефона пальцы правой руки принялись разглаживать небольшие складки под глазами. Лифтинг уже не помогал, и уколы красоты становились бесполезны. Придется ложиться под нож, а это всегда риски.

Она тяжело вздохнула.

– А, во-вторых, кто такие Виноградовы, мам?

– Ну, как же, дочка! – тихо возмутилась мать. – Виноградовых не помнишь? Или снова прикидываешься?

– Не прикидываюсь. Не помню.

Она зацепила щепотью кожу на шее, легонько, чтобы не оставить синяка, ущипнула, потом еще и еще. Спросила рассеянно:

– А почему я должна их помнить? Виноградовых каких-то!

Звонок матери застал ее за утренней ревизией красоты, от которой, по сути, мало что осталось. Каждое утро свидетельствовало о том, что предыдущим днем она была чуточку красивее и свежее, потому что на сутки моложе. И так теперь будет всегда. Послезавтра ей сорок пять.

Боже, какой ужас! Сорок пять целых лет!

В ее невеселые размышления снова вклинился недовольный голос матери.

– Что, что ты сказала?

– То и сказала! Нечего из себя корчить там… – Мать сердито попыхтела. – Если живешь в Москве, думаешь, на другой планете?

– Ой, мам, не начинай, ладно?

Она поморщилась и тут же шлепнула себя по щеке. Подобные гримасы недопустимы. Вокруг рта сразу глубокие морщины и «гусиные лапки» у глаз, как борозды под посадку.

– А чего мне начинать-то, дочка! Я не начинаю. Просто… Повидаться бы. Уже сколько лет тебя не видела. – Мать отчетливо всхлипнула. – Подохну, хоронить-то хоть приедешь?

– Приеду, – соврала она. – Как же не приехать.

– А вот и не надо приезжать, – неожиданно испуганным голосом произнесла мать.

– Почему?

– Потому что… Потому что, мне кажется, он вернулся! Вернулся и начал мстить! – Мать скороговоркой произнесла четыре слова из короткой молитвы и продолжила бубнить: – И не я одна так думаю, дочка. Все так думают. Шептаться стали. Что-то прямо…

– Ма!

Она помолчала, слегка опуская веки, и сочла, что при такой ретуши выглядит еще очень ничего. В размытом изображении она по-прежнему красива.

– Ма, хватит выдумывать. И стонать прекрати. Говори толком: кто вернулся, за что мстит.

– Валера вернулся! – бабахнула мать громко, словно в пустой комнате. Даже эхо прокатилось.

Может, мать в дурке давно, вдруг подумала она. А они с мужем пропустили эту новость из-за вечной своей занятости. Сидит себе в пустой палате и шалит. Раздобыла где-то телефон, может, даже украла – она могла. Раньше за ней водились подобные шалости. Сидит теперь на больничной койке в психлечебнице и сочиняет небылицы, чтобы ее попугать, жизнь окончательно испортить.

– Ма, а ты сейчас где? – поинтересовалась она.

– В спортзале, где же еще! – фыркнула мать.

Она чуть не расхохоталась. Ну вот! И что тут можно добавить?

– В каком спортзале, мама?

Она отвлеклась на родинку под левой ключицей. Кажется, или она стала чуть крупнее и выпуклее? Надо бы доктору показаться.

– В школьном спортзале, дочка. В школьном. Я уже два года уборщицей в школе работаю. Я же говорила тебе. Забыла? – Голос матери стал обиженным.

Она вдруг вспомнила: действительно мать что-то такое рассказывала. Про школу. Про работу. Про нехватку денег на пенсии. И если она сейчас не в психушке, а в школьном спортзале полы моет, то значит…

– Это что, все правда, мам?

Она отступила от зеркала и на одеревеневших ногах пошла к дивану. Упала в мягкие подушки, прикрыла глаза. В висках неожиданно застучало.

– Что все, дочка?

– Про убийство Виноградова? Про то, что народ треплет, будто Валера вернулся и мстит? – Забытое имя еле соскользнуло с языка, так сложно было его произносить. До сих пор сложно.

– Здраассте! – протянула мать с обидой. – Ты пьяная там с утра, что ли?!

– Не пью давно, мам. – Ее взгляд прошелся по полкам с бутылками за стеклом высокого шкафа. – И тебе не советую. Лишние морщины появляются.

– Мне замуж не выходить. И с морщинами проживу как-нибудь. А вот как ты теперь станешь жить?

– Так же, как и все эти двадцать пять лет, мам. Счастливо!

– Ну, ну…

– Так что там с Виноградовыми? Что у них стряслось?

– То и случилось… Внука Васиного на рынке подстрелили.

– Василий Виноградов, это тот, о ком я думаю? – Она задала свой вопрос очень серьезно, со значением.

И мать поняла.

– Тот самый, о ком ты думаешь.

– И как погиб его внук?

Ей было неинтересно, но знать она обязана. Ей потом придется делиться этой информацией с мужем. Если не расскажет или что-то неправильно поймет, у нее могут быть проблемы.

У них могут быть проблемы!

– За день до этого там случилась какая-то драка. Толком не знаю, врать не буду, – затараторила мать. – Хулиганов забрали, потому что один из них пистолетом размахивал. Как потом оказалось, пистолет был игрушечный.