Помоги проекту - поделись книгой:
Ротарь И.
Под зелёным знаменем. Исламские радикалы в России и СНГ
Международный совет издательских программ АИРО-ХХ
Данный доклад является новой, значительно расширенной и дополненной версией опубликованного в 1999 г доклада «Ислам и война» Учитывая большой резонанс, который он вызвал среди наших читателей, Международный Совет «АИРО-ХХ» решил вновь вернуться к этой проблеме.
ИГОРЬ РОТАРЬ (1965 г р.) — обозреватель «Независимой газеты». В 1988 г. он закончил географический факультет МГУ им. М. В Ломоносова. Область профессиональных интересов — этнические и конфессиональные конфликты на территории СНГ и других регионов мира. В качестве корреспондента работал в различных конфликтных зонах СССР периода его распада, а также в Афганистане, Боснии и Герцеговине, Руанде, Югославии (Косово) и Албании. И. Ротарь — автор более 400 статей в российских СМИ, неоднократно публиковался в зарубежных изданиях, в том числе в журналах «Prism» (Джеймстаунский фонд), «Perspectives» (Институт конфликтологии Бостонского университета), «War repdrt» (Институт мира и войны, Великобритания). В 1999 г выступал с циклом лекций о проблемах исламского радикализма в России и СНГ в университетах США (в частности, Гарвардском, Йоркском, Калифорнийском) и Канады.
Введение
Они говорят: нас не коснется огонь, разве только на немного дней. Скажи: разве вы взяли с Аллаха договор и Аллах никогда не изменит своего договора? Или вы говорите на Аллаха то, чего не знаете?
Ислам и война… К сожалению, эти столь далекие друг от друга понятия всё чаще воспринимаются на территории бывшего СССР как синонимы. Вряд ли будет преувеличением утверждать, что практически во всех газетных статьях, посвящённых региональным войнам в мусульманских регионах бывшего СССР, присутствуют такие термины, как «исламисты», «газават», «джихад». Причём все эти понятия употребляются с ярко выраженным негативным оттенком.
Действительно, в Чечне бойцы чеченского сопротивления идут в бой с именем Аллаха на устах. Загадочные бородатые люди с зелёными повязками на головах уже захватывали российские города, заявляя, что совершают это во имя Аллаха. В Дагестане же теракты и нападения на российских военнослужащих стали обыденном делом, а на местных базарах периодически появляются листовки с призывами ко всем мусульманам поддержать «священную войну» против русских «оккупантов-кафиров».
Неутешительные известия приходят и из Средней Азии. Мощные взрывы уже раздавались в центре Ташкента, а отряды узбекских исламистов около двух месяцев держали оборону в горах Киргизстана. По утверждению узбекских властей в специальных военных лагерях на территории Пакистана уже сформированы отряды мусульманских фанатиков из Узбекистана, которые только и ждут удобного момента для вооружённого захвата власти на своей родине. К южным же рубежам СНГ подходят талибы, всерьёз рассуждающие о том, что после освобождения всего Афганистана продолжат войну и в Средней Азии. Главы центральноазиатских государств и Москва опасаются, что талибы заключат союз с местными мусульманскими экстремистами, и тогда «священная война» заполыхает не только на территории всей Центральной Азии, но может перекинуться и на российские земли.
В данной работе рассматривается проблема роли ислама в зонах конфликтов (так называемых «горячих точках») тех регионов СНГ, где компактно проживают мусульмане. Подобную тему нельзя не считать актуальной, так как на территории СНГ большинство региональных войн произошло, именно, в мусульманских районах. Делается попытка осмысления ситуации в зонах конфликтов на территории СНГ (в том числе и потенциальных), где ислам являлся важной составляющей идеологии одной из противоборствующих сторон. Является ли ислам одним из факторов, катализирующим вооружённые конфликты, или же, напротив, именно, жёсткие нормы религиозной морали, отшлифованная за века собственная система юридического права (шариат) способствуют ликвидации конфликтов в латентной стадии?
Практически во всех зонах конфликтов в мусульманских регионах СНГ достаточно высока активность фундаменталистских группировок. Прежде, чем дать анализ этого явления, следует остановиться на авторской трактовке понятия «исламский фундаментализм», которое в дальнейшем будет неоднократно встречаться. В основе фундаментализма лежит попытка восстановить первоначальные ценности ислама, определённые ещё во времена пророку Мухаммеда, очистить религию от поздних нововведений и наслоений. Одним из основополагающих для современных фундаменталистов является тезис, что для мусульманина имеет значения не национальность, а религиозная принадлежность, и, следовательно, все приверженцы ислама, вне зависимости от того, какому народу они принадлежат, должны стать единой сплочённой силой.
Поэтому чрезвычайно важно понять — способна ли фундаменталистская идеология консолидировать приверженцев ислама, или же, напротив, рост исламского фундаментализма является фактором, провоцирующим внутриконфессиональные конфликты среди самих мусульман. Отметим также, что на позициях исламского консерватизма (то есть стремления внедрить ислам во все стороны жизни) стоят не только фундаменталисты. Не менее ревностными сторонниками исламского образа жизни являются приверженцы традиционного (осложнённого местными обычаями) ислама, который воспринимается фундаменталистами, как ересь. Так в Чечне, и Джохар Дудаев, и сменивший его Аслан Масхадов создавали исламское государство при помощи традиционного духовенства, находящегося в конфронтации с фундаменталистами. Для удобства автор называет исламских консерваторов, хотя и не совсем корректным, но широко укоренившимся в востоковедческой литературе термином
Нельзя не сказать об источниках и научной литературе, используемой автором. Заранее оговорюсь, что в первую очередь этот доклад — результат работы не кабинетного учёного, а практика. В качестве обозревателя автор неоднократно бывал на всех региональных войнах в мусульманских районах бывшего СССР, неоднократно беседовал практически со всеми видными политиками, полевыми командирами из мусульманских регионов: президентом Киргизстана Аскаром Акаевым, президентом Ингушетии Русланом Аушевым, чеченским полевым командиром Шамилем Басаевым, экс-президентом Северной Осетии Ахсарбеком Галазовым, президентом Чечни Асланом Масхадовым, министром иностранных дел Чечни Мовлади Удуговым, президентом Чечни Зелимханом Яндарбиевым, президентом Таджикистана Рахмоном Набиевым, лидерами таджикской оппозиции Абдуло Нури и Акбаром Тураджонзодой (все титулы приводятся на момент взятия интервью) и многими другими. Кроме этого, находясь в зонах конфликтов, автор много общался с простыми местными жителями: рядовыми боевиками, колхозниками, представителями интеллигенции.
Использована также периодическая печать — газеты и журналы, издаваемые мусульманскими общинами, духовным управлением и политическими организациями. Эти издания часто имеют небольшой тираж и выходят нерегулярно. Использованы листовки и прокламации, пропагандистские видео- и аудиокассеты, распространяемые противоборствующими сторонами в зонах конфликтов.
Возрождение ислама на постсоветском пространстве, роль исламских политических организаций в современном СНГ обстоятельно изучались многими серьёзными российскими и зарубежными учёными, и написание данной работы было бы невозможно без обращения к их трудам. Речь идёт о трудах московских и санкт-петербургских учёных Ф. Асадулина, Б. Бушкова, А. Кудрявцева, А. Малашенко, г. Милославского, Д. Микульского, А. Нуруллаева, Л. Полонской, М. Рощина, А. Сагадеева, Л. Сюкияйнен, израильского исследователя Средней Азии Якова Роя, чеченского политолога Джабраила Гакаева и многих других. Среди работ, посвящённых истории ислама на территории СНГ, необходимо выделить книгу английского историка Джона Бад-ли «Завоевание Россией Кавказа», опубликованную в Лондоне в 1908 г., работу современного израильского ученого Моше Гамера «Мусульманское сопротивление царизму, завоевание Чечни и Дагестана», книгу российского арабиста Роберта Ланды «Ислам в истории России», монографию чеченского исследователя Вахида Акаева «Шейх Кунта-Хаджи. Жизнь и учение».
Автор опирался в своем исследовании и на публикации в центральных средствах массовой информации. «Независимая Газета» с 1997 г. издаёт специальное приложение «НГ-религии» с отдельной страницей, посвящённой исламу; достаточно регулярно обращаются к мусульманской тематике газеты «Известия», «Сегодня», «Московские Новости», «Время-MH». Среди журналистов-аналитиков наиболее часто и обстоятельно об исламе пишут А. Дубнов, И. Максаков, Е. Супонина, М. Шевченко, С. Шерматова.
В первой (вводной) главе приводится этносоциальный портрет исследуемого региона — Средней Азии и Северного Кавказа. Татарстан и Башкортостан остаются за рамками данного исследования, так как в этом регионе не было вооружённых конфликтов, терактов, и нет никаких оснований предполагать появления здесь очагов нестабильности в обозримом будущем. Вторая глава посвящена роли ислама в регионах вооружённых конфликтов на территории России и СНГ. Автор рассматривает, как исламистская доктрина использовалась во время войн в Чечне и Таджикистане. Отдельно рассматривается феномен роста сторонников исламского фундаментализма на территории СНГ. В третьей главе даётся региональный обзор взаимоотношений власти и исламских консерваторов как на территории бывшего СССР, так и в припограничном со среднеазиатскими государствами Синьцзянь-Уйгурском Автономном Районе (СУАР) Китая. Подраздел, посвящённый СУ АР, неслучаен, так как именно рост исламистов в соседней Средней Азии непосредственно повлиял на ситуацию в этом заселённом мусульманами районе Китая. Сегодня же сепаратистское движение в СУАР, судя по всему, поддерживает контакты как со среднеазиатскими фундаменталистами, так и с чеченским движением сопротивления. Четвёртая глава посвящена вовлечённости криминальных структур в исламские движения. Эта проблема достаточно актуальна. К сожалению, «правоверными мусульманами» нередко становятся люди в реальности весьма далёкие от ислама, но зато имеющие прочные контакты и влияние в криминальном мире. Парадокс этого явления объясняется достаточно просто: набравшие силу криминальные группировки больше не желают оставаться в тени и в открытую заявляют о своих притязаниях на власть. К слову сказать, такое явление характерно отнюдь не только для мусульманских регионов (вспомним, хотя бы победы на выборах в Ленинске-Кузнецке и Нижнем Новгороде местных криминальных авторитетов). Однако в мусульманских республиках бывшего СССР именно исламская доктрина оказалась наиболее действенной альтернативой светской идеологии местных властей. В шестой главе рассматривается проблема консолидации мусульман СНГ в единую силу. Сложность межнациональных отношений между различными мусульманскими народами, а также соперничество между различными региональными группами внутри одного этноса является главным препятствием для объединения мусульман. Как показывает опыт, национальные или региональные интересы, как правило, всегда пересиливают религиозную солидарность. Парадоксально, но сами попытки объединения мусульман нередко приводят к прямо противоположному результату: кровавым столкновениям между единоверцами. Рассматриваются также попытки фундаменталистов преодолеть различия между мусульманами разных национальностей и объединить их в единую силу.
Глава 1
Северный Кавказ и Средняя Азия специфические черты
этносоциального портрета региона
Северный Кавказ и Средняя Азия — одни из самых конфликтогенных регионов, как минимум, на постсоветском пространстве. Объясняется это тем, что помимо факторов напряжённости, характерных для всего СНГ, эти регионы обладают специфическими чертами, обуславливающими вероятность открытых конфликтов. Одним из главных факторов напряжённости в Средней Азии и на Северном Кавказе является национально-территориальное устройство — советское наследие. Сам принцип территориально-административного размежевания по национальному признаку противоречил истории народов Средней Азии и Северного Кавказа. Государства здесь никогда не строились по национальному признаку, причём и само это понятие было достаточно условно. Примечательно, что ещё в 1921 г. коренное население Средней Азии на вопрос о национальности отвечало: «Мусульманин».
Неприемлемость для местных условий самого принципа национально-территориального размежевания усугублялось тем, что границы нередко проводились произвольно, без учета этнических и политических реалий. В итоге сегодня в Средней Азии и на Северном Кавказе можно выделить около десяти «спорных территорий», на которые одновременно претендуют два титульных народа. Для Средней Азии наиболее опасной оказалась разделённость межгосударственной границей узбеков, компактно проживают в припограничных с Узбекистаном Ленинабадской области Таджикистана и Ошской области Киргизстана, и таджиков, проживающих в припограничных с Таджикистаном Самаркандской и Бухарской областях Узбекистана. В 1990 г. в Ошской области Киргизстана уже произошли кровавые столкновения между местными узбеками и киргизами, приведшие к гибели около 320 человек. При этом первопричина конфликта (с точки зрения местных узбеков — эта территория исторически принадлежит им, а киргизы являются здесь «пришлым», некоренным народом) не устранена и поныне. Непредсказуемость последствий нового конфликта усиливается тем, что в столкновение может быть вовлечено население соседнего Узбекистана. В 1990 г. толпы жителей Андижанской области (Узбекистан), идущие на помощь соплеменникам, были едва остановлены на узбекско-киргизской границе.
Не менее остро последствия ошибок национально-территориального деления ощущаются и на Северном Кавказе. Разделёнными межгосударственными границами оказались два северокавказских народа: осетины (проживают во входящей в состав Российской Федерации Северной Осетии и в самопровозглашенной Осетинской Республике в Грузии) и лезгины (зона компактного расселения включает южный Дагестан (Россия) и северный Азербайджан). Значительное количество северокавказских народов разделено внутренними (межреспубликанскими) границами. Живущие в основном на равнине и лишь отчасти в предгорной зоне кабардинцы, черкесы, а также адыгейцы составляют этническую общность адыгов: эти народы очень близки между собой по языку и культуре. Живущие в горах балкарцы
Дополнительным фактором напряженности на Северном Кавказе является проблема реабилитации репрессированных народов (чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев). В 1944 г. депортация сопровождалась упразднением соответствующих автономных республик и национальных районов. Их территории были разделены между соседними республиками и краями — Карачаевская автономная область была разделена между Краснодарским и Ставропольскими краями и Грузией, часть Кабардино-Балкарии, где компактно проживали балкарцы, также была передана Грузии, Пригородный район Чечено-Ингушетии отошёл к Северной Осетии, а на основе центральной части Чечено-Ингушской автономии и Кизлярского округа Ставропольского края была образована Грозненская область РСФСР. После возвращения в 1957 г. репрессированных народов из ссылки, в основном были восстановлены границы 1944 г. Однако были и исключения, которые и предопределили значительную часть современных территориальных конфликтов на Северном Кавказе — Карачаевская Автономная Область была объединена с Черкеской, балкарские районы в Кабардино-Балкарской AQCP были восстановлены внутри районов с преобладающим кабардинским населением, Пригородный район Чечено-Ингушской АССР остался в составе Северо-Осетинской АССР, не был восстановлен Ауховский (чеченский) район в Дагестанской АССР, в Чечено-Ингушскую АССР были включены не входившие в неё до 1944 г. казачьи районы Ставропольского края — Наурский, Шелковской, Каргалинский.
Другой важнейшей особенностью, как Средней Азии, так и Северного Кавказа является то, что политическая борьба здесь практически неотличима от борьбы за власть между национальными, а также региональными элитами. В Средней Азии борьба в основном идёт между региональными группами внутри титульного этноса. По сути, формирование среднеазиатских народов в единые нации так и не завершилось (единственным исключением являются узбеки, хотя и у этого народа месту рождения придаётся достаточно большое значение), и все они разбиты на этнические группы. Следствием этого является сохранение у большинства коренных среднеазиатских народов узкорегионального самосознания, то есть выходец из конкретного региона осознаёт себя в первую очередь не как представитель единой нации, а как представитель своего региона. Трайболизм (в данном случае понимаемый как узкорегиональное самосознание) является одним из главных факторов, оказывающим дестабилизирующее воздействие на ситуацию в Средней Азии.
Наиболее ярко эта особенность проявилась в Таджикистане, где борьба за власть между регионами переросла в унёсшую 40 тысяч человеческих жизней гражданскую войну, которая продолжается и сегодня. Похоже, что достижение в этой республике консенсуса между противоборствующими региональными элитами невозможно в принципе: каждый клан претендует на то, чтобы именно его представители стояли во главе Таджикистана.
Весьма злободневна проблема трайболизма и в Киргизстане. Скрупулёзный подсчёт общественностью доли представителей разных регионов во властных структурах воспринимается в республике без удивления, В Киргизстане распространена шутка: «Если раньше мы строили коммунизм, то теперь — кеминизм» (Кеминский район — родина президента Акаева). Тема «засилья северян» всерьез обсуждается и в республиканской печати.
Достаточно актуален «региональный вопрос» и в Туркменистане, где по-прежнему сохраняется племенное деление на текинцев, салыров, сарыков, гокленов, чаудоров, иомутов. Потенциальная опасность регионального противостояния в Туркменистане заключается также в неравномерности распределения природных ресурсов на территории республики (главные запасы газа и нефти расположены на западе республики, заселённой иомутами). Однако сегодня, несмотря на потенциальную опасность межплеменного противостояния, ситуация остаётся стабильной. Текинец по происхождению, президент Са-пармурад Ниязов подчёркивает своё «внеплеменное» происхождение, ссылаясь на детдомовское прошлое. По крайне мере, пока аргументы президента действуют, и ни один из регионов не пытается бороться за власть.
На Северном Кавказе, также как и в Средней Азии, большинство коренных народов раздроблено на локальные этнические группы, но здесь всё же межрегиональное противостояние внутри одного этноса проявляется в гораздо меньшей степени. Объяснение этому явлению достаточно простое. Чрезвычайная полиэтничность Северного Кавказа заставляет северокавказские нации сплотиться в соперничестве с народами-«конкурентами»: осетины и ингуши оспаривают друг у друга территориальную принадлежность Пригородного района, кабардинцы и черкесы борются за власть в своих республиках с балкарцами и карачаевцами, в многонациональном же Дагестане каждая из национальных элит стремится поставить во главе республики, именно, своего представителя. Однако не так уж и существенно — происходит ли соперничество за власть на межрегиональном или же на межнациональном уровне. Гораздо важнее то, что и в Средней Азии, и на Северном Кавказе политическая идеология является не более, чем прикрытием реальной борьбы между лидерами национальных или региональных (племенных) группировок.
Средняя Азия и Северный Кавказ имеют и ещё одну общую специфическую характеристику — для обоих регионов характерна так называемая «азиатская» структура занятости. Коренное население занято в основном в сельском хозяйстве и торговле, приезжие (главным образом, славяне) — в промышленности. Оба региона трудоизбыточны, причём безработица в первую очередь характерна для сельской местности, где и проживает подавляющая часть коренного населения. Именно, традиционный, сельский образ жизни коренного населения и предопределяет «механизм» возникновения конфликтов. Абсолютная и относительная перенаселённость Средней Азии и Северного Кавказа и, одновременно, невозможность большей части коренных жителей участвовать в индустриальном производстве порождают социальную напряжённость. Большинство так называемых межнациональных конфликтов на Северном Кавказе и Средней Азии произошло из-за пригодных для земледелия территорий.
В Средней Азии гражданская война началась именно в Таджикистане — республике с наименьшим количеством орошаемой земли на одного жителя из всех среднеазиатских государств. Показательно, что другой конфликтной зоной Средней Азии является Ферганская долина (здесь уже произошли погромы турок-месхетинцев, ошская резня, выступления фундаменталистов), где наиболее высокая плотность населения в регионе.
Не менее остро стоит «земельный вопрос» и на Северном Кавказе. Легко объяснимо, почему власти двух горных республик (Северной Осетии и Ингушетии) с таким упорством спорят о территориальной принадлежности Пригородного района. Равнинный, земледельческий Пригородный район был основной житницей для потерявших его ингушей, и является одной из наиболее плодородных зон в приобретшей его Северной Осетии. Периодические заявления съездов балкарского народа о создании самостоятельной Балкарской Республики вызывают возражение у кабардинцев лишь по одному пункту — включению в новое образование предгорных пригодных для земледелия территорий. В Дагестане же наиболее остры противоречия между горными и равнинными народами. Массовое переселение горцев на плодородные равнинные земли является главной причиной территориальных споров.
Итак, и Средняя Азия, и Северный Кавказ обладают целым рядом специфических факторов, предопределяющих высокую вероятность возникновения здесь этнических и социальных конфликтов. Поэтому неудивительно, что как только, с началом перестройки, власть Центра ослабла, многие из скрытых доселе противоречий перешли в открытую стадию. Поскольку же все коренные народы этих регионов мусульмане (единственное исключение — исповедующие православие осетины), то неудивительно, что по мере нарастания кризиса противоборствующие стороны всё чаще начали апеллировать к исламу, надеясь с помощью религии предков разрешить накопившиеся противоречия.
Глава 2
Угроза исламского радикализма в СНГ: миф или реальность?
Практически во всех аналитических статьях, посвящённых региональным войнам в мусульманских регионах бывшего СССР, упоминаются так называемые «ваххабиты». Совокупный образ в СМИ сторонников этого течения в исламе: заросшие бородами мусульманские фанатики, которые без колебаний отрезают головы своим секуляризированным соплеменникам, беспощадно уничтожают российских солдат, берут в заложники журналистов и иностранцев.
Ваххабиты — последователи религиозно-политического учения в суннитском исламе, возникшего в Аравии в середине XVIII в. на основе учения Мухамеда ибн Абд аль-Ваххаба, проповедывавшего строжайшее соблюдение принципа единобожия, отказ от поклонения святым местам, очищение ислама от поздних наслоений и нововведений. Ваххабизм близок к официальной идеологии Саудовской Аравии.
В СССР о «ваххабитах» заговорили впервые в начале 90-х во время гражданской войны в Таджикистане. Противники таджикской оппозиции уверяли, что они борются не с настоящими мусульманами, а с «ваххабитами». Причём этот термин использовали даже некоторые религиозные деятели. Так, например, в беседе с автором имам-хатиб (настоятель) кулябской соборной мечети Хайдар Шарифзода заявил, что считает Акбара Тураджонзоду «ваххабитом»{1}. Сторонники оппозиции, получили у населения республики даже устойчивое прозвище — «вовчики» (от слова «ваххабит»), их же противников называли «юрчиками».
Действительно, исламская оппозиция в Таджикистане использовала некоторые элементы «ваххабитской» идеологии. Они призывали отказаться от пышных свадеб и похорон. «Эти обычаи утвердились в республике уже в советские годы, на свои похороны таджик должен пригласить сотни людей. Подобные обряды разоряют и без того бедное население Таджикистана!» — объяснял тогда свою позицию автору этих строк тогдашний казикалон (глава мусульман Таджикистана) хаджи Акбар Тураджонзода{2}. Вообще, в то время Акбар Тураджонзода сделал немало заявлений, дававшим его противникам формальный повод зачислить таджикскую оппозицию в «ваххабиты». Акбар Туражонзода не скрывал, что на его мировоззрение большое влияние оказали «братья-мусульмане» и считал их прекрасными философами. «По моему убеждению, фундаментализм — это не экстремизм, не религиозная нетерпимость. Думаю, что каждый религиозный человек должен быть немного фундаменталистом, если понимать под фундаментализмом то, что человек придерживается истинной веры» — говорил в те годы Тураджонзода{3}.
Однако в реальности, ставить знак равенства между терминами «фундаменталист» и «ваххабит» в корне неверно. Первое понятие значительно более широкое, чем второе. Отметим также, что в современной востоковедческой литературе используются достаточно сильно различающиеся друг от друга определения термина «фундаментализм». Одни авторы определяют его как феномен, суть которого заключена в стремлении воссоздать фундаментальные основы «своей» цивилизации, очистив её от чуждых ей новаций и заимствований, вернуть ей «истинный» облик {4}. По мнению же других, использование этого термина и вовсе неправомерно, так как оно является не более, чем тавтологией, так как любой мусульманин, стремящейся к истинной вере (фундаменту) является фундаменталистом {5}. Автор, как уже говорилось выше, пользуется наиболее распространённым определением фундаментализма — стремление очистить ислам от более поздних нововведений и наслоений, следовать образу жизни и вере ранних мусульманских общин.
Примечательно, что основу руководящего слоя таджикской оппозиции составляют выходцы из знатного среднеазиатского сословия ишанов — руководителей суфийских орденов-братств{6}. Первыми суфиями считают аскетов, живших в Ираке и Сирии в конце VIII — начале IX вв., которые стремились постичь «тайный» смысл коранического откровения, строго следовали предписаниям Корана и сунны, участвовали в бдениях, принимали обеты, соблюдали дополнительные посты. Названия движения происходит от арабского слова «суф» — шерсть, так как суфии носили плащи из грубой шерсти. Приверженцы суфизма объединены в особые братства — тарикаты (от арабского слова «тарика» — путь, в данном случае подразумевающего правильный путь поиска истины). Тарикаты в свою очередь делятся на более мелкие подразделения — вирды.
Скорее всего, точка зрения Ахтаева недалека от истины, и в реальности «ваххабитами» на территории бывшего СССР обобщённо называет все группы мусульман, выступающие с критикой региональных особенностей ислама, нередко усложнённого местными обычаями и даже советскими нововведениями. Как отмечает Роберт Ланда, главный секрет успеха фундаменталистов (впрочем, весьма относительного почти на всём постсоветском пространстве) — их ставка на молодежь. Им, в частности, удалось поставить себе на службу некоторые традиции полуспортивных мужских групп — гапов. Их происхождение относят ещё к временам сопротивления монгольскому завоеванию. В дальнейшем они под руководством мулл занимались также изучением Корана и сочинений мусульманских авторитетов {9}. Практически при всех нынешних «ваххабитских» мечетях есть спортивные залы, где изучаются каратэ и другие восточные единоборства (именно это обстоятельство особенно любят вменять в вину салафитам, которых обвиняют чуть ли не в создании террористических групп). «Ваххабиты» приходят в мечеть до рассвета — на первую утреннюю молитву, и уходят из неё нередко лишь после заката солнце, проведя день в философских дискуссиях и занятиях спортом. То есть мечеть становится своеобразным клубом близких единомышленников — людей, как правило молодых и энергичных.
Разрозненные, и достаточно разношерстные группировки фундаменталистов объединяет одно: всех их можно назвать исламским консерваторами (или же радикалами), они не принимают как и прежнюю коммунистическую систему, так и пришедшую ей на смену западную модель развития. Подавляющая часть салафитов считает неподобающим для мусульманина подчиняться светским властям и выступает за создание исламского (живущего по законам шариата) государства. Как правило, в фундаменталистские группы идут наиболее думающие, и при этом не связанные с криминальными структурами молодые люди из традиционного, неиндустриального общества (крестьяне, торговцы). Это обстоятельство, пожалуй, особенно опасно для властей. В регионах распространения «ваххабизма» (Таджикистан, Узбекистан, Дагестан, Чечня) около 70 % живут в традиционном обществе, с практически не изменившемся за годы советской власти укладом, и то обстоятельство, что лучшие его представители выступили против новой системы ценностей, не может не вызывать тревогу.
В то же время было бы неверно считать, что только «ваххабиты» являются в СНГ исламскими консерваторами. Не менее ревностными сторонниками исламского образа жизни является часть приверженцев суфийского ислама. В Чечне и Джохар Дудаев, и сменивший его Аслан Масхадов создавали исламское государство при помощи суфийского духовенства. К исламским консерваторам, но отнюдь не к «салафитам», можно отнести и идеологов таджикской оппозиции.
Явление исламского консерватизма в бывшем СНГ порождено серьёзнейшей проблемой, для определения которой подходит термин Сэмюэля Хантингтона — «конфликт цивилизаций». До перестройки Москве с успехом удалось приспособить к коммунистической идеологии столь сильно отличающиеся друг от друга культуры разных народов страны. Однако подобное было возможно лишь при тоталитарной системе. Западноевропейские демократические институты, взятые Кремлем за образец для подражания, оказались совершенно неэффективны в мусульманских регионах распавшейся империи. «Наша демократия несовместима с западной! На Западе права личности не-ограничены до такой степени, что практически не признаются общественные, из-за вседозволенности западного образа жизни Запад идёт к развалу. В Советском же Союзе до недавнего времени личные права были сужены до предела. Мы будем стремиться держаться между двух крайностей», — еще в 1991 г. говорил автору этих строк лидер Исламской партии возрождения Таджикистана Мухаммадшариф Химатзода{10}.
Росту социальной базы исламских консерваторов способствует правовой беспредел, процветающий практически во всех мусульманских регионах бывшего СССР. Например, в сегодняшнем Дагестане власть фактически поделили между собой две прослойки общества — бывшая партноменклатура и так называемые «новые дагестанцы», то есть обладающие собственными вооружёнными отрядами криминальные авторитеты. Конфликт дагестанских ваххабитов из села Карамахи с официальной Махачкалой впервые проявился после того, как они отказались платить дань местному криминалитету. В Узбекистане же и Киргизии мафию с успехом заменяет «официальный рэкет» — коррумпированные чиновники. В такой ситуации многие из мусульман теряют веру в эффективность действий светских властей и приходят к убеждению, что справиться с правовым беспределом можно лишь в том случае, если общество будет жить по законам шариата.
В немалой степени успеху фундаменталистов способствовало их финансовое могущество. Так многие фундаменталистские общины получают солидную денежную помощь от таких зарубежных организаций, как «Мировой фронт Джихада» и партия «Братьев-мусульман»{11}. В фундаменталистских медресе студенты получают стипендию от 20 до 100 долларов, а новообращённый в фундаменталистскую общину получает «подъёмные» в размере несколько сот долларов США. Для Северного Кавказа и Средней Азии — это достаточно большие деньги.
«Всё это, разумеется, вздор. Цивилизацию Азии не перекроить на западный манер… В воскресную школу или на выборы её можно загнать только с оружием в руках», — писал Редьярд Киплинг{12}. Действительно, возможно не случайно, что практически во всех мусульманских республиках (как в самой России, так и новых независимых государствах ближнего зарубежья) у власти осталась бывшая партноменклатура, лишь слегка изменившая стиль управления, сформировавшейся ещё в советское время. Нельзя не отметить некоторого сходства коммунистической и исламской идеологий. Обе системы не признают классический для западной системы принцип разделения властей. Во главе классического исламского государства стоит халиф, во главе коммунистического — генсек, то есть светская и духовная (политическая) власть сочетаются в одном лице. Достаточно жестокую, но в то же время точную характеристику ислама даёт исследователь Дмитрий Трофимов, по мнению которого в исламе существует «практика двойного стандарта, ярко выраженный общинный антиличностный подход, навязываемый контроль и самоконтроль над нравственностью, очевидное предпочтение формы над содержанием, возможность обращения к любым средствам во имя достижения поставленных целей, беспрецедентно высокий мобилизующий потенциал» {13}. «Ислам — единственная религия, которая предлагает собственное законодательство для регулирования отношений в обществе — шариат. Такое вмешательство в светскую жизнь неприемлемо для секулярной (что, в общем-то, тоже относительно) Европы»{14}.
Возможно, именно указанными выше причинами объясняется то обстоятельство, что многие рядовые таджикские боевики-исламисты говорили автору, что они за «Советский Союз и исламскую республику». И даже чеченские боевики сопротивления клеймили «развалившего» Советский Союз Горбачёва и с ностальгией вспоминали о доперестроечных временах, когда, к слову говоря, ни о какой чеченской независимости не могло идти и речи. В этом смысле примечателен рассказ автору Георгия Заалиашвили, которого чеченские боевики более года удерживали в заложниках: «Почти все бандиты, державшие меня в заложниках, сражались с федеральными войсками, защищая независимость Чечни. Но самое интересное, что эти же люди вспоминали советские времена, как лучшие дни своей жизни. Мне особенно запомнился один бывший тракторист, потерявший все свои сбережения во время денежной реформы Павлова. Почему-то во всех своих бедах он винил именно меня. Бывший механизатор часто избивал меня, приговаривая при этом: “При коммунистах я был богатым человеком, а теперь я вынужден воевать с русскими и торговать заложниками! ”» {15}.
По-видимому, именно исламская идея оказалась единственно возможной (действенной) идеологией для революционных движений в мусульманских республиках СНГ. Любое же оппозиционное движение под чисто демократическими или национальными лозунгами было обречено на провал.
В начале 90-х Джохар Дудаев выступал как светский политик, отстаивающий независимость секулярного, созданного по западным стандартам национального государства. Он так ответил убеждавшим его провозгласить исламское государство старейшинам: «Корни ислама у нас сильно подорваны коммунистами и восстановить их ни за час, ни за год невозможно.
По схожей схеме развивалась ситуация и в Таджикистане. Достаточно примечательна точка зрения бежавшего за границу, опального муфтия Узбекистана Мухаммада Садыка Юсуфа: «Мусульмане Таджикистана тоже хотели воспользоваться своими законными правами. Они создали Исламскую партию возрождения (ИПВ) Таджикистана и присоединились к демократическому блоку. Да, именно к демократическому, так как сами себя считали тоже демократами. Но демократический мир, несмотря на свои многообещающие заявления, не был готов принять их»{19}. В неофициальных беседах с автором многие активисты оппозиции (даже из числа демократических организаций) фактически подтверждали точку зрения Мухаммада Садыка Юсуфа. Так, по их мнению, демократические лозунги оказались совершенно чужды таджикскому крестьянству и, если бы оппозиция использовала чисто исламскую идею, то получила бы большую поддержку у населения республики.
Отметим также, что исламская идеология органично переплетается с националистической. Не только чеченские сепаратисты, но и таджикская оппозиция отстаивали национальную самобытность, противостояли русской культурной «экспансии». «Это человек совсем не нашего круга, дома он говорит по-русски», — как-то обмолвился в беседе с автором Акбар Тураджонзода {20}. Примечательно, что среди руководства таджикской оппозиции было немало людей (например, лидер Движения исламского возрождения Таджикистана Саид Аб-дуллохи Нури, председатель Исламской партии возрождения Таджикистана Мухаммадшарифзода Химатзода), которые практически не говорили по-русски (явление чрезвычайно редкое для современного Таджикистана), но зато владели арабским языком. Идея «реальной независимости» Таджикистана занимала важное место в идеологии таджикской оппозиции, своих же противников они обвиняли в том, что они настолько ассимилировались под влиянием русской, «советской» культуры, что по сути уже перестали быть собственно таджиками. «При нынешних властях Таджикистана (разговор происходил до создания коалиционного правительства —
Глава З
Исламские консерваторы и власть:
региональный аспект
Итак, из сказанного выше следует, что для распространения исламского консерватизма в мусульманских регионах СНГ есть богатая и питательная почва. Охарактеризуем вкратце, проявления исламского консерватизма в разных регионах бывшего СССР.
Чечня
В Российской Федерации нет другого народа, который бы оказывал столь же упорное сопротивление власти Центра, как чеченцы. Начавшееся в конце XVIII столетия национально-освободительное движение не прекращалось вплоть до 1917 г. По окончанию Кавказской войны в Чечне периодически вспыхивали восстания, в республики «пошаливали» так называемые «абреки» — своеобразные «благородные разбойники», нападавшие на русских поселенцев и представителей власти. Новый всплеск освободительного движения был спровоцирован в начале 30-х гг. коллективизацией. В 1940 г. под властью восставших оказался ряд горных районов республики. В 1942 г. чеченские повстанцы обратились с воззванием к населению республики, в котором говорилось, что встретят немецкие войска по законам кавказского гостеприимства при условии, что они признают независимость Кавказа.
Ввод российских войск в Чечню в 1994 г. позволил представителям российских и зарубежных СМИ «открыть» для себя неожиданные свойства характера чеченцев. Горцы поражали своей стойкостью в борьбе с федеральными войсками. Создавалось впечатление, что на борьбу с оккупантами встало всё население республики. Даже местные дети с зелёными повязками и игрушечными автоматами, играли в новых героев — Шамиля Басаева, Салмана Радуева. Особенно же удивляло личное благородство чеченцев. Чеченские боевики неоднократно прикрывали своими телами российских журналистов от выстрелов российских же снайперов. Люди, лишившиеся своих близких из-за хаотических налётов российской авиации, не «набрасывались» на российских журналистов, а, наоборот, заявляли им, что в произошедшей трагедии виноваты не русские, а правительство России.
Однако после вывода российских войск те же чеченцы стали брать в заложники журналистов, многие из которых немало сделали для победы сепаратистов. Возмущённые таким двуличием, представители СМИ отвернулись от ещё недавно столь любимого ими «гордого и свободолюбивого» народа.
На самом же деле такое поведение чеченцев не было удивительным. «Сначала они продемонстрировали вам свои хорошие качества, а теперь показывают плохие!», — полушутя сказал мне один дагестанец. Действительно, гостеприимство, сдержанность в проявлении своих чувств, рыцарство, покровительство беззащитному — испокон веков культивировались в чеченском обществе. Однако с точки зрения той же чеченской морали (вспомним, хотя бы традиции абречества!) «набег» на чужую территорию, захват иноверцев — не преступление, а, наоборот, проявление лихости и отваги.
«Чеченский народ можно разбить на три достаточно большие региональные группы: проживающие, соответственно, в Надтеречном районе, а также в регионах, имеющих историческое название Малая и Большая Чечня. Можно говорить о трёх субэтнических группах чеченского народа. Наибольшим своеобразием отличаются “теркхой” — чеченцы из Надтеречного района. Они переселились сюда, на равнину, ещё в XVI веке. И подверглись наибольшему влиянию окружающих их народов, в том числе и русского», — считает чеченский политолог Джабраил Бакаев {26}. Помимо региональных различий, есть ещё и тейповые. Единого мнения о том, что такое тейп среди учёных нет. Однако большинство исследователей склонно считать, что это родово-территориальная общность. Тейп объединяет чеченцев, чьи далёкие предки — выходцы из одного места. Ещё до начала переселения первых чеченцев на равнину каждая их группа владела определённой горой. По сути, тейп и объединяет предков — выходцев с одной горы. На сегодняшний день насчитывается около 180 тейпов.
Как отмечает Джабраил Бакаев, чеченские тейпы делятся также на элитные (знатные), которые на протяжении всей их многовековой истории не запятнали своё дворянское (узденское) происхождение, свою честь, и на плебейские (лейкские). Кроме того, тейпы подразделяются на исконно чеченские («чистые») и невайнахского происхождения («нечистые»), ведущие своё начало от иноплеменников. К последним принято относить тейпы гуной, которые ведут свою родословную от терских казаков, зумсой — грузинского происхождения, харачой — черкесского, таркой — кумыкского и т. д. {27}. Тейповые и региональные интересы обычно совпадают. Как правило, представители одного тейпа живут в одном районе. Характерно, что около 80 тейпов считаются равнинными, так как практически все их представители уже несколько веков как покинули горы.
Однако иногда тейповые и региональные интересы вступают друг с другом в противоречие. Региональная принадлежность (в случае, если на данной территории живет несколько поколений чеченца) пересиливает тейповую. В 1989 г. бюро Чечено-Ингушского обкома КПСС избрало первым секретарем Доку Завгаева — выходца из Надтеречного района, а в 1990 г. он избирается председателем Верховного Совета той же республики. Завгаев оказался первым чеченцем, которому удалось занять пост главы Чечено-Ингушетии за все годы советской власти. Однако первоначальное национальное ликование переросло в тейпово-региональную борьбу за власть. Прецедент из? — брания на пост главы республики чеченца породил новый соблазн поставить во главе автономии представителя своего региона, тейпа. Балансируя за счёт своего авторитета до 1991 г., Завгаев стал заложником августовских событий и был скинут как сторонник ГКЧП.
Но, как отмечают авторы доклада «События в Чечне и их возможное воздействие на углубление системного кризиса в России» С. Кургинян, В. Соколов и М. Подкопаев, ещё задолго до августовских событий стала возникать структура, обеспечившая в дальнейшем смещение республиканского лидера. Она называлась Общенациональным съездом чеченского народа и объединила представителей тейпов, недовольных засильем во властных структурах Надтеречных чеченцев {28}. Первоначально, впрочем, оппозиция Завгаеву не была представлена исключительно «горцами». Одним из самых радикальных оппозиционеров был представитель влиятельного тейпа «Чон-хой», чьи представители проживают в основном в равнинном Урус-Мартановском районе, основатель партии «Исламский путь» — Беслан Гантемиров.
Первый раскол в рядах антизавгаевской оппозиции произошёл на втором съезде чеченского народа. Лидеры исполкома во главе с Дудаевым добились принятия решения о низложении ВС ЧИ АССР' вместе с его председателем Завгаевым и провозглашении суверенной Чеченской Республики Нохчи-чо. Временным органом власти на территории Нохчи-Чо объявлялся исполком съезда, переименованный в исполнительный комитет Общенационального конгресса чеченского народа (ОКЧН). Приблизительно с этого момента Джохар Дудаев делает ставку в первую очередь на горские тейпы. Достаточно интересную, и на мой взгляд верную интерпретацию выбора Дудаева, даёт востоковед Роберт Ланда: «Этому есть немало социальных, исторических и даже географических причин: горные (тейпы —
После избрания Джохара Дудаева президентом новую власть отказались признать в Надтеречном районе, откуда, как уже говорилось выше, родом Завгаев. А после разгона городского собрания Грозного, возглавляемого Бесланом Гантемировым, Дудаеву отказался подчиняться и Урус-Мартановский район. Из-под контроля Дудаева вышла практически вся равнинная Чечня. «Мнение, что при Джохаре Дудаеве произошла узурпация власти “горцами” не лишено основания. Так, например, при нём республика стала официально именоваться Чечня-Ичкерия. Ичкерия — это горный район Чечни. И, мне кажется, такое новое название было выбрано не случайно — “горцы” подчёркивали закрепление своей власти», — считает чеченский политолог Вахит Акаев{30}.
Пропаганда Грозного начинает разрабатывать тезис о более «чистых» горных чеченских тейпах и «нечистых», преимущественно равнинных, куда вошли иноплеменники. Так, например, Саламбека Хаджиева «обвиняли» в аварском происхождении, Руслана Хасбулатова — в черкесском. Межтейповые и межрегиональные противоречия предельно ослабили режим Дудаева. Становилось очевидным, что смена власти не за горами. Но в декабре 1994 Москва совершает чудовищную ошибку — в Чечню вводятся российские войска. Лучшего подарка дудаевскому режиму придумать было трудно. Чеченец в первую очередь чеченец, а уж потом представитель того или иного тариката или тейпа. Поэтому массовое уничтожение российскими войсками мирного населения, в том числе женщин и детей, привело к тому, что отряды движения сопротивления пополнило немало бывших ярых противников Дудаева.
После вывода российских войск из Чечни в 1996 г. межрегионально-тейповые противоречия вспыхнули в республике с ещё большей силой. Так на президентских выборах в Чечне нынешнего президента Аслана Масхадова полностью поддержал Надтеречный район, откуда родом его тейп, а его основной соперник Шамиль Басаев стал безоговорочным победителем в родном Веденском районе. В такой ситуации Аслан Масхадов просто не мог быть полновластным президентом. Вся республика оказалась разбита на зоны влияния полевых командиров, каждый из которых был безраздельным хозяином в своей вотчине. «Когда в сентябре 1999 году я путешествовал по Чечне, каждый из полевых командиров гарантировал мне безопасность только на “своей территории”. На границе “своей зоны” влияния меня под расписку передавали полевому командиру, в чью вотчину я въезжал. За мое недельное пребывание в Чечне я пересёк пять таких зон», — вспоминает журналист телекомпании RNTV Ильяс Богатырев {31}.
Новый ввод российских войск в Чечню в 1999 г. отодвинул на задний план межрегионально-тейповые противоречия, однако, очевидно, что как только ситуация в республике стабилизируется, эта проблема вновь станет актуальной.
В Чечне ислам распространен преимущественно в форме суфизма (мистическо-аскетического течения в исламе). Как уже говорилось выше, приверженцы суфизма объединены в особые братства — тари-каты (от арабского слова «тарика» — путь, в данном случае подразумевающего правильный путь поиска истины). Тарикаты, в свою очередь, делятся на более мелкие подразделения — вирды. В Чечне распространено два тариката. Большинство равнинных чеченцев принадлежат к суфийскому братству — накшбандийа, а большинство горцев — к суфийскому братству кадирийа, ставшему знаменитым благодаря телевизионным трансляциям характерного только для него громкого зикра. Во время кавказской войны XIX в. именно тарикат накшбандийа стал знаменем священной войны (газавата). Наиболее ожесточённое сопротивление российским войскам оказывали, именно, члены тариката накшбандийа. К этому братству принадлежал и сам Шамиль, и его мюриды. Тарикат накшбандийа стал официальной религией имамата Шамиля. Распространение же на территории Чечни учения братства кадирийа связано с именем знаменитого чеченского проповедника шейха Кунта-Хаджи Кишиева, призывавшего смириться с русской оккупацией, чтобы сохранить нацию. Как предполагает и Моше Гамер, только подозрительность и нетерпимость русских ко всем движениям и видам деятельности, неподконтрольным властям, помешало им использовать против Шамиля кадирийский орден суфиев {32}.
Однако за прошедший век установки двух братств поменялись на прямо противоположные. По-видимому, именно поражение опиравшегося на тарикат накшбандийа Шамиля привело к резкому падению авторитета этого братства. После окончания Кавказской войны лидеры братства накшбандийа в большинстве своем заняли пророс-сийскую позицию, новым же оплотом антиколониального сопротивления стало братство кадирийа.
В первые годы советской власти органы государственного политического управления (ГНУ) искусно использовали межвирдовые противоречия мусульман Чечни. В начале чекисты сделали ставку на бедные мюридские общины кадирийского тариката и с их помощью подорвали влияние антисоветски настроенных богатых шейхов накшбан-дийского тариката, а затем уничтожили их физически. Вскоре наступила очередь шейхов кадирийского тариката. В итоге все 38 шейхов Чечни были репрессированы и физически уничтожены. В годы сталинской тирании те, кто наследовал лидерство в суфийских братствах Чечни (потомки шейхов), могли выжить только при условии сотрудничества с НКВД и КГБ {33}. «Среди значительной части религиозных авторитетов накшбандийа распространилось мнение, что нужно идти на сотрудничество с атеистическими, коммунистическими властями. КГБ пытался управлять Чечней, где и в советские годы большинство населения оставалось правоверными мусульманами, с помощью накшбандийа. Из числа формальных приверженцев этого тариката назначались и первые лица Чечено-Ингушетии. Так, например, Доку Завгаев — накшбавдийа. Об этом говорил автору имам-хатыб насаркур-товской мечети, один из наиболее авторитетных представителей братства кадирийа Ингушетии, Саламбек хаджи Ивлоев {34}.
За годы советской власти кадирийа превратился в основной оплот сопротивления существующему коммунистическому режиму. И поэтому союз Джохара Дудаева именно, с горцами — кадирийа легко объясним. Интересно, что зикры тариката кадарийа регулярно исполнялись в период ухода с политической арены республики Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР, во время же обеих войн в Чечне (1994–1996 гг. и нынешней) без зикра не обходился ни один митинг с требованием вывода российских войск из Чечни.
С советских времён и вплоть до 1993 г. во главе Духовного Управления мусульман Чечено-Ингушетии (после раскола автономии Чечни —
Поддержав Джохара Дудаева, кадарийское духовенство требовало от него провозглашения исламского государства. Однако бывший генерал советской армии и совершенно светский человек Джохар Дудаев был совершенно не готов к такому развитию событий. В конечном итоге Дудаев, хотя и отказался стать имамом Чечни, но всё же, чтобы излишне не раздражать своих новых союзников, провозгласил республику исламским государством. Однако на деле этот акт оказался чистой декларацией. По всей Чечне в открытую продавалось спиртное, и даже в священный для мусульман месяц Рамадан (когда запрещено пить, есть и курить от рассвета до заката солнца) кафе и рестораны были заполнены людьми. В реальности при Дудаеве упор делался не на исламскую, а на национальную идею. Местная пропаганда использовала тезис об исключительности чеченцев, об их особой роли в истории человечества. Джохар Дудаев утверждал, что чеченцы являются основоположниками мусульманской веры и даже дал задание муфтию республики взяться за разработку нового взгляда на этнографический генезис ислама. Согласно Дудаеву, такая великая религия, как ислам, могла возникнуть не в безжизненной аравийской пустыне в обществе кочевников, а в райском уголке земли, среди людей с высочайшей культурой общения и взаимного уважения. Таким местом президент республики считал Чечню. Дудаев также считал, что Ноев ковчег находился на вершине чеченских гор, а восемь его обитателей, включая самого Ноя, были предками современных чеченцев {38}.
Положение резко изменилось после ввода российских войск в 1994 г. Исламская доктрина оказалась наиболее пригодной идеологией для того, чтобы сплотить чеченцев в единую, противостоящую российским войскам силу. В чеченских отрядах сопротивления согласно законам шариата ввели наказание палками за провинность, большинство боевиков отказалось от употребления спиртного и стало с гордостью именовать себя моджахедами. После вывода российских войск из Чечни, когда республика, по выражению Аслана Масхадова, превратилась в «осаждённую крепость», становление исламского государства стало проходить здесь ещё более быстрыми темпами. Принятый новый уголовный кодекс Чечни-Ичкерии практически неотличим от аналогичного свода законов Судана, одного из наиболее ортодоксальных государств исламского мира. Указом президента Зелимхана Яндарбиева в школах в обязательном порядке были введены предметы «Законы ислама» и арабский язык (впрочем, из-за резкой нехватки преподавателей арабского языка ему учили лишь в немногих школах). Категорически была запрещена продажа спиртного, перестали функционировать светские суды, преступников стали судить по законам шариата. Ещё более быстрыми темпами исламизация стала осуществляться после избрания президентом Чечни Аслана Масхадова. Так же, как и в Иране, автобусы в Чечне были поделены на две «половины» — мужскую и женскую. Было запрещено показывать по телевидению или в кинотеатрах «сексуальные сцены». Иногда, дело доходило до курьёзов. Так однажды я смотрел в Грозном по телевизору футбольный матч, транслирующийся из Москвы. Когда футболисты забили гол и стали обниматься, то на экране немедленно появилась «заставка» — на чеченском телевидении сочли эту сцену недопустимой с точки зрения мусульманской морали.
Нечто подобное (насильственное насаждение ислама) уже происходило в XVTII и XIX вв. Первым на Северном Кавказе, кто использовал ислам как средство для сплочения горцев в борьбе с российскими колонизаторами, был шейх Мансур. И хотя он потерпел неудачу в попытке объединить дикие племена гор и лесов, он был первым, кто внушил им, что без реформированного исламского вероучения им не видать свободы и независимости, которыми они так дорожат {39}. В XIX в. дело шейха Мансура с блеском продолжил имам Шамиль. Он стремился придать войне с русскими войсками характер религиозного противостояния, так как только ислам мог сплотить сильно отличающиеся по обычаям, нередко враждующие друг с другом племена. Поэтому на подвластной ему территории Шамиль безжалостно наказывал за любые нарушения исламских канонов — за несовершение пяти молитв в день, за неотчисление закята (налога на имущество и доходы, предписываемого шариатом) полагалась смертная казнь.
Справедливости ради стоит отметить, что попытки Аслана Масхадова исламизировать Чечню были не слишком впечатляющими. В автобусах, несмотря на все распоряжения сверху, мужчины продолжали сидеть вместе с женщинами. Хотя продажа алкогольных напитков и была запрещена, повсюду продавался медицинский спирт (якобы предназначенный лишь для дезинфекции ран), однако покупатели использовали его отнюдь не как аптечное средство. В целом ситуация в какой-то мере напоминала коммунистические времена, когда люди, несмотря на усиленно насаждаемый сверху марксизм, продолжали жить своей, далёкой от коммунистической идеологии жизнью. Однако даже и такая исламизация давала свои плоды. По сути, ислам заменил прежнюю коммунистическую идеологию, и так же, как и она, хотя и не слишком эффективно, но всё же объединял общество.
Уже в начале 1997 г. многие западные политологи стали высказывать предположения, что гражданскую войну в республике могут спровоцировать в первую очередь не межтейповые, а внутриконфессио-нальные противоречия {40}. Однако Грозный долго старался делать вид, что религиозной проблемы в республике просто не существует. «Во время войны в Чечне к нам приезжали отряды добровольцев-ваххабитов из арабских стран. Эти отряды были очень хорошо вооружены и поэтому в них охотно шли и наши чеченцы. Многие из них приобщились к этому учению и стали пытаться учить и нас, утверждали, что мы искажаем ислам. Действительно, мы долго пытались не выносить сор из избы и утверждали, что проблемы “ваххабизма” в республике не существует. Мы пытались договориться с ваххабитами миром: “Пожалуйста, делайте, что хотите, но не навязывайте своих убеждений нам, не обвиняйте нас в ереси”. Увы, диалог не получился», — заявил в беседе с автором в 1998 г. тогдашний муфтий Чечни Ахмед Кадыров {41}. Причины, по которым Грозный не хотел ссориться с фундаменталистами, легко объяснимы. «Стоит признать, что во время войны с русскими войсками “ваххабиты” сражались мужественно, и поэтому завоевали уважение у части населения республики. Помнили об их заслугах и мы, и поэтому всеми силами пытались избежать конфликта. Мы прекрасно понимали, что любой наш внутренний раздор будет играть на руку Москве, которая мечтает стравить чеченцев, расколоть единый народ по тейповому, или религиозному признаку» — также говорил мне Ахмед Кадыров{42}. По утверждению Кадырова, «ваххабизм» стал особенно активно распространяться в Чечне в период, когда президентом Чечни был Зелимхан Яндарбиев. «Именно этот человек в первую очередь повинен в том, что “ваххабизм” так укрепился на чеченской земле!»{43}.
Вполне естественно, что сам Зелимхан Яндарбиев придерживался другого мнения: «Я считаю, что в Чечне нет почвы для такого противостояния, хотя российская государственная политика последние десятилетия пытается усиленно разделить ислам на враждебные течения и секты. Ещё до войны в Чеченской республике российские спецслужбы пытались это делать руками наших так называемых муфтиев. В их числе был и нынешний муфтий Кадыров. Но Джохар (Дудаев —
Решительные действиям против фундаменталистов чеченские власти предприняли лишь в июле 1998 г., когда в Гудермесе произошли крупные столкновения между вооруженными формированиями фундаменталистов (шариатская гвардия и специальный исламский батальон особого назначения) и воинскими подразделения тарикати-стов, приведшие к гибели более 50 человек. Как утверждает Шамиль Басаев, в столкновениях с обеих сторон участвовало несколько тысяч человек и даже была применена артиллерия {45}. Аслан Масхадов обвинил в организации беспорядков «ваххабитов» и начал активные действия для нейтрализации сторонников этого учения. Согласно указу президента Чечни Аслана Масхадова, были расформированы шариатская гвардия и специальный исламский батальон особого назначения, состоявшие из фундаменталистов. Чеченский президент распорядился депортировать из республики четырёх иностранцев, активно пропагандировавших «ваххабизм». Из состава высшего шариатского суда республики было выведено несколько приверженцев «ваххабизма», а также избран новый председатель этого органа.
Однако Аслан Масхадов был просто бессилен сделать что-либо серьёзное против фундаменталистов. «Приговорённый» Масхадовым к депортации лидер дагестанских «ваххабитов» мулло Багауддин продолжал спокойно жить в Урус-Мартановском районе Чечни, ставшем фундаменталистским мини-государством, куда не рисковали заглядывать гвардейцы Масхадова. Причина, слабости Масхадова заключалось в том, что «ваххабитов» в Чечне поддерживало слишком много влиятельных полевых командиров, и в первую очередь Хаттаб.
Хаттаб (его полное имя — Хабиб Абд ал-Рахман Ибн ал-Хатгаб) — фигура в Чечне легендарная. Он родился в 1963 г. в очень знатной черкеской семье в Иордании. Наиболее полную биографию Хаттаба приводит московский исследователь Михаил Рощин {46}. По его данным, Хаттаб закончил военную академию в Аммане и в течение нескольких лет служил в «черкесской гвардии» иорданского короля Хуссейна. Большую часть своей жизни Хаттаб провёл в тех «горячих точках» планеты, где мусульмане воевали с «неверными». Во время советской оккупации Афганистана Хаттаб воевал в этой стране на стороне моджахедов и познакомился в это время со знаменитым саудовским миллионером Бен Ладеном. Во время войны в Боснии Хаттаб создал в этой республике диверсионные лагеря, где тренировал местных мусульман. Курсанты Хаттаба стали настоящей грозой боснийских сербов. В 1994 г. Хаттаб приезжает в Чечню. Вскоре после этого он женится на девушке из села Карамахи (одного из центров дагестанских фундаменталистов). После ввода российских войск в Чечню Хаттаб становится одним из самых влиятельных чеченских полевых командиров. В марте 1996 г. отряд полевого командиров Хаттаба напал на колонну российских войск под чеченским селом Ярыш-Марды, уничтожив при этом более 70 российских военнослужащих. Это была наиболее мощная военная операцию «дудаевцев». После вывода в 1996 г. российских войск из Чечни Хаттаб создает здесь сеть диверсионных лагерей, в которых обучались не только фундаменталисты из северокавказских республик, но и грузинские звиадисты, и даже (по некоторым сведениям) мусульмане из среднеазиатских республик {47}.
Хотя первое время после столкновений в Гудермесе чеченского президента ещё поддерживали знаменитый полевой командир Шамиль Басаев и главный идеолог чеченского движения сопротивления Мовлади Удугов, но буквально через несколько месяцев оба они перешли на сторону фундаменталистов. Вообще, трансформация взглядов Шамиля — явление достаточно занимательное. Первая моя встреча с Басаевым произошла в 1993 г. в Абхазии, когда он возглавлял отряды конфедератов, воюющих в этой республике. У штаба северо-кавказских добровольцев в Сухуми я спросил невысокого молодого мужчину — где я могу найти их командира? «А вы кто?» — вопросом на вопрос ответил боевик. Узнав, что я корреспондент, незнакомец ответил: «Я и есть Басаев. Спрашивайте». Тогда ныне знаменитый террорист произвёл на меня впечатление довольно застенчивого человека. Чувствовалось, что он ещё не привык общаться с журналистами и старается отвечать так, чтобы не попасться на «провокационных» вопросах.
Второй раз я встретился с Басаевым вскоре после того, как он совершил знаменитый теракт в Будённовске. Это уже был совсем другой человек. В его движениях чувствовалась уверенность в своих силах, а во взгляде появились усталость и грусть. Беседа сначала не клеилась. Чувствовалось, что террористу смертельно надоели задающие одни и те же вопросы журналисты. Неожиданно положение спас бывший вместе со мной московский представитель Кестонского института (английская организация по защите религиозных свобод в странах бывшего социалистического лагеря) Лоренс Юзелл, который спросил Басаева: «Как вы, верующий человек, пусть и для доброго дела, могли переступить через смерть невинных людей?!». Этот вопрос не на шутку задел нашего собеседника и мы до четырёх утра беседовали на философские и теологические темы. Создавалось впечатление, что совести знаменитого террориста не даёт покоя смерть невинных людей, и ему хочется доказать самому себе, что в Будённовске он поступил, как и подобает истинному мусульманину. Интересно, что Басаев даже пообещал Юзеллу пустить российского священника освятить братские могилы русских солдат под Ведено {48}.
Ещё одна моя встреча с Басаевым произошла приблизительно через полгода. И мне вновь показалось, что я беседую с незнакомым мне человеком. Басаев уже больше не проявлял веротерпимости к своему противнику: «Никаких православных священников на свою территорию я не пущу! Юзелл — американский шпион, и я не буду прислушиваться к его мнению. Русские должны были понимать, что нельзя нападать на мусульман. Россия — больная страна, посмотрите хотя бы на ваш герб — где вы видели птицу с двумя головами. Пока на ваших государственных символах будут мутанты вы будете приносить миру только горе»{49}.
Интересно, что ещё в 1996 г. Басаев относился к фундаменталистам достаточно негативно. «Я плохо знаком с этим учением, но я был несколько раз в отрядах ваххабитов и меня неприятно поразило, что они смотрят на тех, кто не разделяет их взгляды, с презрением» {50}. Однако уже ко времени гудермеских событий Басаев относился к фундаменталистам достаточно лояльно: «Ваххаб — это хорошее слово, и нельзя им называть мусульман, тем более в их плохих делах. У нас такое течение есть. Есть и разногласия. Люди кидаются в крайности. Но крайность — всегда крайность. Это в основном молодые люди, стремящиеся к чистоте веры. Каждый идёт к этому по-своему, и здесь бывает много накладок. Это проблема разрешима»{51}.
Поделиться книгой: